10 декабря после двадцатидвухдневного перерыва вновь начался процесс над, виновниками войны в Финляндии. Председательствует Оскар Меллер, заменивший ушедшего в отставку Неовиуса.

10 декабря возобновился суд по делу финских виновников войны, который был прервав 17 ноября 1945 года. Отсрочка суда до 10 декабря и в особенности освобождение от заключения подсудимых Таннера, Рейникка, Кивимяки и Кукконена вызвали возмущение широкой финской общественности, нашедшее свое выражение в ряде массовых митингов, осуждавших ни на чем необоснованное решение об освобождении главных виновников войны. Некоторые газеты открыто ставили вопрос о том, что часть судей, несущая ответственность за отсрочку процесса, оказалась родственной по духу с обвиняемыми.

Погода в Хельсинки резко изменилась: идет снег, ударил мороз. Жители торопливо снуют по узким, во многих местах кривым улицам шумного города. Здание суда оцеплено пешей и конной полицией в черных шинелях с голубыми петлицами. Точно в назначенное время открывается судебное заседание.

Документ за документом оглашаются в зале суда в Нюрнберге, вскрывающие подлые замыслы и разбой фашистов. Мир напряженно следит за небывалым в истории процессом, и все, в ком жива человеческая совесть, давно осудили преступников на позорную смерть. Перед судом проходят немые свидетели: приказы, кинофильмы. Они потрясают. Если бы встали все миллионы убитых фашистами и принесли в зал суда свои свидетельства...

Розенберг

Он сидит на первой скамье — рядом с Кейтелем, — этот бывший идеолог фашистской партии, бывший руководитель ее «внешнеполитического отдела», «имперский министр Восточных областей» и кандидат в «правители России»...

11 декабря Трибунал посвятил почти весь день просмотру документального фильма, озаглавленного американцами «Нацистский план». Этот фильм составлен из обнаруженных в архивах официальных немецких хроникальных картин. 13 виде пролога к нему даётся выступление «самого» Альфреда Розенберга, который заснят в генеральской форме и излагает раздел за разделом историю гитлеровской партии.

Едва начинает брезжить утренний декабрьский свет. Громада судебного квартала высится на центральной Фюртштрассе... Первая цепочка, через которую мы проходим, — шуцманы; это новые немецкие полицейские в темно-синей форме. Они узнают русских. Мы проходим молча, отвечая им на их стойку «смирно». За ними вторая цепочка — американцы. Два — три слова... Затем стоит советский караул. Я останавливаюсь, так как идёт смена... Печатая тяжёлый шаг, гулко отдающийся по сводам коридоров дворца, идут русские гвардейцы, участники штурма Берлина, наши солдаты, решившие исход войны и судьбы Германии. Некогда Гитлер вещал — это было в пору его успехов — о том, что он установит тысячелетнюю империю. Прошёл пятилетний период — и в былом центре первой германской империи — в Нюрнберге, неподалёку от дворца, вросшего в скалу, царящую над Нюрнбергом и всей огромной долиной, встал русский солдат.

Работа Международного Военного Трибунала все последние дни в значительной мере была посвящена теме германского удара на Восток. Над оглашаемыми документами — зловещая тень Гитлера. Постоянны его и Геринга, Гесса, Розенберга, Риббентропа указания и требования о захвате восточных территорий в кратчайшие сроки и с наименьшими потерями для немцев... Удар против Чехословакии должен был быть осуществлён по плану германского командования в четыре дня. Разгром Польши намечалось осуществить за один месяц. Наконец, на уничтожение войск Красной Армии в большом пограничном сражении, которое решило бы исход всей кампании, тоже был определён срок в один месяц...

Американский обвинитель Додд, спокойный, широкоплечий, с седой головой, развернул перед Международным Военным Трибуналом картину чудовищной системы принудительного рабского труда, созданной в Европе гитлеровцами. Выступление Додда произвело на всех присутствующих очень сильное впечатление.

Суд над главными военными преступниками Финляндии отсрочен, а четверо из этих преступников: Таннер, Рейникке, Кукконен и Кивимяки, решением суда освобождены от предварительного заключения. Отсрочка судебного процесса, которого так давно, и с таким нетерпением ожидают широкие слои финского народа, и странное освобождение из-под ареста важных преступников не могли не вызвать в демократических кругах Финляндии тревожного недоумения и решительного протеста. Правительству Финляндии понадобилось слишком много времени для того, чтобы предать суду сообщников гитлеровской Германии, втравивших финский народ в бедственную для него и преступную войну против Советского Союза и всех миролюбивых народов. Но уж и после того, как, наконец, преступники были преданы суду, начинаются такие действия, которые ставят под сомнение всю судебную процедуру.

Когда поднимешься по тропинке среди свежих развалин на вершину высокого холма, господствующего над Нюрнбергом, и встанешь лицом к крепостному рву, то впереди себя увидишь новый город. Это однообразные и скучные, тускло серые дома с красновато-оранжевыми крышами, да кое-где фабричные трубы. Воздух сырой и неподвижный. Фабричные трубы не дымятся, и в сыром и неподвижном воздухе они кажутся особенно длинными и бесплодными.

Мы слушаем документы о том, как табуны серых фашистских убийц вторглись и обезглавили Австрию, Чехословакию, Польшу... Обвинитель говорит однотонно, почти не повышая голоса. Микрофон еще более обезличивает его голос. И кажется, что само прошлое взывает: «Вот тебе факты. Вот тебе документы. Вот тебе преступники, — говорит оно. — Суди их, человечество! Судите их, народы, так, чтобы ни одного семени не осталось от этого зла на земле! На полях сражений вы подружились. Лелейте и цените эти поля дружбы. Если ж вы оставите семена зла, бурьян, пепелища, —орды убийц наполнят ваши любимые поля. Цените творчество и дружбу, народы! Карайте и судите зло, самое подлое и коварное зло, которое когда-либо распускалось на земле!»

В фильме «Нацистский план», показанном трибуналу американским обвинением и смонтированном из немецкой официальной хроники, есть такая сцена. Представьте 28 апреля 1939 года и плотно заполненный немцами зал рейхстага. Зал освещен слабо. Весь свет сосредоточен на задней стороне зала, круто поднимающейся вверх, туда, где во всю стену, купаясь в золотых лучах и словно очерченная колдовским кругом, распласталась огромная черпая свастика, символ смерти и уничтожения человечества. Под этой свастикой — большое, с прямой спинкой кресло. В нём восседает в своем серовато-голубом фельдмаршальском мундире с крупными желтыми отворотами неимоверно жирный Геринг. Иссиня-чёрные волосы его блестят, точно на голову его свалился и расползся кусок свастики. Заплывшим, начальническим оком старого полицейского оглядывает он зал, и когда он хмурится, — хмурится и зал, и когда он хохочет, — заикающимся от подобострастия смехом отвечает ему зал! Над чем же так рьяно хохочут фашисты?

Вместе с большой группой американских кинооператоров я отправился в Дахау, где заседал американский военный суд по делу сорока гитлеровских палачей. Дахау — маленький городок в пятнадцати километрах от Мюнхена. Городок ничем не привлекателен. Не на всякой карте он помечен. Но слово Дахау, ставшее синонимом смерти, останется в истории, как страшный призрак фашистского изуверства. И не случайно, что при одном упоминании этого слова на нюрнбергской скамье подсудимых проходит заметное движение, опускают глаза, закусывают губы Розенберги, Франки и Риббентропы. Ибо знают, что только одного этого слова достаточно для того, чтобы повесить их.

Зал заседания трибунала заполнился задолго до того, как прозвучало отрывистое: «Встать, суд идет!»...

На трибуне обвинения занял место Олдермен, продолжающий свое выступление от имени американского обвинения. И снова притихший зал услышал многократно повторяемое оратором зловещее «Барбаросса».

Один за другим оглашаются документы, рассказывающие о долгой, систематической подготовке разбойничьего нападения на СССР. Строжайшая тайна, сложная система зашифровки разделов плана, секретнейшие заседания в имперской канцелярии, на которые Гитлер приглашал из своих подручных лишь избранных.

Эти дни и месяцы запомнятся, как время суда. На плечи правосудия легла теперь тяжелая почетная миссия — внести и свой вклад в дело, начатое воинами на полях сражений. Надо наказать тех, кто с хладнокровным и безжалостным цинизмом бросил миллионы людей в войну, кто поставил целые народы вне закона, кто с безумной жестокостью обрекал на смерть свои жертвы.

С первого взгляда нюрнбергская зима чем-то походит на раннюю весну в России. Так же приморозит землю по ночам, а с утра солнышко прогревает ее до оттепели... Но не бывает здесь весенних горластых ручьев, что с песнями точат сугробы, да и снежный паек не в пример беднее нашего, как и все ныне на оскуделом Западе. Нет, разве сравнить наш декабрь с их апрелем, царственную горностаевую шубу с тонкой погребальной кисеей, сквозь которую уже к полудню проступают острые черты города-мертвеца.

Время в Нюрнберге измеряется количеством документов, оглашённых обвинением. Сегодня был прочитан сто сорок третий, и неизвестно пока, на сколько частей разделён нюрнбергский циферблат. Мы знаем лишь, в какую сторону движется время Трибунала. Когда судейские папки будут исчерпаны, зал опустеет, и все разойдутся отсюда: одни — чинить исковерканный лик земли, другие — в могилу.

Одним преступникам известно, как громаден список их злодеяний, и, видимо, это внушает им веру в бесконечную отсрочку кары. Они зевают и гладят усы, шепчутся, вспоминая минувшие дни, где вместе рубили они, или знакомятся с мировыми новостями из-за плеча защитников, которые предупредительно развернули перед собою газету. Это не мешает им с одинаковым интересом слушать речи обвинителей. Убийце всегда бывает любопытно, как звучит его мокрое дело на мудрёном юридическом языке...

На чёрной скамье подсудимых сидят десять гитлеровских палачей, руководивших и осуществлявших чудовищный террор против советских людей на Смоленщине. Они залили древнюю смоленскую землю кровью многих десятков тысяч советских патриотов, они избрали убийство, грабеж и насилие своей профессией.

Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками продолжает приковывать к себе внимание всего человечества. За истекшую неделю обвинение развернуло на процессе потрясающую картину развития германской агрессии против государств Восточной Европы — Австрии, Чехословакии, Польши. Шайка фашистских преступников, называвшаяся германским правительством, действовала по обычаю бандитов с большой дороги. В арсенале захватчиков были все методы шантажа, провокации, диверсий и террора, которые только могли измыслить эти политические гангстеры XX века.

Кухня дьявола! Да, пожалуй, то, что мы слушали, все эти бесконечные документы, стенограммы, записи из тайной тайных нацистской верхушки, заслуживают такого названия. Языком документов было рассказано, как кучка международных разбойников, опьяненных своими кровавы и успехами в Европе, совершенно хладнокровно планировала не только расчленение нашей Родины, не только полное ограбление ее народов, но только возвращение ее к первобытной жизни, — как говорилось в одном из документов, — но и физическое истребление ее населения. Все это было запланировано еще до того, как в светлую июньскую ночь фашистские, воздушные пираты обрушили свой смертоносный груз на наши мирно спавшие города, и бронированная армада ринулась в атаку на наши границы.

Советский читатель уже хорошо знаком с атрибутами заседаний Международного Военного Трибунала. Ему много рассказывали и о тяжёлой монументальности архитектуры юстицпалацио (дворца юстиции), и о крепких фигурах американских солдат, тщательно проверяющих пропуска, и о немеркнущих искусственных солнцах, которые с утра до ночи щедро и равномерно освещают зал заседаний. Нет надобности описывать суровую беспристрастность судей, представляющих за своими пюпитрами человечество, о том, как на скамьях подсудимых позируют перед фотографами толстый Геринг, как жердеобразный Гесс изо всех сил старается сохранять на своем лице маску спокойствия, как Кейтель с немецкой скрупулёзностью записывает для чего-то факты, приводимые в документах.

На суде это именуется «инструмент нацистской партии», иногда «инструмент Гитлера». Обычно излюбленным инструментом разбойника, самым подлым и самым кровавым оружием, предназначенным для удара в спину ничего не подозревающей жертвы, для быстрого и бесшумного умерщвления является нож. И было бы правильней, говоря об этой организаций, отступить от буквальностей перевода и называть ее «нож разбойника».

Международный Военный Трибунал в Нюрнберге ведет большую работу по полному н исчерпывающему разоблачению преступлений, совершенных фашизмом против мира и человечества. В этом процессе, который не имеет примера в истории и который ведется в полном соответствии с нормами, определенными уставом Международного Трибунала, особенно важным становится значение печати. Мировая пресса, широко представленная в Нюрнберге, призвана правдиво и добросовестно освещать перед общественным мнением всех стран все, что происходит в зале судебных заседаний.

Суд открывает новую страницу гитлеровских злодеяний. И по мере того, как представитель обвинения приводит документ за документом, цитату за цитатой, кажется, будто раздвигаются стены судебного зала. В дымке морозного дня, далеко за Нюрнбергом, оживают страшные картины жестоких военных лет. Одна из них: по бесчисленным осенним дорогам тянутся нескончаемые вереницы людей. Изможденные лица, пустой взгляд, отчаяние и тоска, повторенные тысячу тысяч раз, бредут среди разрушенных городов и обуглившихся садов Европы. Это невольничьи караваны — женщины, дети, старики... Русские, поляки, чехи, французы... Они обречены, Кто оторвал их от родного очага, от отчей земли, кто вверг в пучину страданий миллионы ни в чем неповинных людей? Неужели вот этот, похожий на обожравшегося паучка, Заукель или Шпеер, все время прячущий свои злые глаза за темные очки? Да, они! А вместе с ними палач Польши Франк и похожий на нетопыря рейхскомиссар Нидерландов Зейсс-Инкварт, и Геринг, и Кейтель, и все они, представшие перед судом народов.

Нюрнбергский процесс медленной, но твёрдой поступью движется вперёд. В этом движении имеются черты и особенности, заслуживающие внимания. Три акта, три документа определяют организацию и деятельность Международного Военного Трибунала: 1) соглашение об учреждении Трибунала, подписанное в Лондоне 8 августа 1945 года представителями СССР, Америки, Англии и Франции; 2) устав Международного Трибунала, являющийся раздельной частью этого соглашения; 3) регламент Трибунала, разработанный самим Трибуналом и образующий его, так сказать, «правила внутреннего распорядка». Несмотря на наличие этих трех актов, Трибунал в качестве первого в истории международного уголовного суда, естественно, и сам в процессе своих работ созидает порядок своей деятельности.