Может быть, и найдутся такие сердобольцы, у которых вызовут сострадание похудевший от страха Риббентроп, симулирующий сумасшествие Гесс, Геринг, восторгавшийся птичками в синем австрийском небе, или Франк, ведущий душеспасительные беседы со священником, тот Франк, по чьему велению была залита кровью Украина. Но человеческая память не ослабела, не притупилась, и люди никому не позволят выискивать лазейки для спасения шкур преступников или испрашивать милосердия. Чтобы сказать: «смерть убийцам», необязательно видеть скорченные, почерневшие горы трупов, иметь списки миллионов умерщвленных людей, — достаточно взглянуть в глаза тем, кто побывал в руках фашистов.

Многих стран и городов коснулась их кровавая рука, и всюду, где побывал гитлеровский солдат, остались страшные следы. Они есть и в чудесном старинном городе Львове. Из центра города тянется вверх широкая, зеленая Яновская улица, в конце которой кладбище, куда традиционно на праздники сходились Львовские жители. Немцы устроили рядом так называемый «принудительный рабочий лагерь».

Мы поехали в бывший Яновский лагерь с шофером Львовского облисполкома Мишей Криворучко. Он ехал молча, изредка неожиданно резко поворачивая голову. Его странные движения удивляли.

— Били немцы сзади по голове, вот и привык оборачиваться, — объяснил Миша.

В Яновском лагере он пробыл около года. Вновь, посетив эти места, он полон тяжелых воспоминаний. Он шел медленно, низко опустив голову, будто ища чего-то на земле. Возле длинного, низкого здания с «вислоухой» крышей Криворучко остановился:

— Эти камни напились крови.

Миша рассказал нам историю дома, примостившегося в пятнадцати шагах от кладбищенских крестов. В нем жил комендант лагеря оберштурмфюрер Густав Вильгаузен вместе, со своей семьей. Дом прилегал к ограде лагеря. Внутренние лагерные ворота вели прямо к крыльцу комендантского жилища. Мрачное место. Криворучко обводит расширившимися глазами лагерные заграждения, столбы, обмотанные проволокой, бараки, наблюдательные вышки, комендантский дом.

— Вот, смотрите на меня, — вдруг горячо говорит Миша, — живой, но с какою тоскою я живу: ни одному из них, здесь погибших, я не в силах был помочь. Эти муки никогда не забудешь.

— Здесь, на крылечке, — продолжал Миша, — любил стоять Вильгаузен. Сюда к нему приводили заключенных. Тонкий, высокий, гладко выбритый, похлопывал он по сапогу нагайкой с вплетенным на конце оловом. Он постоянно щурил правый глаз. Поэтому многие считали его одноглазым. Профессиональный убийца собственноручно избивал заключенных, стрелял в живую цель...

От мрачного дома бездарной германской архитектуры типа «стандарт» мы вошли за лагерную ограду. Здесь замучено и расстреляно свыше двухсот тысяч советских людей. Это тут под руководством главы генерал-губернаторства Галиции доктора Франка подвизались генерал-майор СС Кацман, барон фон Бок, садисты, профессиональные убийцы Гебауер, начальник Яновского лагеря, Внльгаузен, его комендант, Шейнбах и множество других, среди которых особенно выделялись палачи — выученики специальной школы гестапо Бруно Штайнер и Гайне, прибывшие во Львов в июле 1941 года. С этого времени и началась во Львове деятельность грязной своры берлинских, гамбургских, мюнхенских, нюрнбергских бандитов. Они провели шесть акций в городе. Вылавливали и забирали «на смерть» невинных людей. Грабили, дочиста обирали население, наживали состояние.

— Когда Гебауер проходил по лагерю, то заключенные шептали: «Сама смерть идет», — говорит Миша.

Тут волкодавы разрывали девушек, ловцом которых был голубоглазый Битнер, любитель цветов. Днем он дарил цветы девушкам, которых вечером отдавал на растерзание псам.

Во Львове все помнят Марину Зарецкую, студентку, разорванную собаками Битнера. Здесь устраивались «бега смерти». Здесь известный авантюрист Рокита организовал оркестр из заключенных музыкантов. По распоряжению Рокиты была написана «веселая отходная» — танго смерти, под которую садисты убивали людей. Музыканты были расстреляны последними... Здесь покончил самоубийством знаменитый скрипач Привас, широко известный в Лондоне, Вене, Париже. Гитлеровец генерал СС Кацман, приехавший во Львов со своей бандой убийц, известных своими злодеяниями во Франции, Норвегии, Югославии, Польше, Греции, отпраздновал день рождения своего ребенка тем, что его молодцы ворвались в родильный дом по улице Кушевича, собрали в мешок новорожденных детей и выбросили их на мостовую. Это здесь Франц Варцок подвешивал заключенных за ноги к столбам. Тут «арийские офицеры» для повышения своей квалификации убийц упражнялись в тире по живой мишени и работала костедробилка, перемоловшая тысячи человеческих останков. Здесь была создана школа усовершенствования специалистов палачей и организована зондеркоманда — команда смерти, состоящая из 126 «мастеров» по сжиганию человеческих трупов.

За колючей проволокой лагеря под горою расстилается «Долина смерти». Мертвых и живых бросали сюда фашисты, засыпая негашеной известью часто еще шевелящиеся тела. Тихо теперь на горе и в долине, не топчут трав и цветов, — она священна для жителей Львова.

Немцы с особой жестокостью уничтожали интеллигенцию Львова. Нет больше в живых председателя союза Львовских писателей А. Десняка, нет известного профессора литературы Бой-Желенского, нет профессора живописи Бартеля, нет польской писательницы Галины Гурской, нет Остапа Ортвина — польского деятеля, работавшего вместе с Иваном Франком, нет и многих других.

Чудом спасся и недавно вернулся во Львов художник Юлиан Стык. В худеньком, сгорбившемся седом человеке трудно признать веселого художника, создателя ярких, жизнерадостных картин: Карпатских гор, освещенных алой зарей, пестрых цветов, гуцульских свадеб, львовских ярмарок. В когда-то остром, живом взгляде художника теперь поселился холод. Ходит он медленно, слегка поеживаясь, по временам втягивая в плечи голову. Он вернулся из Освенцима, был он и в Дахау. На его руке выжжены два номера: Освенцимский — 155020 и Дахау — 80243. В Освенцимском лагере сначала заставляли заниматься бесцельным трудом — переносить с места на место землю и рельсы. Это называлось «земная планировка». Потом Стык строил «баню» — длинный дом на сто метров (газовую душилку) с вывеской под крышей: «Бадэ унд изоляциониенгайм». В эти «бани» загоняли по четыре с половиной тысячи людей сразу. В течение 10—12 минут люди задыхались. Из Освенцимского лагеря Стык попал в Дюссельдорф на очистку города от мусора и трупов после бомбежки. Оттуда через Бухенвальд (попутный лагерь) снова в Освенцим, а затем в Дахау. Там Стык был использован для «научных опытов». Ему прививали флегмону, тиф, дифтерит.

Сейчас художник начал писать. Он хочет заклеймить мучителей, поведав об их деяниях.

— Я воскрес из мертвых. Они пытались отравить мою душу, убить во мне человеческое достоинство. Но неугасимая вера в спасение жила в нас, она поддерживала жизненный огонь.

На лютое горе обрекали фашисты людей. У Христины Зеленской печаль в глазах. Ей было четырнадцать лет, она училась в школе, когда ее, вместе с другими ребятами, прикрепили на биржу труда и направили в институт имени доктора Беринга выкармливать вшей для приготовления сыпнотифозной вакцины. Этот институт — одно из созданий «немецкой науки» во Львове. Четыреста юношей и девушек, обладавших цветущим здоровьем, умерли, заразившись от своих выкормышей тифом.

Марфа Кобыляк — одна из немногих спасшихся из Бельзенского лагеря. Двадцать один год прожила Марфа в родном селе. Носила белые сорочки, расшитые яркими цветами, пела песни по вечерам в кругу девчат и хлопцев. Крестьянка из села Странче номерована. У нее немцы выбили зубы, а ее чудесные косы пошлина изготовление германских матрацев люкс. Не забыть ей, как фашисты давили людей сапогами, морили голодом, рубили лопатами, травили собаками, добивали кольями, кололи штыками, гноили в ямах, топили, жгли, резали.

«Совесть — химера, не бойтесь ее, будьте суровее, немцы, я отвечаю за ваши действия»,— кликушествовал Гитлер, рассылая тайные приказы об уничтожении славян.

— Они хотели истребить нас, но сами задохлись в своем зле. Мы судим их за наши муки, за павших братьев и сестер. Почтим память погибших, — сказала Марфа Кобыляк.

Много могил и развалил по дорогам, степям и долинам Украины. Травами зарастают могилы, строятся новые дома, но не утихнет боль в сердце народном, не погаснет память о замученных фашистами людях. Справедливую кару понесут злодеи. Их обвиняют народы. Их обвиняют мертвые и живые, взрослые и дети.