Если поверить его показаниям, он «не слышал» ни о концлагерях, ни о массовых убийствах евреев в Польше, ни об арестах и казнях польской интеллигенции.

Давая показания по поводу осуществления по приказу Франка так называемой «акции А — Б», закончившейся уничтожением многих тысяч польских интеллигентов, свидетель делает циничную попытку возложить всю вину на... польский народ. По его словам, польский народ к маю 1940 г. уже оправился от поражения и начал организовывать движение сопротивления. Поэтому, показывает Бюллер, было решено «обезглавить поднимающееся движение». Франк отдал соответствующее распоряжение полиции.

Это распоряжение показалось слишком далеко идущим даже свидетелю, который был преданным холуем Франка. По словам свидетеля, он пытался возражать против чрезвычайно широких полномочий, данных полиции. Франк, выслушав его, заметил: «Само собой разумеется, аресты и расстрелы должны производиться по уже введенному порядку».

Если послушать Бюллера, то вся жизнь Франка в «генерал-губернаторстве» заключалась в непрерывной борьбе с самыми различными германскими властями, начиная от Гиммлера и кончая начальником его собственной полиции.

Свидетель усердно пытается помочь подсудимому и его защитнику опровергнуть или хотя бы ослабить впечатление от одного из самых страшных изобличающих документов на этом процессе — подлинного дневника Франка. Чудовищные признания Франка в уничтожении миллионов поляков, в истреблении евреев, в приговорах к расстрелу без права помилования и т. д. свидетель пытается объяснить «темпераментом» Франка.

После короткого допроса свидетеля защитником Заукеля Серватиусом к допросу приступает представитель советского обвинения тов. Смирнов, который устанавливает, что с 1941 г. до ликвидации «генерал-губернаторства» свидетель был заместителем Франка и поэтому несет всю ответственность за немецкие преступления на польской территории почти в такой же мере, как и Франк. Обвинитель оглашает выдержку из стенограммы совещания у Франка 25 января 1943 г. На этом совещании Франк говорил: «Я хотел бы подчеркнуть одно — мы не должны жеманничать, когда мы слышим о 17 тысячах расстрелянных. Эти расстрелянные также являются жертвами войны. Давайте вспомним сейчас о том, что все мы, собравшиеся здесь, фигурируем в списке преступников господина Рузвельта. Я имею честь быть номером первым. Мы стали, так сказать, сообщниками в масштабе мировой войны». Обвинитель напоминает свидетелю, что в списке участников этого совещания вслед за фамилией Франка, которая помечена номером первым, стоит фамилия свидетеля.

Обвинитель спрашивает: «Не считаете ли вы, что у Франка было достаточное основание считать именно вас одним из его активнейших соучастников преступлений?».

Свидетель пытается увильнуть от ответа ссылками на «темперамент» Франка. Председатель вмешивается и заявляет свидетелю: «Это — не ответ на вопрос. Вопрос заключается в том, считаете ли вы себя преступным сообщником?» Свидетель: Я не считаю себя преступником.

Обвинитель: Если вы не считаете себя преступником, то не припомните ли вы, кто персонально принимал активное участие во введении в действие одного из самых жестоких приказов Франка в отношении поляков — приказа от 2 октября 1943 г.? Не вы ли, когда даже Франк колебался относительно того, подписать этот приказ или нет, все же уговорили его подписать и ввести в действие это постановление, носящее откровенно террористический характер? Ведь в записках Франка прямо говорится: «После кратких высказываний статс-секретаря Бюллера генерал-губернатор отказывается от своих соображений и подписывает проект приказа». Не вы ли уговорили Франка ускорить подпись этого приказа?

Свидетель: Нет.

Обвинитель: Значит, эта запись является ложной?

Свидетель: Нет.

Обвинитель: Как тогда прикажете понимать вас, если первое — нет и второе — нет?

Свидетель мямлит что-то о полицейских кознях, о технических справках и тому подобное, из чего ясно, что он не может ответить на вопрос обвинителя.

Обвинитель ставит Бюллеру вопрос об обстоятельствах расстрела заложников.

Выясняется, что на совещании 23 октября 1943 г. Бюллер внес предложение оформлять расстрелы заложников решением полицейского суда, назначенного Франком. Свидетель говорил: «Нужно в дальнейшем избегать обозначения расстрелов этих поляков, как заложников, ибо расстрел заложников вооружает заграницу против генерал-губернаторства». Свидетель пытается уверить трибунал, что он будто бы хотел лишь придать «законный характер» необузданной активности полиции, несколько ограничить ее размах. Обвинитель быстро разоблачает эту ложь. Суд, на который ссылается свидетель, состоял из полицейских. Обвинитель оглашает приказ Франка, в котором говорится: «Военно-полевые суды полиции безопасности составляются из одного фюрера СС, принадлежащего к составу начальника управления полиции безопасности и службы безопасности, и двух сотрудников этого учреждения».

Обвинитель устанавливает, что Франк и Бюллер почти немедленно после своего воцарения в «генерал-губернаторстве» ввели систему заложников, обязав полицейские власти расстреливать за каждого пострадавшего немца десять «подозрительных» поляков.

Продолжение допроса Бюллера переносится на вечернее заседание.