Максвелл-Файф: Подсудимый должен был иметь возможность посмотреть на судовой журнал Ю-37. Вашей практикой в мае 1940 не было лично просматривать судовые журналы всех подводных лодок, когда они приходили?

Дёниц: Всё время мне устно докладывали командиры субмарин. Только судовые журналы которые прибыли или были закончены несколько недель спустя или спустя какое-то время после внесения записей, так как их нужно было писать в порту, представлял мне мой начальник штаба, если они содержали что-то особенное в дополнение к устному докладу.

Максвелл-Файф: Вы помните просмотр судового журнала Ю-37 участвовавшей в инциденте?

Дёниц: Нет.

Максвелл-Файф: Вы не заметили, что «Sheaf Mead» не плыло в конвое?

Дёниц: Да. Мне это известно. И я знаю, что он был вооруженным кораблём, согласно имевшимся у командира приказам, он был вправе потопить его как вооруженный корабль. Из его судового журнала видно, что он не мог решить запускать ли торпеду пока не убедился, что корабль был вооружен. Здесь это очень ясно высказано.

Максвелл-Файф: Пожалуйста, могу я объяснить его светлости, что у меня нет вопроса потопления. У меня вопрос о выживших. Вы предприняли какую-либо меру к командиру подводной лодки, капитан-лейтенанту Эрнсту240, за неоказание помощи выжившим?

Дёниц: Нет. Но я сказал ему, что если бы он был на месте где должно было проходить такое спасение, он должен был помочь.

Максвелл-Файф: Он разве просто не исполнял ваш приказ 154 от ноября или декабря 1939?

Дёниц: Нет, не исполнял.

Максвелл-Файф: Что же, теперь…

Дёниц: Я уже заявлял, к каким водам это применялось и это применялось только к кораблям, которые охранялись.

Максвелл-Файф: Что же, теперь, вы посмотрите на страницу 34 английской документальной книги, страницу 69 немецкой документальной книги. Это доклад о беседе между Гитлером и Осимой, и вы говорите, что вам ничего о нём не говорили. Сейчас я хочу, чтобы вы следили чуть ниже середины, середины выдержки, где сказано:

«После того как фюрер дал дальнейшие объяснения по карте, он указал, что сколько бы судов ни построили Соединенные Штаты, одной из самых больших проблем для них будет недостаток личного состава. По этой причине даже торговые суда должны топиться без предупреждения с намерением уничтожить по возможности максимальное число членов команд. Когда обнаружится, что большинство моряков погибло при потоплении судов, американцы столкнутся с трудностями в наборе новых команд. Подготовка членов экипажей требует очень много времени».

Итак, вы соглашались с аргументом Гитлера, что столкнувшись с потерей многих моряков в потоплениях, американцы испытают трудности с призывом новых людей? Вы думали, что это был обоснованный аргумент в вопросе морской войны против Соединенных Штатов?

Дёниц: Я уже дал свой ответ на этот вопрос в письменном виде министерству иностранных дел, и я четко заявил о своём мнении, которое заключалось в том, что я мне не казалось, что подготовка моряков займет долгое время, и что у Америки нет в их недостатка. Соответственно я бы также не считал, что это послужило бы устрашением если у них было достаточно людей.

Максвелл-Файф: Значит, вы не согласны с обоснованием фюрера по этому положению?

Дёниц: Нет, я не согласен с последней частью, а именно, что была бы нехватка моряков.

Максвелл-Файф: Нет, первый пункт, о котором я хочу вашего мнения прямо говорит: «Когда обнаружится, что большинство моряков погибло при потоплении судов, американцы столкнутся с трудностями в наборе новых команд». То есть, я предлагаю вам, что новые люди были бы напуганы новостями о потоплении и убийстве первых людей. Вы согласны с тем, что это был обоснованный аргумент? Вот на что мне нужен ваш взгляд.

Дёниц: Это личная точка зрения. Испугались бы они или нет, это американский вопрос, о котором я не могу судить.

Максвелл-Файф: Вы посмотрите на вашу собственную документальную книгу, том 1, страница 29 в английской версии, что ваш доклад фюреру от 14 мая 1942. Вы видите последнюю фразу, где вы оправдываете дистанционный детонатор? Вы говорите:

«Дистанционный детонатор также будет иметь большое преимущество, в том, что экипаж не сможет спастись из-за быстрого затопления торпедированного корабля. Большие потери в людях без сомнения вызовут сложности в комплектовании экипажей для огромной программы американского строительства».

Дёниц: Это совершенно ясно, это верно. Если у меня больше нет старых экипажей, мне нужно собрать новые. Так сложнее. Здесь ничего не сказано о запугивании, но высказывает утвердительный факт, что нужно готовить новые экипажы.

Максвелл-Файф: Значит мы должны понять, что вы не думали, что был бы какой-то устрашающий или терроризующий эффект в виде составления новых экипажей, если бы старые экипажи потопили при условии в которых они бы лишились своих жизней.

Дёниц: Это вопрос мнения, это зависит от отваги, храбрости людей. Американский секретарь Нокс сказал о том, что если бы в мирное время – в 1941 – о потоплениях немецкими подводными лодками не публиковалось, он бы ожидал от этого устрашающего эффекта на мои подводные лодки. Это было его мнение. Я могу лишь сказать, что тихое исчезновение в результате американских потоплений в мирное время не напугало мои подводные лодки. Это дело вкуса.

Максвелл-Файф: Что же, 14 мая фюрер давил на вас, чтобы предпринять действия против экипажей после потопления судна. Это не так?

Дёниц: Да. Он спросил, не можем ли мы предпринять акцию против экипажей и я уже сказал, после услышанной здесь дискуссии с Осимой, мне кажется, данный вопрос мне и гросс-адмиралу Рёдеру был результатом дискуссии с Осимой.

Мой ответ, конечно, известен; это было «нет».

Максвелл-Файф: Вашим ответом было «нет», и было бы гораздо лучше иметь дистанционный детонатор и убить их пока они ещё находились на лодке. В этом заключался ваш ответ, разве нет?

Дёниц: Нет. Моим ответом было: действия против потерпевшего кораблекрушение личного состава не обсуждаются, но одобряется, чтобы в бою следовало использовать наилучшее оружие. Каждая нация так делает.

Максвелл-Файф: Да, но объект вашего оружия, как совершенно ясно изложено, был экипажем не способным спасти себя в связи с быстрым затоплением корабля. Вот почему вы хотели использовать дистанционный детонатор.

Дёниц: Да. И конечно также, потому что мы считали экипажи пароходов в комбатантами, поскольку они сражались с оружием.

Максвелл-Файф: Что же, я не буду снова рассматривать это, но это было у вас на уме. Итак, фюрер снова поднял это 5 сентября 1942, как показано в вашей документальной книге, том II, страница 81.

Дёниц: У меня этого нет. Где это?

Максвелл-Файф: Это начинается с дискуссии в ОКВ 5 сентября 1942. Это экземпляр Дёниц-39, страница 81, и это в английской документальной книге, том II.

Дёниц: Да, теперь есть.

Максвелл-Файф: Это вытекает из инцидента с потоплением миноносца, «Ulm241» и здесь вопрос стреляли ли британские эсминцы с пулемётов по солдатам в спасательных шлюпках; и фюрер отдал приказы морскому командованию принять приказ, в соответствии с которым «наши военные корабли воспользуются репрессалиями»; и если вы посмотрите немного ниже, вы увидите, что вопрос исследовал ваш оперативный штаб, и он сказал:

«Нельзя без сомнения доказать, что огонь был направлен на экипаж находящийся в спасательных шлюпках. Вражеский огонь очевидно был направлен на сам корабль».

Затем вы обсуждаете вопрос о применении репрессалий, внизу страницы, и вы говорите:

«Штаб руководства войной на море считает, что до принятия приказов о репрессалиях, следует принять во внимание, не будут ли такие меры, если противник применит их против нас, в итоге более вредными для нас, чем для противника. Даже сейчас наши лодки способны лишь в немногих случаях спасать потерпевшие кораблекрушение вражеские экипажи буксируя спасательные шлюпки, и т. д., в то время как экипажи потопленных немецких подводных лодок и торговых судов до сих пор, как правило, подбираются противником. Следовательно, ситуация может измениться в нашу пользу если бы мы получили приказы, в качестве меры репрессалии, чтобы потерпевшие кораблекрушение вражеские экипажи не только не должны были спасать, но и о том, что их следует подвергать обстрелу. Важно то, что до сих не было доказано, что в зафиксированных случаях в которых противник использовал оружие против потерпевших кораблекрушение немцев подобная акция являлась результатом, или прикрывалась, приказом официального британского ведомства. Таким образом нам нужно держать в уме, что сведения о таком немецком приказе будут использованы вражеской пропагандой таким способом, последствия которого непросто предвидеть».

Кранцбюлер: Господин председатель, я возражаю такого рода процедуре. Документ, о котором проводится этот перекрестный допрос это документ подготовленный мной, и я его еще не приобщал. Мне, не известно установлено ли в этом суде, что экземпляры защиты приобщаются обвинением. По этой причине я предложил начать с документальных доказательств, для того, чтобы обвинение также имело бы возможность использовать мои экземпляры в перекрёстном допросе.

Председатель: У вас есть какие-либо возражения документу, который в вашей документальной книге приобщается в качестве доказательства?

Кранцбюлер: Я лишь хочу избежать предъявления моих документов обвинением в перекрестном допросе, потому что это мешает моим документальным доказательствам. Этот конкретный случай не играет для меня решающей роли, но если обвинение предлагает представить другие мои документы, которые ещё не предъявлены, я хочу попросить прервать перекрестный допрос, и сначала воспользоваться возможностью предъявить свои документы.

Председатель: Это трата времени, разве нет? В этом нет ничего хорошего; это лишь трата времени.

Кранцбюлер: Господин председатель, я не думаю, что это будет тратой времени, если я, защитник, прошу позволить мне самому приобщить свои собственные документы трибуналу и чтобы они не цитировались трибуналу обвинением из моей документальной книги, потому что манера представления и вопросы, задаваемые обвинением, конечно, придают документам совершенно явное значение.

Председатель: Доктор Кранцбюлер, трибунал думает, что не имеется возражения данному курсу. У вас уже имелась возможность представить этот документ свидетелю. У вас будет дальнейшая возможность снова представить ему это в повторном допросе.

Максвелл-Файф: Значит, на вас оказывалось, обновленное давление, чтобы принять такой курс, то есть, стрелять по экипажам потопленных судов и это в сентябре, не так ли?

Дёниц: Нет, это не верно. Я узнал об этом документе про морскую войну лишь здесь, следовательно, я не находился под давлением; но правда, что, в соответствии с этим документом, штаб руководства войной на море видимо имел приказы от ОКВ составить список всех таких случаев, и что штаб руководства войной на море занял очень правильную точку зрения, что следует быть очень осторожным в суждении о таких случаях и что уведомлялись о мерах против репрессалий. Мне кажется, что составление данного документа убедило нас, в том, что следует принципиально воздерживаться от таких мер репрессалий.

Максвелл-Файф: Вам известно, что по указаниям Гитлера, ОКВ в сентябре направило запрос об этом в военно-морское командование?

Дёниц: Нет, мне это не известно. Я только что сказал об этой записи в журнале боевых действий штаба руководства войной на море и приложенному к нему приложению. Я впервые услышал об этом здесь.

Максвелл-Файф: Вы здесь впервые об этом услышали?

Дёниц: Мне не известно о записи в журнале боевых действий штаба руководства войной на море. Это делалось в Берлине, и я тогда был командиром подводного флота во Франции.

Максвелл-Файф: Что же, если вы говорите трибуналу, что в сентябре вы не знали об этом, тогда мы перейдем к другому документу. Вы говорите, что вы не знали об этом в сентябре 1942?

Дёниц: Нет.

Максвелл-Файф: Итак, я хочу, как и вы – я не хочу проходить с вами по подробностям «Laconia», но я лишь хочу, чтобы вы рассказали мне об одной, я думаю, одной или двух записях. Я думаю, они на странице 40 вашей собственной документальной книги.

Председатель: Это не на странице 41?

Максвелл-Файф: Я крайне обязан вашей светлости.

[Обращаясь к подсудимому]

Это на странице 41, внизу. Это от 20 сентября, 13 часов 20 минут. Это ваша радиограмма подводной лодке Шахта. Вы видите это?

Дёниц: Да, и я объяснил вчера это в больших подробностях.

Максвелл-Файф: Я лишь хочу знать: это, правда, то, что говорилось в вашей радиограмме, что лодке сообщили спасать итальянских союзников, и не спасать и заботиться об англичанах и поляках? Это правда?

Дёниц: Это верно, потому что судно доложило мне, что оно буксирует четыре лодки – и это сказано на странице 40: «…с британцами на буксире». Было ясно, учитывая общую ситуацию, что субмарина с лодками на буксире не могла оставаться на поверхности без огромной угрозы себе. Отсюда на странице 40 под заглавием 2 приводятся приказы и инструкции: «Лодки с британцами и поляками отпустить в дрейф». Я хотел избавиться от лодок. В этом заключалась моя единственная причина. И лишь потом – страница 41 – когда от него пришла длинная радиограмма, которая сама по себе являлась повторением, но которая была интерпретировано как означавшая, что после двух воздушных атак он снова угрожал своей лодке останавливаясь и подбирая людей, лишь тогда он получил эту радиограмму, после того как меня постепенно осенило – в ходе первых четырёх дней, или вероятно трёх дней, я не имел ничего против спасения британцев – то, что итальянцы, которые, в конце концов, были нашими союзниками, оказались в худшем положении, что на деле и подтвердилось.

Максвелл-Файф: Вы дали долгое объяснение. Итак, эта радиограмма правдивая, что лодке было передано спасать итальянских союзников, не спасая и не заботясь об англичанах и поляках? Это правда или нет?

Дёниц: Конечно; радиограмма содержала обе инструкции и также становится однозначно ясным, как и из сложившегося у меня впечатления, что спасенные британцы превысили числом итальянцев, которых оставили тонуть.

Максвелл-Файф: Итак, есть одно положение, которое я хочу немного прояснить. Когда вас допрашивали об этом вопросе, вы сказали, что вы находились тогда под огромным давлением; и, я думаю, что давление шло к вам Гитлера только через капитана Фрике. Это правильно?

Дёниц: Нет, «только» неправильно. Это было «также». Давление как я четко здесь объяснял, было из-за обеспокоенности за судьбу моих субмарин, потому что я знал, что они находились под значительной угрозой; во-вторых, конечно, из приказов фюрера отданных Фрике. Но я также здесь заявлял, что, несмотря на этот приказ, даже если это не было по-военному правильным действовать таким способом, я продолжал спасать. Однако, давление, моё беспокойство и тревога, по большей части были вызваны судьбой самих субмарин.

Максвелл-Файф: Значит, в то время вам было нужно доложить фюреру 14 мая; затем у вас был инцидент с «Laconia», и в течение этого инцидента вы находились под давлением фюрера. Итак, это не потому что…

Дёниц: Я прошу прощения, но…

Максвелл-Файф: Позвольте мне задать свой вопрос.

Дёниц: Я думаю, тут вкралась ошибка.

Максвелл-Файф: Очень хорошо, я её исправлю. У вас должен был быть доклад фюреру 14 мая. Вы мне это сказали. Затем была «Laconia» …

Дёниц: В случае с «Laconia» не имелось никакого отношения к приказу фюрера. В случае с «Laconia» фюрер отдал приказы, и совершенно правильно, чтобы никакие лодки не стремились спасать под угрозой. Это нечто совершенно отличавшееся от предмета 14 мая.

Максвелл-Файф: Я сейчас пытаюсь соединить вопросы, которые вам нужно рассмотреть. У вас были 14-е мая, инцидент «Laconia», и затем приказ остановиться, поступивший от фюрера.

Дёниц: Нет, в случае с инцидентом «Laconia» я вообще никогда не думал о приказе или дискуссии с фюрером 14 мая, и не мог, потому что это был совершенно иной предмет. Это совершенно иной вопрос, здесь это чисто вопрос спасения. Тут вообще нет никакой связи между этими двумя.

Максвелл-Файф: Мы посмотрим на это. Переверните на страницу 36 британской документальной книги, или страницы с 71-75 в немецкой документальной книге.

Итак, вы сказали нам, что вас в основном касалась безопасность своих собственных лодок и вашего личного состава.

Дёниц: Да.

Максвелл-Файф: Зачем вы вставили в приказ: «Спасение команд противоречит элементарным требованиям ведения войны — уничтожению вражеских судов и команд»? В чём заключался смысл вставлять эти слова, если вы не имели в виду поощрение людей уничтожать вражеские корабли и экипажи?

Дёниц: Я вчера это очень подробно объяснял. Я проповедовал в ходе всех этих лет: вы не должны спасать, когда ваша безопасность в опасности. В случае с «Laconia» я сам в своей тревоге и беспокойстве сообщал это по радио войскам много раз. Помимо этого, я снова и снова обнаруживал, что командиры субмарин слишком легко воспринимали опасность с воздуха. Я также продемонстрировал, как это следует психологически объяснять. Я вчера описывал превосходящий рост воздушных сил, и соответственно ни при каких обстоятельствах не хотел давать свои людям повода, если была опасность с воздуха, или поскольку вам угрожали с воздуха, и т. д., что вы не должны спасать, или же спасение противоречило бы элементарным требованиям войны; потому что я не хотел оставлять своим командирам на обсуждение есть ли опасность с воздуха или нет. После всего моего опыта понесенных потерь и в виду всё возрастающей воздушной мощи, которая как показала история, становилась сильнее и сильнее, я дал четкий приказ командирам основанный на этом опыте: «Вы не можете так продолжать, или пока мы спасаем врага, нас атакует и убивает противник». Таким образом не нужно было обоснование. Я не желал предоставлять командирам, другой возможности осмыслить или обсудить. Я уже говорил вам вчера, что я мог добавить: «Если теперь, в виду опасности с воздуха, нас убивает тот же самый враг во время его спасения, тогда спасение противоречит элементарным требованиям войны». Я не хотел так делать, потому что я не хотел каких-либо обсуждений. У всех нас складывалось впечатление, что этот рефрен: «Не спасайте, если есть опасность с воздуха», был избитым, потому что он вместе с тем означал, что командиры утрачивали бы свою свободу действий, и могли использовать уловки.

Максвелл-Файф: Но если бы вы просто сказали: «Вам запрещается спасать», и если бы вы хотели привести причину: «Вам вообще запрещается спасать, потому что в виду воздушного прикрытия союзников этот вопрос слишком опасен для вашей собственной безопасности и безопасности лодки в целом», это должно было быть совершенно ясным. Почему вы так это не высказали?

Дёниц: Нет, так я не мог сделать. Я сказал так лишь потому, что у какого-то командира на каком-то морском театре военных действий могла возникнуть идея, что опасности с воздуха нет, а в следующий момент появился бы самолет и он был бы разбит. Я уже всё это говорил, отвечая на ваше предположение.

Максвелл-Файф: Итак, во время, когда вы отдавали приказ у вас было два опытных штабных офицера, – капитаны Годт и Гесслер242, не так ли?

Дёниц: Да, это верно.

Максвелл-Файф: И капитан Годт и капитан Гесслер решительно советовали вам не отдавать такой приказ, не так ли?

Дёниц: Насколько я помню, они сказала нечто вроде: «Костяк субмарин» - я это здесь говорил – «костяк подводных лодок, то есть, более чем 90 процентов подводных лодок уже сражаются с конвоями, а значит, для них такой вопрос не обсуждается.

В этом заключался вопрос: должны мы вообще издать такой общий приказ, и не сделает ли дальнейшее развитие которое всё время вынуждало нас издавать новые приказы, а именно: «Оставаться на поверхности как можно короче», такой приказ излишним? Однако, поскольку я был ответственным за предупреждение любой возможной опасности субмарине, я должен был отдать данный приказ и мой штаб, что касалось этой меры, со мной полностью согласился.

Максвелл-Файф: Вы не говорили, когда вас допрашивали 22 октября и по другим поводам: «Годт и Хесслер говорили мне: «Не отправляйте эту радиограмму – поймите, однажды может возникнуть ошибочное представление о ней; может быть ошибочная интерпретация». Разве вы так не говорили?

Дёниц: Да, я это говорил, и, правда в том, что такое замечание могло быть сделано. Но подводные лодки не интерпретировали его неправильно; никто не думал об этом, иначе мы бы не отдали приказ. Но мы думали об эффектах на внешний мир.

Максвелл-Файф: И не в этом заключался эффект который вы хотели произвести: что у вас был бы приказ, о котором можно было говорить как о запрещавшем спасение, и поощрявшем командиров субмарин которые так считали, уничтожать выживших?

Дёниц: Нет, это абсолютно неправильно, и это также подтверждается документами которые мы представили.

Помимо случая Мёле, никто недопонимал этот приказ и когда мы готовили приказ мы были об этом осведомлены. Это стало ясно из переговоров, которые шли с командирами подводных лодок, и это становиться ясно из поисковых запросов, когда я запросил, думали ли они об этом. Приказ вообще этого не демонстрирует это, ни даёт причины которая вела к этому. Дело в том, что мы спасали изо всех сил. Вопросом было «спасать или не спасать» и ничего более. Это ключ к делу «Laconia»

Максвелл-Файф: Вы сказали, что «мы отдали приказ». Вы помните, что говорили на допросе 6 октября: «Я полностью и лично ответственный за это, потому что капитаны Годт и Хесслер оба прямо заявили, что они считают телеграмму двусмысленной или возможной для ошибочной интерпретации».

Вы помните, что так говорили: «Я полностью и лично ответственный» потому что оба офицера вашего штаба указали на то, что он был двусмысленным? Вы так говорили?

Дёниц: Я так не думаю. Я не думаю, что мог так сказать. Я не уверен, но я скажу следующее:

Во время допроса мне сказали, что капитаны Годт и Гесслер подготовили этот приказ, и в ответ я сказал: «Это не соответствует действительности, я ответственный за приказ». Более того, основной пункт дискуссии об этом приказе заключался в том можно ли отдавать такой приказ. То, что в голову капитана Годта или капитана Гесслера, когда-либо пришло, что такой приказ мог быть неправильно понят нами – подводными лодками – совершенно ошибочно. Я категорически заявил об этом во время допроса. Я чётко сказал, что такое рассмотрение и обсуждение вопроса о том нужно ли было издавать приказ или нет вообще не имела никакого отношения к этим двум господам. Это совершенно ясно; и это также содержится в допросе.

Максвелл-Файф: Вы дали понять, что это был первый повод. Я дал понять, что вы не порочите своего нижестоящего офицера, который возражал против этого, и вы сами принимаете ответственность в связи с этим. Это правда, эти младшие офицеры оба решительно заявили, что они считали телеграмму двусмысленной и возможной к неправильной интерпретации; это правильно, не так ли, они так сказали?

Дёниц: Я не видел дискуссии после её завершения, и я её не подписывал. Я могу сказать вам совершенно четко – и это ясно из другой дискуссии – что я сказал, что я сам несу полную ответственность. Для меня это было существенным. Единственная причина почему возник вопрос в целом, из-за того, что офицер-дознаватель сказал мне, что эти офицеры готовили приказ, и затем насколько я помню, была идея, что ни в коем случае офицеры не несут ответственность за мой приказ. В этом заключалась суть дела.

Максвелл-Файф: Что же, в любом случае, вы не изменяете сказанное вами несколько минут назад, о том, что и капитан Годт и капитан Гесслер выступали против этого приказа, не так ли?

Дёниц: По моим воспоминаниям, сначала оба выступили против. Теперь я услышал, что оба говорят, что не выступали против него, но что вероятно я или кто-то ещё мог выступать против него. Я точно не знаю. Я вспоминаю, что сначала оба выступили против принятия такого приказа во время, когда 90 процентов наших субмарин уже были задействованы в сражениях с конвоями, и когда нас всё равно загнали под воду и невозможно было проводить никакое спасение так как мы были под водой; и я сказал: «Нет, разумеется пока будут случаи, в которое такое может случиться и в которой командир столкнётся с неловкой ситуацией и в таком случае я хочу освободить его от такого решения». В этом заключалась причина и значением дискуссии, ничего более.

Максвелл-Файф: Мы продолжим. Это первая часть приказа. Теперь возьмем параграф 2: «Приказы по доставке капитанов и главных инженеров сохраняются» Итак, подсудимый, вы прекрасно знали, что по приказу искать капитана или главного инженера, подводная лодка должна была проходить мимо спасательных шлюпок или обломков и спрашивать: «Где капитан?». И вам очень хорошо известно, что обычной практикой британского торгового флота являлась попытка спрятать капитана и предотвратить его обнаружение. Это не практичное положение с которым вам приходилось иметь дело, что вы должны были идти мимо спасательных шлюпок и спрашивать капитана, если вы хотели его получить? Это не так?

Дёниц: Нет, точно нет. Я вчера совершенно четко заявлял, что, первое, риск взять на борт одного человека был гораздо меньше, что касалось времени, и не ограничивал бы аварийное погружение лодки, в то время как спасательные мероприятия жестко ограничивали способность к аварийному погружению. Во-вторых, это была военная задача поставленная штабом руководства войной на море за который, как всегда бывает в случае войны, нужно идти на какой-то риск; и, в-третьих, что значение этого параграфа казалось всем нам, несущественным, результаты всегда были слабыми. Данный приказ, если вы хотите выстроить его так и вырвать его из контекста, опровергает ваше утверждение о том, что я хотел уничтожать этих людей; потому что я хотел брать пленных, и если бы я намеревался сначала кого-нибудь убить, тогда бы я точно не брал его как пленного.

Максвелл-Файф: Я говорю вам, что вторая часть приказа о том, что вы должны были брать капитанов и главных инженеров, чтобы узнать от них что-нибудь.

Посмотрите на третий параграф: «Помощь потерпевшим кораблекрушение следует оказывать только в том случае, если их сообщения могут быть важны для вашей лодки» то есть, чтобы вы узнали от них о позиции союзных кораблей или мерах союзников против субмарин. Этот пункт противоречит второму и третьему, не так ли? Вы брали пленных, если бы вы могли получить от них, что-то полезное?

Дёниц: Думаю самой собой разумеется, что мы старались получить как можно больше информации, и поскольку я не мог взять на подводную лодку весь экипаж в качестве пленных, я вынужден был ограничить себя наиболее важными людьми. Поэтому я изымал этих людей из дальнейшего использования, в то время как остальные могли быть снова задействованы. Конечно, в виду ограниченного пространства на подводной лодке, я не брал неважных людей, а самых важных.

Максвелл-Файф: Я не хочу занимать этим много времени, но я хочу, чтобы вы сказали мне это: я понял ваше объяснение слову «снова» в журнале боевых действий, должно заключаться в том, что вы обратили внимание определённых командиров на ваши телеграммы во время инцидента с «Laconia», это ваше объяснение?

Дёниц: Нет, это не ссылалось на командиров подводных лодок; и я мне кажется, что слово «снова», как говорит мой штаб, ссылалось на те четыре радиограммы, про смысл которых мы читали последние несколько дней и которые вчера предъявили трибуналу.

Максвелл-Файф: Я недавно поставил вам вопрос, и вы сказали «снова» ссылается на сообщения, отправленные вами во время инцидента с «Laconia» Я думаю, вы согласны с этим, не так ли? Не бойтесь соглашаться со мной. Когда это было?

Дёниц: Вчера мне объяснили, что было четыре радиограммы, и я полагал, что лицо подытожило все события, и что вероятно так он его представлял. Он был главным старшиной и мне неизвестно, что он имел в виду под словом «снова».

Максвелл-Файф: Итак, вы говорите, что никогда не слышали о беседах Гитлера и Осимы, которые я недавно представил вам?

Дёниц: Нет.

Максвелл-Файф: Следовательно, можно полагать, а может нет, что лейтенант Хейциг, который давал показания тоже не слышал о беседах; вы не думаете, что он не мог об этом слышать?

Дёниц: Я полагаю, это не обсуждается.

Максвелл-Файф: Вы заметили, что Хейциг сказал в своих показаниях, что во время лекции он услышал от вас тот же аргумент, что Гитлер привёл в своих беседах с Осимой?

Дёниц: Прежде всего, я хочу заявить, что Хейциг здесь на этом свидетельском месте говорил нечто отличное от того, что он говорил во время своего допроса. Во время перекрестного допроса он признал здесь, что я ничего не говорил о борьбе против личного состава потерпевшего кораблекрушение; во-вторых, всё остальное сказанное им настолько расплывчато, что я не придаю большой ценности его достоверности; в-третьих, он заявил совершенно четко, что я не говорил это на лекции, а во время обсуждения, которое само по себе не имеет никакого значения; и в-четвертых, вполне может быть, что обсуждался предмет строительной программы Америки и укомплектования новых кораблей подготовленными экипажами. Возможно, что это было во время обсуждения.

Максвелл-Файф: Вы теперь говорите, что вы согласны с тем, что никогда не поднимали обсуждение американской судостроительной программы и сложность поиска экипажей? Вы в этом согласны с Хейцигом?

Дёниц: Немецкая пресса была заполнена этим. Каждый читал и знал о судостроительной программе. Приводились фотографии…

Максвелл-Файф: Но я предлагаю аргумент, вам известно, что эта строительная программа была бы бесполезна, если бы вы могли уничтожить или запугать достаточно экипажей торгового флота. Это положение беседы Гитлера, и Хейциг сказал, что вы об этом говорили. Вы это говорили?

Дёниц: Я всегда придерживался взгляда, что потери экипажей сделают укомплектование сложным, и об этом сказано в моём журнале боевых действий рядом с похожими идеями, и вероятно я говорил что-то такого рода своим курсантам.

Максвелл-Файф: Вы посмотрите на страницу 37 документальной книги обвинения, страницу 76 немецкого перевода? Это приказ, датированный 7 октября 1943 (документ номер D-663, экземпляр номер GB-200). Я лишь хочу, чтобы вы посмотрели на последнее предложение: «В виду желаемого уничтожения экипажей кораблей, их затопление имеет огромную ценность».

Дёниц: Я читал это.

Максвелл-Файф: «В виду желаемого уничтожения экипажей кораблей, их затопление имеет огромную ценность», и на это постоянно давилось, нужда в экипажах кораблей.

Дёниц: Да, конечно, но в ходе сражения. Совершенно ясно, что эти спасательные корабли были мощно вооружены. Они имели самолет и могли быть потоплены также как и остальные корабли конвоя. Если в наличии был экипаж парохода естественно наше желание заключалось в том, чтобы потопить их, поскольку мы были вправе топить такие экипажи. Более того они использовались как ловушки для подводных лодок рядом с пароходами.

Максвелл-Файф: По вопросу правоты или ошибочности потопления спасательных судов, уничтожения экипажей кораблей, я хочу задать вам ещё один или два вопроса о Мёле. Он командовал флотилией подводных лодок с 1942 до конца войны. Почти три года; и он нам говорил, у него был ряд наград за безупречную службу. Вы говорите трибуналу, что Мёле три года без вашего или вашего штаба сведения, проводил инструктажи с командирами субмарин на совершенно ошибочной основе? Вы видели каждого командира подводной лодки после возвращения.

Дёниц: Я сожалею, что корветтен-капитан Мёле, является одним из тех, кто говорил о своих сомнениях в этом приказе, как он здесь заявлял, сразу же не доложившем об этом. Я не мог знать, что у него есть эти сомнения. У него имелась любая возможность развеять эти сомнения и мне неизвестно, и никто из моего штаба не мог подумать, что у него были такие мысли.

Максвелл-Файф: Итак, у меня здесь есть письмо, письмо от вдовы одного из ваших командиров субмарин. Я не мог найти командира и это письмо от его вдовы. Я хочу, чтобы вы сказали, что вы думаете об отрывке в нём.

Она говорит – во втором абзаце – «Капитан Мёле говорит, что он не нашёл ни одного командира подводной лодки, который возражал приказу стрелять по беспомощным морякам, которые находились в бедствии на море».

Кранцбюлер: Я возражаю использованию данного письма. Я думаю, подобное письмо нельзя использовать как экземпляр. Это не присяга, и типичный пример письма, которое господин судья Джексон постоянно характеризовал.

Максвелл-Файф: Единственное о чём я говорю: сам человек не вернулся. Его вдова может предоставить информацию о том, как он понимал свои приказы перед выходом. Я должен приобщить представить его доказательственную ценность. Я думаю это согласно статье 19. Я не буду использовать его если в этом у трибунал есть малейшее сомнение.

Дёниц: Оно также полно неправильных заявлений. Здесь сказано, что он, Прин243, умер в концентрационном лагере, что неправда.

Председатель: Минуточку.

Дёниц: Это неправда.

Кранцбюлер: Господин председатель, я только сейчас закончил читать всё письмо.

Председатель: Что же, трибунал сейчас рассмотрит вопрос.

Кранцбюлер: Могу я сначала заявить один аргумент в этой связи?

Председатель: Что же, мы услышали аргумент, и мы рассмотрели вопрос.

Трибунал думает, что оно нежелательно и что этот документ не должен быть использован.

Максвелл-Файф: Как ваша светлость пожелает.

[Обращаясь к подсудимому]

Теперь я хочу быстро разобраться с отрывком в вашей собственной документальной книги, которую доктор Кранцбюлер представил вам вчера. Это том 2, страница 92, экземпляр 42. Прежде чем я задам вопрос об этом, есть один пункт, в котором я хочу, чтобы вы мне помогли. В своём допросе от 22 октября вы сказали, что около двух месяцев спустя после того приказа от 17 сентября вы отдали подводным лодкам приказы вообще быть на поверхности. Это правильно? Вы отдали приказы, запрещающие подводным лодкам быть на поверхности, правильно?

Дёниц: Насколько это вообще возможно для субмарины так не делать. Мы всё время, днём и ночью, вносили изменения, и это зависело от степени угрозы и погодных условий давали ли мы приказы подводным лодкам идти в надводном положении и перезаряжаться на заходу.

Максвелл-Файф: Они не всплывали после атак, вообще не всплывать на поверхность до или после атак; не такой эффект у вашего приказа?

Дёниц: Конечно, субмарины, например, ночью, должны быть на поверхности для атак, но основная вещь заключалась в том, чтобы избегать любого риска в походе.

Максвелл-Файф: Затем, два месяца спустя был приказ о том, чтобы они были на поверхности как можно меньше, и вы говорите мне, это был ваш приказ?

Дёниц: Насколько возможно они должны были пытаться всеми средствами избегать опасности с воздуха.

Максвелл-Файф: Вы отдавали приказы о всплытии?

Дёниц: Как я уже сказал, я отдавал им довольно много приказов, согласно погоде, согласно тому в какой части моря они были, и было ли это днём или ночью. Приказы различались согласно этим факторам, потому что опасность зависела от этих элементов и соответственно менялась. Также вносились изменения; если у нас был плохой опыт, если мы понимали, что ночью было опаснее, чем днём, тогда мы всплывали днём. У нас сложилось впечатление, что в конце было лучше на поверхности днём, потому что тогда можно было, по крайней мере, заранее определиться с направлением атаки с воздуха, и соответственно мы изменяли.

Максвелл-Файф: Но это факт, что довольно скоро после этого приказа воздушное прикрытие союзников стало таким мощным, что – я цитирую ваши собственные слова; вы говорите: «Два месяца позже субмарины уже не в состоянии всплыть». То есть, как я это понял, всплытие стало очень сложным из-за тяжёлых воздушных атак союзников, это правильно?

Дёниц: Да, они не давали шанса всплыть в определенных водах, не будучи сразу атакованными. В этом смысл. Однако субмарины находились в готовности, в высшей степени готовности – и это большая разница, так как спасательные работы срывают готовность, при этом тяжелые потери случались на пике готовности.

Максвелл-Файф: Итак, я хочу, чтобы вы посмотрели на страницу 93. Это страница после той, на которую я сослался в томе II вашей документальной книги; вы видите параграф 1?

Дёниц: Да.

Максвелл-Файф:

«Процент торговых судов вне конвоев в 1941 насчитывал 40 процентов; за весь 1942 едва 30 процентов; в последний квартал 1942 57 процентов; в январе 1943, около 65 процентов; в феврале около 70 процентов; и в марте 80 процентов».

Вашим худшим периодом были первые три квартала 1942, разве не так? Так видно из ваших данных.

Дёниц: Какой «худший период»? Что вы имеете в виду? Я не понимаю.

Максвелл-Файф: Что же, это на странице 93, параграф 1.

Дёниц: Да, но, что вы имеете в виду под «худшим периодом»?

Максвелл-Файф: Что же, процент потопленных торговых судов в конвоях в 1941 насчитывал 40 процентов.

Дёниц: Вы имеете в виду торговые корабли?

Максвелл-Файф: Да, я читаю ваш собственный журнал боевых действий, или даже журнал боевых действий военно-морского штаба. «За весь 1942 едва 30 процентов…»

Дёниц: Из конвоев?

Максвелл-Файф: Да, конвоев. Значит худшим периодом были первые три квартала 1942?

Дёниц: Нет. В 1942, как я уже сказал в своём описании общей обстановки, большое число субмарин просто были вне портов, они были у Нью-Йорка, Тринидада, и т.д., а значит, они здесь не упоминались. В этом списке только потопления, произведённые теми стаями, которые атаковали конвои в Северной Атлантике.

Максвелл-Файф: Но это не правильно, что эти данные означают, что вашим худшим периодом были три первых квартала 1942? Должно быть, было около 30 процентов.

Дёниц: Нет, моим наиболее успешным периодом был 1942 год.

Максвелл-Файф: Что же, как вы можете называть это наиболее успешным периодом если за весь 1942 год процент потопленных торговых судов в конвоях только 30 процентов, в то время как в январе и феврале и марте, он вырос до 65, 70 и 80 процентов?

Дёниц: Совершенно верно, это так. Из торговых кораблей, потопленных в 1942, 30 процентов были потоплены в Атлантике, но общая цифра была гораздо больше, чем например в 1943, когда было потоплено 65 и 70 процентов; и это лишь потому, что со времени 1943 мы больше не могли быть рядом с таким портом как Нью-Йорк. Это показывает проценты потоплений только в атлантических конвоях.

Максвелл-Файф: Поймите, то что я вам говорю, это то, что в 1942, когда ваш процент из конвоев был низким, когда на вас оказывалось давление, о что мы с вами уже прошли, была каждая причина для вас отдать однозначный приказ, который окажет влияние на убеждение командиров субмарин уничтожать экипажи кораблей. В 1943 ваши подводные лодки не всплывали, ваша пропорция с конвоями выросла, и не было никакой причины ужесточать ваш приказ. Вот, что я вам говорю подсудимый.

Дёниц: Я считаю это совершенно ошибочным.

Максвелл-Файф: Теперь я лишь хочу…

Дёниц: Дело было так. Как я уже говорил, с лета 1942 и далее мы поняли, что опасность с воздуха внезапно возросла. Эта опасность с воздуха заставила себя почувствовать во всех водах, также в тех водах, где субмарины не сражались с конвоями или не сражались рядом с портами.

Максвелл-Файф: Итак, я лишь хочу вашей помощи по другому пункту. Доктор Кранцбюлер вчера сказал вам, что капитан-лейтенант Экк сказал, что если бы он вернулся, он не ожидал от вас каких-либо возражений или злости к нему за расстрел экипажа «Peleus». Вы сказали, что вам известно, что Экк держал этот ваш приказ в столе, когда он расстреливал экипаж «Peleus»?

Дёниц: Да, но я также знал, что этот приказ не имел ни малейшего эффекта на его решение, но что, как выразился сам Экк, его решением было расстрелять обломки; и он имел совершенно иную цель, а именно, убрать обломки, потому что он опасался за свою лодку, которую размажут на куски как и остальные лодки в те будни. Он четко заявил, что в его уме вообще не было связи между приказом, ссылающимся на «Laconia», который был у него на борту случайно, и его решением.

Максвелл-Файф: Итак, вам известны два других случая перед трибуналом, «Noreen Mary» и «Antonico», которые на страницах 47 и 52 документальной книги обвинения, где свидетели приводят различные доказательства об осуществлении атаки на них подводной лодкой, когда в одном случае по обломкам, а в другом случае по спасательной шлюпке. Вы посмотрите про «Noreen Mary» на странице 47 документальной книги? Заявление выжившего на страницах с 49 по 50. Он касается этого пункта; он говорит в четвёртом параграфе – страница 85 немецкой книги…

Дёниц: У меня есть английская документальная книга.

Максвелл-Файф: Это страница 50 английской; у меня есть английский документ:

«Я плавал вокруг пока мне не попался сломанный нос нашей спасательной шлюпки, который был, перевёрнут , и взобрался на его верх. Даже теперь субмарина не погружалась, а осмысленно плыла в моём направлении и с расстояния около 60 или 70 ярдов начала стрелять прямо в меня короткими очередями из пулемёта. Так как их намерение было совершенно очевидно я упал в воду и оставался в ней до тех пор, пока субмарина не перестала стрелять и погрузилась, после чего я забрался на днище лодки».

Заявление бразильского господина вы найдете на странице 52. Вы нашли?

Дёниц: Да, нашёл.

Максвелл-Файф: Пятнадцатая строчка снизу, он говорит: «…противник безжалостно обстреливал беззащитных моряков в спасательной шлюпке номер 2…»

Предположим – конечно нужно полагать, что господин Макалистер и сеньор Оливейру Сильва говорят правду, вы скажете, что эти офицеры подводных лодок действовали сами по себе?

Дёниц: Возможно, что эти люди могли вообразить эти происшествия. Однако, я хочу указать на то, что в ночном бою – возьмем сначала пример «Antonico» - который длился 20 минут, можно было легко вообразить, что стрельба направленная по кораблю попала по спасательной шлюпке. В любом случае, если кто-либо делает доклад о ночном бое, длившемся 20 минут, тогда это субъективный доклад, и каждый, кто знает, как эти доклады варьируются, знает, как просто моряку совершить ошибку. Если, во время ночного боя, подводная лодка хотела уничтожить этих людей, тогда она не оставалась бы там 20 минут, в особенности, поскольку лицо заявляет, что он не видел субмарины в темноте. Это точно всё очень расплывчатые заявления.

Случай с «Noreen Mary» довольно похож. Много заявлений в этих показания разумеется не правда; так, например, что субмарина несла свастику. Ни единая субмарина не выходила в море раскрашенной таким образом. Если кто-то в каких-то обломках или в спасательной шлюпке и там поблизости выстрелы, тогда ему очень просто почувствовать, что в него стреляют. Именно по этой причине мы назвали довольно много случаев с англо-американской стороны, не потому что мы хотели предъявить обвинение, а потому что хотели показать то насколько скептичным нужно быть к таким индивидуальным докладам.

И единственные случаи за 5 ½ лет войны, во время нескольких тысяч атак, те, что представлены здесь.

Максвелл-Файф: Да, и в ходе этих 2 ½ лет командиры субмарин расстреливали выживших, вам не достаточно таких случаев, не так ли? Я хочу спросить вас о другом…

Дёниц: Командиры субмарин за исключением дела Экка никогда не расстреливали потерпевших кораблекрушение людей. Нет ни единого примера. Это неправда.

Максвелл-Файф: Вы так говорите.

Дёниц: Ни в одном деле это не подтвердилось. Напротив, они прилагали все усилия для спасения. Никакого приказа действовать против потерпевших кораблекрушение людей ни отдавали подводным силам, за исключением дела Экка и для это было явная причина. Это факт.

Максвелл-Файф: Теперь скажите, знали ли вы о том, что судовой журнал подводной лодки, потопившей «Athenia», был подделан после этого происшествия?

Дёниц: Нет, он не был подделан. Был издан совершенно четкий приказ о том, что случай с «Athenia» необходимо сохранить в тайне по политическим соображениям, и поэтому должны были быть изменены записи в судовых журналах.

Максвелл-Файф: Понятно. Вам не нравится слово «подделан». Хорошо, я буду употреблять слово «изменен» для определения того, что одна страница журнала была вырезана и заменена фальшивой. Вы об этом знали?

Дёниц: Сейчас я не могу сказать этого. Возможно, что капитан Лемп244 получил от меня или моего штаба указание: «Этот случай сохранить в тайне». И поэтому он или командир флотилии вел дневник военных действий, который направлялся в десять различных отделов флота, и изменил его. Что ещё он мог сделать? Он не мог сделать иначе.

Максвелл-Файф: Я хочу знать, по вашему ли приказу и с вашего ли ведома тот корабельный журнал был изменен, я предположу, с правды на ложь, которая существует сегодня? Вы можете ответить?

Дёниц: Да, это произошло либо по моему приказу, либо, если бы этого не было сделано, я должен был отдать такой приказ, так как существовало политическое указание: «Этот случай сохранять в тайне». У сражающихся людей нет никакого другого выбора, следовательно, кроме как изменить судовой журнал. Командиры подводных лодок никогда не получали приказа вносить ложные записи, но в отдельном случае «Athenia», где было приказано сохранять в секрете, это не было отмечено в судовом журнале.

Максвелл-Файф: Что же, теперь остается еще один вопрос, который я хотел бы у вас выяснить, причем очень коротко. Вы были убежденным приверженцем идеологического воспитания ваших военнослужащих, не правда ли?

Дёниц: Да, я объяснил свои причины.

Максвелл-Файф: Что же, я лишь хочу это понять, и затем вы можете привести свои причины. Вы думали это нонсенс, чтобы солдат не участвовал в политике, не так ли? Если вы хотите…

Дёниц: Конечно. Солдат не имеет никакого отношения к политике, но, с другой стороны, он естественно должен был стоять за свою страну в войне.

Максвелл-Файф: И вы хотели, чтобы ваши командиры внедряли в военно-морской флот доктрины нацистской идеологии, не так ли?

Дёниц: Я хотел рассказать командирам в войсках, что единство немецкого народа существовавшее тогда была источником силы нашего ведения войны и что соответственно, поскольку мы пользовались преимуществом этого единства, мы также должны были понимать, что это единство должно продолжаться, потому что во время мировой войны у нас был очень точный плохой опыт из-за этого. Любая нехватка единства в народе обязательно влияла на ведение войны.

Максвелл-Файф: Взгляните на страницу 7 английской книги документов (документ номер D-640, экземпляр номер GB-186). Мне кажется, что там написано почти в точности то, что я спросил. Последнее предложение гласит:

«Весь офицерский состав должен быть настолько пропитан доктринами, чтобы он чувствовал себя полностью ответственным за национал-социалистическое государство в целом. Офицер является представителем государства; пустая болтовня о том, что офицер должен быть совершенно аполитичен, является полнейшим абсурдом».

Ваша точка зрения такова, не правда ли?

Дёниц: Я сказал это. Но следует прочитать с самого начала, где написано, что наша дисциплина и наша энергия сейчас неизмеримо выше, чем в 1918 году, и именно потому, что нас поддерживает единство народа. А если бы этого не было, то наши войска давно были бы разбиты. По этой причине я так и сказал.

Максвелл-Файф: Скажите мне, к насколько многим людям вы это относили, или как много из них было во флоте к 15 февраля 1944? Я хочу понять, на какую массу вы пытались воздействовать. Как много? Четверть миллиона?

Дёниц: 600 000 или 700 000.

Максвелл-Файф: Теперь я хотел бы, чтобы вы обратили внимание на страницу 8 английской книги документов, где приводятся выдержки из вашего выступления в «день героев», 12 марта 1944 г. Вы сказали следующее:

«Что стало бы с нашей родиной, если бы фюрер не объединил нас под знаменем национал-социализма. Разбитые на различные партии, осаждаемые распространяющимся ядом еврейства и не имея никаких средств защиты, мы бы давно уже надломились под тяжестью этой войны и предали бы себя врагу, который бы нас безжалостно уничтожил». (документ номер PS-2878)

Я спрашиваю вас, что вы имели в виду под «распространяющимся ядом еврейства»?

Дёниц: Я подразумевал, что мы живём в состоянии единства и что это единство представляет силу и что все элементы и все силы…

Максвелл-Файф: Нет, я не об этом спрашиваю. Я спрашиваю вас, что вы подразумевали под «распространяющимся ядом еврейства». Это ваша фраза, и вы объясните нам, что вы под ней подразумевали.

Дёниц: Я могу представить себе, что населению городов очень трудно было бы выдержать последствия бомбардировок, если бы оказывалось такое влияние. Это я и хотел сказать здесь.

Максвелл-Файф: Что же, теперь, вы можете сказать мне снова; что вы имели в виду под «распространяющимся ядом еврейства»?

Дёниц: Это значит, что он мог иметь разъедающий эффект на силу выносливости народа, и в этой борьбе не на жизнь, а на смерть нашей страны, я как солдат, в особенности волновался об этом.

Максвелл-Файф: Что же, сейчас, это то, что я хочу знать. Вы были верховным главнокомандующим и пропагандировали 600 000 или 700 000 человек. Почему вы убеждали их в том, что евреи распространяют яд в партийной политике? Зачем это было? Зачем было это ваше возражение евреям, которое заставляло вас думать, что они должны плохо влиять на Германию?

Дёниц: Это заявление было сделано во время моей памятной речи на день героев. Это показывает, что я считал, что выносливость, сила выносливости народа, как она состояла, могла быть лучше сохранена, чем если бы в нации были еврейские элементы.

Максвелл-Файф: Подобное высказывание относительно «распространяющегося яда еврейства» создавало мировоззрение, которое привело к умерщвлению 5 или 6 миллионов евреев за последние несколько лет. И вы хотите сказать, что ничего не знали относительно действий и намерений, направленных на то, чтобы покончить с евреями и истребить их?

Дёниц: Да, само собой разумеется, я утверждаю это. Я ровно ничего не знал об этом и если делалось такое заявление, тогда это не добавляет доказательств того, что у меня были какие-либо мысли о каких-нибудь убийствах евреев. Это было в 1943 году.

Максвелл-Файф: Что же, что я говорю вам это то, что вы присоединялись к охоте на эту несчастную часть вашего сообщества и вели шесть или семь сотен тысяч во флоте на такую же охоту.

Итак, взгляните на страницу 76 документальной книги в этой последней ссылке на вас…

Дёниц: Никто среди моих людей не думал использовать насилие против евреев, ни один из них, и никто не мог прийти к такому выводу из этой фразы.

Максвелл-Файф: Что же, теперь, взгляните на страницу 76. Это там где вы рассматриваете повышение унтер-офицеров и людей, которые показали себя личностями в войне. Вы, прежде всего, сказали:

«Я хочу, чтобы руководителей подразделений ответственных за рядовой и унтер-офицерский состав и командиров флотилий и остальных вышестоящих командиров больше интересовало повышение этих старшин и людей которые в этой войне зарекомендовали себя в особых ситуациях, благодаря своему внутреннему отношению и твердости, своей энергичной и внутренней настойчивости, короче, ввиду их личных качеств, они способны самостоятельно принимать верные решения и выполнять их не отмахиваясь от своей цели и с готовностью принимая ответственность.

Один пример: На вспомогательном крейсере «Kormoran245», который использовался как тюрьма в Австралии, оберфельдфебель, действующий как старший по лагерю, систематически и незаметно покончил со всеми коммунистами, которые выдали себя среди заключенных лагерей. Этот старшина уверен в моём полном признании его решения и его исполнения; и после его возвращения я сделаю всё возможное, что смогу для его повышения, так как он зарекомендовал себя готовым для руководства».

В этом заключалась ваша идея руководства в данном национал-социалистически пропитанном флоте; что он должен убивать политических оппонентов способом, который не будет обнаружен охранниками?

Дёниц: Нет, это не так. Мне было доложено, что там был информатор, который, когда доставляли новые экипажи, проникал в лагерь, и после подслушивания, передавал информацию противнику. Результатом было, что в силу этой информации мы теряли подводные лодки. И тогда случилось, что старший человек в лагере, старшина, решил устранить этого человека как предателя. Об этом было мне доложено и я докажу это свидетелем. По моему мнению, и каждая нация признаёт что, действовавший как любой другой кто оказывается в крайне трудной ситуации и он должен…

Максвелл-Файф: Подсудимый, почему вы не сказали это? Если бы вы сказали, что этот человек убил шпиона, который распространял опасную информацию, я бы вам это не предъявил. Но то, что вы говорите, это то, что это были коммунисты, которые выдали себя, и этот человек убил их в тайне от охраны. Почему вы вставили коммунистов в свой приказ, если вы имеете в виду шпиона?

Дёниц: Я думаю, это приказ из балтийской ставки. Мне было сказано, что это касалось шпиона, и это то, что подтвердит свидетель. Если были причины – вероятно разведывательные причины – не разглашать этого…

Максвелл-Файф: Вы возлагаете ответственность за этот приказ на одного из ваших младших офицеров? Вы говорите, это был один их ваших младших офицеров, который представил приказ подобный этому? Это вообще не то, что вы имели в виду? Вы так говорите?

Дёниц: Я просто сказал о том, как возник приказ; до сих пор, я ни разу не уклонялся от ответственности.

Максвелл-Файф: Хорошо.

Председатель: Трибунал прервётся.

Председатель: Есть дальнейший перекрестный допрос?

Покровский: У советского обвинения, милорд, есть несколько вопросов к подсудимому Дёницу.

[Обращаясь к подсудимому]

Скажите, подсудимый Дёниц, обращение к германскому народу и ваш приказ войскам в связи со смертью Гитлера были составлены вами 30 апреля 1945 г., не так ли?

Дёниц: Так точно.

Покровский: В этих документах вы сообщали, что преемником Гитлера, которого он назначил сам, являетесь именно вы. Это правильно?

Дёниц: Так точно.

Покровский: Задавали ли вы себе вопрос, почему именно на вас пал выбор Гитлера?

Дёниц: Так точно. Этот вопрос я задал себе, когда получил эту телеграмму, и я пришел к заключению, что, после того как рейхсмаршал сошел со сцены, я был старшим солдатом самостоятельной части вооруженных сил и что это было причиной моего назначения.

Покровский: В обращении к армии и народу вы требовали продолжения военных действий и всех желавших прекратить сопротивление называли трусами и предателями. Не так ли?

Дёниц: Так точно.

Покровский: Через несколько дней после этого, вы дали директиву Кейтелю капитулировать безоговорочно, это правильно?

Дёниц: Так точно. Я сказал довольно ясно в первом приказе, что я бы сражался на Востоке до тех пор пока войска и беженцы можно было спасать с Востока и вывозить на Запад и что не сражался бы ни секундой дольше. В этом заключалось моё намерение, и это также прямо высказано в моём приказе.

Покровский: Кстати говоря, об этом не было ясно сказано в этом приказе, но это не так важно. Согласны ли вы с тем, что и 30 апреля…

Дёниц: Я…

Покровский: Вы выслушайте вопрос. Согласны ли вы с тем, что и 30 апреля, то есть в тот день, когда вы издали оба документа, о которых мы с вами сейчас говорим, была абсолютно ясна бесперспективность и бесцельность дальнейшего сопротивления гитлеровской Германии.

Вы поняли мой вопрос?

Дёниц: Да, я понял вопрос.

Покровский: Пожалуйста.

Дёниц: Я могу сказать следующее: на Востоке я должен был продолжать бороться для того, чтобы спасти беженцев, двигавшихся на Запад. Разумеется это очень ясно сказано. Я сказал о том, что мы продолжим бороться на Востоке лишь до тех пор пока сотни и тысячи семей из немецкой восточной территории можно было безопасно доставить на Запад.

Покровский: Вы не ответили на мой вопрос, Дёниц, хотя он был поставлен абсолютно ясно. Я могу его повторить, чтобы вам удалось, его всё-таки понять. Согласны ли вы с тем, что уже 30 апреля была абсолютно ясна бесперспективность и бесцельность дальнейшего сопротивления гитлеровской Германии? Да или нет?

Дёниц: Нет, нет, это не было ясно. С военной точки зрения поражение было абсолютным, и была только одна проблема спасения как можно большего количества людей, и поэтому мы должны были продолжать сопротивление на Востоке. Следовательно, сопротивление на Востоке имело смысл.

Покровский: Очень хорошо. Я вас понял. Но будете ли вы отрицать, что ваш призыв продолжать войну привел к дополнительному кровопролитию?

Дёниц: Очень незначительному, в сравнении с одним-двумя миллионами, которые бы погибли в противном случае.

Покровский: Давайте не будем сравнивать. Минуточку, минуточку подождите, Дёниц. Подождите Дёниц, проводить сравнения. Сначала ответьте, потом объясняйте. Порядок такой существует здесь всё время. «Да» или «нет», а потом объясните, пожалуйста. Вы поняли меня?

Дёниц: Конечно, в сражении на Востоке в течение этих нескольких дней могли быть дальнейшие потери, но они были необходимы для того, чтобы спасти сотни тысяч беженцев.

Покровский: Вы не ответили на мой вопрос. Я повторяю его третий раз.

Председатель: Он ответил; он сказал: «Да», что это привело бы к кровопролитию. Это ответ на ваш вопрос.

Покровский: Благодарю вас.

[Обращаясь к подсудимому]

Я хочу, чтобы вы окончательно уточнили вопрос о том, рассматриваете ли вы себя прежде всего как политика или как солдата, который только выполнял приказы своего прямого начальства без всякого анализа политического смысла и содержания этих приказов?

Дёниц: Я не полностью понял вопрос. Как глава государства после 1 мая я был политиком.

Покровский: А до этого?

Дёниц: Чисто солдатом.

Покровский: 8 мая 1946 г. в 16 часов 35 минут, в этом зале вы сказали: «Как солдат я не имел в виду тех политических соображений, которые могли существовать». 10 мая, в 12 часов 35 минут здесь, вы сказали, когда речь шла о подводной войне: «Всё это касается политических целей. Я же как солдат занимался военными задачами». Это правильно?

Дёниц: Совершенно правильно. Я и говорю, что до 1 мая 1945 г. я был только солдатом. Как только я стал главой государства я передал высшее командование флотом, потому что я стал главой государства и следовательно политической личностью.

Покровский: Сэр Дэвид Файф минут пятнадцать назад обращался к двум документам, в частности к документу GB-186, D-640. Он привел вам одну фразу, которая находится в очень резком противоречии с тем, что вы сказали сейчас. Вы помните эту фразу? «Бессмысленна болтовня...»

Дёниц: Да, я помню ее очень хорошо.

Покровский: Вот я прошу вас сказать, как можно примирить эти крайне противоречивые высказывания. Это высказывание о болтовне, что офицер — не политик, имело место 15 февраля 1944 г., тогда, когда вы не были главой государства. Правильно?

Дёниц: Если солдат во время войны стоит за свою нацию и за свое правительство, то он тем самым не становится политиком. Так сказано в этой фразе, и это имелось в виду.

Покровский: Попробуем уточнить, так ли обстоит дело на самом деле. Вы несколько раз, в очень определённой форме здесь на суде, утверждали, что долгие годы до войны и во время войны воспитывали флот в духе чистого идеализма и твёрдого уважения к законам и обычаям войны. Это правильно?

Дёниц: Правильно, да.

Покровский: В частности, 9 мая, вчера, в 12 часов 50 минут, вы сказали: «Я воспитал подводный флот в духе чистого идеализма и продолжал подобное воспитание во время войны. Это было мне необходимо, чтобы добиться высокой боевой морали». Через пять минут в тот же день, вы сказали, говоря о морском флоте: «Я никогда не мог бы потерпеть, чтобы этим людям был дан приказ, противоречащий этой морали, не говоря уже о том, чтобы я сам мог дать такой приказ». Вы подтверждаете, что вы сказали именно так, или приблизительно так, если учесть возможную неточность перевода? Правильно?

Дёниц: Конечно; так я говорил.

Покровский: Я хочу, чтобы вы посмотрели на имеющийся в вашем распоряжении документ вашего защитника, это Дёниц-91. Под этим номером ваш защитник представляет выдержку из показаний, сделанным под присягой неким Йоахимом Рудольфи246. Чтобы не отнимать времени у суда, я хочу, чтобы вы коротко одним словом, «да» или «нет», сказали правильно ли показывает Рудольфи, что вы решительно возражали против введения в вооружённых силах Германии так называемых «народных гитлеровских судов». Вы поняли меня?

Дёниц: Я был против передачи юридических дел от флота другим судам. Я сказал, что если кто-то несёт ответственность за род войск, у него также должна быть военно-полевая юрисдикция. Сказано так.

Покровский: Вы знакомы с показаниями Рудольфи?

Дёниц: Да, знаком.

Покровский: Вы помните, на первой странице той выдержки которая представляется вами суду, сказано, что:

«В начале лета 1943 года, началась первая угрожающая попытка подорвать аполитичное судопроизводство в вооружённых силах»

Вот, правильно ли освещает вопрос Рудольфи и верно ли, что вы возражали против этой попытки ввести сугубо политические суды во флот и в войска? Это верно?

Дёниц: По моим воспоминаниям, моё сопротивление началось летом 1943. Может быть, что уже весной юрисдикции Вермахта угрожали. Может быть, но я об этом не знал.

Покровский: Подтверждаете ли вы, Дёниц или нет, что именно эти так называемые «Народные суды» должны были заниматься тем, что Рудольфи рассматривает как хотя бы малейший намёк на политический выпад. Это его формулировка, которую вы можете найти на первой странице имеющейся в книге документов документа D-91.

Дёниц: Как я уже заявил, моя точка зрения была следующей: я хотел сохранить своих солдат под своей юрисдикцией. Я не мог судить о процедурах вне флота, потому что я не знал юридической процедуры. Моя мысль заключалась в том, что мои солдаты должны были оставаться со мной и быть судимы мною.

Покровский: За все виды преступлений, в том числе и политических преступления, не так ли? Я правильно вас понял?

Дёниц: Да, я это имел в виду; я заявил, что считал, что они должны были оставаться в юрисдикции флота.

Покровский: Будете ли вы отрицать, Дёниц, что вы проповедовали и всячески поощряли убийство беззащитных людей из состава военнослужащих германской армии исключительно по политическим причинам и рассматривали такие убийства из-за угла как проявление высокой боевой доблести?

Дёниц: Я вас не понимаю. Я не знаю, что вы имеете в виду.

Покровский: Вы не поняли вопроса?

Дёниц: Нет, я вообще не понял вашего вопроса.

Покровский: Я могу его повторить. Может быть, от этого он станет яснее. Я спрашиваю: будете ли вы отрицать тот факт, что вы проповедовали пользу убийств одними военнослужащими германской армии, других военнослужащих германской армии исключительно по политическим мотивам? Теперь вам понятен вопрос?

Дёниц: Как вы пришли к такому вопросу?

Председатель: Трибунал не находит ваш вопрос достаточно ясным.

Покровский: Я имею в виду, милорд, приказ № 19 по балтийскому флоту, который был освещён частично сэром Дэвидом. Один пункт этого приказа, он позволяет внести абсолютную ясность в подлинные мотивы издания этого документа, там сказано… Там высказана одна мысль, в исключительно ясной форме – с вашего разрешения я прочту один абзац из этого документа. «Например» - сказано в приказе номер 19, это предпоследний абзац - «в лагере для пленных на вспомогательном крейсере «Kormoran» в Австралии один оберфельдфебель …».

Председатель: Какой параграф?

Покровский: Это предпоследний параграф документа D-650, страница 4 английского текста. Простите, четвёртая немецкого текста и третья английского текста.

Председатель: Это уже было в перекрестном допросе.

Покровский: Нет. Это место не было зачитано. И оно представляет, как раз, существенное значение для дела.

Председатель: Мы только что слышали такой же вопрос, тот же самый пример, оглашался сэром Дэвидом Максвеллом-Файфом, не более получаса назад.

Покровский: Но сэр Дэвид Файф, зачитывая этот пример, не зачитал той фразы которая сейчас интересует меня и которая позволяет внести окончательную ясность в позицию Дёница. Поэтому я и позволил себе ещё раз вернуться к этому документу. Там сказано…

Председатель: На какую фразу вы ссылаетесь?

Покровский: Первое предложение второго абзаца с конца. Тот абзац который начинается словом: «Например. Например, в лагере для пленных…»

Председатель: Вы совершенно неправы. Он зачитал весь параграф. Полковник Покровский, сэр Дэвид Максвелл-Файф зачитал весь параграф.

Покровский: Когда, с вашего разрешения, я прочту эти несколько слов, вы убедитесь, что они как раз не были прочитаны, они очень важны, сэр. В Австралии…

Председатель: Полковник Покровский, я сделал отметку в своём блокноте, которая показывает, что всё было зачитано; что подсудимого перекрестно допрашивали о значении слова «коммунист»; и что он объяснил это, сказав, что он ссылался на шпиона среди членов экипажа, который мог выдать секреты субмарин. Весь предмет полностью пройден сэром Дэвидом Максвеллом-Файфом, и трибунал не желает ничего об этом заслушивать.

Покровский: Мне совершенно необходимо зачитать два слова из этой фразы, которая не была зачитана здесь. Я прошу вашего разрешения зачитать эти два слова.

Председатель: Какие два слова, вы говорите не читали? Назовите два слова.

Покровский: «Планомерно» и «незаметно».

Председатель: Что за слова?

Покровский: «Планомерно» и «незаметно», то есть по определённому плану, речь идёт не об одном случае, а об определённом плане, о системе.

Председатель: Да, но полковник Покровский всё это зачитывали. Должны быть вы это пропустили.

Покровский: Если они были зачитаны. Я не говорю о том, что были они пропущены случайно или нет.

Председатель: Это было зачитано сэром Дэвидом Максвелл-Файфом и представлено свидетелю, подсудимому.

Покровский: Может быть, сэр Дэвид их случайно опустил, но они мне очень важны именно в плане моей постановки вопроса, потому что Дёниц утверждал, что речь шла об убийстве одного шпиона, а на самом деле в приказе говорится о плановом истреблении коммунистов, вернее тех людей которыми какой-то оберфельдфебель считал коммунистами.

Председатель: Это именно то, что сэр Дэвид Максвелл-Файф представил свидетелю. Он сказал: «Как вы можете говорить, что это относится к случаю шпионов или одного шпиона, когда это относилось ко всем коммунистам?» Именно этот вопрос он ему поставил.

Покровский: Может быть, я не совсем правильно сумел понять, то что переводил наш переводчик, но этого не было сказано в переводе.

Тогда с вашего разрешения я пойду дальше, к следующему вопросу.

[Обращаясь к подсудимому]

Будете ли вы отрицать, Дёниц, что в этом приказе, в качестве единственного примера подлинной воинской доблести – той доблести, которая служит основным поводом для внеочередного производства в унтер-офицерские и офицерские чины – вами приводились именно эти планомерные убийства из-за угла, по политическим мотивам? Оспариваете ли вы правильность изложения этого приказ так как он был изложен здесь?

Дёниц: Нет, это совершенно неправильно. Этот приказ ссылается на один инцидент в лагере для военнопленных, и тут следует учитывать перед какой серьезной дилеммой оказался старший в лагере и что он действовал в ответственной и корректной манере устраняя в интересах нашей войны как предателя того коммуниста который одновременно был шпионом. Для него было бы проще, если бы он позволил идти всему своим чередом, что привело бы к ущербу подводным лодкам и вызвало потери. Он знал, что после возвращения домой ему это зачтётся. Такова причина, почему я отдал приказ.

Покровский: Может быть, вы согласитесь с тем, что события, так как вы их освещаете сейчас, ничего общего не имеют с тем, что было написано в вашем приказе?

Председатель: Я уже сказал вам, что трибунал не желает заслушивать дальнейший перекрестный допрос об этом предмете. Вы продолжаете это делать, и я должен снова четко обратить ваше внимание на решение трибунала о том, что трибунал не будет заслушивать дальнейший перекрёстный допрос по данному предмету.

Покровский: В свете этого документа, как вы расцениваете ваши разговоры о каких-то якобы принципиальных возражениях против чрезвычайных политических судов во флоте? Тех принципиальных соображений, о которых показывает доктор Рудольфи. Как вы примиряете эти противоречия?

Дёниц: Я не понял, что вы сказали.

Покровский: Вы говорите, что здесь речь идёт не о политических актах, в то время как в приказе мы имеем совершенно определённую формулировку, а доктор Рудольфи показывает, что вы боролись против политизации судебного аппарата в войсках и во флоте, тут явное противоречие, и я хочу, чтобы вы объяснили это противоречие.

Дёниц: Я не вижу никакого противоречия, потому что доктор Рудольфи говорит, что я был против передачи юридических дел судам вне флота и потому что дело «Cormoran» касается акции старшего в лагере, в далёком лагере для военнопленных за рубежом. Он решился на эту акцию лишь после тяжкого раздумья, зная, что дома он будет в ответе перед военно-полевым судом. Он сделал это, потому что посчитал необходимым, в интересах ведения войны, прекратить потери субмарин из-за предательства. Это две совершенно разных вещи. Там речь идёт об отдельном случае в лагере «Cormoran».

Покровский: То, что вы показываете сейчас, является повторением уже сказанного вами и того, что трибунал, как вы слышали, не хочет больше слышать, а не ответом на мой вопрос. Я понимаю этот факт совершенно иначе.

Дёниц: Да. Отвечая на ваш вопрос, я не могу говорить ничего кроме правды, и это я и делаю.

Покровский: Понятия об истине могут быть очень различные. Я, например, расцениваю этот вопрос совершенно иначе, этот факт.

Дёниц: Простите меня. Я здесь под присягой, и вы не хотите обвинить меня в том, что я говорю неправду, не так ли?

Покровский: Мы говорим не о ложных показаниях, а о разном подходе к понятию истины. Я, например, считаю, что данным приказом, вы проявили себя подлинным…

Дёниц: Нет, я не могу с этим согласиться.

Покровский: Подождите. Что вы проявили себя подлинным…

Председатель: Полковник Покровский, будьте добры поставить вопрос, если вы хотите задать вопрос?

Покровский: Я хочу ему задать вопрос, милорд, и должен объяснить почему я этот вопрос задаю.

[Обращаясь к подсудимому]

Я рассматриваю этот ваш приказ как прямое проявление вашей подлинной преданности, фанатической преданности фашизму; и в связи с этим, хочу спросить вас, не считаете ли вы, что именно потому, что вы проявляли себя таким фанатичным последователем фашизма, фашистской идеи, на вас как на своем преемнике и остановился Гитлер, которому вы были известны как его фанатический последователь, способный призывать армию к любому преступлению в духе гитлеровских заговорщиков и называть эти преступления чистым идеализмом? Вы поняли мой вопрос?

Дёниц: Да, на это я могу лишь ответить, что я этого не знаю. Я уже объяснил вам, что законным преемником был рейхсмаршал, но что в результате прискорбного недоразумения, возникшего за несколько дней до моего назначения, он был исключен из игры, и я после него был следующим старшим по чину солдатом из самостоятельного рода вооруженных сил. Я думаю, что этот момент был решающим. То, что фюрер доверял мне, возможно, тоже играло при этом некоторую роль.

Покровский: У советского обвинения, милорд, больше нет вопросов к этому подсудимому.

Председатель: Доктор Кранцбюлер, вы хотите повторно допросить?

Кранцбюлер: Господин председатель, я хочу задать ещё несколько вопросов.

[Обращаясь к подсудимому]

Адмирал, во время перекрестного допроса сэром Дэвидом вас спросили о ваших сведениях об условиях в концентрационных лагерях; и вы хотели сделать дополняющее заявление, которое тогда не смогли сделать. Какие личные связи у вас были с какими-либо заключенными концентрационных лагерей, и были у вас вообще какие-нибудь связи?

Дёниц: Я не имел никаких связей ни с кем кого отправили в концентрационный лагерь, за исключением пастора Нимеллёра247. Пастор Нимеллёр был моим бывшим товарищем по флоту. Когда моего единственного сына убили, он выразил соболезнования; и по этому поводу я спрашивал как у него дела.

Кранцбюлер: Когда это было?

Дёниц: Это было летом 1944, и я получил ответ, что у него всё в порядке.

Кранцбюлер: Вы прямо ему написали, или как это получилось?

Дёниц: Нет. Я получил эту информацию от третьего лица.

Кранцбюлер: Это было единственное сообщение, полученное вами из концентрационного лагеря?

Дёниц: Единственное которое я получал.

Кранцбюлер: В перекрестном допросе был представлен доклад капитана Ассмана о совещании с фюрером в мае 1943. Вы помните его содержание. Вы предположительно сказали, что в виду настоящей военно-морской обстановки, было желательно, чтобы Германия овладела Испанией и Гибралтаром. В связи с этим вы вносили какое-нибудь положительное предложение? Этого нельзя понять из документа.

Дёниц: Конечно, когда я обсуждал обстановку, я упоминал опасность от узкой полосы вдоль Бискайского залива; и я сказал, что для нас было бы более благоприятным, если бы мы могли выпускать наши подводные лодки из более широкого района. В то время никто даже не помышлял о действиях против Испании, либо при согласии Испании или в форме нападения. Было совершенно очевидно, что наших сил было для этого недостаточно. С другой стороны, совершенно понятно, что выражая свою озабоченность узкой полосе, я говорил о том, что было бы лучше если бы район был больше. Вот что я имел в виду своим заявлением. Я ссылался на подводную войну, а не на какой-то шаг против Испании на суше. Для как военно-морского офицера было бы совершенно невозможно вносить предложение напасть на Испанию.

Кранцбюлер: В связи с потоплением «Athenia» был намёк на то, что ваше заявление рассматривалось как извинение; то есть, что командир субмарины перепутал «Athenia» с вспомогательным крейсером. Поэтому, я хочу предъявить вам выдержку из судового журнала командира в этой акции и я хочу, чтобы вы подтвердили, на самом ли деле этот тот же самый командир. Я прочитаю вам из документальной книги обвинения, экземпляр GB-222, на странице 142 моей документальной книги, том III. Это судовой журнал субмарины Ю-30. Отрывок датирован 11 сентября 1939, страница 142 в документальной книге, том III.

«Замечено затемненное судно. Преследую. Зигзагообразный курс выдает торговый корабль. Требую остановки светопередачей морзе. Пароход сигнализирует «не понял», пытается скрыться при сильном шквале и отправляет SOS: «Преследует субмарина» и докладывает о позиции по радиотелеграфу.

Посылаю сигнал «стоп» по радио и световой сигнал морзе.

Обгоняю. Первые 5 выстрелов пулемётом C/30 перед носом корабля. Пароход не реагирует. Частично развернулся, около 90 градусов, прямо на лодку. Отправляет: «Всё еще преследуют». Поэтому, открыт огонь с кормового 8.8 см орудия. Английский пароход «Blairlogie248», 4 425 тонн.

После 18 выстрелов и трёх попаданий, пароход останавливается. Экипаж погружается в шлюпки. Последняя радиограмма: «Обстреляны, садимся в шлюпки». Огонь немедленно прекратили, когда показан аварийный сигнал и пароход остановился.

Подошли к спасательным шлюпкам, отдали приказы следовать на юг. Пароход потоплен торпедой. Потом экипажи на шлюпках обеспечены сигаретами и Steinhäger249. 32 человека в двух шлюпках. Стреляем красными ракетами до рассвета. Поскольку американский пароход «American Skipper250», поблизости, мы отплываем. Экипаж спасен».

Адмирал, вы можете подтвердить, что эта запись того же самого командира, который за девять дней до этого торпедировал «Athenia»?

Дёниц: Да, это тот же самый командир, который незадолго до этого совершил эту ошибку.

Кранцбюлер: В перекрестном допросе снова утверждали и очень явно, что вы отправили командирам приказ уничтожать. Я хочу представить вам письмо, подписанное различными командирами подводных лодок. Вам известно это письмо и известны эти подписи, и я хочу попросить вас сказать мне, были ли эти командиры подводных лодок которые подписались, взяты в плен до сентября 1942, то есть, до ваших предполагаемых приказов уничтожать, или же их взяли в плен после.

Я читаю из документальной книги, том II, страница 99, Дёниц-53, который я предъявляю трибуналу. Оно адресовано командиру лагеря военнопленных, лагеря 18, в лагере Фезерстон парк в Англии. Я получил его через британское военное министерство и генерального секретаря суда. Я читаю под датой от 18 января 1946, и текст следующий:

«Нижеподписавшиеся командиры, которые сейчас в данном лагере и чьи подводные лодки действовали на фронте, желают сделать следующее заявление вам, сэр, и выразить просьбу, чтобы данное заявление было доставлено в Международный военный трибунал в Нюрнберге.

Из прессы и радио мы узнали о том, что гросс-адмиралу Дёницу вменяется принятие приказа уничтожать выживших из экипажей торпедированных кораблей и не брать никаких пленных. Нижеподписавшиеся заявляют под присягой, что ни письменно, ни устно, такой приказа гросс-адмиралом Дёницем не отдавался. Был приказ о том, что по причинам безопасности лодки, из-за того, что возросла опасность от оборонительных средств всех видов, чтобы мы не находились на поверхности после торпедирования. Причиной этого был опыт показывающий, что если лодка всплыла для спасательной операции, как делали в первые годы войны, нам следовало ждать собственного уничтожения. Этот приказ нельзя было понимать неправильно. К нему никогда не относились, как к приказу уничтожать экипажи потерпевшие кораблекрушение.

Нижеподписавшиеся заявляют, что руководство всегда воспитывало германский флот уважать писанные и неписанные законы и правила моря. Мы всегда относились к этому как нашей чести соблюдать эти законы и рыцарски сражаться на море».

Затем идут подписи 67 немецких командиров субмарин, которые сейчас военнопленные в британских руках.

Адмирал, я спрашиваю вас – вам известны эти подписи – этих командиров взяли в плен до сентября 1942 или после сентября 1942?

Дёниц: Большинство из них без сомнения стали пленными после сентября 1942. Для того, чтобы удостовериться в этом, я хочу снова взглянуть на список. Но большинство из них без сомнения были взяты в плен после сентября 1942.

Кранцбюлер: Довольно. У меня больше нет вопросов.

Латернзер: Господин председатель, я хочу разъяснить лишь одно положение, которое возникло в перекрестном допросе.

Адмирал, во время перекрестного допроса, вы заявили о том, что вы присутствовали на совещаниях по обстановке 19 и 20 февраля, и вы сказали…

Дёниц: Нет, что эта дата…

Латернзер: Я сделал пометку об этом, и вы сразу узнаете совещание. Во время совещания по обстановке 19 февраля, Гитлер предположительно внёс предложение выйти из Женевской конвенции. Я прошу сказать мне: какие высшие военные руководители присутствовали на совещании по обстановке?

Дёниц: Мне кажется, здесь ошибка. Я не слышал данный вопрос или предложение фюрера из его собственных уст, но мне сказал об этом морской офицер, который регулярно принимал участие в этих совещаниях по обстановке. Таким образом, я точно не знаю, верна ли дата, и мне также неизвестно, кто присутствовал, когда фюрер впервые сделал это заявление. В любом случае, я помню, что вопрос снова обсуждали на следующий день или два дня спустя; и тогда, как мне кажется, рейхсмаршал, и конечно Йодль и фельдмаршал Кейтель, присутствовали. В любом случае, весь Вермахт был единодушно против этого; по моим воспоминаниям, фюрер, из-за наших возражений, снова не возвращался к вопросу.

Латернзер: Спасибо. У меня больше нет вопросов.

Председатель: Подсудимый может вернуться на скамью.

Кранцбюлер: Господин председатель, после опыта сегодняшнего перекрёстного допроса, я считаю уместным предъявить свою документы трибуналу, если это угодно трибуналу, до того как вызову дальнейших свидетелей. Мне кажется, что я соответственно сокращу допрос свидетелей и это можно будет проще понять.

Председатель: Очень хорошо, доктор Кранцбюлер.

Кранцбюлер: Могу я сначала напомнить трибуналу, что экземпляры обвинения GB-224 и GB-191 содержат одинаковые общие обвинения в отношении подводной войны на которые ссылаются мои многие следующие документы. Документы рассматривающие эти общие обвинения в документальных книгах 3 и 4.

Во-первых, я предъявляю документ Дёниц-54 который содержит германскую декларацию о приверженности Лондонскому подводному протоколу. Мне не нужно читать это, потому что об этом постоянно говорили.

Затем, я прошу трибунал вынести уведомление о германских призовых правилах, фрагмент из которых можно найти на странице 137. Я хочу отметить, что статья 74 слово в слово согласуется с регулированием Лондонского протокола.

В то же время могу заметить, как видно на странице 138, что данные призовые правила не были подписаны главнокомандующим флотом. Это к вопросу о том являлся ли главнокомандующий флотом членом правительства Рейха. Он не имел никаких полномочий подписывать эти правила.

Следующий документ который я предъявляю, Дёниц-55. Это приказ от 3 сентября 1939 с которым подводные лодки вступили в войну. Я не знаю настолько ли хорошо эти документы известны трибуналу, что мне нужно просто суммировать их или же лучше зачитать из них фрагменты.

Председатель: Думаю вы можете сказать о них совместно, на самом деле, кратко характеризуя к чему они относятся.

Кранцбюлер: Да. Приказ от 3 сентября указывает лодкам обращать сильное внимание на все правила войны на море. Он приказывает о том, что войну следует вести согласно призовым правилам. Кроме того, он предусматривает подготовительный приказ об интенсификации экономической войны ввиду вооружения вражеских торговых судов. Данный приказ на странице 140. Так как я обращусь к этому позже, допрашивая свидетеля, мне не нужно это читать.

Я хочу прочитать трибуналу из английского документа, чтобы показать, что лодки на самом деле действовали согласно этим приказам. Это экземпляр номер GB-191. Это в подлиннике на странице 5, господин председатель. Этой фразы нет в английской выдержке и вот почему я прочитаю по-английски из подлинника:

«Таким образом немцы начали с правил, которые были, в любом случае, ясным, разумным и не бесчеловечным документом.

Командиры германских субмарин, за некоторыми исключениями вели себя в соответствии с этими нормами в первые месяцы войны. На самом деле, в одном случае, субмарина приказала экипажу траулера уходить на шлюпке, так как корабль нужно было потопить. Но, когда командир увидел состояние шлюпки, он сказал: «Тринадцать человек в такой шлюпке! Вы, англичане поступаете не хорошо, направляя в море корабль с такой шлюпкой». И шкиперу сказали высадить экипаж на траулер и идти домой на полной скорости, с бутылкой немецкого джина и добрыми пожеланиями командира субмарины».

Это английское мнение взятое из документа обвинения.

Мой следующий документ, Дёниц-56, фрагмент из журнала боевых действий штаба руководства войной на море от 9 сентября 1939, на странице 141.

«Английское информационное ведомство распространяет через «Reuters» новости о том, что Германия открыла тотальную подводную войну».

Затем, как Дёниц-57, на странице 143, я хочу предъявить трибуналу отчёт об опыте, который имел штаб руководства войной на море до этой даты. Это запись от 21 сентября 1939 в журнале боевых действий штаба руководства войной на море. Я читаю цифру 2:

«Командиры подводных лодок которые вернулись сообщают о следующем ценном опыте:

… (b) Англичане, отчасти также нейтральные пароходы, резкие зигзаги, отчасти затемнение. Английские пароходы остановившись, немедленно радируют SOS с точной позицией. Английские самолёты идут в бой с подводными лодками.

(c) Английские пароходы постоянно пытались скрыться. Некоторые пароходы вооружены, один пароход ответил огнём.

(d) До сих пор не было злоупотреблений со стороны нейтральных пароходов».

Документ на странице 144 из документальной книги уже в доказательствах. Это фрагмент из экземпляра GB-222, журнал боевых действий подводной лодки Ю-30 от 14 сентября. Я прочитаю только несколько фраз в начале:

«Дымовая завеса. Пароход идёт зигзагообразным курсом. Восточным курсом. Обгоняю. Заметив, поворачивает на противоположный курс и сигнализирует SOS.

Английский пароход «Fanad Head251», 5200 тонн, приписан Белфаст.

Преследую на полной скорости. Так как пароход не реагирует на приказ остановиться, один выстрел перед носом с расстояния 2000 метров. Пароход останавливается. Экипаж садится в шлюпки. Шлюпки выводятся из опасной зоны».

Я суммирую следующее: это показывает как подводная лодка, в результате радиограммы с парохода была атакована самолётами, какие сложности имелись в том, чтобы призовой экипаж оказался снова на борту, и как, несмотря на бомбардировку самолётами, она не потопила пароход до тех пор пока два английских офицера которые находились на борту не выпрыгнули за борт и не были спасены подводной лодкой. Погоня с глубинными бомбами длилась десять часов.

Следующий документ, Дёниц-58, показывает, что торговые суда действовали агрессивно против подводных лодок, и что это также выдержка из журнала боевых действий штаба руководства войной на море. Я читаю запись от 24 сентября:

«Командир флота субмарин сообщает, что 6 сентября английский пароход «Manaar252», будучи остановленным Ю-38, после предупредительного выстрела, попытался скрыться. Пароход направил радиограмму и открыл огонь из кормового орудия. Корабль был оставлен только после четырех или пяти попаданий, затем поптоплен».

Затем, еще одно сообщение от 22 сентября:

«Англичане сообщают, что, когда был потоплен английский пароход «Akenside253», германскую подводную лодку протаранил паровой траулер».

Из документа обвинения, экземпляра GB-193, который копирован на странице 147, я хочу отметить мнение о точке зрения штаба руководства войной на море про радиограммы. Я читаю цифру 2, две фразы, начиная со второй:

«Почти в каждом случае, английские пароходы при виде подводных лодок, радируют SOS и указывают свою позицию. После этих сообщений SOS с корабля, спустя какое-то время всегда появлялись английские самолёты, что ясно даёт понять, что у англичан это вопрос военной меры и организованная процедура. SOS вместе с указанием позиции таким образом следует считать передачей военной информации, даже сопротивлением».

Следующий документ, Дёниц-59, показывает одобрение записки представленной командиром флота субмарин о том, что корабли которые использовали своё радио остановившись следовало топить. Я читаю запись от 24 ноября 1939. Это в самом низу. Цифра 4:

«На основе одобрения фюрера, следующий приказ отдан группам и командиру флота субмарин:

4) Следует использовать вооружённую силу против всех торговых судов использующих радио, когда им приказали остановиться. Они подлежат захвату или потоплению без всякого исключения. Следует предпринимать меры по спасению экипажа».

Председатель: Трибунал отложен.