ка –

«мы всегда надеялись на то, что войны не будет».

Вы согласны с этим мнением вашего бывшего государственного секретаря Поссе?

Функ: Да. Я непрерывно говорил о том, что до конца я не верил в то, что будет война, и тоже самое правда для моих коллег, и каждый кто говорил со мной тогда подтвердит это. Господин Поссе был, конечно, еще меньше информирован о политических и военных событиям чем я. Соответственно, это также относится к нему.

Заутер: Тогда я поставлю вам финальный вопрос, свидетель. Вы видели фильм, который представило обвинение. Итак, вы были президентом Рейхсбанка. Соответственно вы возможно поверхностно знакомы с условиями в хранилищах Рейхсбанка, по крайней мере, я полагаю, в Берлине, если и не во Франкфурте, где сняли фильм, и вы также знаете о том как, в особенности в течение войны, эти вещи, которые хранились в банке в ящиках или пакетах и хранились похожим образом. Доктор Функ возможно, на основе ваших сведений об условиях вы сможете сделать заявление относительно этого короткого фильма, который мы видели.

Функ: Я был совершенно запутан этим фильмом и глубочайше шокирован. Фотографии и в особенности фильмы всегда очень опасные документы, потому что они показывают многие вещи в свете отличном от того, что было на самом деле. Лично у меня создалось впечатление, и я думаю, обвинение, вероятно подтвердит это, что все эти вклады ценностей и вся коллекция ценных вещей поступила из калийных шахт, где хранились по моей инициатив: всё золото, иностранная валюта и остальные ценности Рейхсбанка, так как из-за ужасающей бомбежки Берлина, мы больше не могли работать в Рейхсбанке. Само здание Рейхсбанка в тот воздушный налёт 3 февраля 1945 получило 21 попадание мощных бомб; и только чудом я смог выбраться из подвала с остальными 5000 человек. Золото, иностранная валюта, и все остальные депозиты ценностей были вывезены в калийные шахты в Тюрингии и оттуда я полагаю видимо во Франкфурт. Таким образом речь идёт, в крупной степени, об обычных депозитах вкладчиков, которые передавали свои ценности, своё имущество, в сейфовые хранилища, которые не могли быть изъяты Рейхсбанком. Соответственно я не могу сказать по фильму, какие из этих вещей доставлялись СС, а какие были обычными депозитами. Обвинитель конечно прав, когда он говорит, что никто бы не сдавал золотые зубы в банк. Однако, вполне возможно, что некие функционеры концентрационных лагерей вносили подлинные депозиты в Рейхсбанк, которые содержали такие вещи, сохраняя их для дальнейшего использования. Я думаю, что это возможно. Однако в заключение я должен еще раз сказать, что я ни имел сведений о каких-то таких вещах и о факте, что ювелирные украшения, бриллианты, жемчужины и остальные предметы доставляли в такой степени из концентрационных лагерей в Рейхсбанк. Я ничего не знал о них; мне было неизвестно, и лично я считаю, что Рейхсбанк не был уполномочен на такого рода дела. Это совершенно ясно из одного документа, который содержит отчет министру финансов, что почти всё доставляемое из концентрационных лагерей сначала доставляли в Рейхсбанк, и затем к несчастным чиновникам Рейхсбанка для их сортировки, и отправки в министерству финансов – или скорее ломбародержателю при министре финансов – и подготовке отчета. Таким образом, я должен попросить, чтобы кого-нибудь допросили об этих вопросах – прежде всего самого господина Пуля, и вероятно кого-нибудь ещё кто занимался такими вещами – с целью пояснить, что в действительности происходило, чтобы показать, что лично я вообще не имел сведений об этих вопросах за исключением нескольких фактов, которые я сам описал суду.

Заутер: Господин председатель, я завершаю свой допрос подсудимого Функа, и теперь прошу разрешения допросить свидетеля, которого я вызывал, свидетеля доктора Гайлера.

Председатель: Очень хорошо.

Додд:

[Прерывая]

Господин председатель, могу я поднять один вопрос, до того как свидетеля освободят? Этот документ PS-3894, который мы цитировали и который цитировал подсудимый, содержит ряд других цитат и я думаю, будет лучше, если мы приобщим весь документ в качестве доказательства на четырёх языках; и я буду готов так сделать, чтобы трибунал имел у себя весь текст. До сих пор мы оба из него цитировали, но я думаю наиболее удобно будет для суда, если у него будет весь текст.

Господин председатель, и могу я спросить нам подготовить или мне нужно, что-то сделать, чтобы доставить сюда свидетеля Пуля?

Председатель: Доктор Заутер, у вас есть ходатайство относительно свидетеля Пуля, который давал письменные показания?

Заутер: Относительно свидетеля Эмиля Пуля, господин председатель я заявляю ходатайство, чтобы он был доставлен сюда для перекрестного допроса. Я в любом случае собирался заявить такое ходатайство.

Председатель: Да, конечно, доктор Заутер, свидетель Пуль должен быть доставлен сюда. Он будет доставлен как можно скорее.

Заутер: Благодарю.

Председатель: Теперь подсудимый может вернуться на скамью подсудимых.

Председатель: Вы назовете своё полное имя?

Гайлер: Франц Гайлер.

Председатель: Повторите за мной эту присягу: «Я клянусь господом – всемогущим и всевидящим, что я скажу чистую правду и не утаю не добавлю ничего».

Председатель: Вы можете сесть.

Заутер: Доктор Гайлер, сколько вам лет?

Гайлер: 46 лет.

Заутер: Вы профессиональный гражданский служащий, или же как вы попали в министерство экономики при докторе Функе?

Гайлер: Я независимый предприниматель и коммерсант и как таковой вначале стал главой «экономической группы розничная торговля» в организации промышленной экономики. В данном качестве у меня имелся очень тесный контакт с министерством экономики. После назначения министра Функа министром экономики я явился к нему с докладом об области своей работы и по этому поводу познакомился с ним. Когда меня сделали ответственным за «группу торговли Рейха», рабочие отношения между организацией под моим руководством и министерством, в особенности между тогдашним государственным секретарём Ландфридом и самим министром, стали очень дружескими.

После разделения министерств осенью 1943, основная задача министерства экономики заключалась в обеспечении немецкого народа, то есть гражданского населения. Как глава торговой организации, я был человеком ответственным за продажу товаров, то есть, приобретение запасов, и в течение совещания с министром Функом по вопросу взаимодействия между торговлей и министерством, господин Ландфрид, который тогда был государственным секретарём внёс предложение о том, чтобы министр Функ призвал меня в своё министерство и сделал меня своим заместителем. Господин Ландфрид верил в то, что в существующих условиях лично он не был достаточно силён, чтобы выполнять такую сложную задачу, поскольку министерство лишилось своего влияние на производство. Затем, когда министр Функ сказал ему в ответ на его предложение, о том, что он, Ландфрид, являлся заместителем министра, Ландфрид ответил, что он не может продолжать выполнять эти задачи и он просит отставку и предлагает, чтобы я был его преемником. Приблизительно две-три недели спустя меня назначили заведовать делами государственного секретаря.

Заутер: Когда было это совещание?

Гайлер: Данное совещание состоялось в октябре 1943, моё назначение состоялось 20 ноября 1943.

Заутер: Таким образом до осени 1943, доктор Гайлер, вы работали в своих организациях только в почётном качестве?

Гайлер: Да.

Заутер: Это была, как я думаю, розничная торговля?

Гайлер: Да, торговля.

Заутер: И таким образом с 1943 вы стали чиновником в рейхсминистерстве экономики в качестве государственного секретаря?

Гайлер: Я стал чиновником в должности государственного секретаря 30 января 1944.

Заутер: На этой должности вы являлись одним из ближайших сотрудников доктора Функа?

Гайлер: Я был его заместителем.

Заутер: Доктор Гайлер, во время встречи которая состоялась у нас позавчера, я обсуждал с вами вопрос о том являлся ли подсудимый Функ особо радикальным человеком или же, напротив, он действовал умеренно и с уважением к другим. Что вам есть сказать на данный вопрос, который может иметь определённое влияние при формировании мнения о личности подсудимого Функа?

Гайлер: Прежде всего Функ очень человечный, и всегда таким был.

Радикализм совершенно чужд его характеру и сущности. Он больше художник, человек прекрасного художественного чувства и научных мыслей. Мне кажется, можно сказать, что никогда он не был доктринёром или догматиком. Напротив, он был примирителем и стремился урегулировать споры. По этой причине, в частности в партийных кругах, его считали слишком мягким, слишком снисходительным, фактически его много раз обвиняли в слабости. Он пытался защищать внутреннюю экономику от политических посягательств и от излишней суровости, и ввиду его уважения и его отношения к предпринимательской инициативе и его ответственности за экономику и народ, он боролся против излишнего вмешательства в разные сферы предпринимательства даже в течение войны. Он защищал промышленность от поглощений и закрытий. Это в конце концов привело к лишению его ответственности за производство во время решающего этапа войны.

Время от времени вспоминая своё сотрудничество с ним, когда я был ответственным за торговую организацию, это Функ по разным поводам вступался за людей в промышленном мире у которых были политические затруднения. Однако, мне кажется, что ввиду этих отдельных случаев, таких как его вмешательство в интересах генерального консула Холландера или господина Питча, и ввиду его попыток способствовать миру, он в то время вынужден был ожидать тяжких последствий, также ввиду его вмешательства в случае Рихарда Штраусса, как точно известно, и в похожих случаях. Не думаю, что эти отдельные случаи имеют такое значение как наверное следующий: после катастрофы 9 ноября 1938 министерство экономики должно было интенсифицировать процесс ариазации, и в то время нескольких политиков навязали министерству, в особенности господина Шмеера. Я отчетливо помню, что тогда Ландфрид в частности, как и Функ, значительно снизили радикализацию министерства, и Функа и министерство винили за это.

После 8 и 9 ноября у меня сразу же было совещание по поводу событий этой даты с Гиммлером, на которой я озвучил свои жалобы, Гиммлер по этому поводу в конце концов упрекал меня и Функа сказав, помимо прочего:

«В конце концов, вы люди экономики, и связанные с экономическим руководством тоже виновны в том, что дела зашли слишком далеко. От людей подобных господину Шахту нельзя ожидать чего-нибудь кроме промедления и противостояния воле партии, но если бы вы и Функ и все ваши люди экономики не затянули эти дела, этих эксцессов не случилось бы».

Заутер: Да, доктор Гайлер, ещё один вопрос. Вы также работали с доктором Функом в экономических вопросах оккупированных территорий. Доктор Функ обвиняется в наличии преступной роли в опустошении оккупированных территорий, а также уничтожении их валютной и экономической системы. Вы могли бы просветить суд как можно короче об отношении и деятельности подсудимого Функа? Как можно короче.

Гайлер: Мне кажется нужно прежде всего заявить о двух фактах: первый, влияние министерства экономики на оккупированных территориях было сравнительно ограниченным. Во-вторых, в течение года, когда я находился в министерстве эти вопросы уже не имели особого значения.

В целом, положение было таким: Функа постоянно обвиняли в мышлении о мире нежели о войне. Мнения выражавшиеся в его речах и в печати ссылались на европейскую экономическую политику, и я полагаю, что эти беседы и публикации или статьи находятся у суда.

Заутер: Да, они здесь.

Гайлер: Функ смотрел на оккупированные территории точно также. Он постоянно возражал чрезмерной эксплуатации оккупированных территорий и выражал взгляд о том, что военное взаимодействие должно создать базис для последующего взаимодействия в мирное время. Его взгляд заключался в том, что доверие и готовность сотрудничать следовало поощрять на оккупированных территориях во время войны. Он выражал взгляд о том, что с черным рынком нельзя бороться с помощью черного рынка и что, поскольку мы были ответственными за оккупированные территории, мы должны были избегать всего, что могло поколебать валютную и экономическую систему этих территорий.

Думаю, я помню, что он также обсуждал вопрос с рейхсмаршалом и защищал свою точку зрения. Он также постоянно возражал необоснованно тяжёлым оккупационным расходам и всегда выступал за снижение наших собственных расходов, то есть, германских расходов на оккупированных территориях. Другими словами, он относился к оккупированным территориям точно также как другим европейским странам и такое отношение лучше всего иллюстрируется речью в Вене, мне кажется, в которой он публично признал подлинными клиринговые долги, высокие значения которых были в результате в основном из-за разницы в ценах, то есть, инфляционных тенденций в странах которые поставляли товары.

Заутер: Доктор Гайлер, подсудимого Функа кроме того обвиняют в наличии преступного соучастия в порабощения зарубежных рабочих. Данное обвинение особо относится к периоду в течение которого вы были коллегой доктора Функа. Вы можете нам кратко рассказать о том, что думал Функ и как действовал в этом отношении?

Гайлер: Не может быть вопроса содействия Функа в вопросах относящихся к использованию зарубежной рабочей силы в то время, а только в рамках его ответственности в центральной плановой комиссии. Но нужно выяснить была ли центральная плановая комиссия вообще ответственной за использование рабочих или же центральная плановая комиссия не делала больше того, что определяла потребности в рабочей силе различных сфер производства. Однако, независимо от того какими могли быть задачи центральной плановой комиссии, положение Функа в центральной плановой комиссии было следующим:

Функ как министр экономики был ответственным за снабжение гражданского населения и за экспорт. В период после разделения министерств, как мне кажется ни один зарубежный рабочий не работал на производстве для гражданского населения или экспорта. Напротив, Функ постоянно сталкивался с тем фактом, что в течение этого времени немецких и зарубежных рабочих постоянно убирали с производства товаров широкого потребления и ставили на военное производство. Соотвественно, я не могу представить, что подобное обвинение можно предъявить против Функа в связи с данным периодом времени.

По этому поводу, я хочу подчеркнуть ещё один пункт который кажется мне важным. Обеспечение продовольствием зарубежных рабочих являлось серьезным вопросом. Мне кажется, даже господин Заукель подтвердит тот факт, что когда возник данный вопрос, Функ сразу же был готов – при том, что уже была большая нехватка продовольствия для немецкого народа ввиду многочисленных воздушных налётов и разрушений – выделить большое количество припасов и предоставить их зарубежным рабочим.

Заутер: Если я правильно вас понимаю, он пытался проследить за тем, чтобы зарубежных рабочих которые были вынуждены работать в Германии обеспечивали насколько возможно потребительскими товарами: продовольствием, обувью, одеждой и так далее.

Гайлер: В частности обувью и одеждой, Функ не был компетентным за продовольствие.

Заутер: Обувью и одеждой?

Гайлер: Да, у меня особые сведения об этом. И как результат Функ имел значительные затруднения, так как гауляйтеры, в виду сильной нехватки товаров, прилагали все усилия для того, чтобы обеспечить снабжение жителей собственных гау за которые они были ответственными и делали это любыми наличными способами. Функу постоянно приходилось возражать произвольным актам гауляйтеров которые вламывались в обувные магазины своих гау и приобретали запасы предназначенные для общего пользования.

Заутер: Доктор Гайлер, вам известно представлял ли доктор Функ – и я ссылаюсь на то время, когда вы с ним работали – точку зрения о том, что зарубежных рабочих не должны были доставлять на работу в Германию, а скорее, чтобы работу выводили из Германии в зарубежные страны для того, чтобы зарубежный рабочий мог выполнять работу в своей стране и оставаться дома? Пожалуйста ответьте на это.

Гайлер: Я очень хорошо знаю о том, что Функ представлял такую точку зрения, и это соответствует его общему отношению, так как политическое беспокойство и разочарование которые сопутствуют перемещению таких крупных масс временно вырванных людей противоречило политике умиротворения и восстановления которая определённо являлась целью Функа.

Заутер: Я перехожу к последнему вопросу который я желаю вам задать, доктор Гайлер. Когда германские армии отступали и когда германские территории оккупировали вражеские армии, возникали трудности в обеспечении этих территорий деньгами. В то время Гитлер предположительно запланировал новый закон согласно которому принятие и передача зарубежных оккупационных денег должны были наказываться вплоть до смерти. Доктор Гайлер, сейчас меня не интересует выяснять планировал ли Гитлер сделать это, но меня интересует выяснить, сможете ли вы сказать мне о том как подсудимый Функ отреагировал на это требование Гитлера и какого успеха добился.

Гайлер: В отношении этого можно установить два факта, которые могут быть интересны трибуналу. Я редко видел настолько подавленного Функа как в то время, когда он получил информацию о так называемом указе «о выжженной земле». Мне кажется, он был первым министром издавшим в то время два ясных указа, один от министерства экономики в котором он четко дал указания о том, что везде где находились немцы должна была сохраняться какая-нибудь управляемая экономика, там где необходимо было обеспечить людей, государство должно обеспечивать этих людей.

Второй указ изданный в то же время президентом Рейхсбанка определял, что нужно было заботиться о денежном рынке в оставшихся отделениях Рейхсбанка таким же образом как и заботиться об экономике.

Относительно самого вопроса, я очень отчётливо вспоминаю, что сам фюрер, как говорили, требовал от министерства экономики принять правовое регулирование согласно которому принятие оккупационных денег запрещалось каждому немцу по страхом смерти. Господин Функ энергично возражал этому требованию, мне кажется при помощи господина Ламмерса. Он лично постоянно звонил в ставку и наконец смог отменить указание фюрера.

Заутер: Доктор Гайлер, вы закончили?

Гайлер: Да.

Заутер: Господин председатель, у меня больше нет вопросов к свидетелю.

Председатель: Другие защитники желают задать какие-нибудь вопросы?

Председатель: Обвинение желает провести перекрёстный допрос?

Додд: Господин свидетель, когда вы вступили в нацистскую партию?

Гайлер: Я правильно вас понял – когда я стал членом НСДАП?

Додд: Правильно.

Гайлер: Декабрь 1931.

Додд: Вы когда-либо занимали какие-нибудь должности в партии?

Гайлер: Нет, я никогда не имел должности в партии.

Додд: Вы являлись главой торговой группы в 1938, Reichsgruppe «Handel»?

Гайлер: Я был главой экономической группы «Розничная торговля» с 1934 и далее, и с 1938 и далее главой рейхсгруппы «Торговля». Данная организация являлась частью организации промышленной экономики и подчинялась рейхсминистерству экономики.

Додд: Членство в этой группе главой которой вы являлись было обязательным, не так ли?

Гайлер: Да.

Додд: Когда вы вступили в СС?

Гайлер: Я вступил в СС в 1933, летом.

Додд: Это была своего рода партийная должность, не так ли, своего рода?

Гайлер: Нет, это не была должность. Я стал связан с СС из-за того, что в Мюнхене 165 предпринимателей арестовали и потому что я знал Гиммлера со студенческих лет – я не видел его с тех пор – предприниматели Мюнхена попросили меня вмешаться за них летом 1933. Но у меня не было должности ни в партии ни в СС.

Додд: Когда вы стали генералом в СС?

Гайлер: Я никогда не был генералом СС. После назначения государственным секретарем, рейхсфюрер пожаловал мне звание группенфюрера в СС.

Додд: Группенфюрер – разве это не равнозначно генералу в СС?

Гайлер: И да и нет. В СС было звание группенфюрера и было звание группенфюрера и генерала полиции или Ваффен-СС, но группенфюрер не являлся генералом если это было лишь почётное звание. Это легко можно понять по форме, потому что мы не носили генеральские эполеты или генеральскую форму.

Додд: Вы хорошо знаете Олендорфа, не так ли?

Гайлер: Да.

Додд: Он одно время работал на вас. Он находился в вашем подчинении. Это не так?

Гайлер: Я работал с Олендорфом с 1938.

Додд: Вам известно, он дал показания данному трибуналу о том, что он наблюдал за убийством 90 000 человек, вы об этом знали?

Гайлер: Я об этом услышал.

Додд: Вы знали об этом в то время, когда это происходило?

Гайлер: Нет.

Додд: Вы знали Поля, эсэсовца – П-о-л-ь?

Гайлер: Могу я попросить снова назвать имя?

Додд: Поль – П-о-л-ь?

Гайлер: Я не помню, чтобы знал эсэсовца Поля.

Додд: Вам известен человек по имени обергруппенфюрер Поль из СС?

Гайлер: Нет – Да, я знаю обергруппенфюрера Поля. Обергруппенфюрер Поль был начальником административного управления СС.

Додд: У вас были с ним время от времени беседы и встречи?

Гайлер: Официально у меня было несколько бесед с Полем. Обычно они были очень неприятными.

Додд: Что же, это другое дело. Как часто вы бы сказали, между 1943 и концом, временем вашей капитуляции, что вы встречались с Полем, чтобы обсудить вопросы взаимного интереса между СС и вашим министерством экономики? Приблизительно, потому что я не жду от вас точного отчета, но приблизительно сколько раз?

Гайлер: Я должен дать об этом краткое пояснение. Между…

Додд: Дадите потом. Сначала дайте цифру.

Гайлер: Да. Наверное три или четыре раза, наверное всего дважды. Я не знаю точно.

Додд: Вы говорите нам три или четыре раза в год или три или четыре раза в течение периода между 1943 и 1945?

Гайлер: В течение пребывания меня в должности, да, три-четыре раза, это было только один год.

Додд: Вы говорили с ним о взаимодействии Рейхсбанка или министерства экономики в финансировании строительства фабрик рядом с концентрационными лагерями?

Гайлер: Нет.

Додд: Вам известно об этом, не так ли?

Гайлер: Нет. Этот вопрос со мной никогда не обсуждали.

Додд: О чём вы говорили с ним?

Гайлер: Между министерством экономики и СС возник большой спор после того как я принял государственный секретариат в министерстве экономики, Гиммлер дал мне указание передать СС фабрику которая принадлежала гау Берлин. Я боролся против этого и не подчинился указаниям Гиммлера. Материалы об этом точно должны существовать. Затем мне дали указание обсудить этот вопрос с Полем. На этих совещаних и в личной беседе о которой попросил и приказал Гиммлер, я также боролся против указаний Гиммлера, потому что я был фундаментально против наличия у СС собственных промышленных предприятий.

Додд: Вы говорили о таком затруднении с Гиммлером и Полем с подсудимым Функом?

Гайлер: Да, потому что эти трудности имели результатом написание мне Гиммлером письма в декабре в котором он сказал мне о том, что он утратил ко мне доверие и что у него больше нет никакого желания работать со мной. Я сообщил об этом в декабре подсудимому Функу.

Додд: Функ говорил вам о том, что его банк помогал Гиммлеру в строительстве фабрик рядом с концентрационными лагерями?

Гайлер: Я ничего об этом не знаю.

Додд: Вы никогда об этом раньше не слышали?

Гайлер: До сих пор я никогда ничего не слышал о взаимодействии Функа или министерства экономики в финансировании таких зданий или чем-то подобном.

Додд: Думаю это совершенно, ясно, но я хочу установить, что с 1943 по 1945, пока вы были заместителем Функа в министерстве экономики, вопросы закупок на чёрном рынке, и так далее, на оккупированных территориях, перестали иметь сколь-нибудь важное значение, не так ли? Вы сказали это, я понял, что вы сами это говорили несколько минут назад.

Гайлер: В 1944 – и моё время в должности не началось вплоть до 1944, поскольку в декабре министерство полностью разбомбили и мы не могли начать работать до января 1944 – эти вопросы уже не имели никакого решающего значения, поскольку уже шёл обратный процесс.

Додд: Хорошо. Господин свидетель, вы также были на венской речи на которую вы ссылались, которую произнесли в 1944, и она не имела никакого отношения к оккупированным странам, а относилась только к государствам саттелитам. Вам это известно или нет?

Гайлер: Речь в Вене?

Додд: Да, речь в Вене в 1944.

Гайлер: Да это правда, я уже сказал об этом. И речь в Кёнигсберге и речь в Вене прямо не рассматривали оккупированные территории, а Европу в целом. Я…

Додд: Она касалась оккупированных территорий прямо или косвенно? Итак, вы читали эту речь?

Гайлер: Я слышал речь. Совершенно ясно она прямо не имела к ним никакого отношения.

Додд: Наконец, в виду ваших показаний касательно Функа и того, что он думал о принудительном труде, вы знаете, не так ли, что он занимал неуверенное отношение к принуждению людей приезжать в Германию? Вам это известно?

Гайлер: Нет.

Додд: Что же, вам известно, что он сказал на допросе о том, что он не пошевелил и пальцем по этому поводу, при том, что он знал о том, что людей принуждали приезжать в Германию вопреки их воле. Вам это известно?

Гайлер: Нет, я не знаком с этим. У меня с Функом…

Додд: Хорошо. Если бы вы знали, для вас была бы разница, и вы бы изменили свои показания?

Гайлер: Мне неизвестен тот факт, что Функ предположительно имел такое отношение или…

Додд: Очень хорошо. Наверное я могу помочь вам прочитав вам из его допроса от 22 октября 1945, проведенного здесь в Нюрнберге. Помимо прочего, ему задали эти несколько вопросов и он дал несколько ответов:

«Фактически, вы присутствовали на многих совещаниях центральной плановой комиссии, не так ли?»

Функ ответил и сказал:

«Я присутствовал на встречах центральной плановой комиссии только, когда, что-то требовалось для моего небольшого сектора, то есть, что-то что имело отношение к экспорту и промышленности товаров потребления, как например, железа. Я должен был вступать в бой по каждому поводу, чтобы получить несколько тысяч тонн для моей промышленности товаров потребления».

Следующий вопрос был:

«Да, но в течение этих встреч вы присутствовали, вы слышали, не так ли, дискуссии о принудительном труде?»

Функ ответил: «Да».

«Вопрос: И вы знали по этим встречам о том, что политика заключалась в том, чтобы доставлять больше и больше зарубежных рабочих в Рейх вопреки их воле»?

Функ ответил: «Да, разумеется».

«Вопрос: И вы никогда не возражали этому, я так понимаю»?

Функ ответил:

«Нет, зачем я должен был возражать? Это была чья то ещё задача доставлять этих зарубежных рабочих в Рейх.

Вы считали было законным забирать людей вопреки их воле из их домов и доставлять их в Германию»? Это был последний вопрос который я хочу вам задать. Он ответил:

Что же, во время войны случается много вещей которые не являются строго законными. Я никогда не ломал над этим голову».

Итак, если бы вы знали о его отношении из его заявлений сделанных здесь под присягой, вы бы изменили свой взгляд на Функа и это заставило бы вас изменить показания которые вы ранее дали сегодня трибуналу?

Гайлер: Я могу свидетельствовать только о таких вещах о которых знаю лично. Я не могу вспомнить никаких таких заявлений Функа. Я знаю и отчётливо помню, что мы часто говорили об оккупированных территориях, о последующем развитии в Европе, которое должно было являться результатом сотрудничества. Мы также говорили о получении рабочих и о том, что Функ фундаментально имел точку зрения отличавшуюся от той которая преобладала и о том, что он не соглашался с этими вещами. Я могу просто повторить это и если вы спросите меня здесь как свидетеля, я могу сказать только то, что я знаю.

Додд: Вы прошли все ваши вопросы и ответы с доктором Заутером перед тем как дать показания? Вы знали о чем вас будут спрашивать, когда вы сюда явитесь, не так ли?

Гайлер: Доктор Заутер дал мне понять о том, о чем спросит меня и в чем он заинтересован.

Додд: У меня больше нет вопросов.

Председатель: Кто-нибудь из других членов обвинения желает провести перекрёстный допрос? Доктор Заутер вы хотите допросить повторно?

Заутер: Нет.

Председатель: Свидетель может удалиться.

Заутер: Господин председатель, упустили несколько опросных листов, некоторые из них уже поступили и переводят. Я прошу о том, чтобы потом, наверное после дела против подсудимого Шираха, мне позволили прочитать эти опросные листы. И затем, господин председатель, я хочу сказать кое-что общее. Я уже читал фрагменты из разных документов и просил о том, чтобы все их допустили в качестве доказательства и я хочу повторить эту просьбу обо всех документах. На этом я закончу с делом Функа.

Господин председатель, могу я заявить ещё одну просьбу к вам в данный момент, а именно, чтобы в течение нескольких дней подсудимого фон Шираха освободили от присутствия на заседаниях суда, для того, чтобы подготовить своё дело. В его отсутствие я буду следить за его интересами или же, когда меня здесь не будет, будет мой коллега доктор Нельте. Большое спасибо.

Председатель: Кто выступает за подсудимого Шираха?

Заутер: Я, и когда я не смогу присутствовать, тогда будет доктор Нельте. Один из нас всегда будет в суде и сможет следить за его интересами.

Председатель: Да, очень хорошо, доктор Заутер. Сейчас трибунал прервётся на 10 минут.

Председатель: Доктор Заутер, был документ на который вы не ссылались. Думаю это были письменные показания свидетеля по имени Каллус. Вы приобщили это в качестве доказательства? Это был опросный лист Хайнца Карла Каллуса.

Заутер: Господин председатель, опросный лист Каллуса, уже поступил и сейчас в процессе перевода. Я представлю его как только обвинение получит перевод.

Председатель: Что же, у нас есть перевод на английский язык.

Заутер: Господин председатель, мне кажется то, что есть у вас это письменные показания Каллуса, и кроме этого есть опросный лист Каллуса, который в процессе перевода и который я приобщу позднее.

Председатель: Это взято в форме опросного листа, вопросы и ответы, то что у меня на руках. Я лишь спросил хотите вы это приобщить.

Заутер: Да, я приобщаю это в качестве доказательства. Я прошу вынести об этом судебное уведомление.

Председатель: Очень хорошо, значит вы присвоили номер, не так ли? Что за номер это будет?

Заутер: Экземпляр номер 5, если угодно.

Председатель: Очень хорошо.

Заутер: Большое спасибо.

Председатель: Теперь, доктор Кранцбюлер.

Кранцбюлер: Господин председатель, сначала я хочу попросить разрешение иметь секретаря, в дополнение к своему помощнику, в зале суда, для того, чтобы упростить предъявление документов.

С разрешения трибунала, сначала я предъявлю ряд документов, и я воспользуюсь документальной книгой обвинения и документальными книгами которые я предъявил. Эти документальные книги включают четыре тома. Содержание в томе I и в томе III.

В первом документе документальной книги обвинения, экземпляре USA-12 (документ номер PS-2887) я хочу исправить ошибку в переводе которая может иметь значение. Здесь сказано, в немецком тексте, рядом с «1939» «контр-адмирал, командующий подводными лодками» и в английском тексте это переведено как «главнокомандующий». Правильный перевод должен быть «флагман подводных лодок». Это важно в связи с тем, что адмирал Дёниц, до своего назначения главнокомандующим флотом в 1943, не являлся членом группы которую обвинение определяет как преступную.

Я снова хочу обратить внимание трибунала на экземпляр GB-190 (документ номер D-652 (a-b). Это морская схема которую представило обвинение. Данная таблица показывает положение германских подводных лодок к западу от Англии на 3 сентября 1939, и обвинение использует данную таблицу в качестве доказательства по вопросу агрессивной войны.

Обвинение правильно говорит, что эти подводные лодки должны были покинуть свои базы ранее. Первый документ, который я приобщаю как Дёниц-1, должен подтвердить, во-первых, что это относится к категории мер к которым обращаются во время кризиса все нации Европы, и что они никоим образом не являлись подготовкой к агрессивной войне против Англии, потому что такую войну не планировали.

Я прочитаю из этого документа – документальной книги, страница 1. Это фрагмент из военного дневника штаба руководства войной на море от сентября 1939, и я читаю запись от 15 августа:

«Готовность (по плану «Белый») следующих мер:»

Председатель: Какая страница?

Кранцбюлер: Страница 1 документальной книги, том I.

Председатель: Да.

Кранцбюлер:

«15.8 готовность (по плану «Белый») следующих мер:

к 15. 8 «Spee142» и все атлантические подводные лодки готовы к выходу в море.

к 22.8 Транспорт «Westerwald143» готов к выходу в море.

к 25.8 «Deutschland144» готов к выходу в море».

И затем мы находим список этих кораблей:

«21.8 Доклад B-службы145 о срочных мерах французского флота.

23.8 Доклад В-службы: продолжение срочных мер французского флота 3-й степени. Меры английской и французской блокады портов.

25.8. Доклады В-службы: Германские и итальянские пароходы выявляются и сообщаются Францией».

И затем указания:

«31.8 Поступил приказ I от ОКВ о ведении войны: силовое решение на Востоке, нападение на Польшу 1 сентября, 0445 часов. На Западе ответственность за начало боевых действий однозначно должна оставаться на Англии и Франции. Строгий нейтралитет Голландии, Бельгии, Люксембурга, Швейцарии. Западную границу не пересекать. На море никаких враждебных действий или таких которые можно будет интерпретировать как враждебные. Воздушные силы только в обороне.

В случае начала боевых действий западными державами: только оборона, экономное использование сил. Начало агрессивных операций в резерве. Армии удерживать «Западный вал146». Морская экономическая война концентрируется против Англии. В целях усиления эффекта вероятное объявление опасных зон. Подготовить и доложить. Балтику следует охранять от вражеского вторжения».

Довольно с этим документом. Следующим документом, Дёниц-2, я хочу подтвердить, что британские подводные лодки тоже были активными перед началом войны и появились в Гельголандской бухте в самом начале войны. Это на странице 2 документальной книги. Наверное мне нужно лишь отметить, что уже 1 сентября шумы электромоторов слышали в Гельголандской бухте, и что к 4 сентября поступило несколько докладов касательно английских подводных лодок замеченных в Гельголандской бухте.

Теперь я перехожу к документу в связи с которым адмирала Дёница обвинили в соучастии в планировании нападения на Норвегию. Это экземпляр GB-83 (документ номер С-5). Обвинение представило это в качестве доказательства того факта, что адмирал Дёниц играл решающую роль в оккупации Норвегии. Я подробнее обращусь к данному документу во время допроса свидетелей. Я просто хочу сейчас установить некие даты. На документе – и я предъявляю подлинник трибуналу – есть штамп который устанавливает, когда документ был получен высшим командованием. Штамп показывает дату 11 октября 1939.

Председатель: Вы говорите о GB-83?

Кранцбюлер: Да. И сейчас я ссылаюсь на GB-81 (документ номер С-66), страница 6 моей документальной книги. Согласно этому решающий доклад гросс-адмирала Рёдера фюреру уже был сделан к 10 октября 1939, то есть, за день до получения высшим командованием GB-83.

Следующим документом я хочу доказать, что соображения о базах не имели никакого отношения к вопросу агрессивной войны, поскольку речь шла о флагмане подводных лодок, адмирале Дёнице. Я предъявляю документы Дёниц-3 и Дёниц-4. Они на странице 3 и 5 документальной книги. Дёниц-3 это военный дневник флагмана подводных лодок от 3 ноября 1939, и я читаю из второго абзаца, 10 строка сверху:

«В то же время штаб руководства войной на море сообщает о том, что существует возможность создания базы «Север», которая выглядит весьма многообещающей. Я считаю, что незамедлительное проведение всех необходимых шагов для того, чтобы прийти к ясному суждению о существующих возможностях представляет огромное значение».

И затем следует дискуссия о преимуществах и недостатках такой базы, которая абсолютно идентична соображениям указанным в GB-83. Это вопрос Мурманска в связи с базой «Север», как можно видеть из документа Дёниц-4, и известно, что эти соображения были полностью согласованы с Советским Союзом.

Кроме того, я хочу показать, что вопрос баз постоянно возникал во вражеских флотах безотносительно…

Председатель: Доктор Кранцбюлер, вы немного торопитесь с этими документами и я не уверен в том, что я полностью понимаю какая вам от них польза. База указанная в докладе это Мурманск?

Кранцбюлер: Да. Мурманск. И я хочу использовать это как доказательство, господин председатель, что вопрос баз не имел никакого отношения к тому хотел ли кто-то вести агрессивную войну со страной в которой эти базы размещались. Соображения о Мурманске полностью учитывались при полном согласии Советского Союза, и таким же образом адмирал Дёниц рассматривал норвежские базы. В этом предмет моего доказательства.

Председатель: Но тот факт, что Мурманск предполагали как базу, необходимую с согласия Советского Союза – если так обстояло дело – разве имеет хоть какое-то отношение, к захвату базы в Норвегии без согласия Норвегии.

Кранцбюлер: Господин председатель, отношение к делу заключается для меня в том, что адмирал Дёниц, как командир подводных лодок, в обоих случаях просто получил приказ о выражении своего мнения о базах в определённой стране, но при этом в окончательном анализе ему оставалось мало, что сказать в случае Нарвика и Тронхейма как и в случае Мурманска.

Покровский: В документе номер 3, о котором сейчас говорит защитник подсудимого Дёница, действительно речь идёт о северных базах, но ни о каких планах Советского Союза в этом документе речи нет. И вести здесь речь о каких-то планах Советского Союза по-моему является совершенно неправильным, потому что никаких планов Советского Союза связанных с организацией северных баз не было и нет.

Кранцбюлер: Если у представителя Советского Союза есть какие-то сомнения о том, что эти базы рассматривали с полного согласия Советского Союза, тогда я докажу это вызвав свидетеля.

Председатель: Во всяком случае, документ ничего об этом не говорит.

Кранцбюлер: Документ ничего не говорит об этом.

Председатель: Трибунал не думает, что вам следует делать подобные заявления без каких-либо доказательств, и сейчас вы рассматриваете документ который не содержит никаких доказательств о факте.

Кранцбюлер: Я наверное могу прочитать документ номер Дёниц-4?

Председатель: Это Дёниц-3, не так ли?

Кранцбюлер: Я уже перешёл к Дёниц-4. Я прочитал из Дёниц-3. Теперь я прочту из Дёниц-4, записи от 17 апреля 1939:

«Командир подводных лодок получает указания штаба руководства войной на море испытать базу «Север». Штаб руководства войной на море считает крайне желательным испытание базы при помощи U-36 в связи с выходом в море в течение нескольких дней. Снабжение для танкера «Phoenizia147» в Мурманске прибудет с рыболовецким пароходом в Мурманск к 22 ноября».

Мне кажется, что данная запись очень ясно показывает, что это могло состояться только с согласия Советского Союза. Кроме того, я хочу показать, что соображения о базах…

Председатель: Минуточку. Доктор Кранцбюлер, трибунал считает, что вам не следует делать такие наблюдения об этих документах которые на самом деле не поддерживают то, что вы говорите. Например, документ номер 3, не содержит никакой такой интерпретации, потому что он ссылается на атаки которые предлагалось совершать против кораблей идущих из русских портов, в параграфе 2. И равным образом ещё один документ на который вы сослались, Дёниц-4, на странице 5, не содержит никакой интерпретации которую вы ему придаете.

Кранцбюлер: Господин председатель, боюсь, что содержание обеих документов представлено слишком быстро. Для любого кто знаком с такими военными дневниками, многие вещи самоочевидны, которые в противном случае не так просто понять.

Документ Дёниц-3 заявляет в той части которую я прочел о том, что возможности создания базы «Север» существуют. Эти возможности могли быть только политическими возможностями, потому что можно создать базу в зарубежной стране только если страна согласна. Документ Дёниц-4 показывает, что спорная база это Мурманск и что эту базу испытывали кораблем снабжения, рыболовецким пароходом и подводной лодкой. По моему мнению это убедительно показывает…

Председатель: Возражение трибунала заключалось в том, что ваше заявление о том, что Советский Союз согласился, и эти документы не содержат никакого подобного заявления.

Кранцбюлер: Я считаю, что в документе Дёниц-4 это ясно видно. Невозможно…

Покровский: Я самым решительным образом протестую против того, чтобы помимо того, что сказано в документах делались какие-то голословные предположения или утверждения, чтобы документы интерпретировались таким образом, как их пытается интерпретировать с первых же шагов своей защиты доктор Кранцбюлер. Я не принадлежу к числу гадалок и хиромантов, я не могу предполагать какие выводы, гипотетически можно сделать из того или иного документа. Я юрист и привык оперировать документами, так как они выглядят. Привык оперировать содержанием документа, так как оно изложено.

Мне думается, что совершенно правильно трибунал разъяснил защитнику о полной невозможности делать такие выводы, какие он здесь пытался сделать. И я просил бы, чтобы защитник был предпупрежден об обязанности ограничиваться таким толкованием какое только и может быть сделано из документа.

Максвелл-Файф: Ваша честь, я был бы благодарен если бы трибунал обратился к общему порядку процедуры. У нас есть ряд возражений значительному количеству документов доктора Кранцбюлера. Я сгруппировал короткий список, насколько возможно, наших возражений, который я могу сейчас вручить трибуналу и конечно же, доктору Кранцбюлеру. Это вопрос усмотрения трибунала будет ли полезнее посмотреть список до отложения трибунала вечером и может быть принять некие наблюдения доктора Кранцбюлера о них. Затем трибунал сможет вынести решение в отношении отдельных документов до завтрашнего заседания и соответственно сэкономить какое-то время. Я предлагаю это трибуналу на рассмотрение как возможно самую полезную процедуру в таких обстоятельствах.

Председатель: Вы предлагаете, чтобы в какое-то время мы отложились для рассмотрения вашего списка и затем выслушали об этом доктора Кранцбюлера?

Максвелл-Файф: Да.

Председатель: Вы это предлагаете?

Максвелл-Файф: Да, сэр. Я собирался объяснить свой список, предъявить список трибуналу и объяснить его, и затем трибунал мог заслушать доктора Кранцбюлера об этом и отложится в какое угодно подходящее время.

Кранцбюлер: Могу я сказать об этом, господин председатель?

Председатель: Разумеется.

Кранцбюлер: Я не согласен с такой процедурой, господин председатель. В данном трибунале я до сих пор сказал очень мало как защитник, но я считаю, что сейчас мой черед и мне нужно дать разрешение предъявить мои документы в том порядке в каком я планирую и который считаю правильным для моей защиты.

Я прошу трибунал просто представить, что случилось бы если бы, до презентации дела обвинения, я бы сказал о том, что хочу выступить об относимости к делу документов обвинения. Мне кажется, что такое сравнение показывает, что я и не мог бы подумать о такой процедуре. Я постараюсь, перед предъявлением своих документов, объяснить их относимость к делу в большей степени нежели я думал до сих пор. Но я прошу трибунал одобрить, чтобы я представил своё дело сейчас и ограничить обвинение внесением своих предложений, когда я буду предъявлять свои документы по-отдельности.

Максвелл-Файф: Неудобство такого способа, милорд, в том, что мне бы пришлось каждый раз прерывать доктора Кранцбюлера по двум-трем документам и заявлять конкретное возражение отдельному документу, что займет много времени. Я думаю было бы гораздо удобнее если бы я отметил трибуналу свои возражения документам обычным способом с помощью классификации, нежели по-отдельности.

Я полагаюсь на трибунал в распоряжении о том какой метод он будет считать самым удобным. Самое последнее чего я хочу это прерывать презентацию доктора Кранцбюлера, но с другой стороны, метод который предлагает он означает индвидуальные возражения, потому что, конечно, возражение бесполезно если его заявляют после того как доктор Кранцбюлер раскрыл суть документа. Или же, если это и не бесполезно, во всяком случае оно менее весомое.

Председатель: Доктор Кранцбюлер, предположим, что сэр Дэвид Максвелл-Файф сейчас представит свои возражения документам, будь то группами или как угодно он хочет, и вы затем ответите ему по-отдельности по каждому документу, отмечая относимость к делу на ваш взгляд каждого документа, как это вам повредит? Трибунал затем рассмотрит ваши аргументы и распорядится о них, и тогда вы узнаете о том какие документы трибунал исключил, и тогда вы сможете ссылаться на любые другие документы как вам угодно.

Единственное возражение здесь и единственное влияние это предотвращение того, чтобы обвинение вставало и прерывало, надевало наушники, и занимало время отдельным возражением каждому документу которому оно желает возразить. Я не могу понять как это вам как-нибудь помешает.

Кранцбюлер: Господин председатель, я не имею возражения выражению обвинением своих возражений. Я просто желаю избежать того, чтобы отвечать на каждое отдельное возражение. Если бы мне разрешили высказать свои взгляды по каждому отдельному документу, тогда у меня нет никакого возражения высказыванию обвинением своих возражений об отдельных документах.

Председатель: Сэр Дэвид, трибунал хотел бы, чтобы вы высказали свои возражения по данным документам. Затем он позволит доктору Кранцбюлеру начать обсуждение документов, отвечая своей аргументацией о допустимости каждого документа которому вы возражаете, когда придет его очередь.

Максвелл-Файф: Как угодно вашей светлости. Ваша светлость позволит мне сейчас собрать свои бумаги? Боюсь у меня возражения обвинения только на английском языке, но тем в трибунале кто не понимает английский язык могут помочь номера, во всяком случае, перед ними.

Милорд, первая группа документов которую представляет обвинение не имеет доказательственной ценности. Это D-53. Милорд, «D» в данном случае означает документальная книга Дёница 53, страница 99; и D-49, страницы 130 и 131; D-51 и D-69.

Милорд, первый из этих, D-53, письмо из лагеря военнопленных, претендующее на то, что оно подписано 67 командирами подводных лодок, и оно чисто общего характера. Обвинение полагает, что от него нет пользы, ни по форме ни по содержанию.

Милорд, D-49, который на страницах 130-131, снова совершенно общего характера и не содержит никакого указания о моральной или юридической основе для высказанного мнения.

D-51 и D-69 оба газетные сообщения.

Председатель: Минуточку, сэр Дэвид, 130? У меня есть страница 131. Это письменные показания, или их назвали письменными показаниями?

Максвелл-Файф: Да, милорд.

Председатель: «На основе документов архивов флотского суда в…».

О, да, думаю документальная книга частично не в таком порядке.

Максвелл-Файф: Да, милорд, может быть так.

Председатель: Это чьё-то заявление под присягой или другое?

Максвелл-Файф: Да, милорд. 130 сразу же перед этим.

Председатель: Да, я нашел. 131 идет где-то перед 130.

Максвелл-Файф: Так, милорд. Это письменные показания бывшего флотского судьи и ваша светлость увидит, что описание которое обвинение дает об общем характере, как я полагаю, оправдано формулировкой документа, сложно понять основание которое учёный оппонент кажется придаёт своим заявлениям.

Милорд, D-51, страница 134, фрагмент из «Volkischer Beobachter» от марта 1945 и обвинение полагает, что тема не относится к вопросам выдвинутым против подсудимого Дёница. Номер 69 ещё одно газетное сообщение из той же газеты от 14 ноября 1939, приводящее список вооруженных британских и французских вооруженных кораблей. Итак, милорд, вторая группа, которую определяем как документы не относящиеся к делу: D-5, D-9, D-10, D-12, D-13, D-29, D-48, D-60, D-74.

Итак, милорд, первый из них, D-5, предмет Норвегии, стремится с помощью сноски привести сводку о документах которые трибунал рассмотрел в связи с рассмотрением документов по делу Рёдера, в отношении которых трибунал выразил свои сомнения, при том, что допустил их перевод. Трибунал вспомнит, что в отношении документов Дёница считалось удобным иметь их перевод без предварительной аргументации. Итак, милорд, такой же самый аргумент применяется к сноске, речи подсудимого фон Риббентропа, сводке документов которые попали в немецкое распоряжение спустя долгое время после речи подсудимого Риббентропа. Обвинение полагает, что они не относятся к делу.

И документы 9, 10, 12 и 13 касаются спасения союзных выживших в 1939-1941 включительно.

Председатель: О, да.

Максвелл-Файф: