Нюрнбергский процесс

Председатель: Трибунал прервётся в заслушивании данного дела в 4 часа с целью заслушать дополнительные ходатайства о свидетелях и документах. Однако, Трибунал надеется, что мы до этого способны завершить дело подсудимого Розенберга. Я подразумеваю, завершить дело подсудимого Розенберга, включая только его свидетеля, или любого другого свидетеля.

Руденко: Итак, подсудимый Розенберг, вы мне ответили, что такой беседы с Канарисом не было.

Розенберг: Напротив, я сказал, что такое совещание с адмиралом Канарисом состоялось.

Руденко: Тогда может быть, неточно перевели.

Розенберг: Наверное.

Руденко: Я вас спросил, что во время этой беседы вы просили Канариса в интересах задач контрразведки, выделить людей, которые работая контрразведчиками в то же время смогут выступать как политические работники. Помните мой вопрос?

Розенберг: Да.

Руденко: И именно об этом шла беседа?

Розенберг: Это неправильно.

Руденко: Неверно? Хорошо.

Розенберг: Канарис имел…

Руденко: Не распространяйтесь, я вам покажу документ.

В интересах ускорения допроса, покажу документ и оглашу это место.

Дайте подсудимому документ.

[Обращаясь к трибуналу]

Я имею в виду, господа судьи, документ PS–1039, на второй странице. Подчёркнуто. Я зачитываю вам.

[Обращаясь к подсудимому]

Это речь идет о документе, ваш отчет «О подготовительной работе по вопросам, связанным с территорией Восточной Европы». Я зачитываю:

«С адмиралом Канарисом состоялась беседа, на которой договорились о том, что люди моего аппарата, при имеющихся условиях, ни в коем случае не вступают ни в какие сношения с какими-либо представителями народов Восточной Европы. Я попросил его в интересах задач контрразведки выделить людей, которые, работая контрразведчиками, в то же время смогут выступать как политические работники с тем, чтобы определить их дальнейшее использование. Адмирал Канарис сказал, что, само собой разумеется, он учтет мое желание не признавать никаких политических групп среди эмигрантов и что он намерен действовать в духе моих высказываний».

Розенберг: Это соответствует тому, что я сказал.

Руденко: Прежде всего ответьте…

Председатель: Генерал, я думаю, вы немного торопитесь.

Руденко: Понятно. Хорошо, господин председатель.

[Обращаясь к подсудимому]

Я вас спрашиваю, вы подтверждаете эту цитату?

Розенберг: Да, в немецкой формулировке, но не в русском переводе. Я тоже понимаю русский язык и поэтому могу определить, что перевод не совсем правильный;

Руденко: В чём же?

Розенберг: Так, здесь говорится о том, что я в существующих конфиденциальных условиях, естественно не мог вести переговоры с другими странами для результативного сотрудничества в гражданском управлении. Это первый пункт. И пункт два заключается в том, что поскольку адмирал Канарис должен был иметь отношение к различным группам украинцев, русских и других народов, я попросил его – помимо контрразведки, то есть – не шпионить для меня или просить меня выполнять шпионскую работу, но что он должен указать мне на людей других национальностей, которых можно позже использовать – в данных условиях – в гражданской администрации. В этом заключался смысл: и кроме того, в конце совершенно правильно, что он сам согласился не проводить какую–либо политическую работу.

Руденко: Короче, подсудимый Розенберг, это не имеет никакого расхождения с русским текстом. То что вы изложили сейчас, точно так и звучит в русском тексте.

Розенберг: Согласно немецкому языку, переведенному на русский язык так и должно быть. Я могу признать только немецкий текст, а не русский перевод, который не согласуется с таким значением. Вы интерпретируете этот текст, как будто я пытался вести шпионскую работу. Я попросил адмирала Канариса, поскольку я не мог вести политические переговоры с представителями восточных народов, просто сказать мне из своих личных сведений, помимо его официальной должности, какие люди из восточных регионов, в определенных обстоятельствах могут позже работать на меня в гражданской администрации. Таково значение. Однако, перевод, следовательно, не совсем правильный.

Руденко: Очень хорошо, но вы немецкий текст подтверждаете?

Розенберг: Да.

Руденко: Значит, вы были связаны с контрразведкой, иначе говоря?

Розенберг: Нет, я лишь принял адмирала Канариса и сказал ему, чтобы он по своему долгу службы по возможности не занимался политическими переговорами и планами, так как это теперь должен делать я.

Руденко: Хорошо, хорошо. Вы слышали предупреждение председательствующего о том, чтобы короче этот допрос вести. И я прошу вас отвечать кратко на мои вопросы.

Розенберг: Я буду отвечать более кратко, если вопросы, поставленные мне будут фактическими.

Руденко: Следующий вопрос. Я задам вам несколько вопросов о целях войны против Советского Союза. Признаете ли вы, что, подготовив и совершив нападение на Советский Союз, нацистская Германия преследовала цели экономического разграбления богатств Советского Союза, истребления советских людей, порабощения народов Советского Союза и расчленения Советского Союза. Ответьте кратко, признаете или нет?

Розенберг: Здесь опять поставлено пять вопросов и если…

Руденко: Я спрашиваю вас, ответьте кратко — признаете вы цели этого нападения которые я изложил, или нет? Потом вы сумеете дать объяснения.

Председатель: Вы можете ответить на этот вопрос словами «да» или «нет».

Розенберг: На все четыре вопроса я должен ответить — нет.

Руденко: Нет? Хорошо. Обратимся к некоторым документам в связи с этим. Я имею в виду документ PS-2718, это стенограмма утреннего заседания 10 декабря 1945. Это ваш меморандум от 2 мая 1941. В этом документе говорится.

[Подсудимому передали документ]

Руденко: Следите. В этом документе говориться:

«1.Война может продолжаться в случае, если все вооруженные силы на третьем году войны будут снабжаться продовольствием из России».

Председатель: Это начало документа?

Руденко: Да. У нас есть английский текст.

Председатель: Моя копия начинается:

«Как уже объявлено по телефону, я направил ответное письмо Гитлера дуче в присутствии Чиано403 в 9 часов…».

Руденко: Я не слышу перевода. Нет перевода.

Председатель: Какой номер у документа?

Руденко: PS-2718.

Председатель: У меня неправильный документ.

Руденко: Я читаю, подсудимый:

«1.Война может продолжаться в случае, если все вооруженные силы на третьем году войны будут снабжаться продовольствием из России.

2.Нет никакого сомнения в том, что в результате многомиллионное население погибнет голодной смертью, если мы возьмем от страны то, что нам необходимо». Я вас спрашиваю — вы это писали?

Розенберг: Я этого не писал и не участвовал в этом совещании. Я также не могу установить, знал ли вообще кто-либо из моих сотрудников об этом совещании. Здесь написано: «Секретный документ для начальников высших штабов. Два экземпляра: 1-й экземпляр — в актах (I a), 2-й экземпляр — генералу Лимберту». Таким образом, об этом знали только два человека в вооруженных силах.

Руденко: Не распространяйтесь, подсудимый. Вы не знаете об этом?

Розенберг: Здесь два раза зачитывали этот документ.

Руденко: Следующий. Хорошо, перейдем дальше. В инструкции…

Председатель: Вопрос был, знали ли вы об этом документе?

Розенберг: Нет.

Руденко: Следующий документ, определяющий цели войны. В инструкции рейхскомиссару Прибалтики и Белоруссии вы указывали следующим. Документ я имею в виду PS-1029, там отмечено место, которое я буду цитировать.

«Целью имперского уполномоченного для Эстонии, Латвии, Литвы и Белоруссии должно являться создание германского протектората с тем, чтобы впоследствии превратить эти области в составную часть великой германской империи путем германизации подходящих в расовом отношении элементов, колонизации представителями германской расы и уничтожения нежелательных элементов».

Вы припоминаете эту инструкцию? Ответьте сначала.

Розенберг: Да, этот документ мне знаком. Я уже вчера говорил, что вначале в моем бюро разрабатывались разного рода проекты, которых я не одобрял. Мной вносились поправки.

Руденко: Я вас спросил совершенно ясно — вам знакома эта инструкция?

Розенберг: Но, я опять услышал неправильный перевод. Ничего не упоминалось о «разрушении», но о «присоединении», и русский перевод снова сказал «разрушении». Если таким образом переводить, это кажется по–русски одобрением разрушении, и такой неправильный перевод который здесь делают, я могу понимать, только потому что я говорю по–русски.

Председатель: Подсудимый, вас прекрасно слышно без крика.

Розенберг: Прошу прощения.

Руденко: Итак, вы только вносите исправление в неточность перевода. В остальном — германизация, колонизация, это правильно по-немецки звучит? Отвечайте: правильно или неправильно?

Розенберг: Это тоже не совсем правильно переведено. Здесь оказано: «колонизация германских народов», а вы переводите «германизация и колонизация». Это — два существительных, которые придают соответственно другой смысл. Я должен сказать, что это проект одного из моих сотрудников; проект этот вообще не вышел в свет, и он ни в какой степени не является инструкцией.

Руденко: Я вас не спрашиваю, вышел ли он в свет. Я спрашиваю, был такой проект? Вы это не отрицаете?

Розенберг: Я не отрицаю, что такой проект был составлен в моем ведомстве.

Руденко: Очень хорошо. Перейдем дальше. В инструкции (это все касается целей войны) для всех рейхскомиссаров оккупированных восточных областей от 8 мая 1941. (это документ PS-1030), здесь небольшая цитата, говорится. Итак, я цитирую, на странице 4, там отмечено место, в этой инструкции, вы указывали: «Эта грядущая борьба явится борьбой за снабжение Германии и всей Европы сырьем и продовольствием». Вы это подтверждаете?

Розенберг: Да.

Руденко: Подтверждаете?

Розенберг: Да, конечно. Этот документ был составлен в качестве проекта в моем ведомстве. Это верно, я этого не оспариваю.

Руденко: Не распространяйтесь. Еще раз я напоминаю: отвечайте кратко на мои вопросы. Вы подтверждаете, этот пункт, вы ответили: «Подтверждаете». Я не имею к вам по этому…

Розенберг: Документ, да.

Руденко: Ясно. Это ваши высказывания до нападения на Советский Союз. Теперь я напомню вам, не предъявляя документа, ибо этот документ уже неоднократно предъявлялся суду и в суде здесь, я имею в виду совещание у Гитлера 16 июля 1941.

[Обращаясь к трибуналу]

Я имею в виду, господин председатель, документ L-221.

[Обращаясь к подсудимому]

На этом совещании вы присутствовали?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Там Гитлер говорил тогда, что «вся Прибалтика должна стать областью империи, точно так же, должен стать областью империи Крым с прилегающими районами; волжские районы должны стать областью империи точно так же, как Бакинская область». Вы припоминаете эти высказывания Гитлера?

Розенберг: Я впервые увидел этот документ, подразумевающий наблюдения Бормана здесь. Фюрер говорил тогда очень долго и пылко. Я не делал себе точных заметок, но он действительно говорил о Крыме и о том, что ввиду необычайной силы Советского Союза там не должно быть потом ни одного вооруженного лица...

Руденко: Я вас не спрашиваю почему, я спрашиваю, говорил он это?

Председатель: Генерал Руденко, вы слишком торопитесь. Вы должны ждать, пока человек закончит.

Руденко: Он очень говорит пространно, господин председатель.

[Обращаясь к подсудимому]

Хорошо о Крыме, вы признаёте. Вы согласны были с установками Гитлера по вопросу захвата этих территорий?

Розенберг: Из документа, а также из моей речи следует, как я представлял себе право восточных народов на самоопределение в рамках новой государственной структуры и, как это видно здесь, я полемизировал с фюрером. Это здесь видно. Как я спорил.

Руденко: Я не спрашиваю вас. Я вас сейчас спрашиваю о том: вы были согласны с предложениями Гитлера или возражали против них?

Розенберг: Да, я возражал, и это указано даже в протоколе.

Председатель: Трибунал не интересует вопрос, может ли это быть доказано. Вопрос заключается в том, согласны ли вы с этим. Мне кажется, на это вы можете ответить. Скажите, были вы согласны с этим или нет?

Розенберг: Со многими пунктами я согласился, а с некоторыми — нет. Но всего там было, по меньшей мере, 10 - 15 пунктов.

Председатель: Что же, это ответ.

Руденко: Хорошо, к этому вопросу мы еще вернемся через несколько минут. Я сейчас обращаюсь к вашим директивам, которые вы издавали в качестве министра оккупированных восточных областей. Они уже были представлены трибуналу под номером PS-1056 и EC-347. Прежде всего, я имею такой один вопрос к вам: что это за «коричневая папка»?

Розенберг: «Коричневая папка» была составлена административным управлением министерства по делам Востока в соответствии с пожеланиями экономистов, политического управления, управления личного состава, управления технического снабжения; она была составлена для чиновников в балтийских странах и на Украине, то есть это являлась первой попыткой сведения воедино всех вопросов.

Руденко: Хорошо. Это, своего рода, — «зеленая папка». Такая же папка планировавшая ограбление и эксплуатацию. Понятно.

Обратимся к вашим директивам (документ ЕС-347). Сейчас вам дадут этот документ. Обратите внимание, там подчеркнуто место на странице 39, кажется, документа. Я вам зачитываю этот абзац:

«Первой задачей гражданского управления в оккупированных восточных областях является проведение интересов империи».

Несколько пропускаю:

«Положения Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны, которыми предусматривается управление страной, оккупированной иностранной военной державой, не имеют действия, так как СССР надо считать уничтоженным».

И дальше:

«Поэтому допустимы также все мероприятия, которые германской администрации кажутся необходимыми и удобными для проведения этой обширной задачи».

Вы согласны, что это выдает ваши тайные замыслы, хотя вы несколько и поторопились объявить Советский Союз уничтоженным?

Розенберг: Я в русском переводе снова услышал слово «ограбление», Слово «ограбление» в немецком тексте не встречалось. Если немецкий текст переводить таким образом, слово «ограбление» появится повсюду, хотя в немецком…

Руденко: Я вас перебиваю. В тексте русском, который я огласил, нет слова «разграбление», поэтому вы уже здесь измышляете или неточно дошло до вас.

Розенберг: Можно мне сказать несколько слов?

Руденко: Я вас спрашиваю, это вы писали?

Розенберг: Хотя я этого не писал, но это появилось в циркуляре министерства по делам Востока, и я несу служебную ответственность за «коричневую папку». Но я хочу сказать несколько слов относительно этого – объяснение о статусе международного права на Востоке я получил из ставки фюрера. Оно заявляло, что в соответствии с отношением Советского Союза к определенным конвенциям, что касалось например Гаагской конвенции, она не применялась к Советскому Союзу. Кроме того, так как документ содержит много страниц, я не способен прочитать его целиком сейчас; но на второй странице я уже обнаружил параграф, который совершенно очевидно показывает, каким линиям формулировок следовали. Он заявляет следующее…

Руденко: Подсудимый Розенберг, одну минуточку.

Розенберг: Но мне должно быть позволено, прочитать документ.

Председатель: Мы должны проводить этот перекрестный допрос упорядоченно. Итак, в чем вопрос?

[Обращаясь к генералу Руденко]

В чем ваш вопрос?

Руденко: Я поставил ему вопрос, в отношении признаёт ли он, что он знал о задачах поставленных в части управления в оккупированных областях, как они изложены в цитате, мною оглашённой. Он ответил, что знал. Я исчерпал в этой области свой вопрос. Этот документ имеется у защиты, и она может воспользоваться своим правом, чтобы возвратиться к другим местам неоглашённым этого документа, это очень большой документ и если бы я пытался цитировать весь его, это бы отняло очень много времени у трибунала.

Председатель:

[Подсудимому]

Вы ответили на вопрос. Я понял в чём заключался вопрос, и что вам сказали, что Гаагская конвенция не применялась к России.

Розенберг: Да. Могу я процитировать один абзац на странице 40, предпоследний абзац:

«Самая важная предпосылка для этого» - то есть, для развития Востока – «обращение со страной и с населением в соответствующей манере. Война против Советского Союза – при всей необходимости относительно обеспечения продовольствием – политическая кампания по созданию длительного порядка в качестве её цели. Поэтому, завоеванная территория, не рассматривается как объект эксплуатации, даже если немецкая продовольственная и военная экономика должны снабжаться в крупной степени от значительных районов».

И мне кажется, я могу сказать о том, что факт о том, что потребности жителей принимали во внимание нельзя выразить более чётко.

Руденко: Хорошо. Как вы обращались с населением, я вам ещё поставлю несколько вопросов, хотя мы уже слышали очень много за пять месяцев об этом обращении, и вы слышали тоже. Перейдем дальше.

Я вас спрашивал в отношении Крыма. Вы сказали, что, да, Гитлер предлагал присоединить Крым к Германии. Припомните ли вы, что вы не только разделяли эти планы, но даже придумали новые названия городов: Симферополь вы решили переименовать в Готенбург, а Севастополь — в Теодорихсхафен. Припоминаете это?

Розенберг: Да, это правильно. Фюрер сказал, чтобы я обдумал переименование этих городов. Мы говорили о переименовании еще многих других городов.

Руденко: Да, да.

Тома: Господин председатель, я ожидаю завершить всё своё представление доказательств в отношении Розенберга к 4 часам. Я не знаю, как я смогу так сделать.

Председатель: Доктор Тома, трибунал не устанавливал этого как условия. Я не делал об этом никакого распоряжения. Я лишь сказал, что трибунал надеется, и «надежда» была адресована больше обвинению, чем защите.

Тома: Господин председатель, если я могу позволить себе также сказать, советский обвинитель снова представил документы, которые я уже приобщал вчера, и о которых подсудимый уже давал ответы. Я ссылаюсь на документы PS-1029 и PS-1030. Подсудимый уже сам сказал…

Председатель: Доктор Тома, вы тратите время суда всем этим прерыванием.

Руденко: Итак, о Крыме вы признаете, переименование Симферополя и Севастополя.

Следующий вопрос. Вы также занимались преобразованием Кавказа и имели в своем ведении специальный штаб «К». Я прошу ответить «да» или «нет»?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Дальше. Вы даже подобрали в качестве грузинского престолонаследника проходимца из эмигрантов князя Багратион-Мухранского404. Это правильно, ответьте кратко?

Розенберг: Да, это верно. Мы говорили о нем – но мы отвергли такую кандидатуру.

Руденко: Ах, отклонили. Очень хорошо.

О преобразовании Кавказа, вы 27 июля 1942 года, составили специальный доклад. Это правда?

Розенберг: Возможно, что был подготовлен такой доклад. Да, да, конечно, это довольно длинный доклад, Его здесь предъявляли.

Руденко: Понятно. Я вам предъявлю этот доклад, для того, чтобы обратить ваше внимание на одну небольшую цитату.

[Обращаясь к председателю]

Я имею в виду, господин председатель, документ, представленный уже суду под номером СССР-58.

[Обращаясь к подсудимому]

Подсудимый Розенберг, обратите внимание на страницу 7. Там отмечено. Там говорится:

«Германская империя должна взять в свои руки всю нефть. Относительно нашего участия в использовании других богатств можно будет договориться впоследствии».

Вы нашли это место? Вы подтверждаете, что это принадлежит вам, подобное изречение?

Розенберг: Этот документ является меморандумом моего ведомства, и я подтверждаю, что он правилен.

Руденко: Верно. Хорошо.

Розенберг: Могу я сделать замечание в дополнение? Здесь мы не говорим о подавлении народа, но о гарантиях автономии и любого возможного смягчения для этих народов. Только я не мог сразу определить это в документе на 14 страницах, если я прочитал одно предложение.

Руденко: Подсудимый Розенберг, я вас спросил сейчас, в отношении задач германской империи, в части нефти. Обратите внимание на страницу 14 этого же доклада. Это в конце. Вы так определяете задачи:

«Проблема Востока состоит в том, чтобы перевести балтийские народы на почву немецкой культуры и подготовить широко задуманные военные границы Германии. Задача Украины состоит в том, чтобы обеспечить продуктами питания Германию и Европу, а континент — сырьем. Задача Кавказа, прежде всего является политической задачей и означает расширение континентальной Европы, руководимой Германией, от Кавказского перешейка на Ближний Восток».

Вы прочли это место?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Вы не отрицаете, что это действительно таковы были планы?

Розенберг: Я подтверждаю, что это верно, и что по нашей надежде о том, что мощь восточно-континентальной Европы, когда–нибудь, будет включена в общую экономическую систему и экономическую поддержку остального континента, как было до 1914; для такого времени Украина была важной страной для экспорта сырья и продовольствия.

Руденко: Так, ваши планы насчёт Украины известны. Я в связи с этим последний вопрос по разделу агрессии, ставлю следующий. После этих документов, которые вы не отрицаете, признаете ли вы агрессивный, грабительский характер войны Германии против Советского Союза и свою личную ответственность за подготовку и осуществление агрессии? Ответьте кратко: признаете или нет.

Розенберг: Нет.

Руденко: Нет?

Розенберг: Нет, потому что я не считаю эту войну агрессией с нашей стороны, но наоборот.

Руденко: Понятно, ясно. Хорошо, не будем распространяться.

Я имею несколько еще вопросов к вам в области администрации в оккупированных областях и германской политики в этих областях. Кто являлся высшим лицом немецкой гражданской администрации в имперских комиссариатах?

Розенберг: Административную и законодательную власть осуществлял министр оккупированных восточных территорий, а функции местного правительства осуществлял рейхскомиссар.

Председатель: Генерал Руденко, трибунал уже слышал всё об администрации - бывшей администрации – и личном составе администраций.

Руденко: У меня здесь немного вопросов, господин председатель, два три вопроса из этой области.

[Обращаясь к подсудимому]

Мог ли генеральный комиссар имперский своей властью издавать распоряжения об аресте и расстреле заложников?

Розенберг: В данный момент я не помню, имел ли он по закону такое право или это относилось к компетенции полиции. Я не могу определенно ответить на этот вопрос, так как не помню, существовал ли такой декрет, но это возможно. Я не знаю.

Руденко: Возможно? Хорошо. Я должен вам напомнить, я не намерен предъявлять документа, что это было в вашей директиве предусмотрено это право комиссара расстреливать властью своей заложников. Перейдем дальше.

Здесь очень много уже говорилось, и вы объясняли по поводу германской политики в оккупированных областях.

Я несколько вопросов вам поставлю только и прежде всего в отношении Украины. Вы здесь изображали положение так, что во всем был повинен Кох. Вы же протестовали и были «благодетелем» украинского народа.

Розенберг: Нет, это неправильно. Я никогда не говорил, что я — благодетель.

Руденко: В вашем документе, который представлен вашим защитником, поэтому я не буду вам представлять его, под номером RO-19, Рикке писал: «В письме к имперским руководителям прессы в ноябре 1942 года Кох заявил, что:

«Украина является для нас лишь объектом эксплуатации, что она должна оплатить войну, и что население должно быть в известной степени как второсортный народ использовано при решении военных задач, даже если его надо ловить с помощью лассо».

Это — политика Коха на Украине. Документы, представленные вашим защитником. Я сейчас вам поставлю вопрос: вы писали Коху 14 декабря?

Розенберг: Можно мне ответить на вопрос? У меня нет сейчас текста этого документа. Я знаю только, что это письмо Рикке ко мне с большой жалобой, которые были у многих других, и, что он попросил меня...

Руденко: Правильно. Кох?

Розенберг: Да – жалоба, и что он использовал скорее резкий язык, и что мы оба стремились достичь упорядоченных методов работы там.

Председатель: Трибунал сегодня полностью прошёл вопрос о Кохе как и об Украине, и прохождение этого снова не поможет трибуналу.

Руденко: Да. Хорошо, господин председатель.

[Обращаясь к подсудимому]

Вы здесь неоднократно заявили трибуналу вчера в своих объяснениях в отношении зверств, истребления советского населения, что вы об этом не были осведомлены, что это были полицейские меры. Так я вас понял?

Розенберг: Нет, это не совсем правда. Я, как уже было сказано, получал донесения о многочисленных столкновениях с партизанами и бандами и о некоторых расстрелах, а также о том, что партизаны и банды нападали на немецких руководителей сельского хозяйства, немецких полицейских и чиновников и мирных советских фермеров и тысячами их убивали.

Руденко: Хорошо. Нам известно, что вы тех, которые боролись с врагами своей родины, партизан именуете бандитами, нам это известно, я не думаю с вами спорить. Я вас спрашиваю об истреблениях мирного населения — стариков, женщин, детей. Вы знали?

Розенберг: Мы стремились к тому, чтобы в этой борьбе крестьяне и прочие мирные жители были в безопасности. Когда мы узнавали о слишком строгих мерах полиции, мы решительно требовали, чтобы, несмотря на всю тяжесть борьбы, эти соображения учитывались. Полиция отвечала нам, что, сидя за письменным столом, очень легко этого требовать, но когда в Белоруссии партизаны убивают и сжигают 500 белорусских бургомистров вместе, с их семьями в их собственных домах и нам стреляли в спину, тогда должны были последовать ужасные конфликты.

Руденко: Я вам напомню, что в вашей директиве оккупированным областям по вопросу организации администрации, по вопросу первоочередных задачах администрации. Вы лично запланировали первой задачей полицейские меры. Я вас спрашиваю, не станете отрицать?

Розенберг: Если это документ номер 1056, то я там поставил семь первоочередных задач. Я не помню, какая из них первая. Я прошу представить мне этот документ.

Руденко: Хорошо. Я прошу показать ему только один пункт «а». На первом месте поставлена задача «Полицейские меры».

Председатель: Документ ему уже предъявляли?

Руденко: Совершенно правильно.

Председатель: Зачем предъявлять его снова?

Руденко: Он требует. Я устанавливаю только одно, господин председатель, что подсудимый пытался доказывать о своей неосведомлённости, что это де мол были меры полицейского порядка. Я устанавливаю, что именно он первоочередной задачей поставил проведение этих полицейских мер. Я к этому вопросу не возвращаюсь.

Розенберг: Совершенно очевидно, что в оккупированной области в ходе такой войны полиция должна проводить полицейские меры. И третий пункт это «снабжение населения продовольствием во избежание голода». Я повторяю: «Снабжение населения с целью избежать голода».

Руденко: Хорошо, хорошо. Это мы слышали вчера довольно пространно. Я имею несколько последних к вам вопросов. Прежде всего, я должен вас спросить об истории с Цуманом. Это уже здесь предъявлен документ, но я считаю необходимым как представитель Советского Союза поставить вам эти вопросы о расстреле советских граждан, только потому, что потребовалось место для охоты? Вы вспомните этот документ.

Розенберг: Да, я вчера уже дал исчерпывающие разъяснения по этому вопросу.

Председатель: Генерал Руденко, ранее это уже проходили в трибунале. Почему трибунал должен тратить время, проходя снова и снова одни и те же вопросы? Мы говорили, что мы не будем позволять кумулятивные вещи.

Руденко: Этот вопрос, некоторые детали этого вопроса очень важные, подсудимый не объяснил. И я желал бы поставить этот вопрос.

Председатель: Хорошо, трибунал прервется для рассмотрения вопроса.

[Объявлен перерыв]

Председатель: Прежде всего, судебное разбирательство завтра будет закрыто в половине четвёртого.

Итак, что касается данного вопроса, трибунал думает, что вопрос существенно исследован; но, если есть отдельное положение, которое не разбирали ранее, в этой связи может быть задан вопрос.

Руденко: Хорошо, господин председатель.

[Обращаясь к подсудимому]

Подсудимый Розенберг, вы 2 апреля 1943 года, адресовали письмо Гиммлеру об этом случае, о расстреле сотен советских граждан в районе Цуман, так как это место требовалось для охоты. Такое письмо вы адресовали Гиммлеру. Вы до июня месяца 1943 года интересовались, какие же наступили последствия этого письма?

Розенберг: Я, прежде всего, сообщил главе германской полиции и должен был подождать сначала, что предпримет он, как ответственный за проведение мероприятий по безопасности на Украине. Когда я не получил более подробных разъяснений, я подал жалобу об этом случае лично фюреру.

Руденко: Когда вы доложили Гитлеру?

Розенберг: Эта жалоба фюреру рассматривалась в середине мая 1943 года. Она была довольно объемистой, так что, разумеется, до этого пролежала несколько недель у фюрера. С 2 апреля до середины или до конца мая прошло пять - шесть недель, так что дело шло очень быстро:

сначала жалобу должны были довольно подробно разобрать Ламмерс и Борман. Затем фюрер должен был принять решение и дать указания, а тогда уже пригласили меня.

Руденко: Когда, последний раз решалась эта жалоба?

Розенберг: В мае, между серединой и концом мая 1943 года.

Руденко: В присутствии Коха решалась эта жалоба?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Вы вчера сообщили трибуналу, что якобы Кох представил Гитлеру справку управления лесничества, верховного лесного управления?

Розенберг: Так точно.

Руденко: И якобы эта справка подтверждала, что это была борьба с партизанами?

Розенберг: Это не совсем так. Там было сказано, что этот лесной район должен быть обязательно использован для поставки леса военному ведомству или администрации и что в этом лесном районе очень много партизан и банд, представляющих большую опасность для рабочих в этих лесах; что дело доходило до перестрелок с партизанами и бандами и, так как нельзя было за всеми следить, было произведено переселение некоторых групп населения в лесные области, расположенные южнее. К этому Кох добавил, что переселенцы были даже благодарны, так как им была дана лучшая земля. Вот разъяснения, которые дал Кох по этому вопросу.

Руденко: Да. Понятно. Они были благодарны за то, что в одну декабрьскую ночь их выселили из их жилищ и перебросили за шестьдесят километров, а сотни расстреляли. Они были за это благодарны? Но я вас хочу спросить о следующем: вы, 2 апреля 1943 года, в письме на имя Гиммлера приложили тоже справку верховного лесного управления, правильно?

Розенберг: Так точно.

Руденко: И в этой справке лесного управления указывалось... Я прочту этот пункт, не предъявляя. Вы должны помнить этот случай, это страшный случай расстрела граждан из-за охоты. В справке лесного управления говорилось: «Несомненно, что прежде всего из интересов охоты была произведена эвакуация многих деревень, расположенных в лесном массиве Цуман». Так написано, это в справке лесного управления?

Розенберг: Я хочу отметить, что здесь речь идет о сотруднике лесного управления в Берлине, который это написал на основе своих материалов, а то, что сказал Кох, было сказано начальником лесного управления на самой Украине.

Руденко: Я последний вопрос имею по этому поводу. Вы верили Коху?

Розенберг: Это, если говорить по совести, трудно сказать, но в данном случае...

Руденко: Именно по совести, если вы хотите.

Розенберг: В данном случае это было сообщение лесного управления, и я не мог ничего возразить против этого сообщения, которое было обоснованно. Я должен был сказать себе, что ошибся, подавая эту жалобу.

Руденко: Не возражали, понимаю. Я заканчиваю этот вопрос одним только напоминанием вашей цитаты:

«Но сотни людей в Цумане и окрестностях были расстреляны полицейской ротой, потому что они были коммунистически настроены. Ни один украинец этому не верит, немцы также удивляются этому аргументу, потому что тогда следовало бы, если бы это делалось ради безопасности страны, уничтожить заражённые коммунистические элементы и в других районах».

Я имею к вам последний вопрос. Вы здесь вчера трибуналу неоднократно заявляли, что вы хотели уйти в отставку. Вы даже больше сослались на свое письмо на имя Гитлера от 12 октября 1944 года , где вы просили указаний, как быть дальше. Мой коллега господин Додд напомнил вам, что уже к этому времени, к этой дате 12 октября 1944 года, имперский министр восточных областей оказался без областей. Но я вас о следующем спрошу: неужели вы могли просится в отставку, вы, который годами мечтали получить пост имперского министра и даже быть членом тайного совета? Вы, даже больше, просили у Гитлера, чтобы вам дали пост имперского министра. Вы это помните?

Розенберг: Во-первых, я никогда не был членом тайного совета. Это неправильно.

Руденко: Я оговариваюсь. Вы мечтали быть членом тайного совета?

Розенберг: Да, это верно.

Руденко: Верно. И мечтали быть имперским министром? Это тоже верно?

Розенберг: Когда остро встал вопрос о моем назначении, много говорилось о его форме. Доктор Ламмерс как уполномоченный фюрера сказал мне, что он не намерен назначать рейхсинспектора, так как оба рейхскомиссара...

Руденко: Подсудимый Розенберг. Одну минуточку. Чтобы нам не затягивать этот вопрос, я предъявлю сейчас трибуналу документ. Это ваше личное письмо – последний документ…

Председатель: В первую очередь, я не знаю, что у вас был за вопрос, и вы прервали свидетеля, прежде чем он ответил на любой вопрос.

Руденко: Нет, господин председатель. Я здесь преследую одну цель, чтобы сократить допрос, идя на встречу пожеланию трибунала. Поэтому я предъявлю письмо Розенберга от 6 февраля 1938 года на имя Гитлера, где он ходатайствует об этой должности. Это краткое письмо. Мы предъявляем этот документ под номером СССР-117.

[Обращаясь к подсудимому]

Подсудимый Розенберг, я оглашу этот документ, он небольшой:

«6 февраля 1938 года. Мой фюрер, так как я не смог…».

Председатель: Документ переведен на немецкий язык, не так ли?

Руденко: Да, подлинник немецкий.

Председатель: Он на немецком изначально. Нет необходимости зачитывать его; вы можете предъявить его, как и остальные документы.

Руденко: Очень хорошо. В этом письме вы высказали свою обиду в связи с назначением подсудимого Риббентропа министром иностранных дел. Правда это?

Розенберг: Да, да.

Руденко: Вы считали, что таким министром иностранных дел гитлеровского кабинета могли быть вы лично, подсудимый Розенберг. Это правда?

Розенберг: Да. Я не считаю чем-либо порочащим меня то, что после стольких лет деятельности я выразил желание быть использованным на государственной службе в Германском Рейхе.

Руденко: Хорошо. Вы в этом письме указываете о существовании тайного совета. Правильно?

Розенберг: Что же, позвольте мне прочесть это письмо. Я не могу отвечать на такие отрывочные вопросы.

Руденко: Пожалуйста.

Розенберг: Да, я прочел письмо.

Руденко: Все, что изложено в нем — правильно?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Это ваше письмо?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Хорошо. Вы просили назначить вас в тайный совет?

Розенберг: Так точно.

Руденко: Просили пост имперского министра?

Розенберг: Так точно. Я сообщил, что я говорил с членом партии Герингом об этом назначении, так как фюрер поручил мне идеологическое воспитание партии, и существовал еще внешнеполитический отдел партии; при тогдашних условиях создалось бы впечатление, что фюрер отклоняет мою кандидатуру. Поэтому я попросил фюрера лично принять меня, чтобы обсудить вопрос. Я считаю вполне понятным свое желание побеседовать о важном для меня деле.

Руденко: Итак, кончаю я. Последний вопрос. Вы были ближайшим сподвижником Гитлера в выполнении всех его планов и замыслов. Правильно?

Розенберг: Нет, это не так. Это совершенно неверно.

Руденко: Хорошо, будем считать это ответом на мой вопрос. Я закончил, господин председатель.

Монерай: У меня есть лишь несколько вопросов к подсудимому.

[Обращаясь к подсудимому]

Подсудимый Розенберг, это верно, что депортация и казни евреев во Франции проводились вашей организацией с целью захвата интерьеров и ценностей, которые принадлежали этим евреям?

Розенберг: Это совершенно верно, что я получил правительственный приказ о конфискации архивов, предметов искусства, и позже, домашней утвари еврейских граждан во Франции.

Монерай: Массовая депортация евреев могла только повысить ваш доход от конфискаций и захватов; не так ли?

Розенберг: Нет. Депортация евреев не имела к этому никакого отношения. Предложение об этих мерах было дано только, когда я был проинформирован о том, что ответственные еврейские лица больше не ответственны за свои учреждения, замки, и апартаменты - что они оставили Париж и другие места и не вернулись.

Монерай: Однажды депортированные евреи отсутствовали; это неправда?

Розенберг: Когда германские войска вступили, Париж был почти полностью пустым. Оставшиеся парижане и жители городов на севере Франции возвратились с течением времени; но, как меня проинформировали, еврейское население не вернулось в эти города – в особенности в Париж. Поэтому их не депортировали, но они сбежали. Мне кажется число тех, кто сбежал, приводилось как 5, 6 или 7 миллионов или больше.

Монерай: Подсудимый Розенберг вы подразумеваете, говоря так, что в последующее время, когда во время немецкой оккупации Франции осуществлялись новые меры депортации, апартаменты и дома депортированных людей не захватывались вашей организацией?

Розенберг: Нет, я не могу так это выразить. Могло быть, что апартаменты еврейских лиц, которых арестовывали, также конфисковали при определенных обстоятельствах, но я не могу дать точную информацию об этом.

Монерай: Можно, следовательно, сказать, что меры депортации давали вашей организации большой шанс на успех в захватах и конфискациях; это неправда?

Розенберг: Нет, это не согласуется с фактами; но, как можно видеть из доклада, который французское обвинение сделало здесь, то что происходило в действительности было в основном опечатанными полицией конфискованными апартаментами. Давалось два месяца отсрочки, чтобы понять вернуться или нет собственники этих апартаментов, и только после установленного факта, что этого не произошло, домашняя утварь перевозилась в Германию для тех, чьи дома пострадали от бомб. Это видно из доклада, который французское обвинение представило здесь.

Монерай: Я полагаю, что было совсем мало случаев – и мне кажется вы согласитесь со мной в этом – людей которых депортировали вернувшихся через два месяца?

Розенберг: Напротив! Я был проинформирован о таких делах. Даже в документе PS-001, печальном с гуманной точки зрения, ясно заявлено, что мы слышали, что большое число еврейских лиц, которых ранее арестовали, снова освобождали.

Монерай: Вы точно помните, меморандум, который вы отправили Гитлеру 3 октября 1942, который уже представлялся трибуналу как документ номер RF–1327. В этом документе вы напоминали Гитлеру о своей юрисдикции и своих полномочиях; и вы говорите, что это ваш вопрос, в качестве рейхсминистра оккупированных восточных территорий, захватывать дома евреев, которые сбежали, кто отсутствовал, или кого призвали оставить. Я могу представить вам документ с цель освежить вашу память если необходимо.

[Документ передали подсудимому]

Монерай: Можно я сошлюсь на первые строки документа. Я подчеркиваю слова «евреи, которых призвали оставить» Это документ от 3 октября 1942, который уже представлялся.

Розенберг: Да, это верно – это соответствует фактам. И я уже говорил раньше, возможно, что ряд апартаментов арестованных людей – других людей, которые отсутствовали – был включен в это; но как я ранее сказал, в другом докладе была более подробная информация. Но этот документ соответствует фактам; это моё письмо.

Монерай: Соответственно этим актом было то, что вам доверяли не только захват апартаментов, которые вы обнаружили свободными тогда, по прибытии немцев в Париж, но также апартаментов людей, которых, как вы говорили «призвали уйти» в последующий период.

Подсудимый Розенберг вам совершенно известно, о таких условиях, на территориях оккупированных немцами на Западе как и на Востоке, которые вынуждали евреев отсутствовать – а именно, в специальных поездах, которые в основном вели прямо в концентрационные лагеря?

Розенберг: Нет, я не знал о таких поездах. Мы точно занимались пустующими апартаментами, и я вероятно был проинформирован в итоге, о принимавшихся во внимание, об апартаментах людей, которых арестовали, кто еще был жив, или надолго сбежал. Ничего более не заявлялось здесь, и я не могу привести вам дальнейшую информацию. Что касается докладов, которые представлены суду, я вижу их впервые. Я могу только сказать, что в конце, я был проинформирован о том, что до покорения Парижа союзными войсками, все доступные интерьеры и домашняя утварь были переданы французскому Красному кресту.

Монерай: Вы согласны со мной в следующем положении: что ваша организация имела право захватывать ценности и апартаменты, которые были свободны после прибытия немецких войск в Париж? Вы согласны со мной в этом положении?

Розенберг: Да.

Монерай: Подсудимый, вы только что сказали, что у вас не было сведений о каких–либо депортациях в специальных поездах в специальные места. Вам известно - и я полагаю вам это известно поскольку документ на который я ссылаюсь уже ранее представлялся трибуналу - что в Париже, каждый вторник с 1941 до конца германской оккупации собирались совещания называемые «совещания по вторникам» вместе с представителями различных германских организаций в Париже - то есть, экспертов в еврейских делах в различных германских административных органах – для точности, представитель германского военного командования, представитель гражданской администрации, представитель полицейского департамента и представитель экономического департамента? На этих встречах также присутствовал представитель немецкого посольства в Париже и также представитель вашего специального штаба.

Я сошлюсь на документ номер RF–1210, который доклад Даннекера405 от 22 февраля 1942. Он был ответственным начальником и главным экспертом в антиеврейских террористических акциях в Париже в ходе оккупации. Если желаете, я представлю вам документ.

Розенберг: Я хорошо запомнил эти заявления в ходе суда, но я никогда не получал докладов о таких совещаниях по вторникам, которые проходили регулярно. Факт, что мой заместитель по интерьерной акции поддерживал ближайшие связи с полицией был само собой разумеющимся, поскольку конфискации таких предметов, не могли осуществляться моим ведомством, являясь исключительным, правом полиции. Поэтому, нужно было говорить с полицией о таких вопросах. Мне об этом не докладывалось, о регулярных совещаниях по вторникам. Я думаю, если такой доклад последовательно передавался, его представляли мне.

Монерай: Однако вы согласны, что эти совещания по вторникам были чрезвычайно полезны для интересов вашей организации. Как вопрос факта, различные коллективные акции, которые предпринимались против евреев – то есть, аресты, полицейские облавы и депортации – обсуждались на этих встречах. Поэтому кажется, не так ли, совершенно логичным и естественным для вашей организации регулярно информироваться о таких акциях с целью того, что может привести экономическим шагам – а именно, захватам собственности?

Розенберг: По моему мнению, это совсем не логично, потому что если этот определенный начальник полиции отправлял секретные транспорты такого рода в эти лагеря, как открылось здесь, тогда не следует, что он докладывал об этом каждый вторник остальным господам. Также я не уверен, что этот начальник полиции в подробностях информировал представителя министерства иностранных дел о таких вещах.

Монерай: Вы, вероятно, плохо информированы по этому положению, но я хочу снова зачитать завершающий отрывок доклада, который говорит «Совещание имело результатом урегулирование еврейской политики как полностью осознанной на оккупированной территории…»

Председатель: Свидетель сказал, не так ли, что он не знает чего–либо о таких совещаниях по вторникам – он не получал докладов о них?

Монерай: Да, господин председатель.

Председатель: Тогда зачем вы спрашиваете его об этом?

Монерай: Службы в Париже активно содействовали в террористической политике полиции и благоприятствовали ей, через следующие экономические шаги – а именно, захват ценностей.

Председатель: Вы не способны связать с ним эти доклады - с документом. Он не подписывал документ. Ничего не показывает в документе, что он получал его - по крайней мере, я предполагаю нет – или о его представлении ему. Он сказал, что не знает документа.

Монерай: Позвольте мне, господин председатель, в таком случае спросить, возражает ли он доказательствам, касающимся его представительства в Париже на этой встрече.

[Обращаясь к подсудимому]

Вы отрицаете присутствие на этой встрече?

Розенберг: Я не могу дать вам какую–либо информацию об этом, потому что я не получал доклад.

Монерай: Я хочу завершить этот перекрестный допрос, напомнив вам о документе, который уже представлялся, и обсуждался – то есть документ PS-001. В этом документе подсудимый предлагал, в первом параграфе, перевозку всей захваченной домашней утвари на Восток, и в параграфе 2 он предлагал Гитлеру, чтобы французских евреев вместо французов расстреливали в качестве заложников.

Учитывая, как итог вопросов и ответов, что организация подсудимого могла благоприятствовать этим мерам казней и депортации, он очень явно кажется реальным мотивом этого документа. Это необходимо – это не ваше мнение, подсудимый – сначала устранять людей с целью потом захватывать их собственность?

Розенберг: Нет, это неправда.

Монерай: У меня больше нет вопросов, господин председатель.

Председатель: Доктор Тома, вы хотите спросить свидетеля о чем–нибудь еще?

Тома: Господин председатель, могу я совершенно кратко спросить подсудимого хочет ли он, чтобы я задал ему ещё один вопрос? Мне кажется я должен немедленно завершить.

Розенберг: Нет.

Тома: Спасибо. Подсудимый больше не хочет никаких вопросов. Тогда, с разрешения суда, я хочу вызвать свидетеля Рикке.

Председатель: Он будет долго или нет?

Тома: Полчаса как самое большое.

Председатель: Хорошо. Что же, тогда подсудимый может удалиться.

[Свидетель Рикке занял место свидетеля]

Председатель: Ваше имя?

Рикке: Ганс Йоахим Рикке.

Председатель: Вы повторите за мной присягу: «Я клянусь господом – всемогущим и всевидящим, что я скажу чистую правду и не утаю и не добавлю ничего».

[Свидетель повторил присягу]

Председатель: Вы можете присесть.

Доктор Тома, вы произнесете имя, пожалуйста?

Тома: Р-и-к-к-е.

[Обращаясь к свидетелю]

Свидетель, какую должность вы занимали в экономическом штабе «Восток» и в министерстве оккупированных восточных территорий?

Рикке: Я занимал обе должности по приказам Геринга. Я был ответственным за управление продовольствия и сельского хозяйства.

Тома: В чём заключалась задача этих ведомств?

Рикке: Первая основная задача этого ведомства заключалась в восстановлении русского сельского хозяйства, вторая задача заключалась в использовании районов с излишками для вооружённых сил и для целей пропитания.

Тома: Какие ведомства были созданы для управления на оккупированных восточных территорих?

Рикке: В дополнение к министерству иностранных дел здесь существовал ряд особых задач: Геринг для сельского хозяйства, Гиммлер для полиции и Заукель для вербовки рабочей силы.

Тома: Кто был ответственным за сельское хозяйство?

Рикке: Сельское хозяйство – и это также вся экономика – находилась в подчинении Геринга. Он давал указания напрямую или через государственных секретарей Кёрнера и Бакке.

Тома: Цифры поставок – квота в сельском хозяйстве – были выше чем установленные советской администрацией?

Рикке: Цифры установленные для поставок были подогнаны к бывшим русским цифрам. В течение первого года фактически поставленные количества были меньше чем в русскую эру. В следующий год, что касалось посевов, они были ниже, что касалось скота, выше.

Тома: Фактические поставки были согласно директивам Геринга?

Рикке: Нет, Геринг ожидал значительно более высоких цифр.

Тома: Германия доставляла сельскохозяйственные машины – косы и так далее – на восточные оккупированные территории и в каких количествах?

Рикке: Масштабная программа по сельскохозяйственным машинам под названием восточная сельскохозяйственная программа была создана в Германии, соответственно, в отношении военных условий, большие количества сельскохозяйственных машин и оборудования были доставлены на оккупированные русские территории. Причиной этому был вывоз и масштабное разрушение сельскохозяйственной техники и оборудования русскими во время их отступления.

Тома: 5 февраля 1942 был издан сельскохозяйственный указ. В чём заключалась причина этого?

Рикке: Основная цель этого сельскохозяйственного указа заключалась в том, чтобы добиться от населения добровольного сотрудничества. В начале планировалось поддерживать коллективную экономику. Это оказалось невозможно, потому что – как отмечалось – часть тяжёлой техники, в особенности трактора, была недоступна. С другой стороны, было невозможно обратиться к индивидуальному фермерству, как того желало население, потому что малого инвентаря тоже не хватало. Поэтому было достигнуто компромиссное решение путём так называемых сельскохозяйственных кооперативов, соответственно русские крестьяне получали участок земли для работы, но часть работы всё равно выполнялась коллективно.

Тома: Каким был результат?

Рикке: Результат сельскохозяйственного указа был в целом благоприятным. Степень и количество пахотных земель возросло. Особо хорошим образцом результатов были условия в так называемом Харьковском бассейне, где весной 1942 фермы преобразованные в сельскохозяйственные кооперативы уже достигли более чем семидесяти процентной обработки полей, в то время как непреобразованные фермы достигли только тридацати процентов.

Тома: 3 июня 1943 была издана декларация о так называемой частной собственности. Какие принципы это включало?

Рикке: Основное предназначение декларации о частной собственности заключалось в передаче русским крестьянам как частной собственности земельных участков которые предоставили им по сельскохозяйственному указу.

Тома: Как руководили обеспечением овощами крупных городов – например в Украине?

Рикке: Вокруг крупных городов значительные земли для садоводства предоставлялись рабочему населению.

Тома: Теперь несколько вопросов о Латвии. Германская администрация в Латвии конфисковала землю латышских крестьян?

Рикке: Нет, наоборот. Меры национализации предпринятые русскими во время оккупации прекратились. Землю которую отделили от ферм в целях переселения вернули прежним владельцам. Одним словом: были воссозданы условия существовашие до русской оккупации.

Покровский: Я прошу извинения, но я при всём желании никак не могу понять, какое отношение, всё эти вопросы хоть в самой отдалённой степени имеют отношение к делу подсудимого Розенберга. Мне кажется, что дальнейшие вопросы защитника, если они построены в том же плане не должны иметь места.

Председатель: Доктор Тома, вы должны показать, что то о чём даёт показания свидетель неким образом связано с подсудимым Розенбергом.

Тома: Данным вопросом, я хочу, первое, опровергнуть советское утверждение о том, что после оккупации баронам возвращали их землю – я ссылаюсь на документ советского обвинения, документ номер СССР-41, который я представил вчера трибуналу. Во-вторых, я хочу этим подтвердить, что район предполагался для управления в обычном порядке и таким образом, что население сотрудничало добровольно. В-третьих, я хочу подтвердить, что за всё время немецкой оккупации не один украинец и не один гражданин Советского Союза не голодал, потому что соответственно велась сельскохозяйственная работа. Но я могу продемонстрировать такое доказательство только заявлениями эксперта. Мне кажется, что у меня очень мало вопросов, и тогда я закончу с этим предметом доказательств.

Председатель: Продолжайте, доктор Тома.

Тома: Германская администрация в Латвии конфисковала землю латышских крестьян?

Рикке: Я уже ответил на этот вопрос. Напротив, социализацию отменили, и землю отделённую для целей расселения вернули латышским крестьянам. Словом, были восстановлены условия существовавшие до русской оккупации.

Тома: Были восстановлены бывшие крупные немецкие поместья?

Рикке: Напротив, имущество латышских крестьян – которое после 1919 было создано за счёт немецких поместий – осталось в их руках. Оно осталось их имуществом.

Тома: В чём заключалась идея так называемой реприватизации?

Рикке: Реприватизация намечалась, чтобы предоставить латышским крестьянам чувство безопасности вытекавшее из работы на собственном имуществе.

Тома: Этот закон также применялся в Эстонии и Литве?

Рикке: Закон похожим образом применялся в Эстонии и Литве.

Тома: Вам известно высказывание Дарре406 о том, что местных маленьких фермеров следовало удалять с их имущества и пролетаризировать?

Рикке: Я не помню никакое подобное заявление.

Тома: Вы знаете про общество по администрации восточной территории?

Рикке: Было два общества с таким названием. Я полагаю, что то на которое вы ссылаетесь было основано для того, чтобы заботиться о государственном имуществе и заводах которые находились в процессе формирования во время русской оккупации в балтийских провинциях и которые остались после возвращения частной собственности. На бывших русских территориях так называемого рейхскомиссариата, также заботились об организациях МТС407 в этих районах.

Тома: В чём заключалось отношение Розенберга к различным мерам, таким как вербовка рабочей силы, поставки продовольствия, и т.д.?

Рикке: Розенберг не мог избегать приказов отданных фюрером. При этом он всегда выступал за то, чтобы эти меры проводились безо всякого принуждения к населению, и чтобы они координировались друг с другом.

Тома: Кто заботился о восточных рабочих в Рейхе?

Рикке: По моим сведениям трудовая администрация, через свои трудовые отделы.

Тома: Как размещали восточных рабочих в деревне Рейха? Вам, что-нибудь об этом известно?

Рикке: Обеспечение продовольствием и проживание восточных рабочих в деревне Рейха было в целом вполне удовлетворительным. Я получал отчёты напрямую от ведомств продовольственной службы Рейха.

Тома: Вы можете нам, что-нибудь рассказать об отношении Розенберга к восточному народу?

Рикке: Как я уже сказал, Розенберг лично хотел добиться от восточного народа сотрудничества. Это было в особенности правдой в вопросе развития и поддержки их культурной жизни. Например, Розенберг, насколько мне известно, всегда вмешивался в связи с открытием училищ и специальных школ.

Тома: Розенберг имел какие-нибудь ограничения в этой области? Ему приходилось возражать другим точкам зрения на достижение этой цели?

Рикке: Мощные силы работали против усилий Розенберга, и в особенности в ставке фюрера где были Борман и Гиммлер, чьи мнения сильно поддерживал рейхскомиссар Кох, которого в свою очередь поддерживали Борман и Гиммлер в его работе. Это привело к такому факту, что большая часть мер запланированных Розенбергом, в особенности в Украине, саботировалась Кохом.

Тома: И последний вопрос: что вам известно о концентрационных лагерях и об обращении с заключёнными в превентивном заключении?

Рикке: Конечно я знал о существовании концентрационных лагерей, но не об их количестве и о том, что там происходило. В течение 1933 и 1934 были различные представления по отдельным случаям плохого обращения. Позднее, люди которые посещали концентрационные лагеря передавали чёткие, положительные сообщения. В последние дни апреля прошлого года, рядом с Берлином, я встретил заключённых концентрационного лагеря маршировавших в тыл. Условия были настолько ужасными, что я немедленно встретился с Гиммлером и попросил его не позволять этим людям маршировать, а передать их противнику. Эта дискуссия состоялась в присутствии фельдмаршала Кейтеля. Гиммлер, к сожалению, дал уклончивый ответ.

Тома: Есть ещё один вопрос, который пришёл мне на ум. В дополнение к предоставлению продовольствия для вооружённых сил, на восточных оккупированных территориях предпринимались меры, чтобы получить продвольствие для немецкого народа?

Рикке: Около двух-третей поставок продовольствия из оккупированных восточных территорий шли напрямую вооружённым силам. Остальную треть поставляли в Германию и мы всегда считали это компенсацией за питание иностранных рабочих, чьё количество постоянно возрастало.

Тома: У меня больше нет вопросов.

Председатель: Кто-нибудь из защитников желает задать какие-либо вопросы?

Зейдль: Свидетель, вы были государственным секретарём в рейхсминистерстве продовольствия и сельского хозяйства, это правильно?

Рикке: Да.

Зейдль: Верно, что начальник главного управления продовольствия и сельского хозяйства в Генерал-губернаторстве часто бывал в Берлине для того, чтобы попытаться установить квоты которые были бы выносимыми для населения?

Рикке: Насколько я помню, он несколько раз выражал такое мнение во время обычных переговоров которые шли в Генерал-губернаторстве.

Зейдль: По вашим собственным наблюдениям, какой была продовольственная обстановка населения Генерал-губернаторства?

Рикке: По моим собственным наблюдениям и отчётам которые я получал, пайки который были установлены были гораздо ниже чем в Рейхе, но значительная компенсация получалась в результате как чёрного рынка так и открытого рынка.

Зейдль: Верно, что администрация Генерал-губернаторства прилагала все усилия для увеличения сельскохозяйственного производства?

Рикке: Генерал-губернаторство прилагало значительные усилия для развития сельского хозяйства, даже можно сказать, что вся оставшаяся промышленность, постольку поскольку её не использовали для вооружений, работала исключительно на производство продовольствия. Кроме того, удобрения доставляли из Рейха, хотя и в ограниченных количествах, а также машины и оборудование, в соответствии с программой для восточной территории.

Зейдль: Какой процент из общих немецких поставок продовольствия предоставляли оккупированные страны?

Рикке: Согласно расчетам, которые самостоятельно проводило наше министерство, поставки из оккупированных стран в 1942 и 1943 насчитывали около 15 процентов из общих поставок продовольствия Германии, в течение остальных лет около 10 процентов, обычно меньше.

Зейдль: И последний вопрос: советское обвинение предъявило документ, документ СССР-170. Он касается встречи начальников германских ведомств на оккупированных территориях, которая состоялась 6 августа 1942 под председательством рейхсмаршала. Я вручу вам этот документ, и хочу, чтобы вы сказали мне правильно ли описание приводимое в данном документе характеризует отношения между Германией и оккупированными территориями. Вы лично присутствовали на встрече?

[Документ передали свидетелю]

Рикке: Документ представляет стенограмму встречи в которой я принимал участие. Во-первых, я должен сказать, что документ – то есть, стенограмма принципиально содержит речь рейхсмаршала, и не показывает подлинных отношений между Германией и оккупированными территориями в отношении продовольственной ситуации. Требования которые предъявил Геринг на этой встрече были настолько высокими, что их нельзя было воспринимать всерьез. Нам работавшим в продовольственном секторе также было ясно, что долгосрочно мы не никогда ничего не сможем добиться силой. Дополнительные требования которые предъявил Геринг на этой встрече на самом деле никогда не были выполнены. Не думаю, что сам Геринг верил в то, что эти квоты можно выполнить. Насколько мне известно, дополнительные требования Геринга вообще никогда не предъявляли Франции, Бельгия несмотря на запрет получала пшеницу и Чехословакия получала жиры несмотря на ещё один запрет.

За день до этой встречи, было совещание гауляйтеров, на котором – насколько я могу вспомнить – преобладали, ввиду увеличения воздушных атак на Западе, нарастающие трудности, в особенности для населения, возникающие из этого. Западные гауляйтеры считали, что снабжение продовольствием Германии становилось недостаточным в виду увеличения бремени для населения, но, что, с другой стороны, большая часть оккупированных территорий всё ещё пользовалась излишками. Рейхсминистерство продовольствия и сельского хозяйства и представители оккупированных территорий сами находились в некотором смысле обвиняемыми за недостаточные требования и недостаточные поставки с оккупированных территорий. Геринг выслушал эти требования, и ввиду его расположения и его темперамента, это привело к сильным преувеличениям содержащемся в стенограмме и в данном документе.

Зейдль: Больше нет вопросов.

Серватиус: Свидетель, как зарубежные рабочие питались в Германии?

Рикке: Все группы зарубежных рабочих за исключением восточных рабочих, получали такие же пайки как немецкое население.

Серватиус: А, что насчёт снабжения восточных рабочих?

Рикке: В определённых вещах восточные рабочие получали меньше других, и в случае хлеба и картофеля, более высокие пайки.

Серватиус: Обеспечение продовольствием было таким, что могло угрожать состоянию здоровья рабочих?

Рикке: На этот вопрос нельзя ответить четким образом. Это следует рассматривать в связи с производительностью требуемой от рабочих. Для нормальной работы этих пайков должно было полностью хватать.

Серватиус: Заукель особо вмешивался для более хорошего питания этих рабочих?

Рикке: Насколько мне известно, Заукель несколько раз обращался в моё министерство в интересах более хорошего обеспечения продовольствием, соответственно Бакке всегда отвечал взаимным требованием о том, что не следует доставлять в Германию дополнительных рабочих. Бакке постоянно предлагал, чтобы количество рабочих ограничили, и чтобы вместо этого их лучше обеспечивали продовольствием.

Серватиус: Больше нет вопросов.

Штейнбауэр: Свидетель, вы как государственный секретарь по сельскому хозяйству, также не посещали Голландию в конце 1944 или начале 1945?

Рикке: Да, тогда я находился в Нидерландах.

Штейнбауэр: По такому случаю, не было дела, что ведомства Вермахта и полиции заявили серьёзные жалобы на саботаж голландского сельского хозяйства, в частности со стороны ответственных правительственных ведомств в Голландии?

Рикке: Я не помню такой беседы.

Штейнбауэр: Вы знаете о том, что подсудимый Зейсс-Инкварт вмешивался для снижения экспорта продовольствия из Голландии в Германию?

Рикке: Да, по разным поводам, и также на этой встрече которую описывает документ.

Штейнбауэр: И также, несмотря на жалобы, что он оставил голландских чиновников в департаменте продовольствия?

Рикке: Да, так было дело.

Штейнбауэр: На этом всё.

Флекснер: Господин председатель, могу я задать свидетелю несколько вопросов?

[Обращаясь к свидетелю]

Свидетель, вы можете предоставить мне информацию о следующих вопросах? Заключённые концентрационных лагерей которые работали в промышленности вооружений получали такие же дополнительные пайки за тяжёлый и очень тяжёлый труд как и остальные рабочие?

Рикке: В то время, когда я был ответственным за эти проблемы, было решено предоставлять всем заключённым, включая заключённых концентрационных лагерей такие же пайки как и остальному населению, если они работали. Поэтому, они должны были получать такие же пайки.

Флекснер: Подсудимый Шпеер, или министерство под его руководством, были компетентны за правильное поддержание пайков на заводах постольку поскольку последние – заводы – были ответственными за обеспечение продовольствием.

Рикке: Нет, министерство Шпеера не было компетентно в этих вопросах. Что касалось обеспечения поставок по требованию, были компетентны продовольственные отделы. Распределение поставок продовольствия на заводах, однако, было делом лагеря или администрации завода.

Флекснер: И ещё один вопрос: какие меры предпринимал Шпеер для того, чтобы предотвратить общую продовольственную катастрофу которая равным образом могла бы повлиять на миллионы иностранных рабочих в Германии?

Рикке: Начиная с декабря 1944, Шпеер специально подчинил задачи вооружения проблеме пропитания с мыслью о смене режима, новой администрации, оккупационной державы. С этого времени, Шпеер предоставлял перевозкам продовольствия приоритет над перевозкой вооружения. Он следил за тем, чтобы семена для весеннего сева распределялись через перевозки которые находились в его распоряжении. Шпеер категорически выступал за восстановления продовольственных заводов повреждённых воздушной атакой даже до заводов вооружения. И прежде всего, в последний период, Шпеер помогал нам предотвратить бессмысленное уничтожение продовольственных заводов, вопреки инструкции изданной Гитлером. Он делал это с полным самоотречением и не учитывая никакие возможные последствия.

Флекснер: Спасибо.

Латернзер: Свидетель, вы принимали участие в Западной кампании?

Рикке: Да.

Латернзер: В каком качестве?

Рикке: Как командир батальона на поле боя.

Латернзер: В течение Западной кампании, вы получали какие-нибудь сомнительные приказы – я хочу сказать, приказы которые являлись нарушением международного права?

Рикке: Я не получал никаких подобных приказов.

Латернзер: У вас имелась какая-нибудь причина верить или вы установили, что грабёж допускался высшим военным руководством?

Рикке: Нет. Напротив, за грабёж наказывали самым суровым образом.

Латернзер: Позднее, вы также были на Востоке, но – как я слышал, не как солдат. Вы могли изучать оперативные районы, а также районы управляемые комиссариатами?

Рикке: Они оба были открыты для моих наблюдений.

Латернзер: Как обращались с местным населением германские солдаты?

Рикке: Взяв в целом, можно сказать, что, в особенности в Украине, обращение с гражданским населением в армейском секторе – в оперативном районе – было лучше чем где бы то ни было, учитывались потребности сектора гражданской администрации.

Латернзер: И в чём вы думаете заключалась причина такой разницы?

Рикке: Я приписываю это другому отношению солдата который был свободен от политических тенденций, а также факту, что войска, конечно хотели мира и покоя в тыловых районах.

Председатель: Обвинение желает провести перекрёстный допрос?

Додд: Если угодно вашей чести, я закончу за 2 минуты.

[Обращаясь к свидетелю]

Вы были членом нацистской партии?

Рикке: Да.

Додд: Когда вы вступили?

Рикке: В 1925.

Додд: 1925?

Рикке: Да.

Додд: Вы также были членом СА?

Рикке: Да.

Додд: Какое звание вы имели в СА?

Рикке: Моё последнее звание, группенфюрер СА.

Додд: Ранее, вы были штурмфюрером СА, не так ли?

Рикке: В 1930, да.

Додд: Когда вы стали группенфюрером СС?

Рикке: В октябре 1944.

Додд: На этом всё. Больше нет вопросов.

Председатель: У вас есть какие-нибудь вопросы для повторного допроса?

Тома: Нет.

Председатель: Что же, на этом завершается дело в интересах подсудимого Розенберга, не так ли?

Тома: Господин председатель, я хочу заявить, что документ Розенберг-19, на который ссылался генерал Руденко, не представлен мною суду как экземпляр. Кроме того, я хочу проинформировать трибунал, что ряд письменных показаний, которые одобрили, пока не поступили.

Председатель: Конечно же, вы можете упомянуть их позднее.

Тома: Далее я хочу заявить прошение о том, чтобы мою документальную книгу номер 1 не принимали в качестве доказательства, а считали такой же как раньше, то есть, как имеющую общую доказательственную ценность согласно решению от 8 марта 1946, таким образом, не как доказательство, не как вопрос доказывания, а как аргументацию. Я полагаю её одобрили ранее в таком смысле, и в ней отказали только в качестве доказательства.

Председатель: Я ожидаю, что мы не будем вмешиваться в вашу аргументацию.

Рагинский: Господин председатель, я хотел дать очень краткую справку, документ под номером R-19, представляющий письмо Рикке на имя Розенберга от 30 марта 1943 года, был представлен защитником, доктором Тома. Этот документ находится во второй книге документов на странице 42, переведен на все четыре языка. Имеется у всех обвинителей и в книге документов, которые были переданы трибуналу. И трибунал в своём решении принял этот документ под защиту.

Председатель: Генерал Рагинский, положение такое: этот документ не приобщён в качестве доказательства пока его не приобщили в качестве доказательства. Доктор Тома не приобщал этот документ в качестве доказательства. Если вы хотите приобщить его в качестве доказательства, и документ - аутентичный документ – как я полагаю – вы можете приобщить его в качестве доказательства.

Рагинский: Да, мы не представляли его только потому, что мы полагали, что он уже имеется в книге документов защиты, и нет надобности вторично его представлять, если защитник Тома представивший этот документ суду отказывается в его представлении, тогда мы его представим.

Председатель: Вы ошибаетесь полагая так. Поймите, документы не приобщаются в качестве доказательств, пока их не приобщили в качестве доказательств. Тот факт, что они в книгах не означает, что они приобщены в качестве доказательства, если вы хотите приобщить его в качестве доказательства, вы должны так сделать.

Рагинский: Да, тогда, господин председатель, мы его представим.

Председатель: Очень хорошо, вы присвоите ему номер СССР.

Рагинский: Да, мы ему присвоим номер СССР, и завтра с вашего разрешения представим.

Председатель: Очень хорошо. И затем вручите ему.

Рагинский: Спасибо, господин председатель.

Председатель: Теперь мы приступаем к рассмотрению дополнительных ходатайств. Свидетель может удалиться.

Максвелл-Файф: С позволения вашей светлости, первое ходатайство, это доктор Зейдль о двух свидетелях. Первый это Хильгер408, который ранее был одобрен в качестве свидетеля подсудимому фон Риббентропу, но отозван защитником 2 апреля. Мне кажется свидетель в Соединённых Штатах, есть сообщение, что он слишком болен для поездки. Но помимо этого, милорд, цель свидетеля дать показания о дискуссиях и договорных переговорах которые состоялись в Кремле в Москве до германо-советского соглашения от 23 августа 1939409, и предполагается, что заключение предполагаемого секретного соглашения рассматривали письменные показания свидетеля Гаусса410.

Милорд, ещё одно ходатайство о свидетеле фон Вайцзеккере, который должен рассмотреть тот же самый пункт.

Обвинение, конечно, лояльно принимает решение трибунала о допустимости письменных показаний Гаусса, но оно покорно полагает, что это не влиет на положение. Желают вызова свидетелей о ходе переговоров перед этими договорами – до заключения договорённости в отношении этих договоров – и это положение уже было несколько раз, и конечно, в то время как обстоятельства немного отличаются, трибунал – насколько мне известно – универсально распоряжался до сих пор о том, что он не будет исследовать предшествующие переговоры которые привели к соглашениям.

Также есть позицию, которую, конечно доктор Зейдль предъявил в письменных показаниях Гаусса, и он имел возможность допросить подсудимого фон Риббентропа, и обвинение покорно полагает, что вызов двух вторичных свидетелей – безотносительно их положения в германском министерстве иностранных дел, они свидетели вторичного значения в сравнении с подсудимым фон Риббентропом – обсуждать эти переговоры кажется обвинению исследованием вопроса не относящегося к делу и полностью ненужного для целей дела.

Признаюсь, лично я не замечаю никакого особого отношения которые эти свидетели могли быть иметь к делу Гесса, но я не настаиваю на данном основании, я высказал основание которое я обрисовал трибуналу.

В отношении третьего ходатайства доктора Зейдля, я не совсем уверен имеет ли он в виду то, что он хочет от обвинения предоставить ему подлинник или заверенную копию секретного соглашения, или же он желает сам представить копию. Но в отношении этого, обвинение вновь занимает такое положение – что, в конце концов, один из маленьких аспектов дела – достаточно охвачен показаниями уже предъявленными трибуналу из письменных показаний посла Гаусса и показаний подсудимого Риббентропа.

В этом заключается положение обвинения на этот счёт.

Председатель: Да, доктор Зейдль?

Зейдль: Господин председатель, письменные показания посла, доктора Гаусса, которые приняты трибуналом как экземпляр Гесс-16, описывают лишь часть переговоров. Посол Гаусс не присутствовал на переговорах предшествующих заключению пактов. Поэтому, я заявил дополнительное ходатайство о вызове советника посольства Хильгера в качестве свидетеля, после его одобрения в качестве свидетеля для подсудимого фон Риббентропа.

Кроме того, я попросил о том, чтобы трибунал истребовал текст секретного дополнительного приложения. Я вынужден признать, однако, что эта просьба уже не имеет значения, какую имела в момент заявления. Между тем мы получили копию этого секретного дополнительного приложения.

Кроме того, у меня есть копия секретного приложения к германо-советскому пограничному пакту от 28 сентября 1939, и у меня есть письменные показания посла, доктора Гаусса от 1 апреля этого года удостоверяющие, то, что эти копии верны тексту секретных соглашений от 23 августа и 28 сентября 1938.

Председатель: Сэр Дэвид, у вас есть какое-либо возражение представлению этого документа после его рассмотрения трибуналом?

Максвелл-Файф: Вообще нет, милорд. Как я говорю, трибунал рассмотрел наше возражение об относимости к делу, и мы остановились на этом, и поэтому, у меня на самом деле нет возможности выступать по какому-либо вопросу об относимости документа в виду решения трибунала.

Единственное о чём я скажу, это то, если доктор Зейдль представит предполагаемую копию договора, поддержанную письменными показаниями посла Гаусса, тогда это дополнительно усилит мой аргумент, я полагаю, против разрешения его вызова в качестве свидетеля.

Покровский: Советским обвинением, по вопросу, который сейчас обсуждается трибуналом, сегодня передан документ в генеральный секретариат Международного военного трибунала, если он уже находится в вашем распоряжении, господа судьи, тогда, очевидно, я могу не высказывать здесь для стенограммы нашу позицию. Если же вы найдете нужным, я могу её изложить здесь. Мы возражаем, по тем соображениям, которые изложены в документе, подписанном генералом Руденко.

Председатель: Вы представляете аргументацию или некого рода документ?

Покровский: Нет, я не собираюсь аргументировать и возвращаться к этому вопросу, если вы уже располагаете тем документом.

Председатель: Полковник, вы меня неправильно поняли. Вы назвали документ который как вы утверждаете в распоряжении трибунала. Я не осведомлен, что у нас есть какой-либо документ от советского обвинения. Может быть его получили, и если так мы его конечно рассмотрим.

Что я хотел знать, была это аргументация или подлинный документ некого рода.

Покровский: Речь идёт об официальном ответе советского обвинения по вопросу о том считаем ли мы нужным удовлетворить ходатайство доктора Зейдля относительно группы вопросов связанных с германо-советским пактом 1939 года.

Председатель: Мы рассмотрим документ.

Покровский: Вы считаете возможным ограничиться тем документом который находится в вашем распоряжении?

Председатель: Что же, разумеется – до тех пор, пока вы не пожелаете, что-то сказать. Мы рассмотрим документ.

Покровский: Дополнительно, никаких дополнений у меня нет. Наша позиция изложена совершенно определённо и точно в этом документе, за подписью генерала Руденко. И если вы располагаете этим документом мне нечего больше добавить.

Зейдль: Господин председатель, 13 апреля я заявил письменное ходатайство о разрешении представить документальное дополнение как экземпляр Гесс-17. Я представил шесть копий этого документа с просьбой о его переводе. Это включает следующие документы:

1) Германо-советский пакт о ненападении от 23 августа 1939, который уже представило обвинение как экземпляр GB-145 2) Относящийся к нему дополнительный протокол от этой же даты; 3) германо-советский пакт о дружбе и границе от 28 сентября 1939; 4) секретный дополнительный протокол от той же даты который относится к нему и 5) вторые письменные показания посла, доктора Гаусса, указанные ранее.

Кроме того, 15 апреля я заявил ходатайство о вызове свидетеля, доктора Гаусса – который в Нюрнберге – сюда в суд если трибунал не сочтёт письменные показания достаточными. Я прошу трибунал принять решение по этим ходатайствам.

Председатель: Трибунал рассмотрит вопрос.

Максвелл-Файф: Милорд, данное ходатайство о свидетеле Дикхофе411, в отношении которого уже одобрены опросные листы. Как я понимаю, причина заключается в том, что свидетель Чиршки412 как оказалось ушёл из германского министерства иностранных дел почти на 18 месяцев раньше чем думали. Барон фон Людингхаузен предложил, чтобы, уравновешивая вызов Дикхофа в качестве свидетеля, он отказывается от вызова свидетеля Циммермана и получит вместо этого письменные показания или опросный лист. Милорд, обвинению это кажется весьма разумным предложением и мы не возражаем.

Председатель: Вы имеете в виду, нет возражения Дикхофу как свидетелю и письменным показаниям или опросным листам Циммерману.

Максвелл-Файф: Да, милорд.

Председатель: Очень хорошо.

Максвелл-Файф: Милорд, на этом всё в отношении подсудимого фон Нейрата.

Председатель: Да.

Максвелл-Файф: Затем, в отношении подсудимого Шахта, единственное ходатайство о свидетеле Гельсе и обвинение на самом деле не поняло, вызывает его доктор Дикс или предъявляет в виде письменных показаний. Думаю это единственный вопрос в том будет ли доступен свидетель, прибыв сюда из Гамбурга, и если он доступен, мы не возражаем его вызову в качестве свидетеля.

Председатель: Да.

Максвелл-Файф: Затем, милорд, следующий список это ходатайство от имени подсудимого Заукеля: отказ от опросного листа для Менде одобрили 23 марта, так как соответствующий свидетель не найден, и опросные листы для Маренбаха вместо Менде, который может дать такие же показания. Доктору Серватиусу кажется, что Маренбах находится в лагере интернированных в Гармише. Обвинение этому не возражает.

Милорд, думаю было ещё одно формальное ходатайство от доктора Тома в отношении использования заявления под присягой профессора Денкера, но этому нет возражения.

Председатель: Мы уже разрешили это.

Максвелл-Файф: Вы уже разрешили это, это лишь формальное ходатайство.

Председатель: Да, очень хорошо. Тогда он рассмотрит эти вопросы. Есть ряд документов о предъявлении которых ходатайствует защитник подсудимого Заукеля.

Максвелл-Файф: Да.

Председатель: Нам предложили, чтобы защитник подсудимого Заукеля и представитель обвинения могут помочь в данном вопросе.

Максвелл-Файф: Милорд, мой друг, господин Робертс, рассмотрел с доктором Серватиусом это положение, поэтому, возможно, он сможет помочь трибуналу.

Председатель: Господин Робертс, это будет долго или нет?

Робертс: Милорд, я так не думаю. Трибунал, как я понимаю…

Покровский: Я должен доложить трибуналу, что советское обвинение не получало никаких документов о которых идёт речь. И мы просим отложить рассмотрение вопроса об этих документах, до того момента пока мы получим возможность с ними ознакомиться.

Председатель: Я понимаю, что эти документы ещё не перевели. На самом деле вопрос предварительный, о том какие документы следует переводить, и мы только изучаем документы для того, чтобы понять какие документы достаточно относятся к делу, чтобы их переводить, поэтому это не будет…

Покровский: Хорошо.

Робертс: Милорд, трибунал – я понимаю – предварительно распорядился об исключении документов которые я и доктор Серватиус решили не представлять. Милорд, при этом остаётся очень большое количество документов, список которых имеется у трибунала. Милорд, первые 68 документов – или даже документы с 6 по 68 – правила касающиеся условий трудоустройства рабочей силы в Германии. Милорд, я видел предложенную доктором Серватиусом документальную книгу и он отметил некоторые фрагменты которые он хотел бы прочитать, и которые нужно было переводить, милорд, и это весьма значительно сокращает объём документов.

Председатель: Что же, конечно, мы пока не читали все эти документы, и их не перевели. Вы можете указать нам имеются ли какие-нибудь возражения их переводу?

Робертс: Милорд, не думаю, что я могу возражать этим первым документам с 6 по 68 – фрагментам помеченным «для перевода», потому что из их описания они выглядят относящимися к делу.

Председатель: Да, 6-68.

Робертс: Да, милорд.

Председатель: Вы имеете в виду фрагменты которые на самом деле отмечены?

Робертс: Да, милорд.

Председатель: Значит вы продолжите?

Робертс: Да, милорд.

Председатель: 69-79 уже исключены.

Робертс: Да, милорд. Милорд, я возражаю 80 и 81. Это документы содержащие утверждения о нарушении Гаагских правил советской нацией. Милорд, я полагаю это не относится к делу.

Председатель: Утверждения о незаконных актах советского правительства в связи с отдельными лицами?

Робертс: Да, милорд. Милорд, я полагаю это вообще не может относится к делу.

Председатель: Да, и 82-89, вы им не возражаете?

Робертс: Милорд, этим я не возражаю – отрывки отмечены.

Председатель: Да.

Робертс: Доктор Серватиус обещал, насколько он сможет, сократить фрагменты которые предстоит отметить.

Милорд, я возражаю 90 и 91. Доктор Серватиус хочет предъявить под описанием документов, большое количество письменных показаний, ряд которых, я думаю, пока не установлен – письменные показания разных людей об условиях труда и условиях в которых работали иностранные рабочие. Милорд, подсудимому Заукелю разрешили ряд свидетелей, а также письменные показания или опросные листы других людей. Милорд, я полагаю, что это ходатайство в 90 и 91 – два материала письменных показаний – на самом деле вообще не ходатайство о документах, в нём следует отказать.

Милорд, номер 92…

Председатель: Номер 92 исключили.

Робертс: 92 исключили.

Милорд, номер 93, фактически, книга на которую ссылался французский обвинитель, и поэтому, конечно, доктор Серватиус будет вправе сослаться на неё в своём деле.

Председатель: Отрывки отмечены или нет?

Робертс: Что же, пока никак не отмечены. Есть кое-какие иллюстрации, милорд, из…

Председатель: Он хочет только иллюстрации?

Робертс: Думаю так, милорд, показывающие ангельское счастье зарубежных рабочих в Германии.

Председатель: Да.

Робертс: Милорд, 94 письменные показания сына Заукеля. Они требуются, как я понимаю, если не доступен один из трёх других свидетелей которых разрешили. Милорд, они касаются утверждения, что Заукель приказал об эвакуации Бухенвальда и милорд, я не могу возражать этим очень коротким письменным показаниям, если доктор Серватиус не сможет представить одного из трёх свидетелей которого ему разрешили.

Милорд, 95 – речи Заукеля, и доктор Серватиус снова пообещал сократить фрагменты которые он отметит. Сложно этому возражать в виду утверждения о заговоре.

Председатель: Да.

Робертс: Милорд, 96 и 97 книги в которых есть очень короткие фрагменты которые отмечены, и снова, это касается периода относящегося к предполагаемому заговору, милорд, я не вижу как я могу этому возражать.

Председатель: В такой же категории, да. Это вас устраивает доктор Серватиус?

Серватиус: Да, я обсудил вопрос с представителем обвинения и это принципиально представляет результат. Однако, я бы хотел добавить, кое-что в связи с несколькими документами – а именно, документами 80 и 81. Один – фотокопия приказа о депортации города Ольса, другой письменные показания касательно принудительного труда в Сааце. Первый документ мне нужен для того, чтобы доказать, что Гаагские правила сухопутной войны устарели – то есть, что до перемирия, пока борьба ещё шла, население восточногерманских провинций направляли в России для принудительного труда. В то время я дополнил ходатайство устно, потому что я считал доказательство депортации большой части населения принудительным трудом, полученное в результате опросов бургомистров из Верхней Силезии – Восточной Пруссии, недостаточным. Мне кажется у этого большое значение для защиты моего клиента, так как это доказывает, что Гаагские правила сухопутной войны рассматривались несуществующими на Востоке.

Документ 81 касается положения дел после перемирия, но оказывается лишь продолжением того, что раньше происходило на восточных территориях, и подтверждает тот факт, что в ходе оккупации Советской армией, такие условия в целом продолжали существовать – а именно, вербовка населения для работы не в смысле Гаагской конвенции например для ремонта местных дорог, а скорее в целях работы в промышленности и деятельности за рамками Гаагской конвенции и работе вне страны. Мне не кажется, что мне должны отказать в этом доказательстве.

Что касается документов номер 90 и 91, их содержание уже представили. Это две папки с коллекцией письменных показаний. Предпринята попытка представить доказательства в опровержение правительственного расследования, такого с которым мы здесь столкнулись. Мы получили отчёты от советского и французского обвинения, мы получили отчёты от чехов, все они образуют большое количество материала подобного мозаике который можно рассмотреть только таким образом.

Я уже объяснял, что у меня нет в распоряжении правительства которое могло бы подготовить такой отчёт, и поэтому я предлагаю предъявить сборник письменных показаний. Сейчас я не намерен читать каждые из этих письменных показаний. Моё обращение к суду заключается в назначении заместителя который изучит эту папку и подготовить краткий отчёт о её презентации трибуналу. Схожая проблема возникнет позднее, когда будут рассматривать вопросы касательно политических организаций, а именно проблема о том как такое большое количество материала можно будет представить трибуналу.

Если я приведу одного свидетеля, только одного свидетеля, будет сказано: «Что же, конечно один свидетель не может охватить всё». С другой стороны, я не могу иметь сотню или больше свидетелей. Поэтому это будет средним: человек назначенный трибуналом изучит эти письменные показания и представит отчёт. Такое содержание этих двух папок.

Председатель: О скольких письменных показаниях вы думаете или получили?

Серватиус: Пока я получил очень мало. Это доказывает, что те кто мог бы предоставить информацию очень сдержаны, потому что опасаются того, что из-за этого могут быть обвинены. Однако, я надеюсь, что смогу отобрать разумные заявления, что, как мне кажется будет насчитывать 20 или 30 письменных показаний. Я ограничусь этим, потому что я не собираюсь озадачивать суд ненужной работой с этими письменными показаниями. Судя по нынешнему состоянию моего сборника, я даже могу рассмотреть отказ от своего ходатайства, потому что я сам вынужден признать, что количество материала дошедшее до меня весьма небольшое, но я прошу дать мне ещё один шанс, и в подходящий момент я снова представлю дело суду.

Председатель: Да. Это всё, что вы хотите сказать?

Серватиус: Ещё есть документ номер 93, иллюстрированная брошюра «Европа работает в Германии». Я хочу…

Председатель: Обвинение возражало?

Серватиус: Нет, обвинение не возражает. Я хочу спроецировать некоторые иллюстрации на экран с целью показать в частности в каких условиях прибывали эти люди с Востока и каким было их состояние потом, насколько это можно показать из пропагандистской брошюры.

Председатель: Да, спасибо.

Робертс: Есть ещё одно положение которое я должен упомянуть. Вероятно доктор Серватиус будет любезен выслушать.

Милорд, доктор Серватиус в письменном виде ходатайствовал перед трибуналом, письмо от 5 марта 1946, о всех медицинских отчётах доктора Егера, который был главным врачом лагеря Крупп-Эссен, во-вторых, всех ежемесячных отчётах от человека по имени Грёне, который был коллегой доктора Егера, в-третьих, всех протоколах ежемесячных совещаний которые главный врач лагеря проводил с подчинёнными врачами Круппа.

Милорд, положение такое: французы приобщили это – ох, думаю наши американские коллеги приобщили – письменные показания доктора Егера, и доктор Егер лично одобрен в качестве свидетеля Заукелю? и он будет на месте свидетеля.

Милорд, обвинение не имеет возражения тому, чтобы доктора Егера попросили привезти свои отчёты с собой если они доступны. У нас их нет, и я не думаю, что мы знаем где они.

Председатель: Но свидетель вызван.

Серватиус: Я уже получил часть из этих документов, и полагаю, что остальное тоже поступит ко мне. Мне кажется, материала которой я имею достаточно для моих целей поэтому обвинение может больше не затруднять себя.

Председатель: Вы имеете в виду нам не нужно принимать решение?

Серватиус: Не нужно.

Председатель: Трибунал отложен.

[Обращаясь к трибуналу]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Подсудимому передали документ]

[Обращаясь к трибуналу]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к генералу Руденко]

[Подсудимому]

[Обращаясь к председателю]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Объявлен перерыв]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Документ передали подсудимому]

[Обращаясь к подсудимому]

[Свидетель Рикке занял место свидетеля]

[Свидетель повторил присягу]

[Обращаясь к свидетелю]

[Документ передали свидетелю]

[Обращаясь к свидетелю]

[Обращаясь к свидетелю]

[Судебное разбирательство отложено до 10 часов 18 апреля 1946]