Документ за документом оглашаются в зале суда в Нюрнберге, вскрывающие подлые замыслы и разбой фашистов. Мир напряженно следит за небывалым в истории процессом, и все, в ком жива человеческая совесть, давно осудили преступников на позорную смерть. Перед судом проходят немые свидетели: приказы, кинофильмы. Они потрясают. Если бы встали все миллионы убитых фашистами и принесли в зал суда свои свидетельства...

На суде это именуется «инструмент нацистской партии», иногда «инструмент Гитлера». Обычно излюбленным инструментом разбойника, самым подлым и самым кровавым оружием, предназначенным для удара в спину ничего не подозревающей жертвы, для быстрого и бесшумного умерщвления является нож. И было бы правильней, говоря об этой организаций, отступить от буквальностей перевода и называть ее «нож разбойника».

С первого взгляда нюрнбергская зима чем-то походит на раннюю весну в России. Так же приморозит землю по ночам, а с утра солнышко прогревает ее до оттепели... Но не бывает здесь весенних горластых ручьев, что с песнями точат сугробы, да и снежный паек не в пример беднее нашего, как и все ныне на оскуделом Западе. Нет, разве сравнить наш декабрь с их апрелем, царственную горностаевую шубу с тонкой погребальной кисеей, сквозь которую уже к полудню проступают острые черты города-мертвеца.

Эти дни и месяцы запомнятся, как время суда. На плечи правосудия легла теперь тяжелая почетная миссия — внести и свой вклад в дело, начатое воинами на полях сражений. Надо наказать тех, кто с хладнокровным и безжалостным цинизмом бросил миллионы людей в войну, кто поставил целые народы вне закона, кто с безумной жестокостью обрекал на смерть свои жертвы.

Кухня дьявола! Да, пожалуй, то, что мы слушали, все эти бесконечные документы, стенограммы, записи из тайной тайных нацистской верхушки, заслуживают такого названия. Языком документов было рассказано, как кучка международных разбойников, опьяненных своими кровавы и успехами в Европе, совершенно хладнокровно планировала не только расчленение нашей Родины, не только полное ограбление ее народов, но только возвращение ее к первобытной жизни, — как говорилось в одном из документов, — но и физическое истребление ее населения. Все это было запланировано еще до того, как в светлую июньскую ночь фашистские, воздушные пираты обрушили свой смертоносный груз на наши мирно спавшие города, и бронированная армада ринулась в атаку на наши границы.

На чёрной скамье подсудимых сидят десять гитлеровских палачей, руководивших и осуществлявших чудовищный террор против советских людей на Смоленщине. Они залили древнюю смоленскую землю кровью многих десятков тысяч советских патриотов, они избрали убийство, грабеж и насилие своей профессией.

В фильме «Нацистский план», показанном трибуналу американским обвинением и смонтированном из немецкой официальной хроники, есть такая сцена. Представьте 28 апреля 1939 года и плотно заполненный немцами зал рейхстага. Зал освещен слабо. Весь свет сосредоточен на задней стороне зала, круто поднимающейся вверх, туда, где во всю стену, купаясь в золотых лучах и словно очерченная колдовским кругом, распласталась огромная черпая свастика, символ смерти и уничтожения человечества. Под этой свастикой — большое, с прямой спинкой кресло. В нём восседает в своем серовато-голубом фельдмаршальском мундире с крупными желтыми отворотами неимоверно жирный Геринг. Иссиня-чёрные волосы его блестят, точно на голову его свалился и расползся кусок свастики. Заплывшим, начальническим оком старого полицейского оглядывает он зал, и когда он хмурится, — хмурится и зал, и когда он хохочет, — заикающимся от подобострастия смехом отвечает ему зал! Над чем же так рьяно хохочут фашисты?

11 декабря Трибунал посвятил почти весь день просмотру документального фильма, озаглавленного американцами «Нацистский план». Этот фильм составлен из обнаруженных в архивах официальных немецких хроникальных картин. 13 виде пролога к нему даётся выступление «самого» Альфреда Розенберга, который заснят в генеральской форме и излагает раздел за разделом историю гитлеровской партии.

Советский читатель уже хорошо знаком с атрибутами заседаний Международного Военного Трибунала. Ему много рассказывали и о тяжёлой монументальности архитектуры юстицпалацио (дворца юстиции), и о крепких фигурах американских солдат, тщательно проверяющих пропуска, и о немеркнущих искусственных солнцах, которые с утра до ночи щедро и равномерно освещают зал заседаний. Нет надобности описывать суровую беспристрастность судей, представляющих за своими пюпитрами человечество, о том, как на скамьях подсудимых позируют перед фотографами толстый Геринг, как жердеобразный Гесс изо всех сил старается сохранять на своем лице маску спокойствия, как Кейтель с немецкой скрупулёзностью записывает для чего-то факты, приводимые в документах.

Розенберг

Он сидит на первой скамье — рядом с Кейтелем, — этот бывший идеолог фашистской партии, бывший руководитель ее «внешнеполитического отдела», «имперский министр Восточных областей» и кандидат в «правители России»...