Заутер: Доктор Заутер от подсудимого Функа.

Господин председатель, в прошлую субботу, когда болезнь помешала мне присутствовать на заседании, возник вопрос в каком порядке следует проводить защиту подсудимых доктора Функа и доктора Шахта, и председатель выразил пожелание заслушать моё выступление по теме как можно скорее. Я обсудил вопрос со своим клиентом и защитником доктора Шахта и согласен и предлагаю, чтобы защита подсудимого доктора Шахта состоялась первой и чтобы дело подсудимого Функа по причинам удобства, последовало после завершения доказательств подсудимого Шахта. Для сведения трибунала я хотел проинформировать вас об этом, господин председатель. Спасибо.

Председатель: Да, конечно.

Додд: С позволения уважаемого суда, я хочу обратить внимание трибунала на тот факт, что в отношении документов подсудимого Розенберга, мы закончили наши беседы с доктором Тома по ряду вопросов которые потребуют заслушивания перед трибуналом. Мы не смогли договориться по ряду из них и как я сказал вчера, готовы быть заслушаны по ходатайствам доктора Шахта.

Председатель: Очень хорошо, мы выделим для этого время. Итак, доктор Кауфман.

Кауфман: Господин председатель, я начинаю защиту представлением доказательств по делу подсудимого Кальтенбруннера. Мне не нужно подчеркивать насколько тяжёлой является эта защита, учитывая необычайную тяжесть предъявленных ему обвинений. Я намерен представить доказательства следующим образом: с разрешения трибунала, я сначала прочту два небольших документа из краткой документальной книги, затем с разрешения трибунала, я вызову подсудимого для дачи показаний и после этого допрошу двух свидетелей.

Председатель: Трибунал считает, что будет правильно если я обращу ваше внимание…

Доктор Кауфман, было четверо свидетелей которых вызвало обвинение, Олендорф161, Хёлльригель162 и Вислицени163 – на ранней стадии, вы просили оставить, чтобы перекрёстно допросить свидетелей вызванных обвинением, Олендорфа, Хёлльригеля, Вислицени и Шелленберга164, и трибунал тогда распорядился о том, что их можно вызвать для перекрёстного допроса, но что это нужно сделать до ваших свидетелей. Поэтому, трибунал хочет знать желаете ли вы вызвать кого-либо из этих свидетелей для перекрёстного допроса? Вы не хотите?

Кауфман: Нет, господин председатель, я не желаю вызывать Олендорфа, Вислицени, Хёлльригеля или Шелленберга.

Председатель: Очень хорошо.

Кауфман: Могу я теперь прочитать эти два документа? Для начала в документальной книге есть письменные показания свидетеля, доктора Мильднера165. Я прошу о том, чтобы о них вынесли уведомление. Это документ Кальтенбруннер-1. Я читаю:

«Письменные показания. Я, нижеподписавшийся, доктор Мильднер, находящийся в тюрьме в Нюрнберге, дал следующие письменные показания в ответ на вопросы заданные мне адвокатом, доктором Кауфманом для представления Международному военному трибуналу в Нюрнберге:

Вопрос номер 1: Укажите подробности своей карьеры.

Ответ: Мне поручались определённые задачи в Гестапо на протяжении приблизительно 10 лет. С 1938 по 1945, я подчинялся управлению IV, что Гестапо главного управления безопасности Рейха в Берлине. Я находился в самом РСХА в Берлине только приблизительно три месяца, то есть, с марта по июнь 1944. Остальное время я в основном был начальником провинциальных отделов Гестапо.

Вопрос номер 2: Что вы можете сказать о личности Кальтенбруннера?

Ответ: По мои собственным сведениям я могу подтвердить следующее: я лично знаю подсудимого Кальтенбруннера. В своей частной жизни он был безупречен. По моему мнению его производство из высшего руководителя СС и полиции было ввиду того, что Гиммлер в июне 1942 после смерти Гейдриха, своего главного противника, не потерпел бы рядом или в подчинении никакого человека кто мог бы угрожать его положению. Подсудимый Кальтенбруннер, без сомнения, был менее опасным человеком для Гиммлера. Кальтенбруннер не имел никакой амбиции получить влияние путём специальных поступков и отстранения Гиммлера. В его случае не стояло вопроса жажды власти. Неправильно называть его маленьким Гиммлером.

Вопрос номер 3: В чём заключалось отношение Кальтенбруннера к управлению IV (Гестапо)?

Ответ: Я не знаю ни о каком особом ограничении власти подсудимого Кальтенбруннера в отношении ведомств подчинённых РСХА. С другой стороны, я могу сказать, что Мюллер, начальник управления IV, действовал самостоятельно ввиду своего длительного опыта и не давал никому, даже начальникам других управлений РСХА, никакого доступа к своим задачам и методам своего управления IV. В конце концов, он имел, непосредственную протекцию Гиммлера.

Вопрос номер 4: Вы, когда-либо видели приказы об экзекуциях от Кальтенбруннера?

Ответ: Я никогда не видел никакого подлинника приказа – то есть, нечто подписанное от руки – от подсудимого Кальтенбруннера. Я довольно хорошо знаю, что приказы о превентивном заключении имели факсимильные подписи или напечатанные подписи. Такой порядок возник во время Гейдриха.

Вопрос номер 5: Приказы об экзекуциях оставались в руках Кальтенбруннера или Гиммлера? Кто был ответственным за создание и управление концентрационными лагерями?

Ответ: Я знаю, что приказы об экзекуциях оставались в руках Гиммлера. Насколько мне известно ни один другой сотрудник РСХА не мог отдавать такие приказы без его разрешения. Кроме того, я знаю, что концентрационными лагерями руководило специальное главное управление, а именно, главное административно-хозяйственное управление СС, начальником которого был Поль166. Концентрационные лагеря не имели никакого отношения к РСХА. Это относится к администрации в целом, продовольствию, обращению, лагерному распорядку, и т.д. Инспектором концентрационных лагерей был Глюкс167. Таким образом официальным каналом был: Гиммлер, Поль, Глюкс, комендант лагеря.

Вопрос номер 6: Кальтенбруннер приказывал об эвакуации каких-нибудь концентрационных лагерей?

Ответ: Мне неизвестно о том, чтобы подсудимый Кальтенбруннер отдавал какие-либо приказы относительно эвакуации концентрационных лагерей.

Вопрос номер 7: Кальтенбруннер отдал приказ арестовать всех датских граждан еврейской религии и перевезти их в концентрационный лагерь Терезиенштадт168.

Ответ: Нет. Причина, почему я могу ответить на данный вопрос заключается именно в том, что я лично, как сотрудник Гестапо, занимался этим вопросом в Дании в сентябре 1943. Начальник полиции безопасности и СД в сентябре 1943 получил приказ арестовать всех датских евреев и перевезти их в Терезиенштадт. Я вылетел в Берлин для отмены этого приказа. Вскоре в Данию поступил приказ Гиммлера согласно которому антиеврейскую акцию нужно было проводить. Таким образом, Кальтенбруннер не отдавал приказа. Я не поговорил с ним, фактически он даже не находился в Берлине.

Прочитано и является верным.

Нюрнберг, 29 марта 1946, подписано, доктор Мильднер».

Затем следует удостоверение.

Следующие письменные показания поступили от доктора Хёттля169.

Додд: Мы столкнулись с новой проблемой. Я не думаю, что этот вопрос возник сейчас. Обвинение представило этому человеку доктору Мильднеру перекрёстный опросный лист, и мы не совсем уверены в том как нам следует поступить. Следует ли нам приобщить наш перекрёстный допрос сейчас или позднее?

Председатель: Думаю, вы должны прочесть его сейчас.

Кауфман: Господин председатель, могу я сказать об этом одну вещь. Это первый раз, что я слышу, о том, что обвинение также задало вопросы на которые ответил тот же самый свидетель. Я думаю это первый подобный случай который поставили перед трибуналом.

Не было бы правильнее сообщить мне об этих вопросах, так как я очень давно представил свои письменные показания в распоряжение обвинения?

Председатель: Они конечно же так сделают. Трибунал считает, что они конечно же должны были сообщить вам о них в то же время, что получили их.

Кауфман: Несмотря на это, нужно оглашать ответ? Я бы хотел заявить формальное возражение этому и прошу решения трибунала.

Председатель: Господин Додд, почему это не представили доктору Кауфману?

Додд: Перекрёстныё письменные показания и опросный лист взяли только вчера, и материал не был готов до этого утра. Мы сожалеем об этом, и по готовности он конечно же, будет ему передан. Если он хочет иметь какое-то время, чтобы просмотреть их, конечно мы не возражаем.

Председатель: Доктор Кауфман, в таких обстоятельствах мы отложим оглашение этих перекрёстных допросов для того, чтобы вы могли их рассмотреть, и если вы думаете, что это правильно, вы можете возражать любым вопросам и ответам и мы рассмотрим вопрос.

Кауфман: Спасибо.

Могу я прочитать второй и последний документ:

«Письменные показания. Я, нижеподписавшийся, доктор Вильгельм Хёттль, дал следующие письменные показания в ответ на вопросы заданные мне адвокатом доктором Кауфманом для представления Международному военному трибуналу».

Председатель: Вы можете присвоить этому документу номер?

Кауфман: Да, документ Кальтенбруннер-2.

«Вопрос номер 1: Укажите о себе подробности. Каким было ваше официальное положение в СД? Откуда вам известен доктор Кальтенбруннер?

Ответ: Я родился 19 марта 1915 в Вене, по профессии историк. Моим занятием до немецкого краха было начальник отдела в управлении VI, зарубежное разведывательное управление РСХА. После аншлюса Австрии в 1938, я добровольно поступил в СД. Выходец из национального католического молодёжного движения, я сделал своей целью добиться умеренного политического курса для своей страны.

Я познакомился с Кальтенбруннером в 1938, он знал о том, что вышеуказанное являлось моей целью.

В 1941 по личным приказам Гейдриха меня вызвали в суд СС и полиции из-за наличия религиозных связей и за недостаток политической и идеологической надёжности, и я вынужден был вступить в ряды как обычный рядовой. После смерти Гейдриха меня помиловали и в начале 1943, меня командировали в ведомство Шелленберга, начальника управления VI РСХА. Там я был ответственным за вопросы относившиеся к Ватикану, а также вопросам относящиеся к некоторым государствам на Балканах.

Когда в начале 1943 Кальтенбруннер был назначен начальником РСХА, я постоянно находился с ним в соприкосновении по работе, в частности поскольку он стремился подтянуть ближе к себе группу австрийцев в РСХА.

Вопрос номер 2: Оцените количество сотрудников главного управления РСХА в Берлине.

Ответ: Главное управление в Берлине, управление IV (Гестапо) имело приблизительно 1500 сотрудников; управление V (криминальная полиция) 1200; управление III и управление VI (внутренняя разведка и заграничная) 300-400 каждое.

Вопрос номер 3: Что понимают под СД, в чём заключались её задачи?

Ответ: Гейдрих организовал так называемую полицию безопасности (известную как СД) в 1932. Её задача заключалась в предоставлении высшим германским властями и отдельным рейхсминистрам, информации обо всех событиях дома и за рубежом.

СД была чисто информационной службой и не имела никакого рода исполнительной власти. Только отдельные лица принадлежащие к СД были отобраны в так называемые айнзацкоманды на Востоке. Соответственно они приняли оперативные должности и на это время, они ушли из СД. До последнего были айнзацгруппы и айнзацкоманды полиции безопасности и СД, также в Африке и в Венгрии, и Чехословакии даже в 1944. Эти коммандос не имели никакого отношения к казням. Их задачи между тем принимали характер общеполицейских вопросов безопасности. Насколько мне известно, казни проводились только в России, ввиду так называемого «приказа о комиссарах170» Гитлера. Прекратили или продолжили свою деятельность эти команды после назначения Кальтенбруннера начальником РСХА, мне не известно.

Вопрос номер 4: Вам известно об «операции Эйхмана» по уничтожению евреев?

Ответ: Я узнал детали операции Эйхмана только в конце августа 1944. Тогда Эйхман лично дал мне подробную информацию. Эйхман объяснил, помимо прочего, что вся акция была особой тайной Рейха и была известна очень немногим людям. Общее количество сотрудников этой команды, по моему мнению, вряд ли превышало 100.

Вопрос номер 5: Что вам известно об отношениях между Эйхманом и Кальтенбруннером?

Ответ: Я ничего не знаю об официальных отношениях между этими двумя. Однако, Эйхман вполне мог не иметь никакого прямого официального контакта с Кальтенбруннером. Он часто просил меня организовать для него встречу с Кальтенбруннером. Кальтенбруннер всегда отказывал.

Вопрос номер 6: Какими были взаимоотношения Кальтенбруннера и Мюллера, начальника тайной государственной полиции (Гестапо)?

Ответ: Я не могу дать никаких деталей об их официальных отношениях. Однако, точно то, что Мюллер действовал совершенно самостоятельно. За многие годы он получил большой опыт в вопросах тайной государственной полиции. Гиммлер много с ним работал. Кальтенбруннер не сильно понимал его. Кальтенбруннер не имел ни технического обучения полицейским проблемам ни интереса к ним. Разведывательная работа занимала основную часть его внимания и весь его интерес, в особенности что касалось зарубежных стран.

Вопрос номер 7: Кто был ответственным за концентрационные лагеря?

Ответ: Главное административно-хозяйственное управление СС являлось единственно ответственным за концентрационные лагеря, то есть, не РСХА и таким образом не Кальтенбруннер. Он, соответственно, не имел полномочий отдавать приказы и никакой компетенции в данной сфере. По моему мнению о нём как о человеке, Кальтенбруннер точно не одобрял жестокости совершавшиеся в концентрационных лагерях. Я не знаю, знал ли он о них.

Вопрос номер 8: Кальтенбруннер отдавал или передавал приказ согласно которому вражеским лётчикам которые произвели вынужденные посадки не нужно было предоставлять защиту в случае линчевания населением?

Ответ: Нет, я никогда ничего не слышал о подобном от Кальтенбруннера, хотя я много с ним работал. Однако, насколько я могу вспомнить, подобный приказ отдал Гиммлер.

Вопрос номер 9: Кальтенбруннер отдавал приказы о том, что евреев должны убивать?

Ответ: Нет, он никогда не отдавал таких приказов, и по моему мнению не мог отдавать такие приказы исходя из собственных полномочий. По моему мнению он возражал Гитлеру и Гиммлеру в данном вопросе, то есть, физическом уничтожении европейского еврейства.

Вопрос номер 10: Какой церковной политике следовал Кальтенбруннер?

Ответ: В качестве консультанта по вопросам Ватикана, я часто имел возможность официально говорить с ним по данной теме. Он незамедлительно поддержал моё предложение, внесенное Гитлеру весной 1943, о том, что нужно изменить церковную политику для того, чтобы можно было склонить Ватикан в качестве мирного посредника на такой основе. Кальтенбруннер не имел успеха у Гитлера, так как Гиммлер решительно ему возражал. Барон фон Вайцзеккер, германский посол при святом престоле с которым я обсуждал вопрос, также не смог добиться этого, и результатом этого было то, что Борман присматривал за ним.

Вопрос номер 11: Кальтенбруннер вмешивался во внешнюю политику в интересах мира?

Ответ: Да, например в венгерском вопросе. Когда в марте 1944 германские войска оккупировали Венгрию, он смог убедить Гитлера быть умеренным и предотвратить вступление румынских и словацких частей как планировали. Ввиду его поддержки я смог помешать формированию национал-социалистического правительства в Венгрии, как планировали, ещё на 6 месяцев».

Председатель: Итак, доктор Кауфман, вы собираетесь вызвать подсудимого?

Кауфман: Господин председатель, я допустил небольшой недосмотр. Я не прочёл страницу 5 из моей документальной книги. Это вопросы 12 и 12 письменных показаний, которые, я нечаянно не прочитал. Я хочу извиниться и прошу разрешения закончить это.

Председатель: Да.

Кауфман: Я продолжаю на странице 5:

«Кальтенбруннер хотел воссоздания старой Австро-Венгрии на федеративной основе. С 1943 я говорил Кальтенбруннеру о том, что Германия должна любой ценой стремиться закончить войну миром. Я проинформировал его о своей связи с американским ведомством в Лиссабоне. Я также проинформировал Кальтенбруннера о том, что недавно установил контакт с американским ведомством в нейтральной стране через австрийское движение сопротивления. Он также выразил готовность поехать со мной в Швейцарию и начать личные переговоры с американским представителем для того, чтобы избежать дальнейшего бессмысленного кровопролития.

Вопрос номер 13: Вам известно, что Кальтенбруннер проинструктировал коменданта концентрационного лагеря Маутхаузен передать лагерь приближавшимся войскам?

Ответ: Верно, что Кальтенбруннер отдал такой приказ. Он продиктовал его в моём присутствии, для передачи коменданту лагеря.

Вопрос номер 13: Вы можете, что-нибудь кратко сказать о личности Кальтенбруннера?

Ответ: Кальтенбруннер был человеком полностью отличавшимся от Гиммлера или Гейдриха. Поэтому он по убеждению сильно возражал им обоим. Он был назначен начальником РСХА, по моему мнению, потому что Гиммлер не хотел идти на риск иметь противника подобного Гейдриху, однако он никогда полностью не контролировал большое ведомство РСХА, и будучи мало заинтересован в полицейских и оперативных задачах, он лично занимался предпочтительно разведывательной службой и оказанием влияния на политику в целом. Это он считал своей особой областью».

Следует подпись, дата и удостоверение.

Председатель: У вас есть ещё документы?

Кауфман: Нет.

Председатель: Итак, вы желаете вызвать подсудимого?

Кауфман: Да.

Председатель: Назовите, пожалуйста, ваше полное имя.

Кальтенбруннер: Эрнст Кальтенбруннер.

Председатель: Повторите за мной клятву: «Я клянусь господом – всемогущим и всевидящим – что я говорю чистую правду и не утаю и не добавлю ничего – да, поможет мне бог».

Кауфман: В течение последних 2 лет войны, с 1943, вы являлись начальником полиции безопасности и службы безопасности и начальником главного управления безопасности Рейха, РСХА. Вы, конечно, осведомлены о том, что в отношении вас выдвинуты чрезвычайно серьезные обвинения. Обвинение вменяет вам совершение преступлений против мира, умышленное содействие и подчинение или соучастие в преступлениях против законов войны и против человечности, и наконец, обвинение связывает ваше имя с террором Гестапо и жестокостями в концентрационных лагерях. Я спрашиваю вас, вы признаете ответственность по предъявленным вам обвинениям, которые вам известны?

Кальтенбруннер: В первую очередь, я хочу заявить трибуналу о том, что я полностью осведомлен о серьезном характере предъявленных мне обвинений. Я знаю о всемирной ненависти направленной на меня; для чего я – в особенности, поскольку Гиммлер, Мюллер и Поль уже мертвы – должен здесь, в одиночку, дать отчет перед миром и трибуналом. Я сознаю, что я должен рассказать правду в этом зале суда, с целью позволить трибуналу и миру полностью осознать и понять то, что происходило в Германии во время этой войны и судить об этом по справедливости.

В 1943 - то есть, за 2 года до завершения этой войны – я был назначен на должность, о чем я позднее объясню подробно.

С самого начала, я хочу заявить, что я признаю ответственность за все плохое, что было совершено в рамках этой должности, поскольку я был назначен начальником РСХА и постольку поскольку это происходило под моим непосредственным руководством, что означает, что я знал об этом либо должен быть знать.

Могу я попросить своего защитника задавать вопросы таким образом, чтобы направить мою линию мысли?

Кауфман: Вы кратко опишите, в общих чертах, свою карьеру до вступления в общественную жизнь и австрийскую политику, то есть до 1934.

Кальтенбруннер: Я родился в 1903. Мой отец и мой дед были известными адвокатами, в остальном я выходец из фермеров и пахарей. Моя мать скромного происхождения. Она была удочерена бельгийским послом в Румынии и прожила там 25 лет. Во время моего детства, которое я провел в деревне со своей семьей, которая очень хорошо обо мне заботилась, я пользовался с одной стороны лучшим воспитанием и с другой стороны я познакомился с жизнью простого человека. Я ходил в начальную школу, среднюю школу, закончил, и в 1921 я поступил в университет Граца. Сначала я изучал химико–технологические науки в технологическом институте и позже, когда мой отец вернулся тяжело больным с войны, и когда возникла возможность того, что мне придётся принять его адвокатскую практику, я изучал право. Я завершил это обучение со степенью доктора права и политической науки в 1926.

У меня было трудное время. Я должен был зарабатывать себе на жизнь и на обучение. Я работал во время учебы и 2 года я работал в качестве шахтера в ночную смену, я благодарен судьбе, что таким образом у меня получилось узнать немецкого рабочего гораздо лучше, чем обычно.

Кауфман: Не могли бы вы быть более кратким? Пожалуйста, как можно быстрее перейдите к периоду после 1934.

Кальтенбруннер: После окончания университета я 7 или 8 лет работал в качестве кандидата в коллегию согласно австрийскому закону, в рамках которых я провел один год как помощник в суде и остальное время в адвокатских конторах в Зальцбурге и Линце.

Кауфман: Я вас сейчас прерву для вопроса. Правильно, что в 1932 вы стали членом партии?

Кальтенбруннер: Я стал членом партии в 1932 после нескольких лет пребывания в непартизанском движении по защите австрийской родины.

Кауфман: Вы вступили в СС в том же году?

Кальтенбруннер: Я думаю, это был конец 1932 или может быть начало 1933.

Кауфман: Правильно, что ещё до 1933, как утверждает обвинение, вы были пресс–секретарем гау и юрисконсультом отдела СС?

Кальтенбруннер: Это заявление требует разъяснения. Правда, что я выступал в своей родной провинции, гау Верхняя Австрия, на национал–социалистических митингах, но в основном – или даже исключительно - за продвижение движения аншлюса . В тот период экономической чрезвычайности, я являлся юрисконсультом, как и любой другой адвокат, любой партии, добровольно предоставляя правовую информацию и бесплатные консультации на несколько часов в конце рабочего дня нуждавшимся, которые в данном случае были национал–социалистами.

Кауфман: Правда, что позднее, в 1934, правительство Дольфуса171 арестовало вас и что вы, совместно с другими руководящими национал–социалистами, были отправлены в концентрационный лагерь Кайзерштайнбрух172? В чём заключалась причина для этого?

Кальтенбруннер: Правильно. Я думаю, что относительно этого положения я должен кратко описать тогдашнюю политическую ситуацию в Австрии.

Правительство находилось в руках группы людей имевших мало сторонников в народе. Существовало две крупных группы не представленных в правительстве; первой была левацкая группа, то есть, социал–демократы и австромарксисты, и второй являлись национал–социалисты, которые тогда были очень маленькой группой. Правительство, затем, поместило не только национал–социалистов, но также социал–демократов и коммунистов в свои лагеря содержания с целью устранить любые политические распри, возникавшие из митингов или демонстраций. Я был одним из тех национал–социалистов, которые тогда были арестованы, чье число было приблизительно 1 800.

Кауфман: У вас был еще один конфликт с ним? И вы были в конечном итоге подвергнуты суду о заговоре против правительства и впоследствии выпущены на свободу из под ареста, в котором находились? В нескольких фразах поясните причины такой процедуры.

Кальтенбруннер: Это было значительно позже. Я был арестован в мае 1935. Прежде всего, я должен сказать, что между тем в Австрии состоялась попытка национал–социалистического восстания в 1934173. Эта попытка восстания, которая, к сожалению, включала убийство Дольфуса, потерпела поражение и была отомщена самыми жестокими мерами против многих национал–социалистов. Отдельной жестокой мерой был закон по которому многие тысячи национал–социалистов потеряли свою работу или профессиональные лицензии, и возникла необходимость примирения, я хочу сказать смягчения принципов политики правительства. Это преимущественно делалось двумя людьми: Ланготом174, тогдашним главным заместителем Верхней Австрии, и Рейнталлером175, фермером и инженером. Эта примирительная акция началась в конце 1934, и в сентябре или октябре, меня пригласили присоединиться к этой акции.

Кауфман: Не могли бы вы, в общих чертах, если возможно, перейти к периоду 1938?

Кальтенбруннер: Я никоим образом не был причастен к этой попытке восстания в июле 1934, и вот почему меня пригласили присоединиться к этой примирительной акции. В рамках этой программы правительство само потребовало, чтобы определенные люди поддерживали связи с партийным руководством, с СА, СС, и со всеми организациями запрещенного тогда движения. С разрешения правительства и соответствующих полицейских ведомств, я связался с СС.

В мае 1935 я был арестован по подозрению в установлении нелегальных связей с СС и в государственной измене. Я оставался под арестом 6 месяцев и предстал перед военным трибуналом в Вельсе по обвинению в тяжком преступлении. Однако, я был оправдан в этом преступлении, поскольку правительство само признало, что это поручение было с его ведома. Все это привело к вынесению приговора по преступлению небольшой тяжести, который, однако, был засчитан в срок ареста.

Кауфман: Как вы участвовали в австрийской революции, состоявшейся в марте 1938, и как участвовали СС?

Кальтенбруннер: Вскоре после моих действий в связи с примирительной акцией Рейнталлера–Лангота, я впервые связался с кругами клубов движения аншлюса, и во–вторых с теми кругами, чья цель заключалась в мирном улучшении условий, путем эволюционного движения и развития, а с другой стороны, в таком расширении движения аншлюса, чтобы склонить к этой идее само правительство.

В 1937 и 1938 я попытался войти в более близкий личный контакт с Зейсс–Инквартом, позднее министром, и я полностью принял его политические концепции.

Кауфман: У вас было мнение о том, что плебисцит в Австрии в апреле 1938 соответствовал воле нации?

Кальтенбруннер: Плебисцит от 10 апреля 1938 полностью соответствовал воле австрийского населения. Результат в 99,73 процента за аншлюс с Германским Рейхом был совершенно подлинным.

Кауфман: По поводу аншлюса, правильно, что вы были повышены до бригадефюрера СС и руководителя отдела СС?

Кальтенбруннер: Да, но сначала я хочу добавить следующее по вопросу аншлюса:

Представление и мнение обвинения совершенно неправильные, когда оно думает, что национал–социализм в Австрии тогда можно было каким–то образом сравнивать с развитием которое уже имело место в Германии. Развитие австрийского национал–социализма было наоборот совершенно другим. Начальной точкой была ненормальная экономическая депрессия в Австрии и кроме этого движение аншлюса, и наконец национал–социализм сделал воплотил аншлюс. Этот курс, из экономической депрессии через аншлюс к национал–социализму, являлся дорогой примерно всех национал–социалистов, и идеология партийной программы того времени никоим образом не была ответственной.

Мне кажется это само собой разумеется, и мне кажется, я также должен сказать сначала о том, что движение аншлюса в Австрии поддерживалось народом, сейчас следует принимать во внимание тот факт, что плебисцит в различных провинциях, таких как Тироль или Зальцбург, уже в предыдущие годы – мне кажется с 1925 по 1928 – показывал результат более чем в 90 процентов голосов в пользу аншлюса.

Возвращаясь в 1928, Национальрат176 Австрии и Бундесрат Австрии177 подписали указ Национальрата178 от 1918 года, который говорил о том, что обе ассамблеи разрешили присоединиться к Рейху; и они не отступали от этой резолюции.

Председатель: Доктор Кауфман, я не думаю, что вам нужно вдаваться в такой предмет как то почему они выступали в пользу аншлюса. Вы постараетесь ограничить свидетеля меньшим количеством подробностей и рассмотреть материальный период?

Кауфман: Я думал, что подсудимому вменяют ответственность за его участие в смене режима. Поэтому, я хотел, чтобы, по крайней мере несколько фраз об этом было сказано трибуналу, но сейчас я готов изменить тему.

Председатель: Свидетель привёл нам цифры отдельных плебисцитов задолго до аншлюса, которые выглядят совершенно не относящимися к делу подробностями.

Кауфман: Затем, в сентябре 1938, вас повысили до группенфюрера СС, правильно?

Кальтенбруннер: Да. После наступления аншлюса, я получил руководство общими СС в Австрии, а именно, оберабшнитом СС Дунай. Тогда я был повышен до бригадефюрера не пройдя предыдущих званий фюреров СС. И я думаю, это был сентябрь, когда я был назначен группенфюрером для того, чтобы моё звание стало таким же, что и у всех остальных руководителей оберабшнитов СС во всем Рейхе.

Кауфман: Могу я спросить вас относительно вашей дальнейшей карьеры в СС? В 1941 вы были назначены высшим руководителем СС и полиции в Австрии?

Кальтенбруннер: В марте 1938 я стал членом австрийского правительства; то есть, я занял должность государственного секретаря по безопасности Австрии, в рамках министерства внутренних дел. Затем, в 1941 австрийское правительство было распущено; то есть, его деятельность был прекращена в пользу таких органов управления, которые преобладали в Рейхе; соответственно была сокращена должность государственного секретаря по безопасности, и с целью сохранить меня на том же уровне бюджета, я думаю, в июле 1941, я был назначен высшим руководителем СС и полиции.

Кауфман: И 30 января 1943 начальником полиции безопасности и СД , то есть, в так называемом главном управлении безопасности Рейха. Как состоялось это назначение? У вас были связи с Гиммлером? Что было сказано между вами и Гиммлером по поводу вашего назначения?

Кальтенбруннер: Я должен кратко описать свои занятия с 1941 по 1943, то есть, 2 года, чтобы понять почему меня вызвали в Берлин.

Обвинение вменяет мне, что я уже в Австрии возглавлял полицию безопасности. В этом отношении обвинение ошибается.

Государственной полицией и криминальной полицией также как и службой безопасности в Австрии централизованно руководили из Берлина и полностью исключили полномочия Зейсс–Инкварта, тогдашнего ответственного министра, и его заместителя, Кальтенбруннера. Моя деятельность как высшего руководителя СС и полиции в Австрии – в отличие от деятельности таких же людей в Рейхе – таким образом, просто ограничивалась задачей представлять или возглавлять общие СС, что никоим образом не занимало всё моё время.

Таким образом, в течение этих 2 лет, я исходил из своих намерений, касавшихся политической деятельности и развивал довольно крупную политическую разведывательную службу распространявшейся из Австрии на юго–восток. Я делал это, в первую очередь потому что, я сожалел, что Рейх, по крайней мере, не использует политические и экономические ресурсы, все ресурсы, которые Австрия могла бы предоставить в распоряжение Рейха и потому что Рейх c несравнимой близорукостью не дал Австрии наиболее значимой миссии как посредника с юго–востоком. Таким образом, мои доклады вызывали повышенный интерес в Берлине, и поскольку Гитлер постоянно упрекал Гиммлера за то, что его разведывательная служба, которой руководил Гейдрих в Рейхе, не составляла адекватных докладов о политических результатах, Гиммлер, спустя 8 месяцев после смерти Гейдриха, почувствовал обязанность найти человека, который сможет освободить его от упрёков Гитлера о том, что его разведывательная служба не заслуживает внимания.

Кауфман: И что вы обсуждали с Гиммлером?

Кальтенбруннер: В декабре 1942, он приказал мне явиться в Берхтесгаден, где он тогда располагался, потому что ставка фюрера находилась по соседству в Оберзальцберге. Сначала он рассказал мне об упрёках Гитлера и потребовал, чтобы я создал в Рейхе центральную разведывательную службу. По этому поводу у нас был долгий разговор со ссылкой к моей докладной деятельности в предыдущие годы. Тогда он считал, что самым лучшим решением было бы, если я приму главное управление безопасности Рейха в качестве переходной основы для создания такой разведывательной службы. Я отказался от этого, указав подробные причины, а именно, что я сохранял взгляд и критическое отношение в Австрии на общее развитие Рейха, в особенности внутриполитическое развитие. Я подробно объяснил Гиммлеру, почему немцы в Австрии были разочарованы и в чем я видел опасность, что те же самые австрийцы, что 4 года назад с энтузиазмом присоединялись к Рейху, стали уставать от Рейха. Я…

Кауфман: Могу я вас сейчас прервать. Конечно, правильно, что вас сделали начальником главного управления безопасности Рейха. Вы пытаетесь сказать, что у вас не было исполнительной власти?

Кальтенбруннер: Я перехожу непосредственно к этому. Но, я должен сейчас описать, то первое совещание с Гиммлером; второе состоялось две недели спустя. По этому поводу я получил приказ; я ссылаюсь на первый приказ.

Но я хочу заявить прямо сейчас - и это прошло красной чертой через всю мою карьеру до последних дней войны, что уже тогда я объяснял Гиммлеру по каким существенным положениям я расходился с национал–социализмом как внутренней политикой Рейха, внешней политикой, идеологией, нарушениями закона самим же правительством. Я особо заявил ему, что управление Рейхом было слишком централизованным, что Австрия жестко критиковала такую централизованную систему, в частности, поскольку федеративный статус был предоставлен другим странам, таким как Бавария. Я сказал ему о том, что создание нового германского уголовного закона, способ его введения, были ошибочными, и что германский уголовный закон был казуистичным. Австрийский уголовный закон, основанный на более чем вековой традиции, подтвердил себя как лучший и признавался за рубежом. Я объяснял ему, что концепции превентивного заключения и концентрационных лагерей не одобрялись в Австрии, но каждый человек в Австрии хотел представать перед судом и законом.

Я объяснял ему, что антисемитизм в Австрии развивался совершенно другим путем и также требовал другого руководства. Я говорил, что никто в Австрии, даже не думал выходить за рамки тех границ антисемитизма, какие излагались в партийной программе. Я также говорил о том, что вряд ли в Австрии найдется понимание того факта, что Нюрнбергские законы пойдут дальше партийной программы в этом отношении. В Австрии, с 1934, была мирная, регулируемая политика разрешавшая эмиграцию евреев. Всякое личное или физическое преследование евреев было совершенно излишним. Я ссылаюсь на документ, который где–то в материалах суда. Это доклад начальника полиции Вены, датированный, мне кажется, декабрем 1939, который согласно статистике подтверждает, что с 1934 по 1939, я думаю из 200 000 евреев, больше половины эмигрировало в зарубежные государства. Такие проблемы я тогда обсуждал …

Кауфман: И что вам сказал Гиммлер?

Кальтенбруннер: И тогда я сказал Гиммлеру о том, что ему очень хорошо известно, что я не только совсем не подготовлен в полицейских вопросах, но, что вся моя деятельность до этого велась в сфере политической разведывательной работы, и, что поэтому, принимая главное управление безопасности Рейха, я не только отказываюсь иметь какую–либо исполнительную власть над такими ведомствами как Гестапо и криминальная полиция, но и, что моя задача с которой он меня назначил, а именно создание и развитие разведывательной службы, будет фактически препятствовать мне в этом. Я также сказал, что лично я не только чрезвычайно отличался от Гейдриха, но что также существовали материальные различия, поскольку Гейдрих был экспертом в полицейских вопросах, в то время как я не был, и что политика которой он, Гиммлер и Гейдрих уже дискредитировали Рейх не могла проводиться мною. Мое имя, моя честь, моя семья были слишком священными для меня.

Он заверил меня в этом, сказав:

«Вам известно, что в июне 1942 Гейдрих был убит и что, лично я, после его смерти» - и это было приблизительно 6 или 7 месяцев после смерти Гейдриха – «занимался его ведомством. Это продолжится, так как я» - это означает Гиммлера – «в будущем оставлю за собой исполнительные ведомства. Для этой цели у меня есть хорошо подготовленные эксперты Мюллер и Нёбе . Вас они не касаются. Вам передается разведывательная служба, то есть управление III и управление VI, в качестве переходной основы для вашей разведывательной службы».

Тогда я сказал ему, что разведывательную службу нельзя построить только на основе одной СД. Разведывательная служба которая до этого времени имела узкую направленность из-за Гейдриха, все больше и больше втягиваясь в оперативную работу, априори не годилась для поиска разведывательных материалов.

Во–вторых, я сказал ему о том, что разведывательная служба должна быть меньше, и в частности, я считал безумием иметь отдельные политическую и военную разведку. Ни в одной стране мира за исключением Германии и Франции не применялось двухведомственное разделение разведывательной службы. Поэтому, я потребовал от него, чтобы он сначала получил приказ фюрера в силу которого разведывательную службу вооруженных сил, которая оставалась у контрразведывательного управления ОКВ, следовало объединить с СД и следовало обеспечить новый личный состав, который нужно было отобрать и внимательно изучить…

Кауфман: Я вас немного прерву. Вы можете сказать мне одной фразой, состоялась ли такая унификация?

Кальтенбруннер: Да.

Кауфман: С управлением VI?

Кальтенбруннер: Да…

Кауфман: И затем другой вопрос…

Кальтенбруннер

[Продолжая]

: Объединение было достигнуто приказом Гитлера от 14 или 15 февраля 1944.

Кауфман: Итак, я спрашиваю вас: после того, что вы только что объяснили, Гиммлер освободил вас от оперативных задач и дал знать вашим начальникам отделов и другим в составе главного управления безопасности Рейха, что вас, таким образом, освободили? Стало ли такое исключение из исполнительной власти, видимым вне ведомства и если так, то как?

Кальтенбруннер: После этого совещания с Гитлером179 в декабре 1942, он отпустил меня, потому что я не хотел принимать главное управление безопасности Рейха в таких условиях, которые он мне предлагал, а именно, чтобы исполнительные управления руководились им, как и раньше. Он был так зол на меня, что он не подал мне своей руки и в течение следующих недель выражал мне свое возмущение разными способами. К середине января, 16–го или 18–го, телеграммой мне приказали явиться в ставку, которую тогда перевели в Восточную Пруссию. Я полагал, что я получу должность на фронте, потому что я просил о такой должности. Я поехал в ставку с полным фронтовым обмундированием, потому что я думал, что наконец дождался той же судьбы, которая была судьбой моих братьев и моих мужских родственников. Но я ошибся. Он сказал мне:

«Я поговорил с фюрером и фюрер уверен, что централизация и реорганизация разведывательной службы это правильная вещь. Он начнёт необходимые переговоры с вооруженными силами, и вам нужно организовать и выстроить эту разведывательную службу. Останется так, что я, с Мюллером и Нёбе, возьму ответственность за исполнительные ведомства»

Если вы спросите меня, были ли такие ограничения видны снаружи ведомства, я должен ответить на это, что это не афишировалось. Поэтому, формально обвинение право вменяя мне: «Что касается внешнего мира, вы никогда не проводили разграничительную линию». На это я могу сказать лишь то, что я верил, что могу положиться на слова своего тогдашнего начальника. Он заявил мне об этом в присутствии Нёбе и Мюллера и отдал им личный приказ связываться с ним лично и докладывать ему и получать от него приказы напрямую, как это делали в течении 8 месяцев после смерти Гейдриха.

Я здесь категорически заявляю, что особые поручения, которые давали Гейдриху, такие как, например, поручение относительно окончательного решения еврейской проблемы, не только не были мне известны, но и не передавали мне. Номинально я был начальником главного управления безопасности Рейха. Как таковой, я считал разведывательную службу и реорганизацию этой разведывательной службы своей подходящей сферой, как я уже сказал. Указания давал Гиммлер, но как я понял гораздо позже, в государственной полиции и криминальной полиции дела делали так, от имени начальника главного управления безопасности Рейха, то есть, от моего имени, без моего уведомления или ознакомления с отданными приказами.

Начальники управления Гестапо и управления криминальной полиции иногда исполняли эти приказы Гиммлера, как я сказал, таким способом, что они также подписывались моим именем как начальника главного управления безопасности Рейха, как возможно, мне нужно будет рассказать позднее, таким образом они продолжали рутинную привычку со времен Гейдриха, который объединял всю исполнительную власть в своих руках и который мог делегировать полномочия Мюллеру и Нёбе. Однако я с самого начала никогда не имел таких полномочий, и поэтому я не мог делегировать, никакой части полномочий. Наверное, мне следует дополнить заявление о своей ответственности, сказав, что я, возможно, не проявлял необходимой заботы, чтобы дать понять, что никакой приказ государственной полиции или криминальной полиции не должен был содержать мое имя. В том, что я сам достаточно не занялся этим, виноват в основном Гиммлер, но возможно в этом и моя вина.

Кауфман: Я обращаю ваше внимание на показания данные здесь в суде 3 января 1946 Олендорфом, начальником управления III. Я кратко представлю вам эти показания, и пожалуйста, вы можете их прокомментировать. Эти показания ссылаются на вопрос исполнительной власти. Свидетель Олендорф сказал, в ответ на мой вопрос:

«Если вы спрашиваете мог ли Кальтенбруннер приказывать об исполнительных акциях, я должен ответить утвердительно. Если вы назовёте Гиммлера и Мюллера исключая Кальтенбруннера, я должен отметить, что в организации РСХА Мюллер являлся подчинённым Кальтенбруннера и соответственно приказы Гиммлера Мюллеру также являлись приказами Кальтенбруннеру, и Мюллер был обязан информировать Кальтенбруннера о них».

И затем, продолжая, он сказал:

«Точно что, в частности в отношении концентрационных лагерей, окончательное решение об отправке или освобождении из них в действительности могло быть принято только Гиммлером. Я могу сказать с абсолютной точностью – в этой связи часто использовалось выражение «до последней поломойки» – что Гиммлер оставлял окончательное решение за собой. Имел ли Кальтенбруннер какие-либо полномочия в этом отношении, я не могу точно сказать»

Сейчас я спрашиваю вас: в сущности, заявление Олендорфа правильное?

Кальтенбруннер: Это требует разъяснения. Он прав, поскольку ничего в конструкции или даже организации главного управления безопасности Рейха не менялось со времен Гейдриха. Поэтому, он мог непосредственно полагать, что существовал официальный канал Гиммлер–Кальтенбруннер–Мюллер. Но во время совещаний, то есть, когда Гимллер отдавал приказы, это был определенно не тот случай. И о ещё об одном замечании, что Гиммлер оставлял за собой решения о последней поломойке, это подтверждает, что ситуация в действительности изменилась, поскольку, в отличие от того, что было во времена Гейдриха, я, посредник между Гиммлером и Мюллером, не был активен, а значит приказы от Гиммлера передавали непосредственно Мюллеру.

Кауфман: Теперь я перехожу к отдельным обвинениям, выделяемых обвинением и сначала представляю вам документ для вашего заявления. Это документ L–38, экземпляр USA–517. Он теперь Кальтенбруннер–3. Он касается обвинения предъявленного Кальтенбруннеру…

Председатель: Доктор Кауфман, разве у него уже нет номера экземпляра? Вы не хотите присвоить ему другой номер экземпляра.

Кауфман: Хорошо. Если это не требуется, я буду рад отказаться от этого.

[Обращаясь к подсудимому]

В первую очередь вопрос здесь, содержали ли ваше имя все подписанные приказы о превентивном заключении будь то в факсимиле или печатным образом; и второй вопрос, отдавали ли вы такие приказы, и далее, если на оба этих вопроса нужно ответить отрицательно, имели ли вы сведения об этих приказах. Пожалуйста, вы прокомментируете этот документ?

Кальтенбруннер: Я должен сказать, что ни разу в своей жизни я никогда не видел и не подписывал приказа о превентивном заключении. Во время допросов до процесса, когда меня допрашивали, мне предъявляли ряд приказов о превентивном заключении с моим именем. Каждый из таких приказов о превентивном заключении имел такую подпись, то есть, мое имя, либо телетайпом или в машинописном виде, и я думаю в одном или двух случаях это было факсимиле.

Кауфман: Вы признаете, что естественно, такое ваше заявление не очень правдоподобное. Это ужасно, что начальник ведомства не знает, какие приказы подписывают его именем. Как вы объясните этот факт, факт который вытекает из документов содержащих вашу подпись?

Кальтенбруннер: Я не закончил свое объяснение. Я заявил, что такая подпись «Кальтенбруннер» на приказах о превентивном заключении могла возникнуть только из того факта, что начальник управления, Мюллер, подписывался именем начальника главного управления безопасности Рейха на этих приказах о превентивном заключении, как он делал во времена Гейдриха, когда ему разрешали так делать, и что в дополнение он проинструктировал свои отделы, например, отдел превентивного заключения. Соответственно, совершенно очевидно он продолжал так делать в мое время, потому что в противном случае мне бы не предъявили эти приказы. Но он никогда не информировал меня об этом, и он никогда не имел от меня полномочий. Напротив, такое не обсуждалось, и с другой стороны, было излишним, потому что он непосредственно подчинялся Гиммлеру, и он имел полномочия от Гиммлера, а значит, он точно также мог написать «Гиммлер» или «по приказу Гиммлера» или «за Гиммлера». Я признаю, что это остается фактом, в котором трибунал не поверит мне, но вместе с тем так было и Гиммлер, никогда не давал мне повода определить своё отношение к этому, поскольку он сказал мне о том, что я не должен осуществлять такие оперативные задачи.

Кауфман: Это значит, вы пытаетесь сказать, что использование вашей подписи было фактически злоупотреблением?

Кальтенбруннер: Мюллер не имел от меня полномочий использовать её.

Кауфман: Вам было известно, что превентивное заключение вообще было возможно, что оно допускалось, и что оно очень часто применялось?

Кальтенбруннер: Как я заявил, я обсуждал концепцию «превентивного заключения» с Гиммлером ещё в 1942. Но я думаю ещё раньше, подробно уже по двум поводам, я имел переписку об этой концепции с ним и с Тираком180. Я считаю превентивное заключение, как им руководили в Германском Рейхе как насущную необходимость в интересах государства, или даже меру которая была оправдана войной, лишь в небольшом количестве случаев. Кроме того, я лично высказывался против и принципиально протестовал против такой концепции и против применения любого превентивного заключении, и часто использовал в качестве причин обоснованные правовые исторические аргументы. По нескольким поводам я докладывал об этом Гиммлеру, а также Гитлеру. Я, на встречах с прокурорами – думаю это было в 1944 – публично озвучивал свои взгляды против этого, поскольку всегда считал, что свобода человека должна считаться его самой высшей привилегией и что только приговору суда, твердо основанному на конституции, следовало позволять ограничивать такую свободу или лишать его её.

Кауфман: Сейчас я обсуждаю с вами причины, приводимые в таких приказах о превентивном заключении. Следующее, помимо прочего, приводилось в качестве причин: действия враждебные Рейху; распространение вредоносных слухов; оскорбление; отказ от работы; религиозная пропаганда. Пожалуйста, вы выразите свои взгляды на причины этих приказов о превентивном заключении. Их нужно одобрить?

Кальтенбруннер: Нет. Я считаю эти причины для превентивного заключения ошибочными. Я думаю мне лучше подробно объяснить. Моё отношение из-за того факта, что все правонарушения, которые перечислены здесь, можно было бы рассматривать в результате надлежащего законного процесса в государственных судах. По этой причине я считаю превентивное заключение как таковое ошибочным, и более того если о нём приказывали по указанным причинам.

Кауфман: Значит, если я правильно вас понял, я могу подытожить ваше отношение как следующее: вы хотите сказать, что вы не имели никаких сведений о приказах по превентивному заключению, что у вас не было никаких полномочий отдавать их, и что вы не подписывали их, но поскольку эти приказы о превентивном заключении принимались внутри управления IV, вы должны были знать о них. Такой итог правильный или нет?

Кальтенбруннер: Верно.

Кауфман: Теперь мы переходим к ещё одному обвинению вменяемому вам. Обвинение заявляет, что вы виновный исполнитель или пособник в совершенных преступлениях, когда вы, как начальник полиции безопасности и СД, допускали убийства и плохое обращение так называемых айнзацгрупп. Я собираюсь процитировать несколько фраз из показаний данных в этом зале суда свидетелем Олендорфом 3 января 1946. Показания Олендорфа инкриминируют вас. Я желаю, чтобы вы прокомментировали это. Олендорф говорит в связи с айнзацгруппами:

«После поступления на службу, Кальтенбруннер должен был сам заниматься этими вопросами и соответственно должен был знать о происхождении айнзацгрупп в отношении которых имел полномочия».

Он продолжил, говоря о ценностях, изымавшихся у казненных лиц о том, что их направляли в рейхсминистерство финансов или в главное управление безопасности Рейха, и он, наконец, заявляет о том, что офицерский состав этих айнзацгрупп формировался из руководящего состава государственной полиции и лишь небольшим процентом из СД. Что вам требуется сказать в ответ на вопрос, знали вы или нет о существовании и значении этих айнзацгрупп?

Кальтенбруннер: Я не имел никакого понятия о существовании этих айнзацкоманд как их описал Олендорф. Позже я слышал об их существовании, но это было много месяцев спустя. Относительно этого положения я хочу сказать следующее: из показаний Олендорфа и из распоряжений Гитлера и Гиммлера обсуждавшихся здесь, трибуналу известно, что отдавались приказы об убийствах людей. Эти айнзацкоманды никогда не реорганизовывали во время пребывания меня в должности. Эти айнзацгруппы действовавшие до этого времени были также распущены или переданы под иное командование до того, как я получил должность. Я не знаю, заявлял ли здесь свидетель Олендорф о том, когда он вернулся из своей айнзацкоманды.

Кауфман: 1942.

Кальтенбруннер: Это до того как я получил должность. Айнзацкоманды позднее должны были быть ответственными перед высшими руководителями СС и полиции на оккупированных территориях, или, что еще более вероятно, в подчинении начальников антипартизанских подразделений. Я не могу точно ответить на ваш вопрос, поскольку вследствие годичного заключения не имел возможности перепроверить организационную схему.

Я думаю, вы также спросили меня, знал ли я о том, что ценности, которые изымались у казненных лиц, отправлялись в мое ведомство или в рейхсминистерство финансов. Я ничего не знаю о таких поставках, но я знаю о том, что Гиммлер отдавал всем приказ – не только полиции безопасности, но также остальным организациям на оккупированных территориях, будь–то муниципальная полиция, или антипартизанские подразделения или тем подразделениям вооруженных сил которые находились под его командованием – говоривший, что всё такое имущество должны были сдавать рейхсминистерству финансов.

Кауфман: Эти айнзацгруппы результат приказа Гитлера или приказа главного управления безопасности Рейха?

Кальтенбруннер: Это могло быть только из-за приказа Гитлера.

Кауфман: Вы сейчас сказали, что по ходу времени услышали о существовании и значении этих айнзацгрупп. Вы можете сказать точно, какого числа получили эти сведения?

Кальтенбруннер: Я полагаю, что это было, когда меня впервые принимал Гитлер, или может быть, это было на следующий день, когда я явился к Гиммлеру, в ноябре 1943.

Кауфман:1943?

Кальтенбруннер: Да.

Кауфман: Если в то время вы знали об айнзацгруппах и об их значении, тогда возникает вопрос, в чём заключалось ваше отношение к ним, в случае вашего осуждения их, что вы должны были сделать, чтобы их отменить? У вас была возможность сделать это или нет?

Кальтенбруннер: Я уже сказал, что айнзацкоманды никогда не передавали в мое распоряжение или под руководство моими приказами. О существовании и предыдущей деятельности таких айнзацкоманд мне стало известно поздней осенью 1943, и я знал, что я должен сопротивляться такому ошибочному использованию сотрудников главного управления безопасности Рейха. Я думаю, 13 сентября 1943, я видел Гитлера по поводу визита Муссолини которого только, что освободили. Однако, моя попытка поговорить с ним на эту тему, не удалась, из–за этого государственного визита. Впоследствии, в ноябре, после того, как Гиммлер постоянно это откладывал, мне снова нужно было явиться в ставку, чтобы официально доложить о своей деятельности к этому времени. И по этому поводу я беседовал с фюрером о фактах об айнзацкомандах, которые стали мне известны; и не только об этом, но также я имел первую возможность обратиться к нему о еврейской проблеме в целом, и об отданных, им и Гиммлером приказах против евреев, о которых мне также стало тогда известно. Однако, я хочу сделать подробное заявление об этом, если вы подробно собираетесь разобрать со мной эту проблему.

Кауфман: Я теперь представляю…

Кальтенбруннер: Я только хочу добавить, что айнзацкоманды больше не попадали в поле зрения, что касалось меня, потому что весь личный состав передали антипартизанской борьбе или даже высшему руководителю СС и полиции, мне кажется, именно в тот же день, когда я получил должность в Берлине. Мне кажется я могу отчетливо вспомнить, что фон дем Бах–Зелевски181 был назначен руководителем антипартизанской борьбы 30 января 1943. Это также может быть причиной того факта, что я не видел каких–либо докладов от самих айнзацкоманд.

Кауфман: Теперь я перехожу к другому документу L–51, экземпляр USA–521. Это чрезвычайно инкриминирующий документ, по которому я хочу получить ваш комментарий.

Цюттер182 это адъютант коменданта лагеря Маутхаузен . Он сообщает относительно…

Кальтенбруннер: Это фотокопия того же документа?

Кауфман: Да, того же.

Он cообщил относительно приказа о казне, относившейся к 12 или 15 американским парашютистам, которые были захвачены в 1945. Просмотрите, пожалуйста, документ и скажите трибуналу, отдавали ли вы такой приказ, и имели ли полномочия отдавать такой приказ?

Кальтенбруннер: Да. Только вчера вы обсуждали со мной этот же документ. Поэтому, он мне известен. Я заявляю, что этот инцидент и этот приказ никогда не были известны мне до тех пор, пока документы не были представлены мне здесь или до их представления дознавателем.

Кауфман: Вам известен Цирайс183?

Кальтенбруннер: Как я уже однажды сказал, я никогда не имел полномочий подписывать по собственной инициативе, так называемые приказы об экзекуциях, то есть смертный приговор. Кроме Гитлера никто во всем Рейхе не имел такой власти кроме Гиммлера и рейхсминистра юстиции.

Кауфман: В отношении этого, я желаю отметить, что обвинение также представило приказы об экзекуциях, которые содержат подпись Мюллера. Вы хотите что-нибудь сказать об этом?

Кальтенбруннер: Если приказ об экзекуции содержал подпись Мюллера, Мюллер мог бы подписать его, только в силу приказу Гиммлера или в силу приговора вынесенного судом.

Кауфман: Напрашивается сказать, что если Мюллер имел полномочие отдавать приказы об экзекуциях, тогда вы сами должны были иметь такое же полномочие в гораздо большей степени? Правильно?

Кальтенбруннер: Нет, не так, потому что Гиммлер никогда не передавал мне такой власти; также созданная цепочка командования– государственная полиция осталась в подчинении Гиммлера после смерти Гейдриха, даже после моего вступления в должность – противоречила бы этому.

Кауфман: Инцидент, на который ссылаются в данном документе, настолько важен, поскольку вовлечены зарубежные парашютисты, что само собой предполагает то, что о нём было известно в высших ведомствах в Берлине, что значит также главному управления безопасности Рейха. Вы узнали о нем впоследствии?

Кальтенбруннер: Я хочу добавить следующее заявление: инцидент точно не становился мне известен.

Председатель: Вы закончили с L–51?

Кауфман: Нет, я еще разбираюсь с документом L–51, но я уже почти закончил.

Председатель: Что же, не следует ли вам обратить его внимание на сам инцидент, на который ссылаются в конце документа, где сказано: «Относительно американской военной миссии высадившейся в тылу немецкого фронта на словацкой или венгерской территории в январе 1945? Оно продолжается, говоря, о том, что – я думаю, это сказал адъютант лагеря: «Теперь Кальтенбруннер одобрил казнь. Письмо было секретным и имело подпись «подписано, Кальтенбруннер».

Я думаю, вы должны предъявить ему это.

Кауфман: Да, безусловно. Ему известен документ, и мне кажется он знает все до единого слова в документе, но я снова предъявлю ему это.

[Обращаясь к подсудимому]

Здесь сказано:

«Я оцениваю число пленных людей в 12 или 15. Они носили форму, которая была либо американской или канадской, коричнево–зеленый цвет, рубашка и берет. От восьми до 10 дней после их прибытия, посредством радио или телетайпа был получен приказ об их казни. Штандартенфюрер Цирайс – то есть комендант лагеря – зашел в мой кабинет и сказал: «Теперь Кальтенбруннер одобрил казнь. Это письмо было секретным и имело подпись «подписано, Кальтенбруннер».

Этих мужчин затем расстреляли на месте, и их ценности передал мне обершарфюрер Нидермайер184».

Вы можете очень кратко пройтись по этому?

Кальтенбруннер: Даже не обсуждается, что этот инцидент доводили до моего сведения, или чтобы он происходил с моим участием. Это не только явное преступление против законов войны, но в частности, акция, которая могла или обязательно должна была привести к наиболее серьезным внешнеполитическим последствиям.

Разумеется, даже не обсуждается, чтобы в таком инциденте, Мюллер или даже я сам, как начальник Мюллера, мог бы предпринять такую акцию, но абсолютно в таком случае должны были быть тщательные предварительные обсуждения между самим Гиммлером и фюрером.

Кроме того, следует полагать, что совершенно точно кто–то – может быть компетентный отдел международного права – сначала мог бы проконсультировать по вопросу, и что о такой акции, конечно, было бы приказано либо фюрером или Гиммлером. В любом случае, это был бы приказ от одной из этих личностей. Однако, даже это мне неизвестно.

Поэтому, если этот человек Цюттер ссылается на приказ, содержавший мою подпись, тогда это мог быть только приказ, который, как я уже описал, содержавший мою поддельную подпись, поскольку я никогда не имел полномочия отдавать приказ об экзекуциях. Таким образом, подпись должна была быть «Гиммлер» или «по приказу Гиммлера, Мюллер».

Кауфман: Значит, вы также приписываете этой подписи злоупотребление?

Кальтенбруннер: Нет, мне кажется, что здесь это вообще не касается моей подписи, но, что Цирайс должен был сказать «Гиммлер». Нельзя полагать предполагать, что Мюллер, таким образом, подписался бы своим или моим именем.

Кауфман: Теперь мы переходим к другому предмету. Я сейчас ссылаюсь на документ PS-1063 (b), экземпляр USA–492, который письмо из главного управления безопасности Рейха, датированное 26 июля 1943. Оно имеет вашу подпись: «Подписано, доктор Кальтенбруннер» и письмо адресовано всем высшим руководителям СС и полиции. Оно ссылается на создание исправительно-трудовых лагерей.

Не будете ли вы любезны просмотреть письмо? Обвинение вменяет вам создание исправительно–трудовых лагерей. Пожалуйста, объясните, в чём на самом деле заключалось ваше отношение, и скажите, исходило ли письмо от вас.

Кальтенбруннер: Относительно этого я должен сделать следующее заявление: я делаю вывод из факта, что письмо содержит мое имя в машинописи, что этот приказ не показывали мне до того как его выпустили: в противном случае я бы подписал его от руки.

Кауфман: Вам известно о приказе Гиммлера?

Кальтенбруннер: Насколько я могу вспомнить, я узнал об этом потом.

Кауфман: Что такое исправительно–трудовой лагерь? Он идентичен концентрационному лагерю?

Кальтенбруннер: Нет, исправительно–трудовые лагеря были лагерями, в которых помещали мужчин если они были немцами, если они уклонялись от трудовой повинности, несмотря на неоднократные напоминания, или зарубежных рабочих, которые оставляли рабочие места без разрешения и были арестованы, или рабочих пойманных во время облав в поездах, на железнодорожных станциях, и дорогах, и у которых не было постоянного трудового договора. Содержание в таком исправительно–трудовом лагере занимало период от 14 до 56 дней.

Кауфман: В этом письме говорится, что эти исправительно–трудовые лагеря, что касалось администрации и приказов, находились в подчинении управлений государственной полиции, и кроме того, в подчинении командиров полиции безопасности и СД. У вас были сведения об этом?

Кальтенбруннер: Так называемое нарушение трудового договора в Рейхе и уклонение немецкого гражданина от трудовой повинности это правонарушение которое точно также могли бы рассматривать законные суды. Закон имел нормы об этом, но из-за огромного количества рабочих по всему Рейху – не только немцев, которых насчитывалось от 15 до 20 миллионов, но также 8 миллионов иностранных рабочих – невозможно было бы начать сотни тысяч разбирательств в судах, по сотням тысяч дел, за невыполнение работы или расторжение договора, или самовольный уход с места работы, и т. д. Само собой разумеется, кроме этого отделы полиции не имели достаточно обширных тюремных сооружений для краткосрочных приговоров в подобных случаях. По этой причине были созданы такие исправительно–трудовые лагеря при управлениях государственной полиции и криминальной полиции.

Кауфман: Вы, принципиально одобряли создание таких исправительно–трудовых лагерей?

Кальтенбруннер: Да, в принципе я одобрял их, хотя я сам не участвовал в принятии приказа. Однако, я позднее узнал о них и считал и считал их подходящими в виду сокращения рабочей силы и условий преобладавших в Рейхе.

Кауфман: Вы имели сведения относительно обращения с интернированными: на какой период времени их помещали в лагеря, каким был их продуктовый паек, и как их трудоустраивали?

Кальтенбруннер: Как я сказал, эти исправительно–трудовые лагеря были предназначены для отбывания ареста на период не превышавший 56 дней. Даже это, мне кажется было возможно только после того, как человека, ранее приговорили за 3 подобных правонарушения. Обычно, арест в исправительно–трудовых лагерях…

Председатель: Вопрос был, знали ли вы об условиях в лагерях? Вы на него вообще не ответили.

Кауфман: Пожалуйста, ответите на мой вопрос?

Кальтенбруннер: Думаю, вы спросили меня…

Кауфман: Я спросил вас, знали ли вы что–нибудь относительно обращения, продовольствия, и трудоустройства интернированных в этих исправительно-трудовых лагерях?

Кальтенбруннер: Я знал только о том, что исправительно–трудовые лагеря имели задачу выполнять работы для общественных нужд, то есть, общественного строительства, такого как дорожное, железнодорожное обслуживание, и в частности, ремонт повреждений из-за воздушных налетов. Интернированных исправительно–трудовых лагерей видело все население, при таком использовании. Впечатление которое производил облик этих интернированных…

Председатель: Он так и не ответил на вопрос.

Кауфман: Я задал вам три точных вопроса. Я хочу точных ответов на эти вопросы. Вам, что-нибудь известно, об обращении, продуктовых пайках, и трудоустройстве? У вас имелись об этом какие-либо сведения, «да» или «нет»?

Кальтенбруннер: Я сказал относительно трудоустройства…

Кауфман: Вы имели сведения?

Кальтенбруннер: Да, имел. Об остальных двух факторах я не знаю по личным наблюдениям.

Кауфман: Офицеры управления IV, когда-нибудь докладывали вам об этом?

Кальтенбруннер: Не офицеры управления IV, но эта проблема, конечно, непрерывно обсуждалась в рамках внутриполитической разведывательной службы, а именно, об использовании такой рабочей силы для неотложных работ.

Кауфман: Вы никогда не видел причины вмешиваться?

Кальтенбруннер: У меня не было повода вмешиваться в связи с этими лагерями по поводу какого-либо злоупотребления, так как не было известно о случаях посягательства на интернированных в лагерях.

Кауфман: Теперь я перехожу к другому документу, документу номер PS-2452, экземпляр номер USA–489. Это заявление, письменные показания Линдова185. Он заявляет, что по приказу Гиммлера до начала 1943, советско–русских политических комиссаров и солдат-евреев должны были забирать из лагерей военнопленных и переводить в концентрационные лагеря для расстрела. Кроме того, он заявляет, что Мюллер, начальник управления IV, подписывал приказы об экзекуциях. Если трибунал желает, я процитирую несколько предложений из этого документа.

[Подсудимому]

Какое у вас заявление по данному документу?

Кальтенбруннер: Этот приказ Гиммлера не был мне известен, и могу я отметить, что он применялся с 1941 по 1943, что означает, в целом, период, когда меня не было в Берлине.

Кауфман: Теперь я зачитаю особо инкриминирующий отрывок – параграф 4. Пожалуйста, вы сделаете заявление по вопросу, относится ли этот доклад об этих фактах ко времени после 1943 или до 1943, или что–то, что можете сказать о дате.

Кальтенбруннер: Я знаю отрывок.

Кауфман:

«В лагерях военнопленных на Восточном фронте, существовали небольшие айнзацкомманды, которые возглавляли младшие чины секретной государственной полиции. Эти команды были приданы коменданту лагеря и имели задачу отбирать таких военнопленных, которых должны были казнить согласно принятым приказам, и сообщать их имена в управление Гестапо».

Кальтенбруннер: Об этом, я…

Кауфман: Минуточку. Из параграфа 2, я цитирую последний абзац: «Таких военнопленных, прежде всего, для вида отпускали и потом забирали в концентрационный лагерь для казни». Итак, я спрашиваю вас, какие сведения вы имели об этих фактах?

Кальтенбруннер: Я не имел никаких сведений об этих фактах. Более того, мне невозможно было получить сведения о них, о приказах, отданных в 1941 и которые, как говорит свидетель, фактически исполняли до середины 1943; невозможно чтобы, прекратить исполнение этих приказов в течение последних лет, я мог бы вовремя…

Кауфман: Но в действительности, нельзя отрицать, что в главном управлении безопасности Рейха, находился отдел IV А1, то есть, часть Гестапо, и что этот отдел функционировал с 1941 до середины 1943, и что он исполнял такие приказы. Очевидно, можно полагать, что вы также, должны были быть информированы о такой чрезвычайно тяжелой ситуации, которая была бесчеловечной и запрещенной международным правом, не так ли?

Кальтенбруннер: Я не был об этом информирован.

Кауфман: Теперь я перехожу к вопросу концентрационных лагерей и ответственности подсудимого в этой сфере.

Председатель: Мы сейчас прервемся.