Опровергая ложь Франка о том, что он узнал о Майданеке лишь в мае 1944 г., обвинитель оглашает документ — письмо Франка Гитлеру, в котором говорится: «Ведь имеются же концлагеря в Освенциме и Майданеке, где массовое убийство поляков производилось по конвейеру». Это письмо датировано июнем 1943 г.

Разоблачая болтовню подсудимого о его якобы плохих отношениях с полицией, обвинитель оглашает подлинный документ самого Франка, в котором он предоставлял полиции неограниченные полномочия.

Обвинитель: Вы говорили о ваших плохих отношениях с полицией. Почему же именно полиции безопасности вы предоставили неограниченное право расправляться с населением Польши.

Подсудимый: Потому что это был единственно возможный метод для разрешения всех вопросов.

Обвинитель: Вы говорили о праве помилования, предоставленном вам. Обратите внимание на параграф шестой закона, подписанного вами. В нем говорится: «Приговоры военно-полевых судов полиции безопасности подлежат немедленному исполнению». Я напомню вам, что был только один вариант приговора — смерть. Что вы могли изменить, если сразу после приговора осужденный расстреливался или был повешен.

Подсудимый указывает, что это были якобы, «распоряжения общего порядка».

Обвинитель указывает далее, что Франк не ограничивался подобными «общими распоряжениями». По его приказу полиция безопасности провела по всем районам Польши массовые аресты с последующим уничтожением польской интеллигенции. Эта чудовищная операция, известная под именем акция «А — Б», стоила жизни многим тысячам польских интеллигентов-патриотов.

Обвинитель: Вы помните, что представляла собой акция «А — Б»? Вы помните, что эта акция означала казнь многих тысяч польских интеллигентов?

Подсудимый: Она была нужна для осуществления мероприятий по умиротворению страны.

Обвинитель: Мне не совсем понятна ваша формулировка. Как поступали с лицами, которые стали жертвами акции «А — Б»? Что с ними делали?

Подсудимый: Их арестовывали.

Обвинитель: А потом?

Подсудимый: Их сначала помещали куда-нибудь, затем переводили в тюрьму, а затем производилось судебное следствие.

Обвинитель: Иначе говоря, полиция руководила уничтожением этих людей после того, как она же их и арестовывала?

Подсудимый: Да.

На вопрос, почему при проведении этой бесчеловечной акции Франк отказывался от права помилования, подсудимый отвечает, будто он не отказывался от этого права.

Тогда обвинитель оглашает выдержку из протокола совещания Франка с начальниками полиции от 30 мая 1940 года. На совещании Франк говорил: «Всякую попытку вмешательства судебных учреждений в предпринятую полицией операцию «А — Б» надо считать изменой государству, изменой немецким интересам. Эти дела не касаются комиссии по помилованию, состоящей при мне. Операция «А — Б» проводится исключительно начальником СС и полиции Крюгером и его органами».

Обвинитель: Что же, я могу напомнить вам результаты этой акция. Вы сами говорили следующее: «Нам не нужно сажать этих людей в германский концентрационный лагерь, потому что тогда у нас начались бы хлопоты и ненужная переписка с их семьями. Мы ликвидируем их в самой стране и сделаем это в самой простой форме». О чем же тут идет речь: о «мотивах» или о «ликвидации в самой простой форме»?

Подсудимый: Правильно. Да, это — ужасное слово. Но это не было претворено в действительность.

Обвинитель: Как же это не было претворено в действительность, если все эти люди были казнены?

Подсудимый: Да, если они были осуждены, то они были казнены.

В доказательство тесной связи подсудимого Франка с полицейскими бандами, уничтожавшими польское население, обвинитель приводит речь Франка на проводах начальника эсэсовских палачей в Польше некоего Штрекенбахера. Устроив прощальный банкет, Франк превозносил «доблести» Шрекенбахера и подчиненных ему полицейско-эсэсовских отрядов, уверяя, что их дела никогда не будут забыты.

Представитель американского обвинения Додд, приступивший затем к допросу подсудимого, устанавливает, что, вопреки уверениям Франка, подсудимый грабил и присваивал произведения искусства в Польше.

Подсудимый уверяет, что он лишь «коллекционировал» произведения искусства с целью сохранить их. Однако, убегая из Польши, он увез их с собой и надежно спрятал.

Обвинитель разоблачает ложь Франка о том, что он пытался вызволить польских профессоров из немецких тюрем и концлагерей.

В дневнике Фрэнка записано, что он потребовал выдачи этих профессоров для уничтожения их на польской территории.

После допроса Франка защитник Зайдель вызывает свидетеля Бильсингера, долгое время работавшего в полиции безопасности в Кракове. Стараясь обелить своего бывшего начальника — Франка, Бильсингер утверждает, будто полиция безопасности получала приказы непосредственно от главного управления имперской безопасности. Защитник гестапо Меркель задает свидетелю несколько вопросов о деятельности и структуре гестапо. Обвинение отказывается от перекрестного допроса свидетеля Бильсингера.

После перерыва защитник Зайдель вызывает в качестве свидетеля бывшего губернатора Кракова Бургсдорфа. Свидетель пытается изобразить гитлеровскую администрацию в Польше в розовых красках. Как и Франк, свидетель сваливает все на покойника Гиммлера и на отсутствующего Бормана.

Представитель американского обвинения Додд несколькими вопросами разоблачает свидетеля, генерала СС, гитлеровского чиновника, обергруппенфюрера и ближайшего сотрудника палача Гейдриха. Обвинитель спрашивает, знал ли свидетель о существовании концлагерей в Освенциме, Майданеке и других местах. Свидетель заверяет, будто он не имел об этом ни малейшего представления до вызова его в Нюрнберг в качестве свидетеля, где Зайдель сообщил ему об этих лагерях. Подчеркивая бесполезность допроса этого эсэсовца и гестаповца, Додд собирает свои бумаги и уходит.

Продолжение процесса переносится на утро 23 апреля.