Геноцид народов СССР
Зло без срока давности
22.06.2021 — РАПСИ
Убийства мирных граждан: милицейская фуражка как повод для расстрела

Из Акта Красногвардейской районной комиссии ЧГК о злодеяниях немецко-фашистских войск на территории Красногвардейского района Адыгейской АО Краснодарского края в период оккупации:

«Оккупировав район 1 августа 1942 года немецко-фашистские разбойники стали проводить в отношении мирных граждан политику ограбления и порабощения русского народа. В хуторах и селах района немецкие офицеры и их сообщники грабили колхозников, рабочих и интеллигенцию. В середине августа месяца 1942 года немецкие бандиты за рекой Белой, в Верхне-Назаровском сельском совете, расстреляли граждан: Куценко Логвина Васильевича в возрасте 70 лет, его жену Куценко Прасковью Максимовну 69 лет, их внука Агаркова Николая 12 лет и квартирантку Хазарову Устинью Семеновну. Причиной расстрела стало обнаружение в квартире Куценко милицейской фуражки…»

Геноцид по признаку расы: «…первый раз привезли 50 семей, а затем еще 20 семей»

Показания А.М. Бакаевой об организации немецко-фашистскими оккупантами концлагеря для населения еврейской национальности в здании школы № 16 г. Кисловодска и их последующем массовом расстреле (Российский государственный архив социально-политической истории, Ф. 269. Оп. 1. Д. 26. Л. 16—17.):

«Я, Бакаева Анастасия Михайловна, проживающая по улице Граничной в доме №19, показываю об известном мне: в 1942 году в сентябре месяцев в период оккупации немцами города Кисловодска, гестапо во главе которого стоял Вельбен и его помощник Вебер, при коменданте города Пооль, а затем Лидтке, был организован в школе №16 застенок, куда привезены были люди в количестве больше ста человек, общение с которыми запрещалось, но я, как живущая рядом, часто разговаривала с ними. Охрана заключенных евреев состояла из вооруженных полицейских. Первый раз привезли 50 семей, а затем еще 20 семей, всего 150 человек. Все их имущество отобрала полиция. Отдельным членам их семей разрешалось ходить в ближайшие дома, просить себе пищу… Однажды, рано утром, школу №16 оцепили полицейские, через полчаса подъехали четыре машины, забрали одних мужчин и увезли. Через некоторое время эти же машины вернулись, забрали женщин, а детей брали за волосы или за шиворот и, как щенят, бросали в машины. Их повезли в Подкумок и там в овраге расстреляли из автоматов. Некоторые женщины держали на руках грудных младенцев. Дети были разных возрастов: от грудных до 15–16 лет в количестве 47 человек. Сколько было криков и душераздирающих воплей — трудно описать…»

Сожжение деревни и истязания ее жителей

Показания Е.С. Романова, жителя д. Горболеватка Пречистинского района Смоленской области, о сожжении немецко-фашистскими оккупантами д. Новоселки Пречистинского района и массовом расстреле ее жителей (Государственный архив новейшей истории Смоленской области, Ф. Р-8. Оп. 2. Д. 150. Л. 31—32):

«…После ухода партизан в нашу деревню Новоселки приехало около 100 человек немецких солдат, которые окружили деревню и зажгли ее. Население деревни — в целях спасения жизни, обратилось в бегство, немцы задерживали всех, ставили в строй независимо от возраста мужчин, женщин и малых детей. Впереди строя перед задержанными были расставлены пулеметы, после чего женщины были отведены в сторону, мужчины и дети мужского пола от 10 лет — все были расстреляны … Кроме вышеуказанного зверства, применяемого немецкими войсками над мирным населением нашей деревни, немцы причинили зверское истязание над гражданином Барыкиным Климом Сергеевичем 57 лет, оторвали ему пальцы рук, отрезали нос, язык и оба уха. В момент сожжения деревни от матери, фамилию сейчас не знаю, были отставлены, возрастом около 5 лет каждый, немцы обоих детей схватили и бросили в пламя огня. Также была сожжена гражданка Чубарова Екатерина Никитична 60 лет. Все наше селение в числе 43 домохозяйств было уничтожено...».

Угон на работы в Германию: «Около дороги сидели старики и дети, которые не могли идти дальше…»

Из воспоминаний А.В. Дороговой — о немецкой оккупации г. Сталинграда и насильственном угоне населения в Германию (Центр документации новейшей истории Волгоградской области, Ф. 149. Оп. 2. Д. 5. Л. 1—4.):

«… И вот так по 2 Продольной дороге нас гнали немцы. По пути шарили в наших скудных мешочках и забирали все, что им нравилось. А наступала уже осень, октябрь месяц, шли дожди, было холодно и голодно. На ночь останавливались, … по пути видели убитых людей, лошадей. Резали куски конины, кто сколько сможет… Вот так мы дошли до Белой Калитвы, иногда нас подвозили на машине — за золотые колечки, серьги. Вспоминаю сейчас дорогу и становится страшно. Около дороги сидели старики и дети, которые не могли идти дальше. …В Белой Калитве мы были 4–5 дней и затем погрузили в товарные вагоны столько людей, что лечь было невозможно, и стоять, и сидеть. Дали нам на 4-х человек две сайки хлеба до Германии. 7 ноября нас привезли в Германию. Сначала в Хеменец. Там тоже был распределительный пункт. Там нас хозяева заводов и фабрик выбирали как рабов для себя. Нас всех выстроили. Нас человек 150–200 отобрал один хозяин и повез нас к себе на завод и в лагерь. Лагерь там уже был. Там были украинцы. Девчата и мужчин6ы молодые, и белорусы…».

Лишили дома всю деревню: «Осталось 18 домов — а по округе и того не было…»

Рассказ работницы детских яслей Тороповой о злодеяниях немецко-фашистских войск на территории Истринского района Московской области в период оккупации (Российский государственный архив фонодокументов. Ф. 1. Оп. 15. Ед. уч. 9. Запись № 2):

«… 25 ноября немцы заняли нашу деревню. Как зашли — сразу пошли по окопам, где было население…. Под градом пуль выгнали всех детей из бомбоубежищ. Сами зашли туда стали отбирать все, что там было — продукты, вещи, даже детское белье. Нас заставили прислуживать им в доме. Потом выгнали нас. Нужно было идти куда-то, чтобы уложить детей. На руках с ребёнком я пошла в свое убежище, спустилась туда, за мной следом спустился один из них. Стал приставать ко мне. Я схватила спящего ребенка — решила лучше умереть, чем отдаться в руки этом негодяю. Но в это время зашла одна из женщин — это избавило меня от расправы. Он проворчал что-то, пошел вон. Ночь прошла жутко, дети плакали, а вместе с ними страдали и мы. Наутро снова заставили идти прислуживать им. … На ночь согнали всех в холодный сарай. Тут снимали с детей ватные одеяла, у женщин, которые не сумели спрятать свои пальто, отрывали воротники, снимали валенки, варежки, даже с детей снимали шапки, если они им налезали на голову. Утром перед нашими глазами расстреляли трех красноармейцев. На ночь всю деревню согнали в один дом — согнали так, что некуда было протянуть руки. Поставили караул, а рядом дом подожгли, чтобы посмотреть на наши страдания. Поднялся крик, женщины бросались к дверям, давили друг друга, кричали ребята. На эти крики их караул отвечал смехом. Думали, что сгорим заживо — на наше счастье, наш дом не загорелся. Утром дали приказ — покинуть деревню, дали направление в тыл к врагам, в Рузу. А у некоторых по 4–5 детей… Нашли плохую лошадь, запрягли в сани, но и это им показалось много для нас. Подошли два солдата и офицер, вытряхнули наших ребят из саней, отобрали лошадь. У некоторых были санки — отбирали и санки. Двинулись из деревни, но не в тыл врага, а в лес — решили, лучше умирать в лесу, чем у них, у которых нет жалости ни к ребенку, ни к старику, ни к старой женщине… В ночь перед эти они вошли в дом и изнасиловали женщину 50 лет на глазах ее матери, 80-летней старушки. Отправились в лес, шли трудно, тащили ребят, некоторых везли в корытах, плакали дети, отставали. В этом лесу было собрано больше 15 деревень. С нашей партии следовали две женщины беременные. Им пришлось рожать прямо в лесу, их дети погибли. Да и так многие дети погибли и от мороза, и от голода, так как не было взято с собой почти ничего. У некоторых было немного мёрзлой картошки, у нашей лично семьи было немного ржи. Три женщины истринских были голодны больше, чем мы, они решили пойти в деревню, чтобы где-нибудь раздобыть что-то поесть. С ними пошли два мальчика из соседней деревни. Но их расстреляли перед входом в деревню. … 8 суток прожили мы в лесу под открытым небом. Когда мы услышали бой, он нам не был страшен. Когда пришла наша разведка, женщины и дети со слезами радости обнимали их. … Мы пришли в деревню, что же там было! Осталось 18 домов — а по округе не было и того. Что там было, в этих домах: печи поломаны, рожь высыпана, залита керосином, стекла выбиты, вся мебель поломана…»

Массовые убийства детей — самое жестокое проявление геноцида

Из книги историка Егора Яковлева «Война на уничтожение. Что готовил Третий Рейх для России»:

«…Зафиксирована масса случаев, когда оккупанты убивали младенцев только за то, что они мешали им отдыхать. «В избе, где нас приютили хозяева, расположились на ночлег фашистские бандиты. Среди ночи мой брат шести лет что-то настойчиво просил у матери. Он даже плакал, нарушая покой фашистских извергов. Они взяли моего брата, увели за сарай и там расстреляли», — рассказывала школьница Колчанова. … О подобном случае через много лет вспоминали и ветераны РККА. Так, Михаил Лукинов рассказывал: «В… деревне плачущий грудной ребенок мешал спать немецким солдатам. Они пронзили его штыком в колыбели, а рыдающую мать выгнали из избы на мороз раздетую. Заперли дверь и спокойно заснули». 81-летний житель Подмосковья В. Гладышев сообщил на конференции, посвященной сожжённым деревням м городам Европы, ужасные подробности детоубийств, которые он видел собственными глазами: «…Я был свидетелем убийства двух мальчиков-братьев, они были чуть-чуть постарше меня и моего брата, они погибли за то, что решили поднять печенье со снега, которое только что уронили фашисты. И когда голодные дети вместе со снегом стали запихивать печение в рот, их сразу расстреляли».

Сексуальное насилие как обыденность

Из книги Егора Яковлева:

«Жительница Пушкина Люси Хардикайнен доверила дневнику свою трагедию: «Морозный солнечный день 41 года. Я иду по Колпинской. Немец подзывает меня: «Хлеб! Хлеб!». Зовет с собой. Он переводит меня на другую нежилую сторону, где для населения начинается запретная зона, ведет в дом. Усаживает на диван в пустой большой комнате. … Немец насилует меня… Видимо, кто-то шел по улице, мои крики испугали немца (в окнах не было стекол) и он оставляет меня … Другим примером такого рода может быть история русской девушки Людмилы, попавшей в лагерь военнопленных в Дрогобыче. По словам одного из ее товарищей по несчастью, «капитан Штроер — комендант лагеря — пытался ее изнасиловать, но она оказала сопротивление, после чего немецкие солдаты, вызванные капитаном, привязали Люду к койке, и в таком положении Штроер ее изнасиловал, а потом застрелил».

Ужасы концлагерей: убийства, мучения, медицинское насилие

Воспоминания Натальи Лемешонок, попавшей в Саласпилсский концлагерь десятилетним ребенком (в концлагерь Саласпилс попали все пятеро братьев и сестер — Наталья, Шура, Женя, Галя, Боря):

«Мы жили в бараке, на улицу нас не пускали. Маленькая Аня постоянно плакала и просила хлеба, но мне нечего было ей дать. Через несколько дней нас вместе с другими детьми повели в больницу. Там был немецкий врач, посреди комнаты стоял стол с разными инструментами. Потом нас построили в ряд и сказали, что сейчас осмотрит врач. Что делал он, не было видно, но потом одна девочка очень громко закричала. Врач стал топать ногой и кричать на нее. Подойдя ближе, я увидела, как врач этой девочке вколол иглу, и из руки в маленькую бутылочку текла кровь. Когда подошла моя очередь, врач вырвал у меня Аню и уложил меня на стол. Он держал иглу и вколол ее мне в руку. Затем подошел к младшей сестре и проделал с ней то же самое. Все мы плакали».

Подробнее о медицинских опытах в нацистских концлагерях и насильственной стерилизации как одном из «стратегических» для нацистов направлении геноцида читайте в материале РАПСИ.

Голодная смерть: продовольственная блокада как орудие геноцида

Из воспоминаний Александровой Маргариты Борисовны:

«В блокаду я ходила в детский сад на Каменном острове. Там же работала моя мама. ...Однажды один из ребят рассказал другу свою заветную мечту — это бочка с супом. Мама услышала и отвела его на кухню, попросив повариху придумать что-нибудь. Повариха разрыдалась и сказала маме: «Не води сюда больше никого... еды совсем не осталось. В кастрюле одна вода». От голода умерли многие дети в нашем саду — из 35 нас осталось только 11».