Представим себе почти фольклорного персонажа коллаборационизма — Антонину Макарову-Гинзбург, более известную как Тоньку-Пулеметчицу. Жестокую карательницу, расстрелявшую, по некоторым оценкам, более тысячи советских партизан и членов их семей — женщин, стариков и детей. Тяжелый взгляд, кнут в руке — таковы воспоминания свидетелей ее преступлений, жителей так называемого Локотского округа — мини-республики коллаборационистов на территории современной Орловской области.

Антонина Макарова расстреливала по 27 человек за раз, и таких серий у нее могло быть несколько в день. Она снимала с тел своих жертв понравившуюся одежду, а задержания во время наступления Красной Армии она избежала, потому что в этот момент уехала из Локотя — лечиться от сифилиса.

Задержали Макарову многими годами позже, уже в 70-х. После долгого расследования органы безопасности вычислили преступницу, которая переехала в другой город, вышла замуж, родила двух дочерей, работала на заводе и считалась ветераном войны. В 1978 году Макарову-Гинзбург расстреляли.

Свидетель рассказывала, что карательница будто бы наслаждалась ролью и властью палача, а сама Макарова, уже много лет спустя, на допросе говорила: угрызений совести у нее нет, тяжесть ее поступков компенсирует факт военного времени.

Вряд ли перед Макаровой стоял вопрос жизни и смерти: или расстреливать своих, или умереть самой. В Локотский округ она пришла самостоятельно, там не жила ее семья. Некоторые историки считают, что в случае Макаровой имела место психическая патология, вызванная тяжелыми событиями: прежде Антонина бежала из плена, скиталась по деревням, занималась проституцией.

Из протокола допроса Макаровой-Гинзбург, июнь 1978-го года: «все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…».

Она могла бы сохранить себе жизнь и без пулемета в руках. Чем мотивирована такая всепоглощающая и в то же время обыденная жестокость со стороны Макаровой? Руководили ли действиями Макаровой алчные мотивы? Антонина получала деньги за расстрелы, снимала одежду и ценности с трупов. Очевидно, что да — в степени, известной лишь ей самой.

Все эти обстоятельства рисуют уверенный образ жестокого и беспринципного предателя. Обстоятельства военного времени, все ужасы того периода, не могут растушевать резкие очертания этого образа: есть некоторое внутреннее понимание, что зверства были в большей степени личным, а не вынужденным выбором Макаровой.

Жестокость, злость, мотивы личной выгоды, мечты о быстром обогащении и стремительном карьерном росте на службе у противника — выкристаллизованное предательство, безусловно, идет красной линией через всю тему советского коллаборационизма. Достаточно вспомнить историю зондеркоманды СС «10-а».

Именно СС «10-а» осуществляла геноцид советского населения на территории Краснодарского края: они убили более семи тысяч мирных жителей, в том числе женщин, стариков и детей. В составе «Кавказской роты», как назвали ее позже, было немало советских граждан. Кроме зверств, на территории Краснодарского края, это формирование приняло деятельное участие во многих элементах геноцида: транспортировке узников в концентрационные лагеря, массовых убийствах мирных граждан и в соседних регионах. Видный член зондеркоманды — таганрогский футболист Валентин Скрипкин.

Скрипкин был популярным игроком, у него был свой пул болельщиков.Сразу после оккупации Таганрога войсками Вермахта Скрипкин пошел служить полицаем, затем вступил в СС «10-а», дослужился до помощника командира взвода. После отступления немецких войск бежал, долгое время скрывался, вернулся в Таганрог в 1956 году, понадеявшись, что после амнистии, освободившей сотни коллаборационистов из заключения, махнут рукой и на него. Но нет: его вычислили, арестовали и приговорили к смертной казни.

Большинство его «коллег» по зондеркоманде получили высшую меру еще во время войны — процесс над советскими участниками «Кавказской роты» стал одним из первых судов над советскими военными преступниками: в переломный момент войны, когда Красная Армия уже перешла в активное наступление, было важно показать людям, что зверства военного времени гитлеровцам с рук не сойдут, даже если такой гитлеровец — советский человек, выросший в соседнем дворе.

За службу в зондеркоманде СС «10-а» были осуждены Василий Тищенко, Николай Пушкарев, Иван Речкалов, Григорий Мисан, Иван Котомцев, Юнус Напцок, Игнатий Кладов, Михаил Ластовина, Григорий Тучков, Василий Павлов, Иван Парамонов. Тищенко, Речкалов, Пушкарев, Напцок, Мисан, Котомцев, Кладов и Ластовина были повешены на центральной площади Краснодара. Парамонов, Тучков и Павлов получили 20-летние сроки заключения.

Политический коллаборационизм

В отдельный вид большинство историков выделяют антисоветский, политически обоснованный коллаборационизм. Коллаборационизм был массовым явлением в Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии — землях, которые были присоединены к Советскому Союзу в 1939–1940 годах.

Известно, что поначалу нацистские преступники скрывали свои истинные намерения относительно геноцида советского народа. Так, историк Вячеслав Дашичев пишет: «Согласно установкам специальной директивы по вопросам пропаганды, немецким войскам предписывалось всячески подчеркивать, что противником Германии являются не народы Советского союза, а исключительно «еврейско-большевистское советское правительство со всеми подчиненными ему сотрудниками и коммунистическая партия», что германские вооруженные силы пришли в страну не как враг, что они, напротив, стремятся избавить людей от советской тирании. Пропаганда должна была способствовать распадению Советского союза на отдельные государства, но в то же время скрывать истинные намерения немцев относительно будущего страны».

Российский писатель и историк Иван Ковтун в своей книге «Партизаны Брянщины: мифы и правда» пишет: «Противоречия внутри советского общества сразу же дали о себе знать. Справка Украинского штаба партизанского движения сообщает: «в первые дни оккупации в сёлах Орловской области всплыл на поверхность весь антисоветски настроенный элемент — кулаки, подкулачники, люди в той или иной степени чувствовавшие себя обиженными. Среди них была и часть сельской интеллигенции — учителя, врачи. Этот народ подбивал и остальной неустойчивый элемент села принять новый порядок как истинно народный, свободный от притеснений коммунистов».

На такой почве и рос коллаборационизм политический, самыми яркими представителями которого считаются генерал Власов, а также руководители Локотского автономного округа. Округ на стыке Брянской, Курской и Орловской областей (сейчас — только на территории Орловской области) действительно стал прецедентом в истории советского коллаборационизма. Нацистские оккупанты воспользовались инициативой местных активистов — Константина Воскобойника и Бронислава Каминского. Они были ссыльными инженерами, и здесь отправной точкой все же стали процессы, происходившие в молодом советском государстве еще до войны: в условиях военного времени такая обида просто не могла не прорваться наружу.

Нацисты санкционировали создание управления, а затем и волости под автономным управлением русских активистов. Как пишет историк Сергей Дробязко в своей книге «Под знаменами врага. Антисоветские формирования в составе германских вооруженных сил 1941–1945 гг.», немецкие войска, штабы и комендатуры были выведены за пределы округа, вся полнота власти была представлена оберг-бургомистру (Воскобойнику, затем, после его гибели — Каминскому), опиравшемуся на вооруженные формирования из местных жителей и военнопленных.

Политическая партия, организованная идеологами Локотского округа, своей целью провозглашала уничтожение коммунистического и колхозного строя: руководители округа рассматривали деятельность своей партии в контексте всей страны и, очевидно, планировали масштабировать Локотскую практику.

Пожалуй, одна из главных фигур советского политического коллаборационизма — генерал Андрей Власов, советский военачальник, который в ходе Любанской наступательной операции Волховского фронта был захвачен в плен и перешел на сторону гитлеровской Германии. Впоследствии генерал Власов возглавил Русскую освободительную армию, Русское освободительное движение.

Несмотря на то что идеология Русской освободительной армии в целом была схожа с позицией руководителей Локотского округа («освобождение России от советской тирании»), очевидно, что это было элементом манипуляции, о чем можно судить по историческим свидетельствам.Так, известный историк, основатель проекта «Цифровая история» Егор Яковлев в своей книге: «Война на уничтожение: что готовил Третий Рейх для России» пишет об эмоциях Власова, ознакомившегося с брошюрой нацистов «Untermensch» — «Недочеловек»: «Бывший советский полководец осознал, что гитлеровцы так медлят с его признанием в качестве союзника вовсе не по причине сбоя бюрократической машины. Просто он не достоин этого как представитель низшей расы…».

Яковлев приводит высказывания, зафиксированные со слов связиста Сергея Фрелиха, сопровождавшего Власова: «Под моим именем велась и все еще ведется мощная пропаганда. Я помог вам создать воинские соединения… И что, мои действия заслужили признание? Да ничуть! Со мной снова обращаются как с унтерменшем».

Политические коллаборационисты, по мнению историков, все же были в меньшинстве: как правило, перебежчики и прочие «сочувствующие немцам» руководствовались более приземленными причинами, чем борьба за светлое будущее России без советской власти: желанием лучшей жизни, жаждой наживы, или же вовсе были поставлены перед выбором — сотрудничество с немцами, или смерть. Смертью близких потенциальным коллаборационистам тоже могли угрожать, для представителей «высшей расы» это было в порядке вещей.

Антисоветский националист или военнопленный без права выбора

Историк Сергей Дробязко пишет: «…Между тем ОКХ, пытаясь окончательно разрешить проблему недостатка охранных частей, приказом первого обер-квартирмейстера Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. Паулюса от 9 января 1942 г. Уполномочило командование групп армий Восточного фронта формировать в необходимом количестве вспомогательные охранные части («сотни») из военнопленных и жителей оккупированных областей, враждебно относящихся к советской власти.

Позиция руководства СС относительно участия коллаборационистов в военных действиях менялась пропорционально тому, как рушились надежды нацистов на блицкриг — быстрое завоевание Советского союза. В начале наступления советских граждан активно набирали в охранные части, их использовали в качестве бытовых помощников, а позже, когда ресурсы войск Вермахта начали истощаться, Гитлер пошел на компромисс с собственными принципами «чистой крови» и санкционировал фактически вооружение советских перебежчиков — стали формироваться национальные дивизии коллаборационистов, многие из которых хорошо зарекомендовали себя в глазах нацистов.

Большое предпочтение Вермахт отдавал национальным меньшинствам Советского союза. Так, одними из первых для борьбы с партизанами были сформированы батальоны литовских, латышских, эстонских коллаборационистов. В 1941 году Гитлер подписал указ о создании Туркестанского легиона: на участие мусульманских народов в войне на стороне Вермахта фюрер делал большую ставку.

Впрочем, отношение к этим формированиям было таким же, как к объекту завоеваний — Гитлер воспринимал их как людей второго сорта, а национальные легионы набирал лишь для того, чтобы «залатать дыры» в армии вермахта. Уже в 1942 году Гитлер запретил дальнейшее формирование «туземных» частей — они вызывали у него расовое раздражение и казались политически опасными.

Но уже скоро рейх был вынужден признать все боевые формирования, сформированные из советских граждан. К сожалению, свой черный след в геноциде советского народа легионеры оставить успели — взять хотя бы зверства кавказской зондеркоманды, описанные выше, или знаменитые батальоны «Роланд», «Нахтигаль», сформированные из украинских националистов и «Эрна», сформированная из эстонских коллаборационистов. Пожалуй, это утверждение относится лишь к самым жестоким проявлениям коллаборационизма: само явление коллаборационизма нельзя приравнивать к геноциду.

Коллаборационизм военнопленных — одна из сложнейших тем военной истории. Для красноармейцев, попавших в германский плен, встать под боевые знамена врага зачастую было единственным способом сохранить свою жизнь. «Учитывая страшные последствия первой военной зимы, когда из 3,9 млн советских военнопленных более двух миллионов умерло от голода и болезней, немцы не испытывали недостатка в «добровольцах».

Таким образом, весной 1942 года в тыловых районах немецких армий и групп армий появилось множество вспомогательных частей, не имевших, как правило, ни четкой организационной структуры, ни штатов… Их функции заключались в охране железнодорожных станций, мостов, автомагистралей, лагерей военнопленных и других объектов, где они были призваны заменить немецкие войска», — пишет Сергей Дробязко.

***

В теме коллаборационизма есть один очень важный фактор — он не возник стихийно и одномоментно, когда германские войска вступили на советскую землю.

Советский коллаборационизм, по мнению историков, был планомерно и расчетливо спровоцирован рейхом, а в т.ч. воспользовавшимся внутриполитическими причинами довоенного времени. Главной целью поначалу было не столько получить бытовую и военную помощь, сколько перессорить советский народ. Так, полковник Хеннинг фон Тресков с единомышленниками изначально предлагал Гитлеру сформировать целую армию под русским командованием.

Таким образом, сам факт его распространения может служить одним из аспектов геноцида советского народа, организованного нацистами. Его проявлением стало и обеспечение бесчеловечных условий, когда пленные и простые жители были вынуждены помогать врагу, чтобы не стать жертвой пыток в концлагерях или умереть от специально организованного голода и распространения болезней.

Напомним, что одним из определений геноцида является «предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение её». Одной из форм уничтожения больших групп является стимулирование их к самоуничтожению. Именно это и проходило во время ВОВ в формате вербовки коллаборационистов. Поэтому основная вина лежит, безусловно, не на рядовых исполнителях, а на тех, кто создал для этого условия, принудил к такому выбору.

В то же время в страшных условиях войны миллионы советских граждан — переживших репрессии несколькими годами ранее и голодающих во время войны, потерявших близких в лагерях и последних близких — на фронте: миллионы таких граждан, несмотря ни на какие обиды и испытания, нашли в себе силы сохранить человеческое лицо и воздержаться от любых компромиссных отношений с врагом. Это тихий подвиг советского народа, о котором важно не забывать.