Геноцид по национальному признаку: «советский ребенок»

Тенденция в отдельном контексте говорить о геноциде детей сейчас прослеживается в России: по крупицам, при минимальных опорных данных — смерти чужих детей нацисты почти не считали — восстанавливается картина преступлений.

Симптоматично, что и само понятие геноцида сейчас стали трактовать несколько шире: преступлением, классифицированным 357 статьей УК РФ, сейчас признают массовые убийства детей, даже если жертвы имели разную этническую принадлежность. Объединяющий признак здесь один: убитые, замученные, похищенные и искалеченные нацистскими преступниками были советскими детьми. То есть, представителями большого, объединенного советского народа. Этническая принадлежность — были ли эти дети русскими, белорусами, евреями или татарами — в оценке таких преступлений уже не столь важна. Это важная опорная точка в работе с такими делами.

Самый яркий за последние годы прецедент — громкое расследование дела о геноциде, возбужденное по факту убийства в октябре 1942 года воспитанников Ейского детского дома. В октябре 2019 года РИА Новости впервые рассекретило архивные документы ФСБ по Краснодарскому краю, посвященные этой невиданной по масштабу и жестокости расправе.

В начале Великой Отечественной войны в Ейск из Симферополя был эвакуирован детский дом — около 300 детей и воспитателей. В 1942 году Ейск оккупировали немецкие войска, в октябре детей погрузили в несколько грузовиков и увезли к месту будущего захоронения.

Согласно исследованиям, дети могли быть погребены заживо, либо погибли в результате отравления газом в грузовиках, на которых их перевозили. В рассекреченных архивах также были указаны данные жертв, в том числе и их этническая принадлежность: русские, украинцы, армяне, грузины, чехи, татары, евреи и как минимум два ребенка немецкого происхождения.

Это дело — прецедентное со всех точек зрения: во-первых, убийство детей спустя 77 лет рассматривалось российским судом в отдельном производстве, причем именно по статье 357 УК РФ, что лишний раз подчеркивает: геноцид не имеет срока давности.

Во-вторых, позже были рассекречены предполагаемые исполнители карательной операции. Согласно архивам ФСБ, детей убили члены зондеркоманды СС-10 «а» под руководством доктора Курта Кристмана с участием начальника гестапо города Ейска обер-лейтенанта Бедедекера, коменданта города Кандлера и врача гестапо Штрауха. Редко когда в делах подобной давности удается установить конкретных лиц, причастных к преступлению.

Вряд ли речь идет о фактическом наказании виновных — большинство участников тех событий давно мертвы. В то же время, кроме восстановления исторической справедливости, дело убитых детей в Ейском детском доме дало нам важную точку отсчета, позволило ответить на вопрос, что считать детским геноцидом.

Как мы видим, жертвой здесь мог стать ребенок любого этноса — русский, еврей и даже немец. Для нацистских преступников главной была национальность: то, что ребенок советский.

В оценке геноцида это важный правовой прецедент.

Саласпилсский лагерь: содействие тысячам смертей

«Фашисты преследовали цель истребления целого грядущего поколения советских людей», — говорится в Акте об истреблении немецко-фашистскими захватчиками на территории Латвийской ССР 35 тыясч советских детей, составленном 5 мая 1945 года в Риге. Сложно не согласиться с выводами Комиссии, и именно поэтому рассматривать геноцид детей сегодня необходимо в отдельном правовом контексте.

В Саласпилсский концлагерь, что в 18 км от Риги, с 1943 года начали пригонять мирных жителей, крестьян, в том числе матерей с детьми, преимущественно из белорусских и русских сел.

Несовершеннолетних узников, даже годовалых малышей, держали отдельно от матерей. Отмечается, что дети в отдельном бараке находились «в состоянии маленьких животных, лишенных даже примитивного ухода». Кроме того, узников подвергали различным экспериментам.

Следствием установлено, что заболевшим в лагере детям немцы к пище примешивали мышьяк, после чего малыши умирали. В тексте Акта приводятся свидетельства 12-летней Галины Кухаренок, содержавшейся в Саласпилсе.

«В то время много детей болело разными болезнями. Больных детей отправляли в лагерную больницу, а часть детей лечили прямо в бараке каким-то лекарством. Когда ребенку дадут это лекарство, то ребенок умирал через 2—3 часа. После принятия этого лекарства при мне в бараке умерло 8 детей. Когда матерей угнали, я ухаживала за детьми-малютками; когда из них заболел мальчик, он ничего не говорил и не ходил, то ему сестра принесла каши. Я его накормила кашей, после этого вскоре у него посинели губки, он только ручкой взмахнул и умер… Другие девочки ухаживали, как и я, за маленькими; у них тоже умирали малютки после того, как они кормили их кашей», — рассказала Кухаренок.

При исследовании детских тел были найдены следы мышьяка.

Всего в Саласпилсском концлагере погибли 7 тысяч советских детей. Многие малолетние узники умерли не столько от казней нацистов, сколько от целенаправленного ведения к смерти, создания условий, в которых выживание почти невозможно: голода, ужасных условий в бараке, болезней. Больным малышам подмешивали яд в еду, у здоровых брали огромные объемы донорской крови.

Таким образом, имеются основания для классификации особого вида геноцида, представляющего собой не активные формы массовых убийств, а искусственное создание условий для «естественного» умирания. Так нацисты могли, в частности, экономить пули и заботиться о психологическом состоянии палачей, при этом ставя на жертвах эксперименты.

Среди жертв — малыши и подростки разного происхождения. В свидетельских показаниях, зафиксированных в Акте, встречаются белорусские, русские, еврейские, латышские фамилии: советский народ и советский ребенок как объект геноцида.

Существует ли биологический геноцид

У детей в концентрационных лагерях насильно брали донорскую кровь: в больших количествах и вопреки всем возможным медицинским нормам. Звучать это может как часть фольклора про «зверства фашистов, которые пьют кровь младенцев», и, тем не менее, факты насильственной сдачи крови отражены в архивных документах.

В Акте об истреблении немецко-фашистскими захватчиками на территории Латвийской ССР 35 тысяч советских детей напрямую указывается, что преступники «организовали в лагере Саласпилс фабрику крови».

Кстати, вероятно, поэтому нацисты так рьяно соблюдали правила отдельного содержания матерей и детей, даже маленьких: малыши потенциально рассматривались ими как донорский материал, им необходимо было наблюдать, кто подходит для кроводачи, а кого уже можно кормить кашей с мышьяком.

Кстати, вероятно, поэтому нацисты так рьяно соблюдали правила отдельного содержания матерей и детей, даже маленьких: малыши потенциально рассматривались ими как донорский материал, им необходимо было наблюдать, кто подходит для кроводачи, а кого уже можно кормить кашей с мышьяком.

«Нас всех детей выстраивали, перевязывали руки, втыкали иголку и брали кровь в стеклянную баночку. Брали кровь долго. Я кричала, что мне больно, вырывалась. Меня схватывали, держали. После этого у меня кружилась голова, перед глазами мелькали черные круги. У меня немецкие врачи брали кровь до шести раз в течение моего пребывания там, больше месяца. Многие дети тут же при взятии крови падали в обморок, очень плакали. После этого многие дети умирали, по 15 человек сразу», — воспоминания одиннадцатилетней узница лагеря Валентины Астукевич.

Факт систематического взятия крови у детей Комиссии подтвердили 33 бывших заключенных лагеря Саласпилс, в том числе 17 спасшихся детей в возрасте до 12 лет. Свидетельства об использовании донорской крови малолетних узников встречаются также в материалах о лагере в Вырице.

В этих данных нет сенсации, об использовании нацистами донорской крови узников лагерей говорилось и ранее. Вместе с тем, полномерного анализа этих событий с точки зрения закона и права до сих пор проведено не было. Следует ли оценивать факты насильственной кроводачи в целом в рамках преступления, предусмотренного статьей 357 УК РФ, или же эти эпизоды следует выделять в отдельное производство?

Важный вопрос — можем ли мы говорить о понятии «биологического геноцида», когда у людей в ходе гонений отбирают самое последнее — биологический материал, кровь. РАПСИ изучит архивные документы и проанализирует правовой фундамент вопроса: этот аспект должен стать темой отдельного исследования, которое вскоре будет представлено в этом разделе.

Моглинский лагерь: этнический геноцид

Моглино — деревня в 11 километрах от Пскова. Сейчас в этом районе действует особая экономическая зона и, кажется, ничего не напоминает об ужасах военных лет. Вместе с тем, в годы оккупации здесь работал Моглинский концлагерь.

В работе концлагеря принимали активное участие эстонские коллаборационисты. Изначально в нем содержались военнопленные, но с марта 1942 года сюда стали свозить и мирное население, в том числе детей.

Псковский журналист и историк Юрий Алексеев подробно изучил историю Моглинского лагеря — на основе анализа архивных документов была написана книга «Моглинский лагерь: «история одной маленькой фабрики смерти». Так, Алексеев пишет: «Наиболее печальна участь детей, которые вместе со своими родителями попадали в Моглинский лагерь. Малолетние члены семей евреев и цыган целенаправленно уничтожались, зачастую на глазах у родителей. В период нацистской оккупации Псковской области информация об этих злодеяниях просачивалась к окрестным жителям, хотя и в весьма усеченном виде».

Далее Алексеев, основываясь на данных Архива УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т. 2. Л. 108, приводит воспоминания местной жительницы: «Во время работы я от кого-то слышала, что у евреек, содержавшихся в лагере, куда-то увезли детей. Женщины были привезены в лагерь с детьми, а в то время, когда они были на работе, детей куда-то увезли. В частности, увезли детей у какой-то женщины-еврейки, которая работала прачкой вместе с Григорьевой Ольгой. Эта женщина-еврейка очень плакала, когда увезли ее детей. Куда увезли еврейских детей и кто именно их увозил, я не знаю».

Другое воспоминание, приведенное в книге, связано уже с геноцидом цыганских детей. «Из показаний охранника СС Моглинского лагеря Виктора Тейнбаса: «Весной 1943 года, помню, что снега уже не было, я лично видел, как начальник караула Луукас расстрелял цыганку с ребенком. Все расстрелы производились обычно непосредственно за колючей проволокой в сторону железной дороги, где была, насколько я помню, выкопана раньше глубокая траншея, расположенная перпендикулярно ограде лагеря. Траншея была выкопана так, чтобы место расстрела было видно заключенным, которых в таких случаях выгоняли из конюшни и выстраивали на площадку около конюшни. За что была расстреляна цыганка с ребенком, я не знаю. Луукас подвел ее к траншее и выстрелом в упор в затылок убил цыганку, у которой на руках был незадолго родившийся перед этим ребенок. После того, как эта женщина мертвой упала в яму, он стрелял и в ребенка. Я во время этого расстрела находился на территории лагеря и лично все это видел… Это было в июне-июле 1943 года. Дело было под вечер, примерно около 7 часов вечера. До этого я возвратился с заключенными с работы и стал кушать. В это время в наше помещение зашел Луукас и сказал, чтобы я заменил часового на посту у ворот. За давностью времени я уже не помню, кого мне пришлось сменить. Из барака в это время были выгнаны около 50 человек цыган, в основном были старики, женщины и дети… Из последующих разговоров между собой охранников я понял, что расстрел указанных цыган производили Луукас и Кайзер и что Кайзер брал за ноги ребятишек и пистолетом по голове /без выстрелов/ их убивал…».

Как мы видим, в Моглинском лагере геноцид детей имел отчетливый этнический признак: убивали прицельно еврейских и цыганских ребятишек. Состав преступления, предусмотренного статьей 357 УК РФ, представлен здесь в выкристаллизованном виде: налицо убийство представителей определенных народов.

Впрочем, такой тезис об «этнической чистоте» выбора жертв может быть скорректирован новыми фактами. В октябре прошлого года неподалеку от места расположения Моглинского лагеря, вблизи деревни Глоты, были найдены останки 73 человек, половина из которых детские. Судя по размерам обуви, среди убитых были малыши двух-трех лет. Эксперты предполагают, что останки могли принадлежать воспитанникам детского дома или какого-либо другого советского учреждения, которые были убиты нацистскими преступниками. Содержались ли эти дети перед смертью в Моглинском лагере, какой они были национальности, нам неизвестно.

Следственный комитет в августе 2020 года возбудил уголовное дело о массовых убийствах мирного населения в Псковской области в годы войны. Дело заведено по статье 357 УК РФ (геноцид).

Геноцид по территориальному признаку

Детский лагерь принудительного труда в Ленинградской области, в поселке Вырица, что недалеко от Гатчины, по документам числился «детским домом» или «приютом» — нацистские преступники старались не афишировать его. По факту «приют» в Вырице был настоящим концлагерем: дети, многие оторванные от матерей и родственников, гибли от скудного питания, болезней и непосильной работы.

Сюда из зоны боев Шлиссельбург — МГА пригоняли детей с лета 1942 года по ноябрь 1943. Как отметил в интервью РИА Новости старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН Дмитрий Асташкин, организаторам этого лагеря, к сожалению, удалось уйти от ответственности.

В советские годы останки погибших детей были перезахоронены, а сейчас администрация области совместно с РВИО приняла решение о создании памятного монумента на месте концлагеря — посещение монумента планируют включить в туристическую программу, чтобы сохранить память о погибших детях. В этом лагере постоянно содержались несколько десятков детей. Хотя численность жертв, подвергшихся геноциду, здесь меньшая, чем в том же Саласпилсе, очень важно, что увековечивают память и о территориальных, более локальных, эпизодах геноцида.

Перед отступлением в 1943 нацисты вывезли старших детей в Германию, оставшиеся узники Вырицкого концлагеря прятались в подвале одного из домов: там их нашли советские разведчики и отправили в Шлиссельбургский детский дом. Следует отметить, что жителям Вырицы приходилось по крупицам восстанавливать картину произошедшего в лагере — в нацистских архивах это учреждение не фигурирует, а у выживших детей не было статуса узников концлагеря.

В целом, геноцид детей по территориальному признаку — в селах и деревнях, небольших населенных пунктах — тема, которая заслуживает отдельного анализа: зачастую мы не знаем ни точного количества жертв таких акций, ни национального состава, ни тем более имен и фамилий. Получается, что в историческом контексте жертвы, в том числе и дети, теряют самое последнее: не только жизнь, но и свой след в ней — фамилию и имя, происхождение.

Расследованию эпизодов геноцида в конкретных регионах страны, благо, сейчас уделяется повышенное внимание. Так, в прошлом году Следственный комитет завел уголовное дело о геноциде в Миллеровском районе Ростовской области во времена оккупации. Были найдены останки не менее 266 человек, в том числе детей, со следами выстрелов. Следствие считает, что к преступлениям причастны военнослужащие 6-й немецкой армии из группы ГФП-721 (группы тайной полевой полиции, исполнительный орган полевой комендатуры) и их пособники.

Чем больше внимания будет уделяться расследованию локальных эпизодов геноцида детского населения — на конкретных территориях, в селах, районах областей — тем более целостное понимание мы получим. Пока общая картина, кроме насыщенной эмоциональной окраски, не имеет четких контурных очертаний: спустя почти 80 лет с начала войны мы так и не знаем, сколько советских детей подверглось геноциду в разных уголках страны.

Разумным решением в этой связи может стать создание единой базы деревень, сел, населенных пунктов, городов, жители и дети которых подверглись геноциду. В этих документах следует, хотя бы предположительно, зафиксировать конкретные семьи, дома, имена и фамилии, возраст жертв. Следует отметить, что базы деревень, стертых с лица земли в ходе войны, существуют в отдельных республиках бывшего СССР, а вот унифицированной системы такого учета до сих пор нет.

Геноцид детей: основание для нового состава преступления

Геноцид детского населения — без сомнений, преступление более тяжкое, чем геноцид в традиционном понимании. Дело здесь не только в морально-этическом аспекте.

Жизнь каждого убитого ребенка можно смело умножать в несколько раз. Так мы сможем учесть семью, которую не создал этот ребенок, детей и внуков, которых ему не пришлось растить, достижения на службе, которые могли бы сбыться и даже повлиять на жизнь всей страны, если бы не чья-то злая воля на войне. Такова истинная цена каждого эпизода геноцида детского населения — очевидно, соразмерной должна быть и ответственность за такое преступление.

О фактической уголовной ответственности за эти преступления сейчас говорить не приходится: большинства виновных уже нет в живых. Вместе с тем, зафиксировать максимально точно не только сами факты преступлений, но и правовой контекст, в котором мы их оцениваем, важно для национального сознания всех россиян.