Неисповедимы пути французского правосудия. Целый месяц судили Петэна, во время процесса дело дошло до того, что подсудимый обнимал кагуляров — «свидетелей», расхваливавших его без всякого стеснения. Наконец, Петэна приговорили к смерти, но так и не решились повесить. Человек, покушавшийся убить Францию, отправился в загородную тюрьму доживать свой век. Газеты весьма сентиментально описали его последний выход.

Свидетели раньше давали показания стоя. Теперь для них поставлен стул: каждый допрос продолжается долго, иногда два-три заседания, и его стоя трудно выдержать. Ведь перед судом проходят не посторонние наблюдатели, а жертвы преступников, сидящих на скамье подсудимых. Во стократ больше. чем показания обвиняемых, вопиют к справедливости сама участь и судьба таких свидетелей.

Вчера одновременно в четырёх союзных странах — СССР, Великобритании, Соединённых Штатах Америки и Франции было опубликовано обвинительное заключение по делу главных военных преступников, которые в ближайшее время предстанут перед судом Международного Военного Трибунала.

Иозеф Крамер — это, пожалуй, одно из ярких воплощений всего того отвратительного, жестокого и отталкивающего, что создал гитлеровский режим. Крамер, аккуратно подстриженный, с крючковатым носом, сидит и плутоватыми глазами осматривает зал суда. Когда у него спрашивают, хочет ли он давать показания под присягой, он вскакивает, вытягивается и скороговоркой отвечает: — Так точно.

Есть такая заштатная провинция в Северо-Западной Германии, близ Гамбурга, под названьем Люнебург. Война не тронула никак этого тихого городишки, составленного по старонемецкому рецепту — из тройки кирок, городского кегельбана и десятка крохотных отелей. Громить здесь нечего, и «летающие крепости», прямым ходом неся свой груз на Берлин, не оставили здесь по себе дурных воспоминаний. Сюда бежали со своими семьями гамбургские негоцианты, чтоб отсидеться от первой волны возмездия. Это они чинно гуляют здесь со своими фрау, это их кроткие детки бесшумно шалят на улицах, и даже мухи здесь летают особые, мелкие благовоспитанные мухи, не оставляющие следов на домашних предметах. Зато и скука в Люнебурге настоящая, немецкая, похожая на газовое удушье. Из таких уютных нор и вышла германская крыса в поход на житницы Европы.

На девушке были резиновые боты не голых ногах, с подвязанными проволокой подошвами, и рубище — остатки платья. — Я ненавидела в тот момент эту сытую немку. Злоба душила меня, — вспоминала Валя сейчас при нашей беседе в Дрездене. — Мне хотелось броситься на неё, ударить или дико закричать, чтобы слышали все в этих страшных, молчаливых бараках, что пришли мы, новые, неизвестные нм. Чтобы проснулись бараки. зашумели люди. Тамара больно сжала мне руку, и я опустила глаза. Немка усмехнулась, махнула бумагой, и нам открыли ворота. Мы зашлепали своими замерзшими ногами по жидкой, студеной грязи.