Таким образом, он изначально понимал мою задачу, и он доверил мне надзор за подготовкой с намерением ожидать от меня конструктивного отношения, по причине моего знания движения. Исполнительная и законодательная власти находились в руках соответствующих министерств – то есть, министерства образования и рейхсминистерства пропаганды – и общее представление партии находилось в руках партийной канцелярии. Партийная канцелярия иногда просила меня определить мою позицию в отношении того или иного вопроса, но не была обязана учитывать мои взгляды.
Я должен сказать, что в 1935 епископ послал официальное письмо, административному руководителю своей провинции, попросив его запретить мне произносить речи в этом городе. Это, разумеется, было бесполезно; однако этому церковному деятелю не причинил вред ни я, ни от кто-то ещё.
На странице 2 сказано:
«Таким же образом, каким Трудовой службы Рейха не касаются запреты для своих отдельных членов проводить церковные свадьбы или похороны, таким же образом Трудовая служба Рейха должна всеми средствами избегать принимать участие, как организация, в церковных церемониях, которые исключают немцев других верований»
Я считал данное распоряжение как строжайшее соблюдение религиозной свободы; так как это означало, что протестантские верующие не могли быть принуждены присутствовать на католических службах и наоборот; кроме того, что людей, которые возможно не принадлежали ни к одной религиозной конфессии не могли, по приказу своей организации, заставить присутствовать на службах той или иной конфессии. Поэтому, я не вижу, чтобы в этом случае мы касались религиозного преследования.
Документ номер PS-116 сам по себе касается письма от руководителя рейхсканцелярии направленном министру науки и образования Рейха и датированному 24 января 1939. Этот документ был представлен мне для сведения – я подчеркиваю «для сведения» Он ссылается на переписку между партийной канцелярией и министерством, относительно сокращения теологических факультетов, в котором подчёркивалось, что условия конкордатов361 и церковных соглашений, нужно было принимать во внимание; во–вторых, что было необходимо методично реорганизовать всю систему высшего образования путём объединения и единообразия; и наконец, оно заявляет, что вновь созданные области исследований, такие как расовые исследования и археологию, также следовало принимать во внимание.
Я не могу понять почему, спустя 6 лет после национал–социалистической революции, новые области специализации в научных исследованиях не должны были учитываться в бюджете. Я лично был заинтересован в том, чтобы предметы аграрной социологии и ранней истории Германии получили надлежащее рассмотрение, особенно в отношении германской интеллектуальной и духовной истории.
То же самое относится к документу номер PS-122, также датированному апрелем 1939, о котором мне нет необходимости вдаваться в подробности. Он излагает похожие взгляды министра науки, образования и народной культуры, говорящего о том сколько теологических факультетов он считал необходимым сохранить.
Документ PS-129 письмо рейхсминистра церквей известному немецкому писателю доктору Штапелю362, который особенно интересовался религиозной реформой. В этом письме, рейхсминистр церквей выражал взгляд, что должна поощряться общая конфессия, которая в частности утвердит национал–социалистическое государство, и в то же время, сможет пользоваться и рассчитывать на поддержку рейхсминистра церквей.
На предварительном допросе, мне представили мое письмо, написанное в партийную канцелярию, относительно данного вопроса, в котором я по принципиальной причине высказывался против созыва такого церковного съезда рейхсминистром церквей, потому что национал–социалистический министр церквей не имел функции присоединяться к религиозной конфессии, которой он непосредственно руководит, даже если и без объявления или только напоказ. Именно такая точка зрения предоставила основу для многих упрёков в мой адрес. Если, в дополнение к опубликованию своего личного мнения, я имел бы намерение поощрять или возглавить религиозную группу, тогда бы я должен был отказаться от всех своих функций, ведомств и партийной деятельности. Это следовало из точки зрения, которой я придерживался. Министр церквей, как национал–социалистический министр, по моему мнению, был обязан не продвигать религию, которой он симпатизировал, но быть независимым от всех религиозных конфессий.
Документ PS-101 письмо от начальника партийной канцелярии – тогда ещё начальника штаба заместителя фюрера – в котором заявлен протест тому, что многие конфессиональные произведения приводят к ухудшению сопротивления войск; и он предложил, что было бы лучше, чтобы мое ведомство издавало такие публикации. Здесь не представили мой ответ на него – не показали мне. Моё мнение всегда заключалось в том, что, будучи партийным ведомством, не для меня было писать религиозные трактаты, но что, конечно, это можно было оставить на каждого отдельного человека – если кто имел сказать, что-то важное, излагать это в письменном виде как делали другие.
Документ PS–100 это упрёк от бывшего начальника штаба заместителя фюрера, Бормана о том, что я заявил в присутствии фюрера, что протестантский епископ Рейха, Мюллер363, написал очень хорошую книгу для немецких солдат. Рейхсляйтер Борман сказал, что эта книга Мюллера не показалась ему подходящей, прежде всего, под ней маскировалась конфессиональная пропаганда. Мне не кажется, что упрёк направленный на меня за незамедлительное одобрение епископа Рейха Мюллера выразившего своё мнение правильным образом – и естественно в соответствии со его ходом мысли – можно изобразить как религиозное преследование.
Документ PS-089 - письмо Бормана, которое отправлено мне для сведения, в котором он сказал мне, что он предложил рейхсляйтеру Аманну364, чтобы, из–за общего дефицита бумаги, религиозные произведения, которые сократили только на 10 процентов, должны были сокращать дальше. Я не знал, в какой степени тогда предпринималось сокращение всех журналов. Я могу лишь заявить, что во время войны даже семь журналов об искусстве, музыке, фольклоре, немецкой драматургии, и т. д., которые издавало моё ведомство, постоянно сокращались и ужимались вместе с остальными журналами Германского Рейха.
Документ PS-064 - письмо главы партийной канцелярии, в котором меня информировали о письме гауляйтера ссылавшегося на брошюру генерала фон Рабенау365, «Дух и душа солдата». Этот гауляйтер с очень сектантской точки зрения критиковал генерала фон Рабенау, и протестовал против тому, что этот трактат появился в серии брошюр опубликованных партией. В связи с этим я хочу сказать, что этот трактат генерала фон Рабенау вышёл в серии опубликованной моим партийным ведомством и что я лично прочитал эту брошюру заранее и предоставил ему возможность озвучить его мнение в этой серии, которая содержала много политических трактатов общеисторического характера. Я не отозвал брошюру.
Документ PS-098 содержит новые упрёки против меня от начальника партийной канцелярии. Он сказал, что епископ Рейха Мюллер пожаловался на то, что он имел от меня указания о разработке основных принципов организации религиозных инструкций в школе.
Борман долго излагает, что задачей партии не является принимать участие в реформаторских мерах в отношении религиозных инструкций в школах. На это я хочу сказать следующее. Я вообще не мог давать никаких инструкций епископу Рейха Мюллеру по данной теме. Вместе с тем, епископ Рейха посетил меня по двум поводам, и по одному поводу он сказал мне, практически со слезами на глазах, что он не получает подходящего отклика на свою работу. Я сказал ему: «Ваше преосвященство, как военный пастор вы просто не очень хорошо знакомы публике. Будет весьма кстати, если вы напишите подробную работу, излагающую ваши взгляды и ваши задачи для того, чтобы различные группы евангелической церкви могли узнать о ваших идеях, и таким образом вы можете заставить ощущать своё влияние таким способом каким захотите». Епископ Рейха положительно высказался об этом, и возможно сделал несколько дополнительных замечаний. Мне не кажется, что обвинение сделанное здесь Борманом также может быть истолковано как преследование церкви.
Документ PS-075 - специальное циркулярное письмо от начальника партийной канцелярии, излагающее его личные взгляды на отношение национал–социализма к христианству. Как я хорошо помню, этот документ касается следующего: однажды я услышал, что Борман отправил письмо такого содержания некому гауляйтеру и также копии всем гауляйтерам. Я попросил его дать мне знать об этом. После долгой отсрочки я, наконец, получил это циркулярное письмо. Как партийный циркуляр, я считал его неподходящим по форме и содержанию. Я написал Борману – и мне кажется моё письмо, отправленное ему, должно быть найдено в моих записях о том, что я не считаю его подобное циркулярное письмо, подходящим или правильным и добавил, от руки, чтобы он воспринимал это более серьезно и что, по моему мнению, фюрер не одобрил бы подобное циркулярное письмо. Позже я лично поговорил об этом с Борманом и сказал ему, что каждый из нас имел право определить свою позицию по проблеме, но официальные партийные циркуляры – и в особенности в такой форме – по моему мнению, были невозможны. После этой беседы, Борман был сильно смущен и – как я случайно слышал от моего со-подсудимого Шираха – это циркулярное письмо, согласно ему, отменили и признали недействительным. Однако, я не могу сделать об этом никакого заявления.
Документ PS-072 приводит ответ Бормана мне, в котором он указывает, что Гейдрих абсолютно настаивал на продолжении таких поисков и сказал – я цитирую: «Научное опровержение антагонистической философии можно вести после предварительной полицейской и политической подготовки». Я считал такое отношение абсолютно негодным и протестовал этому.
Здесь есть важные комментарии, которые я должен был делать на этих многочисленных документах. Я отказался написать официальный партийный трактат религиозного подобия или иметь катехизисы написанными моими партийными ведомствами. Я всегда стремился принимать то, что я считал национал–социалистическим отношением не рассматривая своё ведомство «духовной» полицейской силой; но оставался тот факт, что фюрер поручил Борману официальное представление партийного отношения к церкви.
Мой ответ на все эти письма отсутствует, и я не вспоминаю, отвечал ли я на что-то, или давал эти ответы Борману устно на совещаниях. Но, несмотря на тот факт, что все эти ответы отсутствуют, обвинение заявляет, что мы оба, то есть Борман и я, издавали распоряжения о религиозном преследовании и вводили в заблуждение остальных немцев для участия в таких религиозных преследованиях.
Я хочу подытожить и принципиально заявить, что эта решающая тысячелетняя проблема отношений между светской и церковной властью, и что многие государства принимали меры, против которых всегда протестовали церкви. Когда в современное время мы посмотрим на законы Французской республики при министерстве Комба366, и когда мы посмотрим на правовую систему Советского Союза, мы увидим, что обе поддерживают официально поощряемую атеистическую пропаганду в трактатах, газетах и карикатурах.
Последнее, я хочу сказать, что национал–социалистическое государство во всех случаях, насколько я знаю, предоставляло церквям более чем 700 миллионов марок ежегодно из налоговых поступлений для поддержания их организационной работы, до самого конца.
Моё письмо фюреру представили мне во время предварительного допроса, но обвинение не представило трибуналу. Таким образом, при том, что документальное подтверждение причины всей акции на руках, обвинение все еще поддерживает обвинение в преднамеренном плане.
Приказ фюрера приняли в начале июля 1940 и поскольку большое число предметов искусства, в дополнение к архивам, находилось под угрозой во многих усадьбах, сохранение и перевозка этих предметов искусства в Германский Рейх была приказана фюрером.
Наконец, я думал о мере, которую с 1914 по 1918 признавали союзники как не противоречившую Гаагской конвенции368. В тот период немецкие граждане определенной категории – они являлись расовыми немцами за рубежом, в иностранных государствах, также на оккупированной немецкой территории – то есть, в колониях – у них конфисковали имущество и позже отобрали без компенсации в степени равной 25 миллиардам рейхсмарок. В мире, продиктованном Версалем, Германия кроме этого была обязана обеспечить безопасность этих лишенных имущества немцев и создать специальный фонд.
Главный французский обвинитель объявил на суде, что Версальский договор был основан на Гаагской конвенции. Поэтому, я пришел к выводу, что такая мера против самой заметной категории граждан в разгар непредвиденных военных мер, при всем уважение к частной и общественной собственности, в противном случае казалась оправданной.
Во время предварительных слушаний, меня также спросили о правовых гипотезах и я начал указывать на них, но меня прервали с замечанием, о том, что нас не касается данная проблема. Протокол этого допроса, который представляло французское обвинение, содержит замечание о том, что я предположительно сказал…
Что касается документа PS-1015, для того, чтобы не затягивать суд слишком долго, я хочу отметить пару вещей – а именно, что в рабочем докладе 1940–44, на странице 2, сказано, что происхождение не подлежит сомнению, и на странице 3 мы видим, что проведение инвентаризации осуществлялось добросовестным способом на основании научного каталога, что была создана реставрационная мастерская для того, чтобы гарантировать их прибытие в точку назначения в хорошем состоянии.
Наконец я хочу добавить несколько слов, потому что они кажутся мне важными в виду обвинений советского обвинения относящихся к обращению айнзацштаба с культурными ценностями на бывших оккупированных восточных территориях. В конце рабочего доклада, там сказано под заголовком «Работа в восточных регионах» - я цитирую:
«Деятельность специального айнзацштаба «Пластическое искусство» ограничилось на оккупированных восточных территориях научной и фотографической фиксацией общественных коллекций, их сохранением и уход во взаимодействии с военными и гражданскими ведомствами. Во время эвакуации района, несколько сотен самых ценных русских икон, несколько сотен русских картин восемнадцатого и девятнадцатого веков, отдельные предметы мебели и домашней утвари…были восстановлены и доставлены в Рейх на сохранение».
Я только хотел этим отметить, что айнзацштаб на Востоке не перевозил в Рейх никакие советские культурные и художественные ценности, но только доставил их в безопасность – как можно видеть из следующих документов, когда эвакуировались районы которым непосредственного угрожали операции – сначала в тыловые районы, затем дальше и частично в Рейх.
Из того же самого документа, я хочу отметить письмо от 5 июля 1942 от рейхсминистру и начальнику рейхсканцелярии. Я сошлюсь на обвинение польского правительства о том, что весь вывоз предметов искусства и музейных экспонатов был сконцентрирован в айнзацштабе или ведомстве Розенберга в Берлине. Я снова вернусь к этим польским обвинениям. Я лишь хочу указать на параграф в письме доктора Ламмерса, который говорит, что фюрер распорядился о том, чтобы различные библиотеки в восточных регионах были конфискованы; и затем прямо сказано: «Генерал–губернаторство не включает».
Кроме того я сошлюсь на директиву рейхсминистра оккупированных восточных территорий от 20 августа 1941 рейхскомиссару Остланда370.
«Я прямо прошу вас запретить вывоз любого рода предметов культуры из вашего рейхскомиссариата, какими бы то ни было ведомствами, без вашего одобрения. То какие предмету культуры возможно могут быть использованы для специальной исследовательской работы подлежит дальнейшему регулированию. Я прошу вас проинформировать об этой директиве своих подчиненных генеральных и окружных комиссаров. На национальную администрацию музеев, библиотек, и т. д. независимо от прав на инспекцию и инвентаризацию айнзацштаба, данная директива не распространяется».
Я вернусь к этой директиве позднее, отвечая на обвинения советского обвинения относительно управления в Эстонии, Латвии и Литве.
Под пунктом II, дословно сказано:
«В особых случаях, в качестве исключения, можно предпринимать немедленные шаги по сохранению и вывозу вещей в безопасное место для того, чтобы избежать возникающих угроз – то есть, опасности обрушения зданий, действий противника, влияния климата, и т. д.».
Я вернусь к этому в связи с обвинением советского правительства относительно событий в Минске. Когда зачитывали документ PS-076, в конце сказали, что никогда не отдавалось никакого приказа о защите культурных ценностей. Такой приказ представили здесь дважды.
Далее, я хочу сослаться на директиву от 3 октября 1941 рейхсминистра оккупированных территорий штабляйтеру айнзацштаба в этом же самом документе – где я снова обращаю особое внимание на документ, который сейчас прочитал.
В дополнение, я обращаю внимание трибунала на приказ высшего командования армии от 30 сентября 1942, который был принят по согласованию с рейхсминистром оккупированных восточных территорий. Здесь также буквально сказано в конце, под пунктом I…
«За исключением особых случаев, в которых сохранение находящихся под угрозой предметов культуры является срочным, следует предпринимать усилия по их оставлению в месте нахождения. Для данной цели, согласно взаимным соглашениям между генерал–квартирмейстером генерального штаба армии и айнзацштабом рейхсляйтера Розенберга, последнему предоставляются полномочия: c) о том, чтобы в оперативном районе Востока сохранять от повреждений или разрушения такие художественные работы, не входящие в параграф b – в особенности музейные экспонаты – охранять и/или помещать их в безопасность».
И в конце директивы, сказано под пунктом IV:
«Независимо от миссий айнзацштаба рейхсляйтера Розенберга, согласно разделу I, а, b, c, войска и все военные учреждения, расположенные в оперативном районе настоящим инструктируются, как и ранее, по возможности сохранять ценные предметы искусства и защищать их от уничтожения или повреждения».
Я уверен, мой долг подтвердить, по крайней мере очень коротко, что мой айнзацштаб, также как и военные учреждения, даже во время этих ожесточённых сражений издавали очень четкие директивы и приказы по охране предметов искусства русского, украинского, и белорусского народа.
Я никоим образом не желаю оспаривать, что я надеялся, что по крайней мере, большая часть этих предметов искусства осталась бы в Германии, в частности, поскольку, с ходом времени, многие немецкие культурные ценности были уничтожены тяжёлыми бомбардировками Запада. Эти художественные работы должны были быть своего рода сбережением для дальнейших переговоров. Когда рейхсмаршал Геринг, который по директиве фюрера особо поддерживал такую работу айнзацштаба, зарезервировал ряд из этих художественных работ для своей коллекции, я был – должен сказать откровенно, как говорит протокол – слегка обеспокоен, потому что в силу этого поручения я взял под своим именем определенную ответственность за итог конфискации культурных и художественных предметов, и поэтому был обязан полностью каталогизировать их, и сохранить их доступными для любых переговоров или решений. Поэтому, я распорядился своему заместителю составить как можно более полный перечень тех вещей, которые рейхсмаршал, с одобрения фюрера, перенаправил для своей коллекции. Я знал о том, что рейхсмаршал Геринг намеревался позднее передать свою коллекцию Германскому Рейху и не завещать её в частном порядке.
В протоколе допроса, который предъявило и огласило по этому положению французское обвинение также есть досадная ошибка. Он говорит, что я беспокоился, из-за того, что рейхсмаршал Геринг присвоил эти произведения искусства. На немецком, термин «entwendet371» означает брать, что–то незаконно. Однако, то что я сказал было «verwendet372», что имеет другое значение.
[Объявлен перерыв]
[Документ представили подсудимому]
В ходе всёвозраставших бомбардировок Германии, я посчитал, что больше не могу нести ответственность за это, и таким образом я внёс предложение о том, что мебель должны были передавать в распоряжение жертв бомбардировок в Германии – которые насчитывали более чем 100 000 человек в некоторые ночи – чтобы оказать им неотложную помощь.
В сообщении из французской документальной книги в седьмом параграфе сказано о том как проводились конфискации: что такие пустующие апартаменты опечатывали, что они оставались опечатанными на некоторое время на случай возможных жалоб, и что затем производилась доставка в Германию.
Я осведомлен, что это, без сомнений, было серьезным посягательством на частную собственность, но здесь снова, в связи с предыдущими соображениями, я думал о смысле, и наконец, о миллионах бездомных немцев. Я хочу подчеркнуть в связи с этим, что я держал себя в курсе о том, что дома, их собственники, и основной состав мебели подробно вносили в большую книгу, как основу для возможных дальнейших переговоров.
В Германии дело было организовано так, что люди пострадавшие от бомбардировок платили за эту мебель и утварь, которые передавали в их распоряжение, и эти поступления вычитались из тех требований которые они имели к государству. Эти деньги оплачивались в специальный фонд под руководством министра финансов.
Документ PS-001 содержит под номером 2 предложение, которое я сам считаю серьезным обвинением против меня. Это предложение о том, что в виду многих убийств немцев во Франции, не только французов следовало расстреливать как заложников, но чтобы еврейских граждан тоже брали в расчет. Я хочу сказать, что я считал эти расстрелы заложников, поскольку о них объявляли публично, допустимой мерой в особых обстоятельствах военного времени. Тот факт, что подобную вещь осуществляли вооруженные силы казался мне соответствующим результату обычных расследований, тем более поскольку это происходило на территории государства которое подписало с Германским Рейхом перемирие.
Во–вторых, это случилось в период волнения, из-за начала войны с Соединенными Штатами Америки и нашими воспоминаниями о докладе польского посла, графа Потоцкого, датированного 30 января 1939, который трибунал запретил зачитывать.
Однако, несмотря на всё, я должен сказать, что я считаю это предложение личной несправедливостью. Глядя на него с точки зрения права, я хочу отметить, что в документе PS-1015, под буквой Y, есть письмо рейхсминистра и начальника рейхсканцелярии, которое датировано 31 декабря 1941, и в котором сказано:
«Ваш меморандум, от 18 декабря 1941 представлен фюреру. Фюрер принципиально согласен с предложением пункта 1. Копию той части меморандума, которая касается использования еврейской домашней утвари, я направил главнокомандующему вооруженными силами и рейхскомиссару оккупированных Нидерландов, вместе с письмом, копия которого прилагается к настоящему».
В этом вопросе пункт 1 был принят, и молчаливо, хотя при этом и категорически, пункт 2, который касается этого предложения отклонили. Таким образом данное предложение, не имело никаких правовых последствий. Позднее я никогда не ссылался на такое предложение, и я должен сказать, что я совсем о нём забыл пока его снова мне не представили.
[Обращаясь к подсудимому]
Когда вы узнали о том, что вас предложили на пост министра оккупированных восточных территорий, и по какой причине вам дали такое поручение?Сразу же после этого, я созвал встречу нескольких своих ближайших помощников, поскольку я не знал, начнутся ли военные операции очень скоро или позднее. Мы подготовили ряд проектов касавшихся возможного обращения с политическими проблемами и мер которые возможно было предпринять на оккупированных территориях Востока. Эти проекты представлены здесь. 20 апреля я получил предварительную задачу, которая заключалась в формировании центрального ведомства занимавшегося восточными вопросами и установлении контакта с высшим руководством Рейха заинтересованным в этих вопросах.
У меня есть еще одна просьба к трибуналу. Эти инструкции перечеркнуты на фотокопии и содержат всякого рода замечания. Поэтому, я прошу, чтобы трибунал лично ознакомился с фотокопиями для того, чтобы он видел, как эти инструкции перечеркивали. Сами по себе документы уже представлены трибуналу как пронумерованные экземпляры.
[
Обращаясь к подсудимому] Могу я попросить вас назвать номера экземпляров?20 июня 1941 – то есть, за день до начала войны против России вы произнесли речь для каждого кто занимался восточными делами относительно этих восточных проблем? Речь идет о документе USA–147, из которого обвинение несколько раз процитировало один абзац.
Я не желаю занимать время трибунала зачитывая здесь очень много; вместе с тем я хочу зачитать несколько абзацев в своё оправдание. На странице 3 сказано: (экземпляр USA–147):
«Изначально, русская история являлась чисто континентальным делом. Так как 200 лет Москва-Россия прожила под татарским игом, и её лицо в основном было направлено на Восток. Русские торговцы и охотники открывали Восток вплоть до Урала. Некоторые казачьи тропы шли в Сибирь, и без сомнения колонизация Сибири одно из крупнейших свершений истории».
Я думаю, что этим выражается моё отношение к такому историческому достижению.
На странице 6 сказано:
«Из этого следует, что цель Германии свобода украинского народа. Это обязательно следует подчеркнуть в нашей политической программе. В какой форме и в какой степени может быть сформировано украинское государство, сейчас не имеет значения. … Следует осторожно двигаться в этом направлении. Следует развивать литературу рассматривающую украинскую борьбу для того, чтобы возродить историческое сознание украинского народа. В Киеве нужно основать университет, создать техникумы, развивать украинский язык и т. д».
Я процитировал это как документальное доказательство того факта, что у меня не было намерения уничтожать культуру народов Востока.
В следующем параграфе я отмечал, что было важно склонить, с течением времени, к добровольному содействию 40 миллионов человек Украины. На странице 7 сделана ссылка на возможную оккупацию кавказских территорий как следующее:
«Здесь целью не будет создание кавказского национального государства, а поиск решения в федеративных чертах которые с немецкой помощью, могут привести к тому, чтобы повлиять на этих людей просить у Германии защиты их культурного и национального существования»
Здесь также нет вопроса или желания уничтожать.
Теперь возникает вопрос, описанный американским обвинением как особо серьёзный, инкриминирующий фактор. Это касается так называемой колонизации и имущества немецких народов на Востоке. Этот параграф сформулирован следующим образом:
«Помимо всех этих проблем, есть вопрос, который имеет одинаково общий характер, и который мы все должны обдумать – а именно, вопрос немецкого имущества. Немецкий народ веками работал над этой обширной территорией. Результатом этой работы, помимо прочего, было освоение обширных земель. Землю, конфискованную в балтийских странах можно сравнить по размеру с Восточной Пруссией; вся недвижимость Черного моря такая же большая как Вюртемберг, Баден и Эльзас вместе взятые. В районе Черного моря обработано больше земли, чем пригодно для пашни в Англии. Эти сравнения размера должны дать нам понять, что там немцы не праздно эксплуатировали или грабили народ, но, что они вели конструктивную работу. И результат такой работы немецкое национальное имущество; независимо от более ранних владельцев. То как это можно однажды компенсировать пока нельзя рассматривать. Но…можно создать правовую основу».
Я пожелал процитировать это для того, чтобы я мог позже ссылаться на это, в частности в отношении рейсхкомиссариата Остланд, где несмотря на эти размышления семисотлетнее немецкое имущество не восстановили, но передали эстонцам, латышам и литовцам по закону, что подтверждается.
В последнем параграфе заявлено:
«Мы должны в связи с этим заявить, что даже теперь мы не враги русскому народу…».
«Мы должны в связи с этим заявить, что даже теперь мы не враги русскому народу. Все мы, кто раньше знал русских, знают, что русский - очень симпатичный человек, способный ассимилироваться, но только с отсутствием силы характера свойственной западноевропейцу…Наша борьба за перегруппировку идёт совершенно в соответствии правом народов на национальное самопределние…».
Я не буду зачитывать трибуналу конец, который он может позже подробно изучить, если пожелает.
Я произносил эту речь полностью убежденным в том, что, после моих первых вступительных замечаний фюреру о предмете, он, в сущности, согласился со мной. Я не знал – и он мне не сказал, что уже приняты другие военные и полицейские приказы; в противном случае для меня было бы невозможно – и в частности в присутствии Гейдриха – произносить речь, которая очевидно прямо противоречила концепциям Гиммлера и Гейдриха.
Что касается отрывка из этого документа который цитировало обвинение, я должен сказать следующее: я слышал от людей, работавших в четырехлетнем плане, что в случае оккупации московского промышленного района и сильного разрушения из-за военных операций, масштабное производство уже нельзя было продолжать, и что деятельность, возможно, ограничилась бы только ключевыми производствами. Это бы привело к неизбежному результату в значительной безработице. Кроме того, было не ясно сколько было на Востоке резервов, и в виду общей продовольственной обстановки и из-за блокады, в первую очередь нужно было рассматривать немецкое продовольственное снабжение.
Это отступление к замечанию о том, что при определенных обстоятельствах могла быть необходима крупномасштабная эвакуация русских территорий, где большое число промышленных рабочих могло стать безработным. И в связи с этим, я хочу сослаться на документ PS-1056, который содержит первую директиву министерства по делам Востока, согласно которой обеспечение снабжения продовольствием населения также сделали особой обязанностью.
В присутствии остальных свидетелей, я возражал неожиданным заявлениям фюрера, и в дополнение я хочу зачитать из записи Бормана следующие абзацы, которые до сих пор не зачитывали полностью. Я цитирую из оригинала документа L–221 на странице 4:
«Рейхсляйтер Розенберг подчеркивает, что, согласно его взглядов, каждый комиссариат потребует разного обращения с населением. На Украине нам нужно инициировать программу поощрения искусства и культуры. Нам нужно пробудить историческое сознание украинцев, и создать в Киеве университет, и похожее. Рейхсмаршал, с другой стороны, указывает на то, нам сначала нужно думать о гарантировании наших поставок продовольствия.
(Побочный вопрос: Есть ли еще нечто похожее на образованный класс на Украине, или украинцы высшего класса могут быть найдены, только как эмигранты из нынешней России?)».
Это комментарий Бормана. Я продолжаю цитировать:
«Розенберг продолжает о том, что определенные движения независимости в Украине заслуживают поддержки».
Затем далее на странице 5 цитирование намерений фюрера, где сказано, - и я цитирую:
«Точно также как Крым, включая значительные внутренние районы (территории к северу от Крыма), должен стать территорией Рейха; прилегающие территории должны быть как можно больше».
Розенберг жалуется на это, потому что там живут украинцы.
(Побочный вопрос: - снова от Бормана – «часто, кажется, что Розенберг имеет симпатию к украинцам; он хочет увеличить бывшую Украину в значительной степени)».
Таким образом, есть доказательство того, что я изо всех сил пытался убедить фюрера согласиться со мной в тех же положениях, что я произносил в своей речи 20 июня 1941 перед собравшимися начальниками отделов.
Дальнейшее содержание документа показывает, что рейхсмаршал был в особенности заинтересован в назначении бывшего гауляйтера Коха374, и что я возражал этой кандидатуре, поскольку опасался, что Кох, из–за своего темперамента и такой удаленности от Рейха, может не следовать моим указаниям. Точнее, заявив протест, я не мог знать, что Кох позже, не подчиняясь моим указаниям, зайдёт настолько далеко, как он сделал и – я добавлю – по особому подстрекательству главы партийной канцелярии.
Ближе к концу, на странице 10 подлинника записи, видно отрывок, который не зачитывали, и который я процитирую:
«Возникла длительная дискуссия в отношении компетенции рейхсфюрера СС. Очевидно, участники также в это время думали о полномочиях рейхсмаршала».
Я лично желаю добавить, что это частное замечание сделанное главой партийной канцелярии и никоим образом не представляет фактическую запись о встрече. Я цитирую дальше:
«Фюрер, рейхсмаршал и остальные постоянно подчеркивают, что Гиммлеру не нужно иметь больше компетенции, чем есть у него в самой Германии, однако это, является абсолютно необходимым».
Эти записи показывают, что это была достаточно жаркая дискуссия, поскольку, не только во время этого совещания, но и до него, я возражал идее, чтобы полиция имела право независимой исполнительной власти на оккупированных территориях – то есть, чтобы она была независимой от гражданской администрации. Я также выступал против представленной версии указа фюрера, которую уже приготовили. Я не нашел никакой поддержки своему мнению у присутствующих, и это объясняет огромную степень последующих доработок и формулировку указа, подписанного на следующий день фюрером, который являлся распоряжением подлежавшим применению для всей администрации оккупированных восточных территорий.
«Военные полномочия и власть, осуществляют на вновь оккупированных восточных территориях командиры вооруженных сил в соответствии с моим распоряжением от 25 июня 1941. На полномочия делегата четырехлетнего плана на вновь оккупированных восточных территориях, в соответствии с моим распоряжением от 29 июня 1941, и полномочия рейхсфюрера СС и главы германской полиции, в соответствии с моим распоряжением от 17 июля 1941, настоящие правила не распространяются и они подлежат особому регулированию».
Параграф 6 гласит: «Глава каждого рейхскомиссариата будет рейхскомиссаром…», и затем следуют подробные правила, заявляющие о том, что рейхскомиссары и генеральные комиссары будут назначаться лично фюрером, и что соответственно они не могли быть уволены или освобождены мною.
Параграф 7 распоряжается о том, что рейхскомиссаров будут координировать рейхсминистры и получать указания исключительно от них, в тех случаях где не подлежала применению статья 3– то есть, параграф 3, который ссылается на командиров вооруженных сил и главу германской полиции.
Параграф 9 заявляет: «Рейхскомиссары ответственны за всю администрацию своей территории в гражданских делах».
В следующем параграфе всё управление немецкими железными дорогами и почтой, передаётся в компетенцию соответствующих министров, так как иначе на войне невозможно.
Параграф 10 запрашивает рейхсминистра, чьим штабом обозначен Берлине, координировать, в высших интересах Рейха, свои пожелания с пожеланиями других высших властей Рейха, и в случае разногласий во мнениях запрашивать решение фюрера.
Мне не нужно представлять трибуналу указ фюрера относительно командований вооруженных сил, поскольку довольно ясно, о чём идёт речь, ни распоряжение относительно полномочий делегата четырехлетнего плана, от 29 июня 1941, в котором сказано, что делегат четырехлетнего плана – то есть, рейхсмаршал Геринг – тоже может принимать инструкции для всех гражданских и военных служб на оккупированных восточных территориях. Однако решающее значение для оценки всех правовых взаимоотношений и вытекающих из этого последствий имеет указ фюрера о полицейской охраны на оккупированных восточных территориях от 17 июля 1941 года. Он говорит в разделе I следующее: «Полицейская безопасность на вновь оккупированных восточных территориях вопрос рейхсфюрера и главы германской полиции».
Согласно данному параграфу I все меры безопасности на восточных территориях передавались в неограниченную компетенцию рейхсфюрера СС, который соответственно, вместе с рейхсминистром оккупированных восточных территорий, и далее делегатом четырехлетнего плана, стал третьим самостоятельным центральным ведомством в Берлине, в результате чего, рейхсминистр оккупированных восточных территорий не смог ввести управление безопасности или полиции в своём министерстве в Берлине.
В пункте II сказано, что рейхсфюрер СС также уполномочен, кроме обычных инструкций для своей полиции, давать в определенных обстоятельствах указания непосредственно гражданским рейхскомиссарам, и что его обязали передавать приказы фундаментального политического значения через рейхсминистра оккупированных восточных территорий, в случае если это не вопрос предотвращения неминуемой угрозы. Такая формулировка предоставляла рейхсфюреру СС фактическую возможность самому решать о том, что он считал политически важным в своих приказах, а что нет, и в чём заключались его приказы о предотвращении грядущей угрозы.
Пункт III очень важного значения, поскольку цитата из документа PS-1056 создаёт у трибунала впечатление, что рейхсминистр оккупированных восточных территорий имел под своим командованием подразделения СС на оккупированных восточных территориях. При том, что это видно из пункта I, который я процитировал, то это неправильно, формулировка которую часто используют в связи с полномочиями СС приводит к ошибочному пониманию. Формулировка процитированная в пункте III указа о полиции безопасности следующая:
«Для поддержания полицейской безопасности каждому рейхскомиссару будет придан высший руководитель СС и полиции, который будет непосредственно и лично подчиняться рейхскомиссару. Руководители СС и полиции будут приданы генеральными комиссарами, главным и районным комиссарам, и будут подчиняться им непосредственно и лично».
Доктор Ламмерс, которому поручили подготовку этих предложений, ответил на вопрос о формулировке этого документа тем, что её выбрали чтобы обозначить, что гражданские рейхскомиссары точно могли давать указания полиции по политическим вопросам, но что выбор слов «непосредственно и лично подчинены» фактически оставлял право отдавать приказы за главой германской полиции. И, насколько мне известно, Гиммлер в особенности настаивал на такой формулировке, потому что она позволяла рейхскомиссарам внешне проявлять в отношении населения некое единообразие администрации, в то время как, согласно закону Рейха и на практике, власть отдавать приказы обходила стороной гражданскую администрацию. Соглашения между Гейдрихом и генерал–квартирмейстером армии представленные здесь, о содержании которых я услышал впервые во время этого процесса, подчеркивают, что это соответствует фактам и указывают на то, как эти вопросы развивались и звучали приказы и разрешения полиции.
Другие распоряжения касаются создания самих рейхскомиссариатов, и мне не кажется, что есть необходимость цитировать их трибуналу. Они представляют подробный разбор того, что им предшествовало.
Сейчас я просто хочу сослаться на распоряжение Ламмерса от 9 февраля 1942, которое ссылается на технические вопросы и вооружение. Я отмечаю, что из–за последующих желаний высказываемых остальными службами Рейха, ведомства по техническим вопросам и пропаганде, которые первоначально придали министерству оккупированных восточных территорий и рейхскомиссариатам, отделили от этих органов и подчинили соответствующим министерствам таким образом, что рейхсминистр Шпеер имел своих заместителей в рейхскомиссариатах в качестве связных, так же как имел рейхсминистр транспорта; и что инструкции по политической пропаганде должен был принимать рейхсминистр оккупированных восточных территорий, но их практическое исполнение осталось за рейхсминистром пропаганды.
Додд: Подсудимый продолжает произносить речь. Вопрос был очень простым. Его спросили, был ли он вправе сказать рейхскомиссару Коху о том, что квоты по рабочим которые требуют не могут быть выполнены. Он уже занял три минуты, и мне кажется, что он займет 30 минут, если ему позволить продолжать. Он должен оставаться в рамках вопроса.
На странице 17 документа, под заголовком: «Военнопленные и иностранные рабочие», параграф 3 в конце гласит буквально:
«Что касается побежденного врага – и даже если он является нашим самым страшным и непримиримым противником – для немцев само собой разумеется, воздерживаться от всякой жестокости и мелких придирок и всегда обращаться с ним корректно и гуманно, даже, когда мы ожидаем от них полезных услуг».
И затем сказано, на странице 18, в параграфе пятом:
«Таким образом, также и в русских лагерях, следует тщательно соблюдать принципы немецкой чистоплотности, порядка, и гигиены».
Это, что касалось меня, являлось решающим положением, и я полностью соглашался с таким принципом генерального уполномоченного. Моё письмо от 21 декабря 1942 – документ PS-018, следует понимать на основе такого соглашения.
Дальше я заявляю, что, несмотря на эти общие принципы, различные несчастные случаи заставили меня обратить внимание на недопустимые методы. На странице 2, я жалуюсь на то, что согласно докладам полученным министерством оккупированных восточных территорий, различные госпитальные бараки и лагеря для больных восточных рабочих, которые должны были построить для их восстановления перед возвращением домой, не оправдали ожиданий, и что министерство оккупированных восточных территорий по собственной инициативе связалось с рейхскомиссаром госпиталей и здравоохранения.
На странице 3, с отсылкой к квотам для оккупированных восточных территорий, я заявляю о том, что моя ответственность серьезно связывает меня, при выполнении квот, исключать все методы допускающие и практикующие то, что однажды могут поставить в вину мне и мои сотрудникам:
«Для достижения этой цели, и согласно крайней необходимости ввиду особой политической ситуации на оккупированных восточных территориях по мерам комиссариатов и штабов ваших служб, я уполномочил рейхскомиссара Украины, по мере необходимости, использовать свои полномочия для устранения методов вербовки, которые препятствуют интересам ведения войны и военной экономики на оккупированных восточных территориях».
Здесь я могу очень кратко сослаться на остальные документы цитированные обвинением, документ PS-054 – это критика злоупотреблений, которая пришла ко мне от связного министерства оккупированных восточных территорий при группе армий «Юг». Это жесткая критика. Но я сошлюсь на страницу 1 телеграммы, где сказано в параграфе а):
«За небольшими исключениями, украинцы в Рейхе которые работают индивидуально - например, в небольших мастерских, как батраки или прислуга – очень довольны своими условиями».
Но в параграфе b):
«С другой стороны проживающие в коллективных лагерях, сильно жалуются».
Это была попытка оказать влияние в вопросах и делах, касавшихся района находившегося в компетенции, не гражданской, а военной администрации с местом пребывания в Харькове, и оказать влияние даже на немецкой национальной территории, где я, как рейхсминистр оккупированных восточных территорий, не имел никакого права давать указания, но в результате критики, участь всех восточных рабочих улучшалась и, если быть точным, всячески.
Документ PS-084 ссылается на ряд проблем и мер для улучшения участи семей рабочих, и энергию с которой министерство оккупированных восточных территорий отстаивало политику достойного обращения с восточными народами со ссылкой на вопрос оплаты, налоговые вычеты, и т. д. Но я не думаю, что есть необходимость вдаваться в дальнейшие подробности, поскольку генеральный уполномоченный, наверное, сделает это сам. Я просто сошлюсь на свои постоянные усилия в этом направлении. Я хочу также отметить здесь, что было соглашение между генеральным уполномоченным и министерством оккупированных восточных территорий согласно которому восточные рабочие, после возвращения домой, должны были получать земельный надел для того, чтобы не они не чувствовали себя хуже тех кто остался дома.
Документ PS-204 также содержит жалобы относительно недостаточных льгот, на что, мне не нужно вдаваться в подробности и на которые я просто позволю себе обратить внимание трибунала.
Документ PS-265 - отчёт генерального комиссара в Житомире, в Украине, в котором он заявляет о том, что генеральный уполномоченный по распределению рабочей силы, в своей поездке по восточным территориям, сам отмечал тяжесть всей программы трудовой мобилизации и передал безусловные приказы фюрера, о том, что квоты следует предоставить в распоряжение Рейха. Генеральный комиссар замечает далее после такого серьезного изображения обстановки, что он не имел никакого другого выбора в ходе процесса вербовки, чем вербовку заручившись поддержкой полицейских сил для местных властей.
Документ PS-031 мне кажется, в особенности важным, поскольку обвинение сказало в связи с эти документом, что меня обвиняют в одобрении планирования и осуществлении биологического ослабления восточных народов. Цитировали только первые и последние фрагменты этого документа, и я должен попросить разрешения проинформировать трибунал о подлинном состоянии дел.
В начале документа замечают, что рейхсминистру оккупированных восточных территорий после того как он сразу же отверг предложение о том, чтобы молодежь следовало перевезти из района группы армий «Центр» в Рейх, снова поставили проблему и в очень особых условиях и предпосылках. В самой записи сказано, что в виду того факта, что много взрослых работали и вынуждены были оставить их без всякого присмотра, группа армий «Центр» имела намерение переселить эту молодежь и позаботиться о ней подходящим образом. В конце страницы 1 из этого документа и в начале страницы 2, сказано, что министр опасался, что эта акция может иметь очень неблагоприятные политические последствия, что это сочтут депортацией детей, и что он желал, что нужно её сильнее сократить.
В пункте 4 сказано о том, что если рейхсминистр оккупированных восточных территорий не поддержит такую акцию и не проведёт её, тогда группа армий «Центр», которая конечно никак не подчинялась рейхсминистру оккупированных восточных территорий – проведёт эту акцию в рамках своих полномочий. Однако, сама эта группа армий, адресовала себя в министерство оккупированных восточных территорий, в частности, потому что по её мнению – как буквально сказано: «Будет гарантировано политические верное и справедливое решение вопроса». Группа армий хотела бы проведения этой акции в самых терпимых условиях. По возможности этих детей следовало заселять в деревни группами, или собирать в небольших лагерях. Позднее их должны были передавать в распоряжение небольших мастерских.
Затем, дальше, он заявляет:
«В случае реоккупации территории, министерство оккупированных восточных территорий в таком случае может надлежащим образом вернуть эту молодежь, которая потом, вместе со своими родителями будет безусловно позитивным политическим фактором в восстановлении данной территории».
В конце сказано, что в таких обстоятельствах министерство оккупированных восточных территорий согласно позаботиться об этой молодежи. Я согласился, потому что я был полностью убежден в том, что через управление по делам молодёжи министерства оккупированных восточных территорий я бы мог, везде где возможно, гарантировать величайшую заботу этим детям. Я хочу добавить, что однажды я нанес визит на крупные производства в Дессау, где работали четыре с половиной тысячи молодых рабочих, и где был отдельный детский лагерь под опекой белорусских матерей. Я смог убедиться в том, что эти рабочие носили очень хорошую одежду, что их учили математике и языкам русские учительницы, и что в этом детском лагере под опекой русских женщин имелся детский сад за которым присматривал Гитлерюгенд375. Вечером этого же дня белорусская женщина, которая заботилась о детях поблагодарила меня, со слезами на глазах, за предоставленный гуманный уход.
Я хотел бы отметить фонетическую ошибку, которая появилась в протоколе. Этот город – как я сказал – был Дессау, а не Одесса, как сказано в протоколе. Я за всю жизнь никогда не посещал Одессу.