Хорн: Свидетель, это правильно, что вы присутствовали на совещании 30 августа 1939 между подсудимым фон Риббентропом и британским послом, сэром Невилом Гендерсоном?
Шмидт: Да, правильно.
Хорн: Где состоялось совещание?
Шмидт: Оно состоялось в кабинете министра иностранных дел в министерстве иностранных дел в Берлине.
Хорн: В каком качестве вы принимали участие в этом совещании?
Шмидт: Я принимал участие в совещании как переводчик и протоколист.
Хорн: С какого времени вы работали в таком качестве в министерстве иностранных дел и на кого вы работали?
Шмидт: Я работал в министерстве иностранных дел в качестве переводчика на совещаниях с 1923 и в таком качестве я переводил для всех министров иностранных дел, от Штреземана до фон Риббентропа, а также для ряда германских рейхсканцлеров таких как Герман Мюллер180, Маркс181, Брюнинг182, Гитлер и других членов кабинета и делегатов которые представляли Германию на международных конференциях. Другими словами, я принимал участие как переводчик во всех международных конференциях на которых Германию представляли с 1923.
Хорн: У вас имелась возможность действовать в качестве переводчика во время дискуссий между Риббентропом и сэром Невиллом Гендерсоном.
Шмидт: Нет, я не имел такой возможности, так как дискуссия шла на немецком языке.
Хорн: Посол Гендерсон мог свободно говорить по-немецки?
Шмидт: Знание послом Гендерсоном немецкого языка было довольно хорошим, но не совершенным. Отсюда могло случаться, что в моменты волнения он не совсем понимал отдельные моменты, что подтверждается инцидентом случившемся во время указанного совещания, и ему не всегда было просто изъясняться на немецком языке, но говоря с немцами он обычно предпочитал вести дискуссии на немецком языке.
Хорн: В ходе совещания господин фон Риббентроп зачитал Гендерсону меморандум содержавший немецкие предложения об урегулировании вопросов возникших между Германией и Польшей. И спрашиваю вас свидетель, Гендерсон просил вас во время дискуссии перевести ему содержание меморандума зачитанного Риббентропом?
Шмидт: Нет, он этого не делал.
Хорн: У вас, по его отношению сложилось впечталение, что сэр Невилл Гендерсон полностью понял содержание меморандума?
Шмидт: То есть, конечно же, очень трудно сказать. Вы не можете говорить о том, что происходит в уме у человека, но я сомневаюсь, в том понял ли он документ во всех деталях.
Хорн: Риббентроп, оглашая документ сэру Невиллу Гендерсону дал ему пояснение?
Шмидт: Да, во время оглашения документа министр иностранных дел время от времени комментировал Гендерсону некоторые положения, которые могли быть не совсем ясными.
Хорн: Сэр Невилл Гендерсон лично просил о таких пояснениях?
Шмидт: Нет, сэр Невилл Гендерсон сидел и слушал чтение документа и комментарии которые делались.
Хорн: Какая атмосфера преобладала во время совещания?
Шмидт: Атмосфера во время совещания была, я думаю, могу сказать, как будто наэлектризованной. Оба участника крайне нервничали. Гендерсон был очень беспокойным, и никогда раньше и, наверное, лишь однажды потом, я видел министра иностранных дел таким нервным каким он был во время этого совещания. Инцидент который случился в первой части дискуссии, наверное, может служить иллюстрацией атмосферы. Обсуждался вопрос определения всех пунктов которые Германия имела против Польши и её правительства, и министр иностранных дел подробно это сделал и завершил словами: «Теперь вы понимаете, сэр Невилл Гендерсон, обстановка чертовски серьёзная». Когда сэр Невилл Гендерсон услышал эти слова «чертовски серьёзная», он вздрогнул, привстал, и направив указательный палец на министра иностранных дел, сказал: «Вы только, что сказали «чертовски». Это не язык государственного деятеля в такой серьезной ситуации».
Председатель: К какому обвинению это относится?
Хорн: Пункту обвинительного заключения о том, что 30 августа 1939, фон Риббентроп огласил меморандум, решающий меморандум так быстро, что посол сэр Невилл Гендерсон не смог ухватить его содержание и передать его своему правительству и переслать его польскому правительству для того, чтобы продолжить переговоры между Германией и Польшей. Англия тогда предложила свои услуги в качестве посредника между обеими правительствами. Германия на основе…
Председатель: На какой фрагмент обвинительного заключения вы ссылаетесь? Может вы правы, я не знаю. Я лишь хочу знать о том, какой фрагмент обвинительного заключения ссылается на это.
Хорн: Я ссылаюсь на подготовку, то есть, на неудачу предотвращения агрессивной войны, что вменяется Риббентропу как со-заговорщику.
Председатель: Это на странице 9, не так ли, из (F) 4? Здесь нет ничего о том, как документ вручили сэру Невиллу Гендерсону. Предположительно у вас есть обвинительное заключение. Где это в обвинительном заключении?
Хорн: Обвинение представило и это также представили в Палате общин, где Чемберлен настаивал на том, что Риббентроп прочитал это так быстро, что невозможно было ухватить содержание и передать его через дипломатические каналы, которые прямо предоставила Англия. Таким образом, подсудимый фон Риббентроп прямо обвиняется в помехе этому последнему шансу дальнейших переговоров с Польшей. Заявление свидетеля подтвердит, что подсудимого фон Риббентропа нельзя в этом обвинять.
Председатель: Что же, доктор Хорн, вы высказались о том, как это прочитали. В обвинительном заключении вообще нет такого. Может быть, обвинение ссылалось на это в историческом экскурсе. Вы высказались, конечно же, не нужно дальше развивать это.
Хорн: В таком случае я могу продолжать?
[Обращаясь к свидетелю]
Значит, у вас сложилось впечатление о том, что оба государственных деятеля были крайне взволнованы?
Шмидт: Да, у меня сложилось такое впечатление.
Хорн: Чему вы приписываете такое волнение?
Шмидт: Напряжению, которое преобладало во время переговоров, многочисленных совещаний которые шли почти без перерыва, в предыдущие дни и которые потребовали много нервов от всех участников.
Хорн: Это верно, что фон Риббентроп, как утверждал сэр Невилл Гендерсон, сказал в самых худших выражениях о том, что он никогда не попросит польского посла позвонить ему?
Шмидт: Я это не помню. Министр иностранных дел просто сказал о том, что он мог принять польского посла для переговоров и дискуссий, только если он прибудет к нему с необходимыми полномочиями для переговоров.
Хорн: Посол Липски183 не имел таких полномочий?
Шмидт: Он ответил на этот вопрос, заданный ему министром иностранных дел, когда посол Липски находился с ним категорическим: «Нет». Он сказал, что у него не было полномочий.
Хорн: Соответственно, Риббентроп заявил сэру Невиллу Гендерсону о том, что он не примет посла, правильно?
Шмидт: Нет. Я говорю о совещании которое было у министра иностранных дел с польским послом, в ходе которого последнего спросили о том имел ли он полномочия вести переговоры. На это он ответил: «Нет», соответственно министр иностранных дел сказал о том, что в таком случае естественно не состоится никакой беседы.
Хорн: Значит, фон Риббентроп не вручал меморандум, о котором мы ранее говорили, сэру Невиллу Гендерсону. У вас сложилось впечатление о том, что Риббентроп не представил текст ультиматума послу сэру Невиллу Гендерсону, потому что он не желал или потому, что ему не позволили это сделать?
Шмидт: Мне сложно дать чёткий ответ на этот вопрос так как я не присутствовал на предварительных дискуссиях, которые, несомненно, имел Гитлер с министром иностранных дел по поводу этого момента перед совещанием с британским послом. Таким образом, я должен полагаться на впечатление которое сложилось у меня во время совещания с британским послом, и из этого я могу сделать свои выводы об инструкциях Гитлера которые могли дать министру иностранных дел для этого совещания. В связи с этим я могу сказать следующее:
Когда Гендерсон попросил о том, чтобы ему представили документ содержащий немецкие предложения, министр иностранных дел сказал: «Нет, я не могу дать вам документ». Он использовал такие слова. Это, конечно в чём-то была необычная процедура, потому что в обычных условиях сэр Невилл Гендерсон был вправе ожидать, что документ который прочли, вручат ему. Лично я был довольно удивлён ответом министра иностранных дел и проверил, потому что я подумал, что я неправильно понял. Я посмотрел на министра иностранных дел, и услышал как он второй раз сказал: «Я не могу дать вам документ». Но я увидел, что это дело вызвало в нём некоторый дискомфорт и, что он должен был сознавать довольно сложное положение, в котором он оказался в результате такого ответа, потому как натянутая улыбка блуждала по его губам, когда он тихим голосом сказал сэру Невиллу Гендерсону эти слова: «Я не могу дать вам документ». Тогда я посмотрел на сэра Невилла Гендерсона как, обычно ожидая, что он попросит меня перевести документ, но такая просьба не последовала. Я довольно призывно посмотрел на Гендерсона, поскольку хотел перевести документ, зная о том насколько экстраординарно важно, быстро и полностью передать его содержание британскому правительству. Если бы меня попросили перевести, я бы сделал это медленно, почти под диктовку, для того, чтобы позволить британскому послу таким окольным путём понять не просто общий характер немецкого предложения, а все его детали и передать их своему правительству. Но сэр Невилл Гендерсон не отреагировал даже на мой взгляд, поэтому дискуссия подошла к концу и события пошли своим чередом.
Хорн: Вы, утром 3 сентября 1939 получили британский ультиматум германскому правительству?
Шмидт: Да, правильно.
Хорн: Кому представили ультиматум?
Шмидт: Утром 3-го, около 2 или 3 часов британское посольство позвонило в рейхсканцелярию где я всё ещё находился вместе министром иностранных дел для того, чтобы участвовать в возможных совещаниях, чтобы предоставить информацию о том, что британский посол получил инструкции от своего правительства, согласно которым точно в 9 часов, он должен был сделать важное объявление от имени британского правительства министру иностранных дел. Поэтому он тогда попросил быть принятым господином фон Риббентропом. Ему ответили о том, что лично Риббентроп недоступен, но сотрудник министерства иностранных дел, а именно я, буду уполномочен принять объявление британского правительства от британского посла в его интересах. Таким образом, получилось, что в 9 часов утра я принял британского посла в кабинете Риббентропа. Когда я попросил его присесть, Генедерсон отказался и стоя зачитал мне хорошо известный ультиматум британского правительства германскому правительству, согласно которому, до выполнения Германией определённых условий британское правительство считает себя в состоянии войны с Германией с 11 часов этого утра.
После обмена прощальными словами, я взял документ в рейхсканцелярию.
Хорн: Кому вы там представили документ?
Шмидт: В рейхсканцелярии я отдал его Гитлеру, то есть, я нашёл Гитлера в его кабинете на совещании с министром иностранных дел и перевел для него документ на немецкий язык. Когда я закончил перевод, поначалу была тишина.
Хорн: Гитлер был один в комнате?
Шмидт: Нет, как я сказал, он был в своём кабинете с министром иностранных дел. И когда я закончил свой перевод, оба господина молчали с минуту. Я смог чётко понять, что такое развитие событий их никак не устраивало. Некоторое время Гитлер сидел в кресле в глубоких раздумьях и взволновано глядел в пространство. Затем он нарушил молчание и довольно резко спросил министра иностранных дел, сказав: «И что нам теперь делать?». Соответственно они начали обсуждать следующие дипломатические шаги, нужно ли вызывать того или иного посла, и т.д. Я, конечно же, вышел из кабинета, поскольку не имел к этому отношения. Когда я вышел в приёмную, я увидел собравшихся там – или даже я уже увидел их по пути – некоторых министров кабинета и высших чиновников, с вопросительными взглядами – они знали, что я встречался с британским послом – я сказал только о том, что второго Мюнхена не будет. Когда я снова вышёл, я увидел на их взволнованных лицах, что моё замечание поняли правильно. Когда я сказал им о том, что только, что вручил Гитлеру британский ультиматум, на комнату обрушилось гробовое молчание. Лица внезапно стали серьёзными. Я даже помню, что Геринг, стоявший напротив меня, повернулся ко мне и сказал: «Помоги нам бог, если мы проиграем эту войну». Геббельс сам по себе стоял в углу и имел очень серьезное, если не сказать подавленное выражение. Эта подавленная атмосфера преобладала среди всех присутствующих и естественно живёт в моей памяти как нечто самое запомнившееся о приёмной рейхсканцелярии в первый день войны.
Хорн: Таким образом, у вас не сложилось впечатление, о том, что эти люди ожидали объявления войны?
Шмидт: Нет, у меня не сложилось такое впечатление.
Хорн: Свидетель, вы могли наблюдать за тем как отреагировал Риббентроп на новости о японском нападении на Пирл-Харбор?
Шмидт: Я не имел прямой возможности, но в министерстве иностранных дел было общеизвестно, что новости о Пирл-Харборе застали министра иностранных дел, и на самом деле министерство иностранных дел в целом, врасплох. Такое впечатление тогда подтвердил мне сотрудника департамента прессы. Департамент прессы слушал радиостанции и официально имел инструкции сразу же лично сообщать министру иностранных дел о важных новостях. Когда станцией департамента прессы были получены первые новости о Пирл-Харбор, чиновник посчитал их достаточно важными, чтобы сообщить своему начальнику, то есть, главе департамента прессы, который в свою очередь передал их министру иностранных дел. Однако, его – как мне говорили – довольно резко отругал министр иностранных дел, который сказал о том, что это должно быть выдумка прессы или утка, и он не захотел, чтобы наш департамент прессы беспокоил его такими историями. После этого, поступили второе и третье сообщения о Пирл-Харбор, думаю, также на станции получили сообщение Reuters184, и глава департамента прессы набрался храбрости и несмотря на приказ не беспокоить министра иностранных дел, снова сообщил ему эти новости.
Председатель: Это доказательство выглядит совершенно неинтересующим и не относящимся к трибуналу.
Хорн: Фон Риббентроп также обвиняется в подготовке агрессивной войны против Соединённых Штатов Америки.
Председатель: То о чём нам говорили, была реакцией прессы. Какое отношение к нам имеет реакция прессы?
Хорн: Свидетель описал реакцию фон Риббентропа на атаку на Пирл-Харбор. Фон Риббентроп не знал о том, что японцы собирались напасть на Пирл-Харбор или о том, что они вообще собирались напасть на Америку. Такого соглашения не существовало между Японией и Германией. Таким образом, неправильно, что Риббентроп готовил агрессивную войну против Соединённых Штатов Америки. То есть…
Председатель: Вы говорите о прессе. Я не говорю о том, что вы не должны спрашивать его о том не знал ли министр иностранных дел об атаке на Пирл-Харбор. Я так не говорил. Я сказал о том, что трибунал не заинтересован и посчитал о том, что это не относится к делу исследовать реакцию прессы.
Хорн: Свидетель, вы присутствовали на переговорах по поводу Морского соглашения с Англией. Вы можете рассказать нам о том как проходили эти переговоры и был ли фон Риббентроп искренним и какие цели он преследовал?
Шмидт: Эти переговоры, на которых я также присутствовал как переводчик, шли совершенно гладко после преодоления некоторых трудностей. Цели которые министр иностранных дел…
Максвелл-Файф: Милорд, как я понимаю, это Морское соглашение 1935. По моим воспоминаниям – я пытаюсь проверить это – это был один из вопросов, которые мы обсуждали при ходайствах о свидетелях, и трибунал распорядился против исследования переговоров предшествоваших заключению договора. Это было при ходатайствах о свидетелях. Просили об одном или двух свидетелях которых собирались спросить о переговорах и я думаю, рассмотреть именно тот пункт который затронул доктор Хорн последним вопросом, а именно, о мыслях подсудимого Риббентропа. Я насчитал одного или двух – это лорд Монселл185, например который был в списке свидетелей, в котором отказал суд, и ряд немецких государственных деятелей которым отказали по такому же основанию. Милорд, это заявление трибунала от 26 февраля, и ваша светлость увидит на странице 2, я думаю, разумеется, свидетель Монселл, который лучше всех знаком мне, но я уверен в том, что были другие свидетели. Я знаю о том, что мы полностью обсудили это при ходатайствах о свидетелях.
Председатель: Сэр Дэвид, кто были другие?
Максвелл-Файф: У меня есть список свидетелей в которых отказали. Есть адмирал Шустер186…
Председатель: Да, этот.
Максвелл-Файф: …который относился к данному вопросу как тот, кто инициировал договор. И затем есть сэр Роберт Крейги187, номер 24. Есть лорд Монселл…
Председатель: В нём отказали.
Максвелл-Файф: Это об одном и том же, номер 25.
Председатель: Да.
Максвелл-Файф: Да, милорд, думаю их трое.
Председатель: Доктор Хорн, что вы на это скажете? Эти трое свидетелей – Шустер, Крейги и Монселл – которые как вы предполагали должны были дать показания об этом договоре 1935, всем им было отказано. Что касается свидетеля, которого вы допрашиваете сейчас, в ходатайстве о нём не было никакой ссылки на это. Его просили только как переводчика министерства иностранных дел.
Хорн: У меня сложилось впечатление о том, что в этих трёх свидетелях отказали из-за того, что они были кумулятивными, и я не собирался спрашивать свидетеля о Морском соглашении, а хотел только спросить его об отношении выраженном Риббентропом при заключении соглашения и после, для того, чтобы доказать трибуналу, что фон Риббентроп во всяком случае тогда, не имел умысла на агрессивную войну, и не участвовал в заговоре для начала агрессивной войны, по крайней мере, не в то время. И далее, я желаю подтвердить, что данное соглашение не являлось «замыливанием глаз» как выразился вышеуказанный британский посол сэр Невилл Гендерсон.
Председатель: Ваше ходатайство в связи с послом Крейги было таким: свидетель может дать показания о том, что в 1935 Риббентроп обратился к Англии с предложением о подписании Морского соглашения и инициатива Риббентропа привела к согласию Франции с данным договором, что было связано с Версальским договором. Таким образом, договор вступил в силу.
Это не связано с тем, что вы собирались задать свидетелю вопросы?
Хорн: Нет.
Председатель: Если у вас нет ничего про Морское соглашение 1935, тогда можете продолжать.
Хорн: Свидетель в 1944 вы присутствовали на совещании между Хорти и Гитлером в Клессхайме в котором также принимал участие фон Риббентроп и во время которого обсуждалось решение еврейского вопроса в Венгрии. Что вам сказал фон Риббентроп по данному вопросу?
Шмидт: Во время совещания было некоторое затруднение, когда Гитлер настаивал на том, чтобы Хорти энергичнее занялся еврейским вопросом и Хорти ответил с некоторой горячностью: «Но, что мне предлагается делать? Мне их забить до смерти?» - потом было некоторое затишье, и министр иностранных дел тогда обратился к Хорти и сказал: «Да, есть только две возможности, либо эта или интернировать евреев». Потом он сказал мне – и это был весьма исключительный случай – что требования Гитлера в связи с этим могли зайти слишком далеко.
Хорн: 25 августа 1939 вы принимали участие в совещании между Гитлером, Гендерсоном и Риббентропом на котором Риббентроп и Гитлер ещё раз выразили своё желание придти к договорённости с Польшей, используя Британию как посредника. Это верно, что Риббентроп тогда направил вас с проектом ноты на это совещание к Гендерсону в посольство, чтобы попросить его насколько возможно поддержать это предложение и попытаться принять его? Правильно?
Шмидт: Да, это так.
Хорн: Могу я предъявить трибуналу копию этой телеграммы от сэра Невилла Гендерсона лорду Галифаксу
188? (документ номер ТС-72, номер 69).
[Обращаясь к свидетелю]
Свидетель, это верно, что 28 августа 1939, господин фон Риббентроп в дальнейшей дискуссии с сэром Невиллом Гендерсоном снова подчеркивал, что соглашение между Германией и Британией после урегулирования польского вопроса было величайшим желанием Чемберлена, как заявил британский премьер-министр Риббентропу, и что Риббентроп повторил это Гендерсону? Это правда?
Шмидт: Да, правда.
Хорн: Могу я представить трибуналу спорный меморандум как экземпляр?
Председатель: Вы приобщаете эту копию в качестве доказательства, не так ли?
Хорн: Я прошу трибунал вынести уведомление о документе.
Председатель: Какой номер?
Хорн: Один номер уже предъявило обвинение. Он имеет номер ТС-72 и другой номер, и второй номер также предъявило обвинение. Я снова предъявляю его трибуналу, потому что сейчас на него сослался. (документ номер ТС-72, номер 75).
Свидетель, и последний вопрос: в своём обширном опыте переводчика, вы имели возможность наблюдать Гитлера в контакте с иностранцами. Какое впечатление по вашим наблюдениям Гитлер производил на зарубежных государственных деятелей?
Шмидт: Естественно не так просто ответить на этот вопрос, так как не посмотришь в душу и сердце других людей. Но как наблюдателю можно сделать определённые выводы из отношения…
Председатель: Доктор Хорн, трибунал не считает, что этот вопрос относится к делу, влияние Гитлера на зарубежных государственных деятелей. По крайней мере, это на нас не влияет.
Хорн: Я отзываю вопрос. У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Председатель: Есть кто-либо из защитников кто хочет задать вопросы?
Штамер: Свидетель, вы присутствовали при беседе, которая, почти за год до начала войны, состоялась между лордом Лондондерри189 и фельдмаршалом Герингом в Каринхалле?
Шмидт: Да, я присутствовал на этой беседе.
Штамер: Кратко опишите трибуналу суть этой беседы.
Шмидт: Спустя такое долго время, я, конечно, не могу вспомнить подробности, но я вспоминаю, что темой беседы было англо-германское сближение или скорее устранение всех спорных моментов между Германией и Англией, и конечно же в дополнение, там рассматривался ряд технических вопросов об авиации и воздушных силах. Я навсегда очень чётко запомнил одно характерное замечание Геринга во время беседы, когда в конце дискуссии, которая должна была подтвердить насколько желательно, чтобы Германия и Англия дружили и избегали конфликтов, он сказал следующее:
«Если две наши страны будут втянуты в войну друг с другом, тогда естественно будет победитель и побеждённый, но у победителя в таком ожесточённом конфликте в момент победы останется сила, чтобы нанести побеждённому последний удар и затем самому пасть с тяжелыми ранами и лишь по этой причине две наши страны должны быть вместе без войны и без конфликта».
Штамер: Вы принимали участие в переговорах в Мюнхене осенью 1938?
Шмидт: Да, я принимал участие в этих переговорах.
Штамер: Фельдмаршал также присутствовал?
Шмидт: Во время первой части он не присутствовал, но позднее, когда круг присутствовавших увеличился, он также принимал участие.
Штамер: Каким образом он участвовал в переговорах?
Шмидт: Он вмешивался только в отдельные вопросы меньшего значения. Однако, он принимал участие таким образом который выражался в результате его вмешательства, что он хотел насколько возможно устранить любые возникающие трудности по поводу технических моментов которые могли препятствовать прогрессу переговоров. Другими словами, он стремился к тому, чтобы Мюнхенские переговоры не рухнули под такими техническими процедурными моментами, которые играли важную роль во второй части переговоров.
Штамер: Вы присутствовали на беседе которая состоялась осенью 1937 между лордом Галифаксом и тогда фельдмаршалом Герингом, и на совещании лорда Галифакса и Гитлера в Бергхофе?
Шмидт: Да, я присутствовал.
Штамер: Как проходила беседа? Пожалуйста, вкратце.
Шмидт: Сначала я должен сказать, что в Оберзальцберге беседа с лордом Галифаксом приняла очень неудовлетворительный оборот. Два партнера никак не могли договориться, но в беседе с Герингом атмосфера улучшилась. Рассматривалось тоже самое, что в Оберзальцберге, темы которые были на переднем плане того времени, а именно, аншлюс, судетский вопрос, и наконец вопросы польского коридора и Данцига. В Оберзальцберге Гитлер рассматривал эти вопросы довольно бескомпромиссно, и он более-менее требовал, чтобы решение как он его видел, было принято Англией, в то время как Геринг в своих дискуссиях всегда придавал значение тому факту или всегда подчеркивал, что его идея была мирным решением, то есть, решением в результате переговоров, и о том, чтобы делалось всё в таком направлении и о том, что он верил в то, что такое решение можно достигнуть по всем трём вопросам если правильно вести переговоры.
Штамер: У меня больше нет вопросов.
Латернзер: Свидетель, вы присутствовали на многочисленных политических совещаниях Гитлера. Вы замечали по таким поводам, высшее военное руководство пыталось влиять на него для расширения германской территорий путём войны или мирным способом?
Шмидт: Нет, я не замечал никаких усилий со стороны военных, потому что на политических переговорах военные представители по большей части сначала не присутствовали, когда рассматривались крупные проблемы и их вызывали только, когда обсуждались чисто военные проблемы, и затем, конечно, они высказывали своё мнение только по чисто военным вопросам, и не говорили о каких-нибудь политических вопросах.
Латернзер: Тогда у меня есть ещё один вопрос: по поводу таких дискуссий, вы узнавали, что высшее военное руководство стремилось оказывать политическое влияние на правительство Рейха?
Шмидт: Нет, я такого не видел, и вы об этом не узнаете, так как они вряд ли присутствовали.
Латернзер: У меня нет вопросов.
Максвелл-Файф: Свидетель, я хочу, чтобы, вы прежде всего, рассказали трибуналу довольно кратко об истоках ваших взглядов. Вы помните, что 28 ноября дали письменные показания в Оберурселе, вы помните?
Шмидт: Я точно не помню дату, но я помню, что дал письменные показания.
Максвелл-Файф: Вы посмотрите на них.
[Документ вручили свидетелю]
Абзац 1 излагает ваш опыт, ряд совещаний, и т.д.
Милорд, я должен сказать, что этот документ это документ номер PS-3308 и будет экземпляром GB-288.
[Обращаясь к свидетелю]
Затем в абзаце 2 вы приводите основания для вашего опыта. Следите, пока я буду читать:
«Каким бы успехом и положением я не пользовался в министерстве иностранных дел, я обязан тому факту, что поставил себе задачу всё время внимательно знакомиться с обсуждаемой темой, и я стремился добиться подробных сведений о психике Гитлера и других руководителей. За время гитлеровского режима я постоянно стремился быть осведомлённым о том, что происходило в министерстве иностранных дел и связанных организациях, и я пользовался таким положением, что мне было возможно иметь доступ к ключевым чиновникам и ключевым сотрудникам в их ведомствах».
И затем, если вы посмотрите на третий абзац, который приводит ваше впечатление основываясь на целях внешней политики.
«Основные цели нацистского руководства были понятны с самого начала, а именно, доминирование на европейском континенте, которого следовало достичь, во-первых, присоединением к Рейху всех немецкоговорящих групп, территориальной экспансией под лозунгом «Lebensraum». Однако, исполнение главных целей, казалось было подвержено импровизации. Каждый последующий шаг видимо осуществлялся по мере возникновения новой ситуации, но полностью согласуясь с окончательными целями указанными выше».
Это правильно, господин Шмидт? Вы так выразили свои взгляды?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Итак, перед тем как я перейду к рассмотрению конкретных вопросов, я хочу, чтобы вы развили свои впечатления немного дальше. Вы сказали нам, что вы сотрудничали с каждым министром иностранных дел с господина Штреземана. Вы замечали существенную разницу между образом жизни нацистских министров и теми кто им предшествовал?
Шмидт: Что касается образа жизни, то была определенная разница, да.
Максвелл-Файф: Рассмотрим подсудимого Риббентропа. До того как подсудимый Риббентроп пошёл в политику, у него был один дом в Берлин-Далем? Думаю на Ленц-аллее 19. Он владел им?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Итак, когда он был министром иностранных дел, у него было шесть домов? Позвольте мне напомнить вам и рассмотреть их один за одним. Вы скажете прав ли я. Был дом в Зоннебурге, где-то рядом с Берлином, с поместьем на 750 гектаров, и частное поле для гольфа. Был такой, не так ли?
Шмидт: Я знал о том, что был дом в Зонненбурге, но я не знал насколько он большой.
Максвелл-Файф: Затем был дом в Таннек-бей-Дюрен, рядом с Аахеном, дом который использовался для коневодства?
Шмидт: Я не знал об этом доме.
Максвелл-Файф: И затем был один рядом с Кицбюэлем, который он использовал для охоты на оленей?
Шмидт: Мне неизвестны эти подробности.
Максвелл-Файф: Не подробности, а факт существования?
Шмидт: Я считаю, что это вообще не невозможно, чтобы дом существовал, но я не слышал о нём никаких подробностей.
Максвелл-Файф: Затем, конечно был замок Шлосс, это в Австрии, не так ли?
Шмидт: Рядом с Зальбургом, да.
Максвелл-Файф: Рядом с Зальцбургом, да. Его взяли как государственную резиденцию. Я спрошу вас про обстоятельства позже.
Затем было словацкое охотничье поместье под названием «Пустеполе», не так ли?
Шмидт: Название мне знакомо, и я знаю о том, что господин фон Риббентроп иногда ездил туда охотиться, но я ничего не знаю о собственности.
Максвелл-Файф: Затем он также использовал охотничий дом, рядом с Подерсаном, графа Чернина190, рядом с Подерсаном, в Богемии, в Судетах?
Шмидт: Там был охотничий дом или что-то похожее, я не знаю название, в котором проходили приёмы, как например, для графа Чиано. Но я думаю, он назывался по-другому.
Максвелл-Файф: Это тот, который посещал Чиано. Об этом я вам сказал. Думаю я прав, что раньше он принадлежал графу Чернину.
Скажите мне, денежное содержание рейхсминистров было фиксированным?
Шмидт: Я не понял вопрос.
Максвелл-Файф: Давайте я уточню. Содержание – то есть фиксированная ежегодная сумма – предназначалась для рейхсминистров?
Шмидт: Да, совершенно верно.
Максвелл-Файф: Сколько она составляла?
Шмидт: Не могу сказать.
Максвелл-Файф: Её держали в тайне?
Шмидт: Это не та причина, по которой я не могу дать вам никаких сведений. Я вообще не интересовался тем насколько большое содержание у рейхсминистра иностранных дел.
Максвелл-Файф: Вы не знаете?
Шмидт: Нет.
Максвелл-Файф: Если вы говорите, что не знаете, это меня вполне устраивает. Думаю, вы, наверное, можете ответить на такой вопрос. Какой-нибудь предыдущий рейхсминистр иностранных дел мог содержать шесть домов и поместий разных размеров на своё содержание, любой кого вы знали?
Шмидт: Мог ли он, я не могу сказать, но он не содержал.
Максвелл-Файф: Не содержал. Мы пока это оставим.
Итак, я хочу обратиться в уме к маю 1939. Это почти четыре месяца до войны, когда только возник польский вопрос. Я имею в виду, он становился довольно серьезным вопросом. Вы помните, что я думаю о том, что они называли в германском министерстве иностранных дел conduite de langage191 которое приблизительно в это время ввел Риббентроп и высказал барон фон Вайцзеккер?
Шмидт: Нет, я не знаю, или в любом случае я должен сказать, что не могу это вспомнить.
Максвелл-Файф: Позвольте мне вам напомнить, вы поймете, если это касается ваших воспоминаний:
«Польская проблема будет решена Гитлером в 48 часов, западные державы будут неспособны оказать какое-либо содействие Польше, Британская империя обречена в течение следующих 10 лет; Франция истечёт кровью до смерти если попытается вмешаться»
Вы помните conduite de langage об этом принятый министром иностранных дел?
Шмидт: Я не могу вспомнить conduite de langage такого рода. Мне кажется это подбор conduite de langage для пропагандистских целей.
Максвелл-Файф: Вы помните, что фон Риббентроп издал инструкции о том, чтобы ни один чиновник министерства иностранных дел не должен был выражать другие взгляды?
Шмидт: Правильно, чтобы придерживаться такого conduites de langage.
Максвелл-Файф: И вы помните, что он попросил барона фон Вайцзеккеру высказать, что случиться с тем, кто выражает другие взгляды?
Шмидт: Нет, я это не помню, но я могу представить, что такому человеку угрожали бы серьёзные наказания. Но я не помню само дело.
Максвелл-Файф: Вы не помните, что он говорил, что он лично расстреляет за такое?
Шмидт: Такое высказывание он мог сделать по какому-то случаю, когда он был в гневе, я считаю это совершенно возможным, но мне не кажется, что это не воспринимали всерьез.
Максвелл-Файф: Я думал, что вы вспомните – я предложу вам – было бедствием и трудностью, что барон фон Вайцзеккер раздумывал о том, как ему сказать это на официальном совещании в министерстве иностранных дел. Вы помните это?
Шмидт: Тогда я ещё не допускался на утренние совещания. Тогда я не присутствовал, поэтому не могу вам ничего сказать об этом, но я могу представить, что государственный секретарь мог иметь довольно большие затруднения в переводе этого заявления на официальный язык.
Максвелл-Файф: А теперь, я хочу довольно коротко рассмотреть положения о которых говорили вам про август 1939. Я лишь хочу выяснить факты:
Вы помните о том, что вы находились с Гитлером в то время, когда он ожидал реакции западных держав на советский договор?
Шмидт: Нет, я был командирован к делегации в Москве и поэтому не находился с Гитлером.
Максвелл-Файф: Таким образом, вы вернулись с подсудимым Риббентропом 24-го?
Шмидт: Да, но я остался в Берлине и не поехал в Берхтесгаден.
Максвелл-Файф: Понятно. Что же, а вы помните, что Гитлер встретился с сэром Невиллом Гендерсоном в 1 час 30 минут 25-го и вручил ему то, что называется вербальной нотой? Вы это помните?
Шмидт: Думаю я не присутствовал на этом совещании, потому что именно в это время находился в Москве. Возможно установить дату. Я не присутствовал на совещании Гитлера и британского посла которое состоялась в Оберзальцберге во время поездки в Москву. Думаю, вы ссылаетесь на это совещание.
Максвелл-Файф: Это день спустя после возвращения подсудимого из Москвы?
Шмидт: Нет, я остался в Берлине. Я там не был.
Максвелл-Файф: Я лишь хочу напомнить вам про этот день. Если вы не присутствовали, я перехожу от этого, но вы присутствовали, когда господин Аттолико192, итальянский посол, представил сообщение от Муссолини?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Вы там были?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Про этот день я вас и спрашиваю. Вы помните, что в тот вечер поступило сообщение от господина Аттолико о том, что итальянские армия и воздушные силы не готовы вступить в войну?
Шмидт: Так точно.
Максвелл-Файф: Я хочу, чтобы вы попытались помочь мне, потому что время имеет значение. Это было не приблизительно 3 часа вечера?
Шмидт: Может быть так, но с учётом многих совещаний которые тогда проходили, вопрос часов и дат естественно запутанный.
Максвелл-Файф: И вы помните новости о том, что грядущим вечером около 4 часов будет подписан англо-польский договор?
Шмидт: Да, я это помню.
Максвелл-Файф: И вы помните, что приблизительно в 4 часа, господин Кулондр193, французский посол, имел беседу с Гитлером?
Шмидт: Да, я это помню.
Максвелл-Файф: Итак, вы были осведомлены о том, что в тот день были пересмотрены приказы о нападении на Польшу следующим утром?
Шмидт: Я помню о том, что военные приказы отменили, но в чём заключались эти приказы, я естественно никогда не знал.
Максвелл-Файф: Я не спрашиваю вас об этом, господин Шмидт, но вы знали о том, что приказы пересмотрели. Меня интересует, можете ли вы мне помочь в одном моменте: пересмотр приказов в 6:15 – 18 часов 15 минут, после беседы с французским послом господином Кулондром, не в это время их пересмотрели?
Шмидт: Я не могу вспомнить, было ли такое время.
Максвелл-Файф: И равным образом можете ли вы помочь трибуналу в этом: не были они отданы около 2 часов – 14 часов 00 минут – после беседы с сэром Невиллом Гендерсоном? Вам это известно?
Шмидт: Нет.
Максвелл-Файф: Понимаю. Вы не можете помочь нам в этом.
А теперь. Я не собираюсь занимать время беседой в ночь на 30-31 августа между сэром Невиллом Гендерсоном и подсудимым Риббентропом, за исключением такого вопроса: вы нам рассказали о том, что подсудимый Риббентроп был очень взволнован, когда он читал эти условия, он временами повышал голос, кричал?
Шмидт: Нет.
Максвелл-Файф: Как он выражал свою нервозность?
Шмидт: Она проявлялась во время некоторых инцидентов, которые я упоминал раньше, которые произошли во время беседы, ранее во время таких инцидентов нервозность выражалсь, но не во время чтения документа.
Максвелл-Файф: Понимаю, но вы помните и были поражены отказом вручить жизненно важный документ британскому послу?
Шмидт: Да, конечно.
Максвелл-Файф: Что же, я хочу понять, можете ли вы помочь нам в одном или двух других инцидентах. Вчера свидетель предполагал, мы слышали вчера о том, что подсудимый Риббентроп очень мало знал о концентрационных лагерях. Я хочу разобраться в этом предположении. Думаю, вы сможете помочь нам по поводу одного или двух жителей концентрационных лагерей о которых он знал. Вы помните человека по имени Мартин Лютер? Не религиозного господина, а современника?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Вы помните о том, что подсудимый Риббентроп взял его в своё ведомство, бюро Риббентропа, в 1936?
Шмидт: Я не уверен в годе, но я знаю о том, что он с большим удовольствием принял работу в бюро.
Максвелл-Файф: Да. Думаю это не сильно обрадовало старых сотрудников германского министерства иностранных дел.
Шмидт: Нет, конечно, нет.
Максвелл-Файф: Были какие-то небольшие трудности по поводу 4000 рейхсмарок, с которыми занимался господин Лютер?
Шмидт: Да. Мы узнали об этом впоследствии.
Максвелл-Файф: Его взяли в министерство иностранных дел и дали быстрое повышение до советника, то есть, посланника, и заместителя государственного секретаря, не так ли?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: И затем, вы помните, что в 1943 у него были дрязги с подсудимым Риббентропом?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: И он направил Гиммлеру, я думаю он сделал это через лейтенанта Бюттнера – предложение о том, что состояние рассудка Риббентропа было таким, что он не мог продолжать как секретарь по иностранным делам и предложил о том, чтобы как мне кажется, был назначен Вернер Бест194. Вы это помните?
Шмидт: Да, я помню об этом, но я не знал о том, что он предложил Вернера Беста в качестве преемника.
Максвелл-Файф: Во всяком случае, он предложил, что Риббентроп должен уйти. Думаю, он был довольно груб по этому поводу. Мне кажется, он предполагал о том, что его психические возможности уже неадекватны.
Шмидт: Я не видел сообщение. Я слышал только слухи.
Максвелл-Файф: Вследствие этого, конечно после беседы с Риббентропом, Риббентроп отправил Лютера в концентрационный лагерь, не так ли?
Шмидт: Я не знаю, произошло ли это по инициативе Риббентропа или же другого источника, но среди нас говорили о том, что Лютера приземлили в концентрационный лагерь.
Максвелл-Файф: Да. Что же, следствием событий было то, что Лютер не соглашался с Риббентропом и вскоре он оказался в концентрационном лагере. И не только он оказался в концентрационном лагере, но это правильно, что даже СС просили о том, чтобы его выпустили из концентрационного лагеря, и Риббентроп с этим не согласился?
Шмидт: Этого я не могу сказать, потому делом, конечно же занимались совершенно конфиденциально в бюро господина фон Риббентропа и сотрудники старого министерства иностранных дел, одним из которых был я, не имели его доверия в такой мере, чтобы нас информировали о таких подробностях. Другими словами, я услышал о деле Лютера только по слухам, по особым каналам – на самом деле запретным каналам – поэтому я не могу дать вам никакой подлинной информации, но я могу повторить только то, что я слышал неофициально.
Максвелл-Файф: Я уверен в вашем желании быть абсолютно откровенным с трибуналом, и я говорю о том, что каждый в министерстве иностранных дел знал о том, что Лютер приземлился в концентрационном лагере, и совершенно ясно, подсудимый Риббентроп знал о том, что он приземлился в концентрационном лагере. Правильно, не так ли?
Шмидт: Да, конечно.
Максвелл-Файф: А теперь, позвольте рассмотреть ещё один инцидент относящийся к этому, если я могу прокомментировать о его экстраординарной невиновности по поводу концентрационных лагерей.
Вы помните двух несчастных людей по имени господин и фрау фон Ремиц, которым принадлежал замок Фушль? Думаю имя Ремиц или Рениц. Вы помните?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Что же, замок Фушль – вы скажите мне как это произносить?
Шмидт: Что же, по поводу этих вопросов мне мало известно…
Максвелл-Файф: Нет, я хочу, чтобы вы сказали мне, как это произносится.
Шмидт: Фушль.
Максвелл-Файф: Спасибо.
Замок Фушль принадлежал людям которых я назвал. Фрау фон Ремиц была сестрой Августа Тиссена195, не так ли?
Шмидт: Я ничего не могу сказать об этом, поскольку все эти вопросы ссылаются на частное хозяйство господина фон Риббентропа и я не имел к этому никакого отношения. Мои связи с ним были чисто официальными и ограничивались рутинными вопросами и важными политическими переводами в министерстве иностранных дел. Я лишь слышал о других делах, и естественно не так, чтобы я мог делать о них аутентичные заявления.
Максвелл-Файф: Что же, я задам вам всего один вопрос. После того как замок стал собственностью, во всяком случае оказался в пользовании министра иностранных дел, господин фон Ремиц провёл несколько лет в концентрационном лагере, где он в конце концов умер? Вы знали об этом, не так ли?
Шмидт: Я знал об этом как о слухе, мне рассказывали об этом.
Максвелл-Файф: И он не слышал о других историях, которые приходили из концентрационных лагерей?
Шмидт: Мне не кажется, что какие-нибудь аутентичные доклады составлялись об условиях, потому что условия естественно, в частности в министерстве иностранных дел, с этим обращались как с табу те люди которые были ответственными за концентрационные лагеря, поскольку мы, во всяком случае, считались не совсем надёжными и не относились к ним. Такие вопросы, конечно же, усердно прикрывали и скрывали от нас. Поэтому, до нас не доходили вообще никакие конкретные детали.
Максвелл-Файф: Но вы знали, не так ли, даже в министерстве иностранных дел, о том, что было много концентрационных лагерей в которых заперто много людей?
Шмидт: Мы знали об этом, но основным источником нашей информации, конечно была зарубежная пресса, которую мы читали, и зарубежные радиоотчёты которые появлялись на нашем столе, переводимые каждое утро.
Максвелл-Файф: Таким образом, если вы знали об этом из зарубежной прессы и зарубежного радио, то кто угодно на скамье подсудимых мог не знать о концентрационных лагерях, а подсудимый Риббентроп, как министр иностранных дел, знал. Это не правильно?
Шмидт: Я хочу сказать так: конечно же, у него был доступ к новостному материалу зарубежной прессы. То как он его оценивал, считал его правдой или полной ложью, или преувеличением, естественно я не могу сказать. Конечно же, он также получал сообщения как таковые, но как доклады заграницы, и во время войны, доклады из вражеских стран.
Максвелл-Файф: Доктор, я сейчас не буду это развивать. Я хочу, чтобы вы мне сказали вот что: вы представили нам отчёт о беседе между Гитлером и подсудимым Риббентропом и Хорти, когда обсуждался вопрос евреев, 17 апреля 1943. Я лишь хотел для протокола, чтобы ваш отчёт основывался на факте, что вы действительно вели запись, запись подписана вами.
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Я хочу перейти к другому моменту. С 1943 по 1945 вы также ходили в ставку Гитлера для представившегося перевода и присутствовали на встречах и похожем?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Например, я не знаю, вспомните ли вы это, но убежден, что попытаетесь – 27 февраля 1944, вы помните визит маршала Антонеску?
Шмидт: Да.
Максвелл-Файф: Вы присутствовали на ней?
Шмидт: Я помню, что я всегда присутствовал во время всех визитов Антонеску, поскольку дискуссия по-другому не могла состоятся. По поводу даты я не могу сказать вам ничего конкретного.
Максвелл-Файф: Это действительно было 27 февраля. Я хотел попытаться и установить это, что инцидент мог напомнить вам, о том, что там был Антонеску. Итак, вы помните, что по этому поводу присутствовал подсудимый Дёниц?
Шмидт: Возможно, но я не имею никаких точных воспоминаний. Вполне возможно, что он присутствовал во время военных дискуссий.
Максвелл-Файф: Экземпляр, милорд, это GB-207, и это касается страницы 2705
196. Изначально документ имел номер D-648.
[Обращаясь к свидетелю]
Я хочу рассказать трибуналу об общей правительственной установке. Значительные показания давали трибуналу о том, что Reichsregierung
197, как таковое, не собиралось после начала войны. Несколько людей говорили нам это. Вместо встречи кабинета, не являлось ли фактом, что правительство Германии проводило постоянные собрания в ставке Гитлера?
Шмидт: Я считаю это возможным, но естественно у меня нет точных сведений, поскольку я никогда не принимал участия в таких внутренних совещаниях. Я ездил в ставку всякий раз, когда нужно было сопровождать иностранца.
Максвелл-Файф: Вы ездили туда, только, когда был зарубежный посетитель, но вам известно о том, что эти встречи проводились постоянно и о том, что подсудимый Геринг, подсудимый Шпеер, подсудимый Кейтель, подсудимый Йодль, подсудимый Дёниц постоянно присутствовали на этих встречах.
Шмидт: Я не знаю, конечно же, можете ли вы описывать это совещание как встречу.
Максвелл-Файф: Я вовсе не собирался играть с вами словами. Я использовал слово только для того, чтобы описать то, что происходило. Если вы предпочитаете называть это совещанием, я готов к этому.
Шмидт: Я признаю, что по таким поводам проводились или могли проводиться совещания с Гитлером, в то время как эти люди которых вы назвали, присутствовали в ставке.
Максвелл-Файф: Думаю, вы согласитесь со мной, не так ли, в том, что поскольку постольку можно выявить какой-либо организм или организацию посредством которой правительство Рейха исполняло обязанности, преемником являлись встречи или совещания в ставке Гитлера, это не так?
Шмидт: Что же, я не знаю, можете ли вы рассматривать это деятельностью правительства, потому что если я проведу параллель с совещаниями на которых я присутствовал с иностранными господами, тогда вы обнаружите, что человеком который выступал и продвигал решения был только Гитлер. Если это были такие совещания, тогда вы можете назвать это дискуссией правительства, но это было правительство одного человека. Остальные выступали только аудиторией или их спрашивали по отдельным положениям. Так я себе это представляю, но я не присутствовал.
Максвелл-Файф: Я весьма ценю вашу мысль, но были поводы на которых каждая служба и каждое ведомство и каждая организация – вроде СС через рейхсфюрера СС Гиммлера, выражало свою точку зрения и представляло Гитлеру факты на основании которых возникали решения? И это то, что происходило на протяжении 2 лет войны.
Шмидт: Можно было бы сделать такой вывод из присутствия этих людей, да, но как я скажу, могло бы быть, что это был способ получения приказов в ставке. Существовали обе возможности, но какая применялась, я не могу сказать.
Максвелл-Файф: Во всяком случае, думаю, вы согласны с этим, не так ли, господин Шмидт, о том, что не было никакого другого места в котором собиралось правительство Германии, кроме этого?
Шмидт: Да. Правильно.
Максвелл-Файф: Вы будете любезны, взглянуть на ваши письменные показания? Я прочту из них остальную часть. Она довольно короткая, но я хочу, чтобы она оказалась в протоколе. Абзац 4:
«Попытка путча в Австрии и убийство Дольфуса198 25 июля 1934 серьёзно обеспокоили карьерных сотрудников министерства иностранных дел, потому как эти события дискредитировали Германию в глазах мира. Было общеизвестно, что путч был подстроен партией и тот факт, что попытка путча последовала настолько быстро после пика кровавой чистки внутри Германии не помогал, а предполагал, сходство нацистских методов как во внешней так и внутренней политике. Эта озабоченность последствиями попытки путча вскоре возросла осознанием того факта, что эти эпизоды имели основное влияние на франко-советский консультативный пакт от 5 декабря 1934, оборонительное мероприятие которое не воспринималось иначе как предупреждение нацистам.
5. За объявлением в марте о создании германских воздушных сил и восстановлением призыва 2 мая 1935 последовало заключение пакта о взаимопомощи между Францией и Советским Союзом. Карьерные сотрудники министерства иностранных дел рассматривали это ещё одним самым серьёзным предупреждением о потенциальных последствиях германской внешней политики, но нацистское руководство лишь зафиксировало своё отношение к западным державам, объявив о том, чтобы они не собирались опасаться. Тогда, карьерные чиновники по крайней мере высказывали свои оговорки министру иностранных дел Нейрату. Я не знаю, доносил ли Нейрат эти высказывания до Гитлера.
6. Вступлению германских военных сил в Рейнланд предшествовала нацистская дипломатическая подготовка в феврале. Германское коммюнике от 21 февраля 1936 подтверждало, что франко-советский пакт о взаимопомощи был несовместим с Локарнскими договорами и уставом Лиги. В тот же день Гитлер в интервью высказался о том, что не существует никаких реальных оснований для конфликта между Германией и Францией. Рассматриваемые вопреки предыдущим заявлениям в «Mein Kampf199», оскорбительным в отношении Франции, обстоятельства были такими, что готовилась сцена для оправдания некоего будущего акта. Я не знаю о том насколько заранее было задумано вступление в Рейнланд. Лично я узнал о нём и обсуждал его приблизительно за 2 или 3 недели до него. По поводу рисков мероприятия высказывались значительные опасения, в частности в военных кругах. Похожие опасения оставались у многих в министерстве иностранных дел. Однако в министерстве иностранных дел было общеизвестно, что Нейрат был единственным человеком в правительственных кругах, консультировавший Гитлера, который был уверен в том, что Рейнланд можно было ремилитаризовать без вооружённого противостояния со стороны Британии и Франции. Позиция Нейрата в тот период являлась тем, что заставило Гитлера сильнее верить Нейрату нежели в целом «старой школе» дипломатов к которым Гитлер относился без уважения».
Затем есть абзац о санкциях в отношении Италии, который я не думаю, имеет отношения к трибуналу, и затем в абзаце 8, я продолжаю:
«Планы по аннексии Австрии с самого начала являлись частью программы нацистской партии. Итальянская оппозиция после убийства Дольфуса временно привела к более аккуратному подходу к данной проблеме, но введение Лигой санкций в отношении Италии, плюс быстрый рост германской военной силы, делали разрешение австрийской проблемы безопаснее. Когда Геринг посетил Рим в начале 1937, он заявил о том, что союз Австрии и Германии неизбежен и ожидается рано или поздно. Муссолини, услышав эти слова на немецком языке, сохранил молчание и мягко протестовал, когда я перевёл их на французский. Реализация аншлюса была, по сути партийным делом, в котором роль фон Папена заключалась в поддержании нормальных дипломатических отношений на поверхности в то время как партия использовала больше обходные пути подготовки условий для ожидавшегося выступления. Речь произнесённая Папеном 18 февраля 1938, после встречи в Берхтесгадене, интерпретировала Берхтесгаденское соглашение как первый шаг к созданию центрально-европейского содружества под руководством Германии. Это в целом признавали в министерстве иностранных дел как чёткое пророчество о великой Германии охватывающей Австрию».
Последний абзац говорит о том, что эти вопросы являются правдой и что вы добровольно и без принуждения дали эти письменные показания. Это так, не так ли, господин Шмидт?
Итак, есть ещё одно положение и тогда я закончу с вами. Это верно, не так ли, что в свой период в качестве министра иностранных дел подсудимый Риббентроп привёл ряд людей имевших звание в СС или в старые дни в СА в министерство иностранных дел и сделал их сотрудниками штата?
Шмидт: Да. Принципиально они были сотрудниками его так называемого бюро – то есть, его бывшей организации. Их взяли в министерстве, не всех, но некоторых.
Максвелл-Файф: Спасибо.
Председатель: Кто-то из других обвинителей хочет провести перекрёстный допрос? Доктор Хорн вы хотите допросить повторно?
Хорн: У меня больше нет вопросов к свидетелю.
Председатель: Свидетель может удалиться.
Лефлёр: Господин председатель, у меня всего один вопрос к свидетелю.
Председатель: Оставьте свидетеля.
Лефлёр: Могу я просить разрешения задать свидетелю один вопрос?
Председатель: Вы скажете, кого вы представляете?
Лефлёр: Доктор Лефлёр, представитель СА.
[Обращаясь к свидетелю]
Свидетель, вы, как правило, лично присутствовали во время визита высокопоставленных зарубежных государственных деятелей. Вы также присутствовали во время визита государственных деятелей во время Олимпийских игр 1936?
Шмидт: Да.
Лефлёр: Кто-нибудь из зарубежных государственных деятелей желал инспектировать германские учреждения и организации созданные национал-социалистами – в частности в социальной сфере – до или после 1936?
Шмидт: Выражались ли такие желания во время Олимпийских игр я сейчас не вспомню, но то, что такие пожелания выражались и выполнялись ясно из ряда фактов – например из визита Ллойд-Джорджа в Оберзальцберг и позднее, его инспекции социальных учреждений Германии, из визита ряда заинтересованных зарубежных лиц, которые по моему мнению, выражали живой интерес к социальным учреждениям Германии.
Лефлёр: Вы лично присутствовали во время этих инспекций. Вы помните инспекцию на которой присутствовали?
Шмидт: В основном я не присутствовал при инспекциях. Я вспоминаю только о том, что например, Трудовой фронт имел организацию под названием «Радость и работа» и это была международная организация которая проводила большой ежегодный сьезд в Гамбурге во время которого я часто работал как переводчик.
Лефлёр: Вам, что-нибудь известно о впечатлениях, которые производили эти учреждения на иностранных государственных деятелей?
Шмидт: Социальные учреждения, насколько мне известно, всегда производили благоприятное впечатление.
Лефлёр: Вы помните визит принца Уэльского200 в Германию?
Шмидт: Да, я присутствовал как переводчик.
Председатель: Какое это имеет отношение к обвинениям? Доктор Лефлёр, ваша обязанность заключается в том, чтобы задавать любые вопросы в то же время, что и другие защитники. Я спросил о том имеете ли вы какие-нибудь вопросы. Вы сказали «нет» или показали, что не имели. Теперь вы встаёте и говорите о том, что есть один вопрос который вы хотите задать и спросили о – я не знаю сколько вы задали, но все они, по мнению трибунала не относятся к делу.
Лефлёр: Господин председатель, вопросы которые задал вызваны перекрёстным допросом сэра Дэвида. Сэр Дэвид упомянул СА, и я хочу задать соответствующий контрвопрос свидетелю и кроме этого…
Председатель: Сэр Дэвид не задавал никакого вопроса о социальных условиях в Германии и не задавал никакого вопроса об Олимпийских играх 1936. Во всяком случае вы не тот человек который может проводить повторный допрос.
Лефлёр: Господин председатель, вопросы которые я задал являются важными, потому что в результате таких визитов затем впоследствии иностранные государственные деятели делали заявления, у ряда наших членов складывалось впечатление о том, что важные государственные деятели заграницы выражали признание руководству национал-социализма. И это имеет решающее значение в вопросе вины или невиновности миллионов немцев, которых я здесь представляю, так как эти миллионы немцев считали отношение этих зарубежных государственных деятелей авторитетным. Таким образом это не не относится к делу, но для нас, фактически, решающее и он является единственным свидетелем который на самом деле может представить аутентичный доклад об этом. Однако, я закончил с вопросами про Олимпийские игры и имею только два вопроса. Я прошу вас разрешить мне задать эти вопросы, потому что сэр Дэвид…
Председатель: Трибунал считает, что вопросы заданные вами не вытекают из перекрёстного допроса и совершенно не относятся к делу, и он не будет заслушивать от вас дальнейшие вопросы.
Кубушок: В связи…
Председатель: Доктор Кубушок, вам прекрасно известно, что сейчас не время задавать вопросы от имени фон Папена. У вас была возможность, и вы не сделали этого.
Кубушок: Господин председатель, я просто предлагаю прояснить некоторые слова которые возможно неправильно повторили в переводе, поскольку я не имею копию письменных показаний. Я услышал о том, что в этих письменных показаниях фон Папен 8 или 18 февраля 1938 говорил…
Председатель: Очень хорошо, если это так, вы может исправить в переводе всё, что хотите.
Кубушок: Я хочу сказать, что сейчас назвали имена «Гитлер» и «Папен». Я услышал в переводе «Папен», но Папен никогда не произносил такую речь и любые выводы о Папене по этой речи неправильные.
Председатель: Доктор Кубушок, вы получите письменные показания. У вас есть возможность изучить письменные показания.
Кубушок: Я изучу письменные показания, при необходимости, заявив в письменном виде о выяснении этого.
Председатель: Да. Если есть какая-то ошибка в письменных показаниях, её следует исправить.
Кубушок: Действительно в тексте сказано: «Папен», но это абсолютно неправильно, так как он никогда не произносил такую речь. На странице 4 текста сказано: «Речь произнёс Папен».
Максвелл-Файф: Милорд, так сказано в письменных показаниях. Учёный адвокат говорит, что это абсолютно неправильно, он не произносил речь. Но с огромным уважением к учёному адвокату, я должен предложить, если он хочет опровергнуть письменные показания, он будет иметь возможность вызвать фон Папена и дать показания.
Кубушок: Господин председатель, в таком случае не будет ли ценее задать свидетелю один короткий вопрос о том имел ли он в виду Папена на самом деле?
Председатель: Очень хорошо, задайте вопрос свидетелю.
Кубушок: Свидетель, вы считаете, что вы сказали о том, что Папен произнес речь 18 февраля 1938? Где эту речь предположительно произнесли?
Шмидт: По моему мнению, это ошибка, которая вкралась при подготовке письменных показаний, потому что если речь не произносили – во всяком случае, сейчас я уже не помню такую речь как описал её в письменных показаниях. Таким образом, совершенно возможно, что вкралась ошибка. И возможно эта ошибка простительна если вы учтёте, что эти письменные показания представили мне в то время, когда я серьёзно болел на койке в госпитале. Очень может быть, что прочитав письменные показания, я не заметил ошибку и на самом деле я считаю это ошибкой.
Кубушок: Этим на самом деле этот установлен факт и выводы из излишни?
Шмидт: После того, что я сказал, да. Я не могу вспомнить речь, и думаю можно отследить ошибку с моей стороны и я приписываю это обстоятельствам, в которых я подписал документ, я был тогда серьёзно болен.
Председатель: Да, доктор Хорн.
Свидетель может удалиться.
[Свидетель покинул место свидетеля]
Хорн: Могу я снова спросить трибунал о том можно ли удостовериться в том будут ли доступны переводы документов к завтрашнему утру. Я хочу обосновать ими дальнейшую презентацию доказательств. Если у меня к утру будут переводы, тогда я сейчас начну допрос подсудимого фон Риббентропа в качестве свидетеля. Если переводы не закончат до завтрашнего утра, тогда я попрошу трибунал позволить предъявить свои документы.
Председатель: Доктор Хорн, данный процесс длиться много месяцев, и занял больше времени чем ожидалось, во всяком случае дольше чем ожидал любой член трибунала, и они не могут его затягивать. Вы должны продолжать. У вас есть ещё свидетель для вызова.
Хорн: Нет, у меня больше нет свидетелей господин председатель.
Председатель: Вы не собираетесь вызывать подсудимого фон Риббентропа?
Хорн: Да.
Председатель: Почему вы не можете его вызвать для дачи показаний сейчас?
Хорн: Я могу его допросить, но я спросил председателя, могу ли я иметь содействие трибунала, будут ли у меня завтра утром документы. Тогда я смогу начать допрашивать подсудимого в качестве свидетеля и предъявлять документы, когда обвинение получит свои документы и сможет одновременно заявлять возражения.
Председатель: Что же, как только документы переведут, вы их конечно же получите. Мы выясним, будут ли они доступны завтра утром, но у нас осталось 35 минут до 5 часов. Мы хотим занять время.
Хорн: Очень хорошо, господин председатель. В таком случае я допрошу подсудимого в качестве свидетеля сейчас.
Председатель: Пожалуйста, доктор Хорн вы продолжите?
Хорн: Да. В таком случае я продолжу представлять документы.
Председатель: Доктор Хорн, вы сказали, что собираетесь вызвать подсудимого фон Риббентропа. У нас здесь нет документов, и вы должны делать то о чём сказали.
Хорн: Я прошу разрешения провести допрос подсудимого в качестве свидетеля.
[Подсудимый фон Риббентроп занимает место свидетеля]
