Нюрнбергский процесс

Смирнов: Вы. Таким образом, в ваших руках концентрировалось руководство администрацией, нацистской политической жизнью и полицией? Следовательно, вы несете ответственность за административную, полицейскую и политическую жизнь в Генерал-губернаторстве?

Франк: Если вы хотите слышать от меня ответ, то я должен заявить, что протестую против того, что вы говорите, что я руководил полицией.

Смирнов: Мне кажется, что только так можно было понять и указ фюрера, указ Гитлера и другие документы, которые я вам уже огласил.

Франк: Да, конечно, если оставить без внимания то, что было в действительности.

Смирнов: Перейдемте к другой группе вопросов. Скажите, вы узнали о существовании Майданека только в 1944 году?

Франк: Я услышал официально о Майданеке в 1944 году от руководителя прессы Гасснера.

Смирнов: Я попрошу предъявить вам составленный вами же и представленный вашей защитой документ. Это ваш рапорт на имя Гитлера датированный маем 1943 года. Я оглашаю вам одно место из этого рапорта и напоминаю вам, что рапорт датирован маем 1943 года. Начинаю цитату. То есть рапорт датирован 7 июня 1943. Начинаю цитату:

«В качестве доказательства степени недоверия германскому руководству я прилагаю характерную выдержку из донесения главного начальника полиции безопасности и СД в Генерал–губернаторстве…»

Франк: Секунду. Мне показали неправильный отрывок. У меня здесь отрывок на странице 35 немецкого текста, и он по-другому сформулирован.

Смирнов: Вы нашли теперь это место?

Франк: Да, я нашел. Но вы начали с другой фразы. Здесь фраза начинается: «Значительная часть польской интеллигенции…».

Председатель: Какая страница?

Смирнов: Нет, нет, я начинаю…Это 35 страница немецкого текста, последний абзац.

Франк: Он начинается здесь со слов: «Значительная часть…

Смирнов: Хорошо. Я продолжаю цитату:

«В качестве доказательства степени недоверия германскому руководству, я прилагаю» - это ваши слова это несколько выше этой цитаты – «характерную выдержку из донесения главного начальника полиции безопасности и СД в Генерал-губернаторстве за период с 1 по 31 мая 1943, в котором освещаются вопросы…».

Франк: Здесь этого нет. Вы будете любезны показать, где это место. То, что вы сейчас оглашаете, у меня в тексте нет.

Смирнов: Пожалуйста, это выше. Нет, это есть у вас, это есть у вас несколько раньше в вашем тексте. И вот дальше…

Франк: Я думаю, это место было опущено в моём тексте.

Смирнов: Я начинаю сейчас как раз с того места, которое вы видите внизу. Следите за текстом:

«Большая часть польской интеллигенции не поддается, однако, влиянию известий из Катыни и противопоставляет немцам подобные же злодеяния в Освенциме48».

Я упускаю следующую фразу и продолжаю цитирование вашего рапорта:

«В рабочих кругах, поскольку они даже не настроены коммунистически, эти сообщения, хотя и не оспариваются, но одновременно указывается на то, что отношение к полякам ничуть не лучше».

Обратите внимание на следующую фразу:

«Ведь имеются же концентрационные лагери в Освенциме и Майданеке, где массовое убийство поляков производились по конвейеру».

Как примирить с этим место из вашего же рапорта, где вы говорите об Освенциме и о Майданеке и об убийствах, совершающихся там по конвейеру, ваше заявление о том, что вы узнали о Майданеке только в конце 1944 года? Ведь ваш рапорт датирован июнем 1943 года, вы говорите там и об Освенциме, и о Майданеке?

Франк: В связи с Майданеком мы говорили об уничтожении евреев. Об уничтожении евреев в Майданеке я узнал только летом 1944 года. Насколько я помню, до этого времени вопрос о Майданеке поднимался только в связи с вопросом об уничтожении евреев.

Смирнов: Следовательно, вас можно понять следующим образом, я исхожу из предъявленного вам текста, что в мае 1943 года вы знали о массовом убийстве поляков в Майданеке, а в 1944 году узнали о массовом убийстве евреев?

Франк: Прошу прощения? Относительно уничтожения евреев в 1944 году в Майданеке, официальные документы поступали к нам из зарубежной прессы.

Смирнов: А о массовых убийствах поляков вы знали в 1943 году?

Франк: Это содержится в моём меморандуме и я протестую, это факты как я их представил фюреру.

Смирнов: Я прошу сейчас передать вам еще один документ. Вы знаете этот документ, вам он знаком?

Франк: Это распоряжение от 2 октября 1943 г. Я полагаю, что формулировка согласуется с текстом подлинного распоряжения.

Смирнов: Да, это полностью согласно с подлинным текстом. Вам может быть представлен для сверки «Ферорднунгблатт», во всяком случае ваш защитник может следить за тем соответствует это или нет. У меня к вам один вопрос как вы расцениваете этот закон подписанный вами?

Франк: Да, это здесь.

Смирнов: Вы были президентом Имперской академии права. Как с точки зрения элементарных норм права вы можете расценить этот закон, подписанный вами?

Председатель: У него есть номер?

Смирнов: Это СССР–335, господин председатель.

Франк: Это общий статут военно-полевых судов. В нем предусматривается, что каждый процесс должен проводиться одним судьей, что о ходе судебного разбирательства составляется протокол и затем ведется стенограмма заседаний. Кроме того, я имел право на помилование. И поэтому каждый вынесенный приговор представлялся мне.

Смирнов: Я прошу вас сообщить, кто входил в состав этого суда? Может быть вы обратите внимание на параграф 3, пункт 1.

Франк: Полиция безопасности, да.

Смирнов: Вы говорите о вашем враждебном отношении с полицией, почему же именно полиции безопасности вы предоставили право расправы с населением Польши?

Франк: Потому, что это был единственно возможный путь для оказания влияния на вынесение приговоров. Если бы я не издал этого распоряжения, то полиция действовала бы просто сама, по собственной инициативе, а у нас не было бы никаких возможностей для контроля.

Смирнов: Вы говорили о праве помилования, предоставленном вам. Может быть вы обратите внимание на параграф 6 этого закона. Я напоминаю вам его: «Приговоры военно-полевых судов полиции безопасности подлежат немедленному исполнению». Я напоминаю вам, что имелся только один вариант приговора — смерть. Что же вы могли изменить, если сразу после приговора осужденный был расстрелян или повешен?

Франк: Несмотря на это, приговор все же должен был представляться мне на утверждение.

Смирнов: Да, но ведь он подлежал немедленному исполнению?

Франк: Это распоряжение общего порядка, которое я издал в связи с тем, что мне было предоставлено право помилования. Комитет по вопросам помилования работал непрерывно. Мы получали дела...

Смирнов: Да. Если вы заговорили о праве помилования, я задам вам еще один вопрос. Вы помните, что представляла собой «акция АB»?

Франк: Да.

Смирнов: Вы помните, что эта акция обозначала уничтожение тысяч польских интеллигентов?

Франк: Нет.

Смирнов: А что же она представляла в таком случае?

Франк: Она была задумана в рамках общих мероприятий по умиротворению. Моей целью было восстановить порядок, чтобы исключить всякую возможность произвольных действий со стороны полиции. В этом и заключался смысл этой акции.

Смирнов: Мне мало понятна ваша формулировка. Как поступили с лицами, которые были подвергнуты «акции АB», что с ними делали?

Франк: Вначале на этом заседании речь шла только об аресте.

Смирнов: Я спрашиваю вас, что с ними сделали?

Франк: Их арестовывали и помещали в превентивное заключение.

Смирнов: А потом?

Франк: Затем в соответствии с установленным порядком, производилось разбирательство их дела. Во всяком случае, таковы были мои намерения.

Смирнов: Судебное следствие? Или дело предоставлялось исключительно полиции?

Франк: Всем этим руководила полиция.

Смирнов: Иначе говоря, полиция руководила уничтожением этих людей после того, когда они были арестованы?

Франк: Да.

Смирнов: Да. Скажите, пожалуйста, почему при проведении этой бесчеловечной акции вы отказались от применения вами права помилования, предоставленного вам?

Франк: Я применял это право.

Смирнов: Я попрошу предъявить вам ваши высказывания 30 мая 1940. Вы помните это заседание с полицией 30 мая 1940. Вы окончательно инструктировали полицию?

Франк: Нет.

Смирнов: Помните, да? Вот там вы заявили следующее, сейчас вам найдут это место, вы заявили что:

«Всякую попытку вмешательства судебных учреждений в предпринятую с помощью полиции операцию «АB» надо было бы считать изменой государству, немецким интересам».

Вы помните эти слова?

Франк: Я не помню, но вы должны еще раз рассмотреть всю обстановку в течение нескольких недель и обратить внимание на все, что было связано с этим вопросом. Кроме того, вы не должны выхватывать отдельные предложения из общего контекста, а исходить из общего контекста. Общий контекст излагает развитие событий в течение недель, месяцев, так как между этими двумя отрезками времени произошло основание комитета помилования, в то же время я выступил со своим протестом против произвольных мер. В то же время для проведения всех процессов были привлечены судебные органы. По моему мнению, эти события длились много недель, и их нельзя полностью охватить и выразить в одном предложении.

Смирнов: Нет, подсудимый, я говорю о словах, которые, как мне кажется, для юристов не допускают двоякого истолкования. Я вам зачту только две фразы:

«Состоящей при мне комиссии по помилованию эти дела не касаются. Операция «АB» проводится исключительно начальником СС и полиции Крюгером и его органами. Это чисто внутренне необходимая карательная операция, выходящая за рамки нормального процесса».

Значит, вы отказались от права помилования?

Франк: В этом особом случае. Если вы проследите дальнейшее развитие этой «акции АB» в последующие недели, то вы увидите, что она не проводилась в жизнь. Существовало однажды такое намерение, дурное намерение, от которого, я, слава богу, вовремя отказался. Может быть, мой защитник скажет еще кое-что об этом.

Смирнов: Нет, но здесь возникает единственный вопрос — отказались вы от права помилования при проведении «акции АB» или нет?

Франк: Нет.

Смирнов: Как тогда иначе понять ваши слова. Одна фраза: «Состоящей при мне комиссии по помилованию эти дела не касаются». Как иначе толковать эту фразу?

Франк: Это не приказ, это не распоряжение, это также не окончательное урегулирование всего вопроса. Это было просто брошенное в тот момент замечание, которое и обсуждалось затем в последующие дни. Нужно рассматривать окончательную картину того или иного развития событий, а не различные моменты самого процесса развития.

Смирнов: Я понимаю, подсудимый. Я спрашиваю вас о том, это было произнесено на заседании с полицией, вы инструктировали полицию?

Франк: Нет, на этом заседании нет. Я предполагаю, что это имело место в другой связи. Здесь мы обсуждали только эти мероприятия. Я должен был говорить также еще и с государственным секретарём Бюлером.

Смирнов: Хорошо. Обсуждая с полицией «акцию АB», вы заявили полиции, что результаты этой акции не будут касаться комиссии по помилованию, состоящей при вас. Это так?

Франк: Такая фраза имеется в дневнике. Но это не является результатом, а только лишь промежуточной стадией.

Смирнов: Может быть, мне стоит напомнить вам еще одну фразу, чтобы судить о результатах этой акции. Я прошу вам показать это место, или может вы его просто вспомните. Вы говорили следующее:

«Нам не нужно сажать эти элементы в германские концентрационные лагери, потому что тогда у нас начались бы хлопоты и ненужная переписка с их семьями. Мы ликвидируем их в самой стране, сделаем мы это в самой простой форме».

О чем шла речь? О «ликвидации в самой простой форме», не так ли? Правильно?

Франк: Это ужасное слово. Но, слава богу, это в данной форме не было претворено в действительность.

Смирнов: Да, но эти люди были казнены. Как же это не было претворено в действительность? Значит, очевидно, это было претворено в действительность, так как эти люди были уничтожены?

Франк: Да, если они были осуждены, их казнили, если не было применено право помилования.

Смирнов: Причем осуждены без всякого применения права помилования?

Франк: Мне так не кажется.

Смирнов: Я прошу вас… К сожалению этих людей нет, так что очевидно они уничтожены, арестованные при «акции АB». Я напомню вам еще одно место, связанное с «акцией АB». Если вы не были согласны с полицией по поводу различных полицейских акций, то как объяснить устроенное вами торжественное чествование бригадефюрера СС Штреккенбаха, когда он уезжал в Берлин? Не служит ли это признаком, по меньшей мере, приятельских отношений с полицией?

Франк: Видите ли, очень часто в политике говорятся многие вещи, которые не соответствуют действительности. Вам это прекрасно известно, как и остальным.

Смирнов: Я позволю себе, напомнить вам только одно место из вашей речи бригадефюреру Штреккенбаху. Одну фразу. Вы говорили тогда:

«То, что вы, бригадефюрер Штреккенбах, и ваши люди сделали в Генерал-губернаторстве, — не должно быть забыто, и вам совершенно нечего стыдиться».

Не свидетельство ли это о вполне определённом отношении и к Штреккенбаху и к его людям.

Франк: Это и не было забыто.

Смирнов: Я не имею больше вопросов.

Председатель: На этом перекрестный допрос завершен?

Додд: С позволения вашей чести, у меня есть только один-два вопроса.

[Обращаясь к подсудимому]

Во время вашего допроса, я понял, что вы сказали, что вы никогда не брали себе никакие культурные ценности Генерал–губернаторства. Я не предполагаю, что этим вы имеете в виду, что вы не собирали и не регистрировали их, вы собирали и регистрировали их, не так ли?

Франк: Культурные ценности в Генерал–губернаторстве официально собирали и регистрировали. Книга представляли здесь в суде.

Додд: Да. И вы сказали трибуналу, что до того как вы туда попали, коллекцию Дюрера уже захватили – до принятия вами обязанностей.

Франк: Могу я попросить вас понять следующее:

Это были Дюреры, которых вывезли из Львова до создания там гражданской администрации. Господин Мюльман49 поехал во Львов и забрал их из библиотеки. До этого я никогда не был во Львове. Эти картины забрали прямо в ставку фюрера или рейхсмаршалу Герингу, в чем я не уверен.

Додд: Они собирались для Геринга, вот к чему я веду. Это не факт?

Франк: Государственный секретарь Мюльман, когда я спросил его, сказал мне о том, что он прибыл по приказам рейхсмаршала, и что он забрал их по приказам рейхсмаршала.

Додд: И не было других предметов искусства, которые собирал рейхсмаршал, и также подсудимый Розенберг, вы сказали трибуналу, что в то время вы были слишком заняты военными задачами, чтобы быть вовлеченным в такого рода вещь?

Франк: Мне ничего не известно о подобном в Генерал–губернаторстве. Айнзацштаб Розенберга50 не имел никакой компетенции в Генерал–губернаторстве и помимо коллекции композитора Эльснера51 и еврейской библиотеки из Люблина я не имел никакой официальной обязанности требовать возврата Розенбергом каких-либо культурных ценностей.

Додд: Но в вашем владении находились какие-то культурные ценности, когда вас пленили американские силы.

Франк: Да. Они не находились в моём владении. Я сохранял их, но не для себя. Они также не хранились непосредственно у меня, скорее я забрал их вместе с собой из пылающей Силезии. По-другому их было не сохранить. Они были настолько широко известны, что номера 1-10 в списке в книге никто бы не смог приобрести. Вы не можете украсть «Мону Лизу52».

Додд: Что же, я просто хотел это выяснить. Я знал, что вы сказали на допросе, что немного находилось в вашем владении. Я не пытаюсь уличить вас в том, что вы будто хранили их для себя, если это было не так. Однако, я думаю вы пояснили.

Франк: Я хочу сделать замечание в связи с этим, поскольку я придаю этому особенное значение, что эти культурные ценности, о которых идёт речь, можно было сохранить только таким способом. В противном случае они были бы утрачены.

Додд: Очень хорошо. У меня есть ещё один предмет, что я хочу выяснить и я не займу долго времени.

Я понял, что вы также сказали этим утром, что вы некоторое время боролись за освобождение краковских профессоров, которых вскоре после оккупации Польши задержали и отправили в Ораниенбург53. Итак, конечно, вы наверное знакомы с тем, что сами сказали об этом в своём дневнике, не так ли?

Франк: Да, я так сказал этим утром. Совершенно независимо от того, что сказано в моём дневнике, то что я сказал этим утром, правда. Вы никогда не должны забывать, что мне приходилось говорить в кругу смертельных врагов, людей которые докладывали о каждом сказанном мной слове фюреру и Гиммлеру.

Додд: Что же, конечно, вы вспомните, что вы предложили, чтобы их оставили в Польше и ликвидировали или держали там.

Франк: Никогда – даже если вы противопоставили мне данное заявление. Я никогда этого не делал. Напротив, я принял профессоров из Кракова и затем спокойно с ними поговорил. Из всего, что случилось я сожалею об этом больше всего.

Додд: Наверное, вы меня не поняли. Я говорю, о том, что вы написали в своём дневнике об этих профессорах, и был бы рад зачитать вам это и донести до вас, если вас волнует оспаривать это. Вы не отрицаете, что вы сказали о том, что их следовало вернуть для ликвидации в Польше или для лишения свободы в Польше? Вы это не отрицаете?

Франк: Я уже сказал вам, что то, что я говорил, было просто обманом моих врагов, я освободил профессоров. Ничего другого с ними потом не случилось.

Додд: Хорошо.

Вы также говорили о специальных задачах, когда вы давали генералу Крюгеру, высшему чиновнику СС и полиции, нежное прощание?

Франк: Тоже самое относится к этому делу. Сэр позвольте мне сказать, что я признаю без ограничения, то что можно признать, но я также поклялся ничего не добавлять. Никто не может признать что–то больше, чем сделал я вручив эти дневники. Я прошу о том, чтобы вы не просили меня, что–то добавлять к этому.

Додд: Нет, я не прошу вас ничего добавлять, скорее, я пытаюсь выяснить, потому что вы создали довольно сложную ситуацию, вероятно, для себя и для других. Понимаете, если мы не можем поверить тому, что вы написали в вашем дневнике, я не знаю, как вы можете просить нас, верить тому, что вы говорите.

Председатель: Он не подразумевает, что это была запись речи, что он произнёс?

Додд: В его дневнике, да. Она записана в его дневнике.

Председатель: Когда он сказал: «Я сделал это, чтобы обмануть своих врагов»?

Додд: Да.

Председатель: Я предполагаю, что эта конкретная запись, запись какой-то речи которую он произнёс.

Додд: Так. Это записано в его дневнике.

Франк: Могу я кое–что сказать об этом. Было не так, что я поставил себя в трудное положение, скорее изменение хода войны сделало ситуацию сложной для каждого административного чиновника.

Додд: Наконец, вы вспоминаете запись в своём дневнике, в которой вы заявили, что у вас был полуторачасовой разговор с фюрером и что вы…

Франк: Когда было последнее совещание, пожалуйста?

Додд: Что же, эта запись о понедельнике, 17 марта 1941. Это в вашем дневнике.

Франк: Это наверное одно из очень немногих совещаний, что я имел с ним наедине, я не знаю.

Додд: …в которой вы сказали о том, что вы и фюрер пришли к полному согласию и что он одобрил все меры, включая все распоряжения, в особенности также по всей организации страны. Вы на этом настаиваете сегодня?

Франк: Нет, но я могу сказать следующее: одобрение фюрера давалось всегда очень спонтанно, но нужно было прождать долгое время пока его реализуют.

Додд: Это был один из случаев, когда вы жаловались ему, как вы говорили нам этим утром?

Франк: Я постоянно жаловался. Как вам известно, я предлагал отставку по 14 поводам.

Додд: Да, я знаю, но по этому поводу вы заявили много жалоб, и вы получили одобрение фюрера, или он отверг ваши жалобы по поводу 17 марта 1941?

Франк: Фюрер выбрал самый простой путь, сказав: «Урегулируйте это с Гиммлером».

Додд: Что же, на самом деле это не ответ. Вы записали в свой дневник, что вы говорили с ним, и что он одобрил всё, и вы не упоминали в своём дневнике какого–либо разочарования от рассмотрения жалоб. Разумеется, это не была речь, которую вы записали в своё дневнике, кажется это фактическая запись о ваших беседах с фюрером. И мой вопрос прост, вы теперь признаете, что такой была ситуация, или вы скажете, что это была ложная запись?

Франк: Я прошу прощения, я не говорил, что я делал ложные записи. Я никогда это не говорил, и я не собираюсь спорить о словах. Я просто сказал, что вы должны судить о словах согласно всему контексту. Если я подчеркивал в присутствии чиновников, что фюрер принял меня и согласился с моими мерами, этим я поддерживал свой авторитет. Я не мог делать это без согласия фюрера. О чем были мои мысли, из этого не ясно. Я хотел бы подчеркнуть, что я не спорю о словах и не просил это делать.

Додд: Очень хорошо, я не собираюсь на вас дальше давить.

Председатель: Доктор Зейдль, вы желаете провести повторный допрос?

Зейдль: Свидетель, первый вопрос, поставленный вам советским обвинителем был о том, являлись ли вы начальником НСДАП в Генерал–губернаторстве, и вы ответили: «Да». Партия имела какое–нибудь решающее влияние в Генерал–губернаторстве в политической и административной жизни?

Франк: Нет. Партия как организация в этой сфере находилась, конечно, только номинально в моей компетенции, все партийные чиновники назначались Борманом без консультаций со мной. Не было специального распоряжения фюрера о сферах деятельности НСДАП на оккупированных территориях, в которых говорилось, что эти сферы деятельности непосредственно находятся в компетенции рейхсляйтера Бормана.

Зейдль: Ваша деятельность в данной сфере НСДАП на территории Генерал–губернаторства имела какое-либо отношение к делам полиции безопасности?

Франк: Нет, партия была слишком маленькой, чтобы играть какую–либо важную роль, у неё не имелось никакой государственной функции.

Зейдль: Следующий вопрос: советское обвинение показало вам документ СССР–335. Это распоряжение о военно–полевых судах от 1943. Он заявляет в параграфе 6: «Военно–полевые приговоры приводятся в исполнение немедленно». Это правильно если я скажу, что формально никакая правовая апелляция на эти приговоры была невозможной, но что помилование было полностью допустимо?

Франк: Конечно, но, вместе с тем, я должен сказать, что это распоряжение невозможное.

Зейдль: Какие условия в Генерал–губернаторстве повлияли на принятие этого распоряжение от 2 октября 1943? Я думаю в частности о ситуации с безопасностью.

Франк: Оглядываясь назад из более спокойных условий настоящего времени, я не могу думать о каких–либо причинах, которые могли сделать возможным такое требование, но если можно вспомнить события войны, и вселенский пожар, они кажутся мерой отчаяния.

Зейдль: Теперь я вернусь к «акции АB». Это правда, что в 1939 было принято военно–полевое распоряжение предоставляющее значительно большие правовые гарантии чем в 1943?

Франк: Да.

Зейдль: Верно, что людей арестовывали в «акции АB», в силу этих военно–полевых процедур, приговаривали или оправдывали?

Франк: Да.

Зейдль: Это также, правда, что все приговоры этих судов, как вы предусмотрели, должны были передавать компетентной комиссии по помилованию при государственном секретаре Бюлере?

Франк: Да.

Зейдль: Обвинитель от Соединенных Штатов изложил обвинение о том, что в Нойхаусе, где вас арестовали после краха германских вооруженных сил, были найдены различные культурные ценности, не в вашем доме, но в кабинете генерал–губернатора. Это правда, что вы отправили государственного секретаря, доктора Бюлера с письмом к рейхсминистру, доктору Ламмерсу, и что это письмо содержало список этих культурных ценностей?

Франк: Да, не только это, я сразу обратил внимание главы пинакотеки54 в Мюнхене на тот факт, что эти картины находились там и, что их нужно было сразу же обезопасить от бомбардировок. Он также осмотрел картины, и затем их поместили в бомбоубежище. Я рад тому, что так сделал, так как никто не знает, что могло иначе произойти с этими ценными предметами.

Зейдль: И теперь последний вопрос. Обвинение представило документ PS-661. Этот документ также имеет номер экземпляра СССР, который я сейчас не знаю. Это документ, который имеет отношение к деятельности Академии германского права, президентом которой вы являлись. Документ озаглавлен «Правовое формирование немецкой польской политики в расово–политических направлениях»; правовая часть служит в качестве текста для комитета по правам национальностей в Академии германского права. Я представлю вам документ. Пожалуйста, вы расскажите мне, держали ли вы этот документ в руках раньше?

Франк: Откуда он?

Зейдль: Это дополнительная часть, она имеет номер экземпляра USA–300.

Франк: Сказано о ком-нибудь кто подготовил его или что-то подобное?

Зейдль: У документа нет автора, как и не показано по чьему приказу он составлен.

Франк: Я просто могу сказать, что я никогда не видел документа, что я никогда не отдавал приказа подготовить его, поэтому я ничего не могу сказать о нём.

Зейдль: Здесь сказано, что он был найден в министерстве юстиции Касселя. В 1940 в Касселе было министерство юстиции?

Франк: Министерство юстиции в Касселе?

Зейдль: Да.

Франк: Оно не существует с 1866.

Зейдль: У меня больше нет вопросов.

Председатель: Тогда подсудимый может вернуться на своё место.

Зейдль: В таком случае с разрешения трибунала я вызову свидетеля, доктора Бильфингера.

Председатель: Полковник Смирнов.

Смирнов: Я слушаю.

Председатель: Документ который вы представили как СССР-223, который фрагменты из дневника подсудимого Франка, вы приобщили его в качестве доказательства? Видимо какие-то записи из дневника Франка уже приобщили в качестве доказательства, а другие нет. Вы желаете приобщить их в качестве доказательства?

Смирнов: Это документ уже представленный, господин председатель, он идёт под двумя номерами, первый его номер PS-2233, и второй его номер СССР-223, он уже был представлен нами 15 февраля 1946.

Председатель: Понимаю. Отрывки которые есть у вас представили этим документом под номером СССР-223? Понимаете, номер PS не обязательно означает, что документ приобщили в качестве доказательства. Номера PS относятся к документам до их приобщения в качестве доказательства, но СССР-223 означает, что это приобщили в качестве доказательства.

Смирнов: Этот документ уже представлен в качестве доказательства.

Председатель: Полковник Смирнов, трибунал хочет знать желаете ли вы приобщить СССР-223 в качестве доказательства, потому что до тех пор пока его не огласили он не приобщается в качестве доказательства или не оказывается в протоколе.

Смирнов: Мы уже зачитывали этот отрывок 15 февраля 1946 года, господин председатель, и он полностью включён в стенограмму суда.

Председатель: Очень хорошо.

Смирнов: Я могу идти, господин председатель?

Председатель: Да.

[Свидетель Бильфингер занимает место свидетеля]

Председатель: Повторите за мной эту присягу: «Я клянусь господом – всемогущим и всевидящим, что я скажу чистую правду и не утаю и не добавлю ничего.

[Свидетель повторил присягу]

Председатель: Вы можете сесть

Зейдль: Свидетель, с какого времени вы работали в главном управлении безопасности Рейха (РСХА) и в какой должности?

Бильфингер: С конца 1937 по начало 1943, я был регинрунгсратом в РСХА, и позже оберрегинрунгсратом и экспертом в правовых вопросах и правовых вопросах связанных с полицией.

Зейдль: Верно, что по двум случаям и в разное время вы были главой отдела «администрация и право» при командире полиции безопасности и СД в Кракове?

Бильфингер: Да. Осенью 1940 и в 1944 я был главой отдела «администрация и право» при командире полиции безопасности и СД в Кракове.

Зейдль: В чём заключались задачи которые вам приходилось выполнять в Генерал-губернаторстве – в общих чертах.

Бильфингер: В 1940 я имел задачу принять у Генерал-губернаторства ряд ведомств полицейской администрации и работал в связи с этим в подчинении высшего руководителя СС и полиции.

Зейдль: В чём заключалось правовое положение высшего руководителя СС и полиции, и каким оно было в отношении генерал-губернатора? Высший руководитель СС и полиции получал свои инструкции о полиции безопасности и СД от генерал-губернатора? Или же он получал их напрямую от рейхсфюрера СС и главы германской полиции, то есть, Гиммлер?

Бильфингер: Высший руководитель СС и полиции с самого начала получал свои инструкции напрямую от рейхсфюрера СС Гиммлера.

Зейдль: Кроме того, правда, что командир полиции безопасности и СД в Генерал-губернаторстве также получал прямые приказы и инструкции от управления IV, Гестапо, и от управления V, криминальной полиции в РСХА?

Бильфингер: Да, командир полиции безопасности и СД получал много приказов напрямую от разных управлений РСХА, в частности от управлений IV и V.

Зейдль: Учреждение государственного секретариата по безопасности, которое состоялось в 1942, внесло изменения в правовое положение генерал-губернатора в связи с мерами полиции безопасности и СД?

Бильфингер: Назначение государственного секретаря, как таковое не изменило правовое положение генерал-губернатора или государственного секретаря. Новые сферы деятельности просто добавились к государственному секретариату по безопасности.

Зейдль: Вы знаете о распоряжении рейхсфюрера СС и главы германской полиции, Гиммлера в 1939, и в чём заключалось его содержание?

Бильфингер: Я знал о распоряжении, наверное от 1939, касательно назначения высшего руководителя СС и полиции, которое устанавливало, что высший руководитель СС и полиции получает свои инструкции напрямую от Гиммлера.

Зейдль: Учреждение государственного секретариата датировано 7 мая 1942 и основывалось на указе фюрера. Применение данного указа привело к изданию ещё одного указа от 3 июня 1942, который касался передачи официальных дел государственному секретарю по безопасности. Вы знаете о содержании этого указа?

Бильфингер: Суть указа который вы мне назвали мне известна.

Зейдль: Верно, что на основе данного указа всю политическую полицию и криминальную полицию, как и было раньше, снова подчинили государственному секретарю в рамках полиции безопасности?

Бильфингер: Эти два ведомства с самого начала находились в подчинении высшего руководителя СС и полиции и позднее в подчинении государственного секретаря по безопасности. В той мере в какой указ не вносил изменений, это было просто подтверждение.

Зейдль: Вам известно, что в приложении B этого указа есть 26 параграфов в которых все отделы полиции безопасности передавали высшему начальнику СС и полиции в качестве государственного секретаря?

Бильфингер: Да.

Зейдль: Вы знаете о том, что в данном указе, в приложении B также особо отмечались еврейские вопросы?

Бильфингер: Да.

Зейдль: Вы знаете о том, что в параграфе 21 приложения B установлено:

«Особые области полиции безопасности: представление Генерал-губернаторства на совещаниях и встречах, в частности с центральными ведомствами Рейха, которые касаются вышеуказанных особых областей»?

Бильфингер: Я знаю, что постольку поскольку речь идёт о смысле, такая норма в нём содержалась. Был ли так сформулирован параграф 21 или другой параграф я не помню.

Зейдль: Это также правда, что на основе данного указа последние остатки административной полиции вывели из Генерал-губернаторства и передали государственному секретарю по безопасности, который подчинялся напрямую Гиммлеру.

Бильфингер: В этом заключался смысл и задача данного указа. Но, вопреки формулировке этого указа, лишь немногие отделы забрали у администрации, по поводу остальных возникла стычка. Однако, результатом было то, что все отделы полицейской администрации забрали.

Зейдль: Свидетель, администрация Генерал-губернаторства имела какое-нибудь отношение к созданию и управлению концентрационными лагерями?

Бильфингер: Как точно помню, нет.

Зейдль: Вы являлись начальником полиции безопасности и СД в Кракове. Когда вы впервые лично услышали о концентрационных лагерях Майданек, Треблинка и Люблин?

Бильфингер: Могу я вас поправить, я был придан к командиру полиции безопасности.

Зейдль: Да, командиру полиции безопасности.

Бильфингер: Я впервые услышал о Майданеке, когда Люблин и Майданек заняли русские, и из пропаганды я впервые услышал, что означало название Майданек, когда генерал-губернатор Франк приказал о расследовании относительно событий в Майданеке и ответственности за эти события.

Зейдль: По вашим собственным наблюдениям, в общем, какими были отношении между генерал-губернатором и обергруппенфюрером СС Крюгером, и в чём заключались причины таких отношений?

Бильфингер: Отношения между ними были очень плохими с самого начала. Причины заключались отчасти в организационных вопросах и использовании полиции, и отчасти в разнице во мнениях.

Зейдль: Что вы имеете в виду под разницей во мнениях? Вы имеете в виду разные мнения на обращение с польским населением?

Бильфингер: Я всё ещё могу вспомнить один пример, который касался утверждения полицейских военно-полевых приговоров генерал-губернатором Франком. В оппозицию мнению Крюгера он либо не мог утвердить ряд приговоров или значительно их смягчал. В связи с этим я помню разницу во мнениях.

Зейдль: Эти приговоры выносились в связи с так называемой «акцией АВ»?

Бильфингер: Я ничего не знаю об «акции АВ».

Зейдль: Вы позднее прибыли в Генерал-губернаторство, не так ли?

Бильфингер: Я прибыл в Генерал-губернаторство в августе 1940.

Председатель: Кто-нибудь из защитников желает задать какие-нибудь вопросы?

Меркель: Могу я задать несколько вопросов?

Свидетель, обвинение заявляет о том, что государственная полиция являлась кругом лиц объединённых в соответствии с общим планом, и такое членство было добровольным. Поскольку вы имели особо высокую должность в РСХА, я прошу вас коротко сказать мне, что вам известно об этих вопросах?

Бильфингер: Из сотрудников тайной государственной полиции лишь небольшая часть была добровольцами. Бывшие сотрудники, сотрудники бывшего политического управления комиссара полиции, составляли ядро членства тайной государственной полиции. Различные управления полиции были созданы из этих бывших политических отделов центральных управлений полиции, и в то же время взяли практически всех сотрудников бывшей политической полиции. Например в Берлине, это было отдел I-A центрального управления полиции.

Кроме того, административных сотрудников переводили из других административных ведомств в тайную государственную полицию или командировали туда. С течением времени людей из других администраций и ведомств вынуждали переводиться в тайную государственную полицию. Так, например, по приказу фюрера вся пограничная таможенная служба перешла в тайную государственную полицию в 1944. Приблизительно в это же время, была переведена вся разведывательная служба.

В ходе войны много военнослужащих Ваффен-СС которые уже были негодны к действительной военной службе командировали в тайную государственную полицию. Кроме того, много людей которые изначально не имели никакого отношения к полицейской работе призывали как вспомогательных сотрудников тайной государственной полиции.

Меркель: Если я подытожу это сказав, что тайная государственная полиция являлась ведомством Рейха и что германский закон о гражданской службе применялся к её сотрудникам, это правильно?

Бильфингер: Да.

Меркель: Сотрудникам было возможно просто уйти в отставку из тайной государственной полиции?

Бильфингер: Это было чрезвычайно трудно, и фактически невозможно уйти в отставку из тайной государственной полиции. Можно было уйти в отставку только при очень особых обстоятельствах.

Меркель: Здесь говорится о том, что в связи с составом тайной государственной полиции была следующая пропорция: оперативных сотрудников около 20 процентов; административных сотрудников около 20 процентов; технический персонал приблизительно 60 процентов. Эти цифры правильные?

Бильфингер: У меня нет общей информации о личном составе, но для определённых ведомств о которых я знал больше, эти цифры наверное применимы.

Меркель: В чьей компетенции находились концентрационные лагеря в Германии и в оккупированных странах?

Бильфингер: Концентрационные лагеря находились в компетенции главного административно-хозяйственного управления, в подчинении группенфюрера СС Поля55.

Меркель: Тайная государственная полиция имела какое-нибудь отношение к администрации концентрационных лагерей?

Бильфингер: Нет. Может быть в самом начале определённые концентрационные лагеря здесь и там напрямую управлялись тайной государственной полицией короткий период. Наверное так было в отдельных случаях. Но в принципе даже в то время, и позднее без исключения, концентрационными лагерями управляло главное административно-хозяйственное управление.

Меркель: Вы знаете о том, кто вообще отдавал приказы о ликвидациях которые проводились в концентрационных лагерях?

Бильфингер: Нет, я ничего об этом не знаю.

Меркель: Вы можете, что-нибудь сказать об основаниях превентивного заключения? В силу каких правовых норм превентивное заключение было введено после 1933?

Бильфингер: Превентивное заключение основывалось на указе рейхспрезидента о защите народа и государства от февраля 1933, которым отменялся ряд основных прав Веймарской конституции.

Меркель: Позднее было распоряжение министра внутренних дел которое касалось превентивного заключения, в конце 1936 или начале 1937?

Бильфингер: Да, тогда был подготовлен закон о превентивном заключении. Правовая база осталась в силе. Тогда право распоряжаться о превентивном заключении ограничивалось тайной государственной полицией. До этого, ряд других ведомств, правильно или неправильно, распоряжались о превентивном заключении. Чтобы предотвратить это, превентивное заключение ограничилось тайной государственной полицией.

Меркель: Верно, что некоторое время вы находились во Франции. В какой должности вы там были?

Бильфингер: Поздним летом и осенью 1943 я был командиром полиции безопасности во Франции, в Тулузе.

Меркель: Вам, что-нибудь известно о приказе от РСХА, или от командира Зипо для Франции, или от отдельных районных командиров, о том, что плохое обращение или пытки следовало применять к заключённым во время допросов?

Бильфингер: Нет, я не знаю о таких приказах.

Меркель: Тогда как вы объясните плохое обращение и жестокости которая на самом деле случались при допросах, доказательства чего представило обвинение?

Бильфингер: Возможно, что плохое обращение случалось, в ряде случаев это происходило либо несмотря на запрет, или же совершалось сотрудникам других немецких ведомств во Франции которые не относились к полиции безопасности.

Меркель: Вы, находясь на службе во Франции, слышали о каком-либо таком плохом обращении как официально так и по слухам?

Бильфингер: Я никогда не слышал о каком-либо плохом обращении в руках сотрудников германской полиции или германских вооружённых сил. Я слышал только о случаях плохого обращения в группах состоявших из французов которые работали на какие-то германские власти.

Меркель: Во Франции были так называемые тюрьмы Гестапо?

Бильфингер: Нет, полиция безопасности не имела во Франции собственных тюрем. Она передавала своих заключённых в арестные лагеря германских вооружённых сил.

Меркель: Последний вопрос: обвинение представило доказательства большого количества преступлений против человечности и военных преступлений которые совершались при участии полиции безопасности. Можно сказать, что эти преступления были совершенно очевидными и были известны всем сотрудникам тайной государственной полиции или об этих преступлениях знал только узкий круг людей которым приказывали проводить такие меры? Вам, что-нибудь об этом известно?

Бильфингер: Я в начале не совсем понял вопрос. Вы ссылаетесь на Францию или полицию безопасности в целом?

Меркель: Я ссылался на полицию безопасности в целом.

Бильфингер: Не разрешались никакие пытки или плохое обращение, и насколько мне известно ничего такого не случалось, ещё меньше было известно в целом или большому кругу людей. Я ничего об этом не знал.

Меркель: Больше нет вопросов.

Председатель: Мы прервёмся на 10 минут.

[Объявлен перерыв]

Председатель: Обвинение желает провести перекрёстный допрос? Доктор Зейдль вы ничего не желаете спросить по перекрёстному допросу доктора Меркеля?

Зейдль: У меня только один вопрос к свидетелю.

Свидетель, в параграфе 4 указа от 23 июня 1942 есть следующая норма, и я цитирую:

«Руководители СС и полиции в дистриктах напрямую подчиняются губернаторам дистриктов, таким же образом как государственный секретарь по безопасности подчиняется генерал-губернатору».

Таким образом это не говорит о том, что вся полицейская организация подчиняется никому кроме руководителей полиции.

Итак, я спрашиваю вас передавались ли приказы отданные командирами полиции безопасности и СД губернаторам или шли напрямую начальникам полиции безопасности и СД дистриктов?

Бильфингер: Такие приказы всегда шли напрямую от командира начальникам полиции безопасности и СД дистриктов. Командир не мог давать никаких указаний губернаторам.

Зейдль: Если я правильно вас понял, вы подразумеваете, что полиция безопасности и СД имела собственные каналы которые не имели абсолютно никакого отношения к административной структуре Генерал-губернаторства.

Бильфингер: Да.

Зейдль: У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Председатель: Свидетель может удалиться.

Зейдль: С разрешения трибунала, я вызывая в качестве следующего свидетеля бывшего губернатора Кракова, доктора Курта фон Бургсдорфа56.

[Свидетель фон Бургсдорф занял место свидетеля]

Председатель: Вы назовёте своё полное имя?

Бургсдорф: Курт фон Бургсдорф.

Председатель: Вы повторите за мной эту присягу: «Я клянусь господом всемогущим и всевидящим, что я скажу чистую правду и не утаю и не добавлю ничего».

[Свидетель повторил присягу]

Зейдль: Свидетель, Генерал-губернаторство было разделено на пять дистриктов во главе каждого из которых был губернатор, это правильно?

Бургсдорф: Да.

Зейдль: С 1 декабря 1943 до оккупации вашего дистрикта советскими войсками вы были губернатором дистрикта Краков?

Бургсдорф: Да. Пользуясь правильным официальным термином я был…

Руденко: Господин председатель, здесь защитник поставил вопрос об оккупации области советскими войсками, я решительно протестую против такой постановки вопроса, и расцениваю это как враждебный выпад.

Зейдль: Господин председатель, мне сейчас сказали, что возможно в перевод вкралась ошибка. Всё, что я хотел сказать это то, что в ходе 1944 район, губернатором которого был свидетель, был оккупирован советскими войсками в ходе военной акции. Я не знаю чему протестует советский обвинитель, во всяком случае это далеко от моего намерения делать какие-то враждебные заявления.

Председатель: Думаю речь шла о том, что это была не оккупация, а освобождение русской армией.

Зейдль: Конечно, я не хотел сказать больше того, что советские войска выбили из этого района германские войска.

Свидетель, будьте любезны продолжить свой ответ?

Бургсдорф: Мне поручили исполнение обязанностей губернатора – это правильное официальное выражение. Всего несколько месяцев тому назад я был офицером Вермахта, и во время своей деятельности в Кракове я оставался офицером Вермахта.

Зейдль: Свидетель, согласно вашим наблюдениям, в чём в основном заключалось отношение генерал-губернатора к польскому и украинскому народу?

Бургсдорф: Я хочу подчеркнуть, что я могу отвечать только за 1944 год. Тогда отношение генерал-губернатора заключалось в том, что он желал жить в мире с народом.

Зейдль: Верно, что уже в 1942 генерал-губернатор предоставил губернаторам возможность создать административные комитеты, включавшие поляков и украинцев приданные к начальникам дистриктов?

Бургсдорф: Было правительственное распоряжение об этом. Было ли это в 1942 я не знаю.

Зейдль: Лично вы использовались таким разрешением, и вы создавали такие административные комитеты?

Бургсдорф: В дистрикте Краков я создал такой комитет при каждом начальнике района.

Зейдль: Свидетель, согласно вашим наблюдениям какой была продовольственная обстановка в Генерал-губернаторстве и в частности в вашем дистрикте?

Бургсдорф: Она была неудовлетворительной, но я должен добавить, что причина этого заключалась в том, что в дополнение к пайкам, польское население имело обширный чёрный рынок.

Зейдль: Согласно вашим наблюдениям в чём заключалось отношение генерал-губернатора к мобилизации рабочей силы?

Бургсдорф: Он не желал отправки никаких рабочий из Генерал-губернаторства, потому что он был заинтересован в необходимой рабочей силе внутри страны.

Зейдль: Генерал-губернатор преследовал церковь в Генерал-губернаторстве, и каким было основное отношение генерал-губернатора к данному вопросу, согласно вашим наблюдениям?

Бургсдорф: И снова я могу отвечать только за свой дистрикт и за 1944 год. Преследования церкви не было, напротив отношения с церквями всех верований были в моём дистрикте хорошими. В моих поездках я всегда принимал духовенство, и я никогда не слышал ни о каких жалобах.

Зейдль: Вы имели какой-либо личный опыт с генерал-губернатором в отношении данного вопроса?

Бургсдорф: Да. В середине января 1944, я был назначен генерал-губернатором штандартенфюрером дистрикта, что одновременно было партийным руководителем в Генерал-губернаторстве, то есть, я был назначен в партию, отделение дистрикта Краков. Я отметил ему, как я отмечал ранее министру внутренних дел Гиммлеру, что я был убеждённым воцерковлённым христианином. Генерал-губернатор ответил, что его это никак не волновало, и что он не знал о таком пункте партийной программы который запрещал это.

Зейдль: Какими согласно вашим наблюдениям были отношения между генерал-губернатором и администрацией Генерал-губернаторства с одной стороны и полицией безопасности и СД с другой стороны?

Бургсдорф: Несомненно подспудно они были плохими, потому что полиция всегда заканчивала, делая то, что хотела и не заботилась об администрации. По этой причине в дистриктах страны тоже было реальное трение между административными ведомствами и полицией.

Зейдль: Верно, что когда вы приняли должность, или вскоре после этого, генерал-губернатор издал несколько инструкций ссылавшихся на полицию? Я цитирую из дневника подсудимого, доктора Франка, запись от 4 января 1944:

«Затем генерал-губернатор дал некоторые указания доктору фон Бургсдорфу в связи с его новой деятельностью. Его задача принципиально будет заключаться, в информировании себя обо всех решающих факторах в дистрикте. Прежде всего губернатор должен направлять свои усилия, энергично возражая любым посягательствам полиции».

Бургсдорф: Сегодня я уже не помню о том, что беседа от 4 января 1944 могла состоятся. Однако, я помню, что после того как принял должность, в конце ноября 1943, я снова поехал на встречу с генерал-губернатором и сказал ему о том, что я услышал о том, что отношения с полицией было нехорошими и вряд ли терпимыми со стороны администрации. Он ответил, что он делал то, что он мог для того, чтобы, как я могу выразиться, урезонить полицию. На основе этого заявления генерал-губернатора я точно решил остаться в Генерал-губернаторстве. Как известно, я сказал рейхсминистру внутренних дел о том, что я не готов ехать туда.

Зейдль: В должности губернатора, вы имели какие-нибудь полномочия давать команды полиции безопасности и СД в вашем дистрикте?

Бургсдорф: Вообще никак.

Зейдль: Вы, когда-либо видели полицейскую директиву?

Бургсдорф: Никогда. У полиции приказы шли вертикально, то есть, напрямую от высшего руководителя СС и полиции соответственно руководителю СС и полиции – это наверное обычный путь – от начальника полиции безопасности в командиру части полиции безопасности.

Зейдль: В вашем качестве как губернатора вы имели какое-нибудь отношение к управлению концентрационными лагерями?

Бургсдорф: Никогда.

Зейдль: Вы знаете кто управлял концентрационными лагерями?

Бургсдорф: Нет, не по собственному опыту, но я слышал о том, что было некое центральное ведомство в Берлине в подчинении рейхсфюрера СС.

Зейдль: Когда вы впервые услышали о концентрационном лагере Майданек?

Бургсдорф: От вас, приблизительно две недели назад.

Зейдль: Вы хотите под присягой сказать трибуналу…

Бургсдорф: Да.

Зейдль: …что вы, хотя и были губернатором Кракова на оккупированной польской территории, не знали об этом до своего ареста?

Бургсдорф: Да, я твёрдо убеждён в том, что впервые услышал о концентрационном лагере от вас.

Зейдль: Когда вы впервые услышали о концентрационном лагере Треблинка?

Бургсдорф: Также от вас в тот раз.

Зейдль: Свидетель, генерал-губернатору обвинение вменяет издание распоряжения о военно-полевом правосудии в 1943 году. Какой тогда была обстановка с безопасностью в Генерал-губернаторстве?

Бургсдорф: И снова я могу судить только о 1944 году. Так как германские войска возвращались с Востока, становилось хуже и хуже, поэтому в моём дистрикте стало трудно вообще осуществлять всякое управление.

Зейдль: По вашим наблюдениям, какой была обстановка в сельскохозяйственном и промышленных секторах вашего дистрикта, и оправдано заявление о том, что с учётом условий военного времени, администрация Генерал-губернаторства делала всё возможное, чтобы развивать экономику?

Бургсдорф: Экономика в моём дистрикте была в полной силе в 1944 и в промышленности и в сельском хозяйстве. Некоторые производства перевели из Рейха в Генерал-губернаторство, и что касалось сельского хозяйства, администрация импортировала большое количество удобрений и семян и подобного. Разведение лошадей сильно развивалось в моём дистрикте.

Зейдль: Подсудимого Франка обвиняют в том, что он не предпринимал всего, что нужно в отношении здравоохранения и санитарных условий. Что вы можете сказать на этот счёт?

Бургсдорф: Я могу сказать, что в моём дистрикте – снова говоря о 1944 – улучшались больницы и создавались новые. Делалось много, в особенности в борьбе с эпидемиями. Тиф, дизентерия и сыпной тиф сильно снизились в результате вакцинации.

Зейдль: Подсудимого Франка также обвиняют в пренебрежении высшим образованием. Вам, что-нибудь известно об условиях в Генерал-губернаторстве в отношении этого?

Бургсдорф: Когда я прибыл в Генерал-губернаторство там уже не было никакого высшего образования. На основе другого опыта я немедленно предложил о том, чтобы польские университеты снова открыли. Я связался с председетелем главного управления образования, который сказал мне о том, что правительство уже предусматривало такие планы. В каждом из своих ежемесячных докладов я отмечал необходимость в польских университетах, потому что за короткое время, или более правильно за несколько лет, возник бы недостаток инженеров, врачей и ветеринаров.

Зейдль: Итак, последний вопрос. В Генерал-губернаторстве была так называемая сфера деятельности НСДАП, вы были штандартенфюрером дистрикта в Генерал-губернаторстве?

Бургсдорф: Да.

Зейдль: Свидетель, какими согласно вашим наблюдениям, были отношения между генерал-губернатором и главой партийной канцелярии, Борманом?

Бургсдорф: Мне кажется, я могу сказать без преувеличения о том, что они были чрезвычайно плохими. Как штандартенфюрер дистрикта я сочетал эту должность с должностью губернатора дистрикта и свидетельствовал сильную борьбу генерал-губернатора против Бормана. Генерал-губернатор придерживался взгляда, и оправданно, что было неправильно сочетать партийную должность и правительственную должность. Он опасался того, что будет слишком много вмешательства не только полиции, но и партии, и он хотел предотвратить это, Борман же хотел создать преобладание партии над государством в Генерал-губернаторстве. Это привело к самому серьёзному конфликту.

Зейдль: У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Председатель: Кто-нибудь из других защитников желает задать какие-нибудь вопросы?

Людингхаузен: Свидетель, вы одно время были заместителем государственного секретаря в правительстве Протектората Богемии и Моравии57? Когда это было?

Бургсдорф: С конца марта 1939 до середины марта 1942.

Людингхаузен: И кому вы непосредственно подчинялись как заместитель государственного секретаря? Государственному секретарю Франку58 или рейхспротектору?

Бургсдорф: Государственному секретарю Франку.

Людингхаузен: Как вы узнавали о деятельности фон Нейрата как рейхспротектора?

Бургсдорф: Из совещаний с ним и личных бесед.

Людингхаузен: Какую работу вы выполняли как заместитель государственного секретаря?

Бургсдорф: Я был ответственным за саму администрацию.

Людингхаузен: Полиция и различные ведомства СС и полиции подчинялись вам?

Бургсдорф: Нет.

Людингхаузен: Кому они подчинялись?

Бургсдорф: Государственному секретарю Франку.

Людингхаузен: Каким было отношение государственного секретаря Франка к фон Нейрату?

Бургсдорф: Вы имеете в виду официальное?

Людингхаузен: Официальное, да, конечно.

Бургсдорф: Господин фон Нейрат вначале пытался связываться с господином Франком, но чем сильнее становилось положение Франка тем невозможнее это было. Государственный секретарь Франк, позднее министр Франк, имел за спиной всю власть СС и полиции, и наконец самого Гитлера.

Людингхаузен: От кого напрямую получал свои приказы Франк?

Бургсдорф: Насколько мне известно, от Гиммлера, однако, я видел по двум или трём поводам, что он получал прямые приказы от Гитлера.

Людингхаузен: И это случалось по большей части без консультаций с фон Нейратом?

Бургсдорф: Это я не могу сказать, но я так полагаю.

Людингхаузен: Франк мог выполнять свои политические функции самостоятельно в рамках своей сферы деятельности, или он должен был иметь одобрение господина фон Нейрата?

Бургсдорф: Был ли он уполномочен или ему допускалось это делать, я не хочу решать, но во всяком случае он так делал.

Людингхаузен: У господина фон Нейрата и господина Франка было одинаковое мнение о политике в отношении чешского народа?

Бургсдорф: Я не понял ваш вопрос.

Людингхаузен: Господин фон Нейрат соглашался с политикой в отношении чешского народа которой следовал Франк или его начальник, Гиммлер?

Бургсдорф: Нет.

Людингхаузен: Он мог реализовывать свои цели?

Бургсдорф: Он ничего не мог сделать, сталкиваясь с неизбежной властью Гиммлера и Гитлера.

Людингхаузен: В чём заключались отношение и собственная политика господина фон Нейрата?

Бургсдорф: В начале я очень часто говорил об этих вещах с господином фон Нейратом. На основе указа от 15 марта он надеялся и верил в то, что он мог добиться мирного совместного проживания немцев и чехов в Протекторате.

Людингхаузен: Но положение Франка усиливалось, и это становилось труднее и труднее?

Бургсдорф: Да.

Людингхаузен: Вы помните, что в середине ноября 1939 возникли серьёзные студенческие беспорядки в Праге?

Бургсдорф: Да.

Людингхаузен: Вы также помните, что день спустя господин фон Нейрат и Франк вылетили в Берлин?

Бургсдорф: Да.

Людингхаузен: Вы помните, что Франк вернулся из Берлина один в тот же день?

Бургсдорф: Мне кажется я могу вспомнить, что Франк вернулся в тот же самый день, но я не знаю вернулся ли один один.

Людингхаузен: Вы не знаете вернулся ли с ним господин фон Нейрат?

Бургсдорф: Нет.

Людингхаузен: Вы знаете, что-нибудь ещё об инцидентах связанных со студенческими волнениями и какие были последствия?

Бургсдорф: Они привели, насколько я помню, к казне нескольких студентов и закрытию университетов.

Людингхаузен: Вы знаете, были ли университеты закрыты по приказу Гиммлера?

Бургсдорф: Да.

Людингхаузен: Вам, что-нибудь известно об отношении господина фон Нейрата к католической и протестантской церкви?

Бургсдорф: Его отношение всегда было безупречным, и не было никаких сложностей с церквями в то время пока я был в Протекторате.

Людингхаузен: Вам, что-нибудь известно о том, конфисковались ли и вывозились из страны в течение пребывания господина фон Нейрата в должности, с его одобрения, или по его приказам, культурные ценности любого вида, картины, памятники, скульптуры, библиотеки или похожее, принадлежащие либо государству или частным владельцам?

Бургсдорф: Точно, абсолютно точно, что он ничего такого не приказывал. Давал ли он своё согласие каким-то образом, я не знаю, но мне так не кажется. Я помню один инцидент на мальтийской площади, где какое-то ведомство Рейха – я не помню сегодня какое – вывезло культурные ценности. Господин фон Нейрат сразу же сделал всё возможное, чтобы возместить этот ущерб.

Людингхаузен: Вы знаете о том, что таможенный союз между Протекторатом и Германией о котором с самого начала приказали из Берлина не был создан долгое время из-за вмешательства господина фон Нейрата?

Бургсдорф: Да. Я точно знаю об этом. Однако, правды ради, я должен добавить, что государственный секретарь Франк тоже было против таможенного союза, потому что как и господин фон Нейрат считал, что экономике Протектората повредила бы сильная экономика Германии.

Людингхаузен: Пока фон Нейрат был рейхспротектором, были какие-нибудь принудительные депортации рабочих?

Бургсдорф: Я убеждён в том, что этого не происходило. Рабочих вербовали, но совершенно другим способом. Так было дело пока я был в Протекторате.

Людингхаузен: Вам известно зависела ли поездка фон Нейрата в Протекторат или из него от официального одобрения?

Бургсдорф: Делал ли так фон Нейрат я не знаю.

Людингхаузен: Вам, что-нибудь известно о закрытии средних школ?

Бургсдорф: Да.

Людингхаузен: Что вам известно?

Бургсдорф: Я помню, что закрытие средних школ было необходимым следствием закрытия университетов. В Протекторате было много средних школ. Не все из них вообще закрыли. С другой стороны технические училища сильно расширяли и создавали новые. Я не могу вспомнить ничего более точного об этом.

Людингхаузен: Вы, что-нибудь знаете об отношении фон Нейрата к германизации Чехословакии как это намечал Гиммлер?

Бургсдорф: Да, я помню меморандум который фон Нейрат направил Гитлеру об этом деле. Этот меморандум был напрален на то, чтобы сорвать планы Гиммлера о принудительной германизации. Фон Нейрат выразил свой взгляд, который он часто высказывал мне, что в интерсах мира в Протекторате он не выступал за такие попытки германизации.

Людингхаузен: У меня больше нет вопросов.

Председатель: Обвинение желает провести перекрёстный допрос?

Додд: Скажите нам, пожалуйста, когда вы впервые вступили в национал-социалистическую партию?

Бургсдорф: 1 мая 1933.

Додд: И вы получили какую-нибудь должность в аффилированной организации?

Бургсдорф: Я был почётным группенфюрером СА.

Додд: А другие почести?

Бургсдорф: Затем, несколько лет, как и при демократическом режиме, я был юрисконсультом в администрации Саксонии.

Додд: Вы также не были обербаннфюрером ГЮ, Гитлерюгенда?

Бургсдорф: Я сразу же стал обербаннфюрером по случаю визита рейхсюгендфюрера в Прагу. Но это был чисто жест учтивости, который не имел никаких последствий.

Я хотел бы снова сказать, так как вы говорите о партийных ведомствах, что, как я уже сказал, из-за своего поста губернатора Кракова я был штандартенфюрером дистрикта с середины января 1944 до конца, то есть середины января 1945.

Додд: Вы также получили значок от Гитлерюгенда, не так ли?

Бургсдорф: Нет.

Додд: Вы не были некоторое время связаны с Рейнхардом Гейдрихом59, когда находились в Праге?

Бургсдорф: Я находился с Гейдрихом до середины 1942. Затем, как общеизвестно, ввиду преследования Гейдрихом, я покинул Протекторат, и в 55 лет я пошёл в армию.

Додд: Какую должность вы занимали при Гейдрихе?

Бургсдорф: Такую же как при господине фон Нейрате. Я был заместителем государственного секретаря.

Додд: Скажем так: вы сказали нам, что вы никогда не слышали о Майданеке, концентрационном лагере?

Бургсдорф: Да.

Додд: И вы никогда не слышали об Аушвице?

Бургсдорф: Об Аушвице, да.

Додд: Вы слышали о таком учреждении известном как Люблин?

Бургсдорф: О Люблине? Не о концентрационном лагере, а о городе Люблине, конечно.

Додд: Вы знали о концентрационном лагере под названием Люблин?

Бургсдорф: Нет.

Додд: Полагаю, вы знали, о многих других концентрационных лагерях?

Бургсдорф: Только о германских лагерях, да – Дахау и Бухенвальде60.

Додд: На этом всё.

Председатель: У вас есть какие-либо вопросы?

Зейдль: Я меня больше нет вопросов к свидетелю.

Председатель: Кто следующий свидетель?

Зейдль: Следующим свидетелем будет бывшая секретарша генерал-губернатора, госпожа Кравчук. Однако, как я вчера понял, данное заседание закончится в 16 часов 30 минут.

Председатель: Трибунал отложен до утра вторника.

[Обращаясь к подсудимому]

[Свидетель Бильфингер занимает место свидетеля]

[Свидетель повторил присягу]

[Объявлен перерыв]

[Свидетель фон Бургсдорф занял место свидетеля]

[Свидетель повторил присягу]

[Судебное разбирательство отложено до 10 часов 23 апреля 1946]