Максвелл-Файф1: Я хочу задать вам несколько вопросов о расстреле офицеров сбежавших из лагеря Саган. Как я понял из ваших показаний, вскоре после побега у вас был разговор с Гитлером2 на котором точно присутствовал Гиммлер3. Правильно, не так ли?

Кейтель: Через день после побега состоялось совещание с фюрером и Гиммлером.

Максвелл-Файф: Да. Итак, вы говорите, что на этом совещании Гитлер сказал о том, что заключенных не должны передать Вермахту, а оставить у полиции. Это были ваши слова. Правильно, не так ли?

Кейтель: Да.

Максвелл-Файф: Вы так сказали. Вы сказали, что так происходило. Вы были внутренне удовлетворены, когда покинули совещание, тем, что этих офицеров собирались расстрелять, не так ли?

Кейтель: Нет, не был.

Максвелл-Файф: Итак, вы согласились с этим? Вы были удовлетворены, что есть серьезная вероятность, что этих офицеров расстреляют?

Кейтель: Когда я ехал домой я подсознательно беспокоился об этом. Я не выражал этого на совещании.

Максвелл-Файф: Затем вы послали за генералами фон Гравеницем4 и Вестхофом5, не так ли?

Кейтель: Да, верно.

Максвелл-Файф: Я не знаю, сможете ли вы вспомнить, потому что генерал Вестхоф являлся сравнительно младшим офицером в сравнении с вами, но он сказал о том, что это было первый раз, когда вы послали за ним. Вы помните это?

Кейтель: Нет, я не вызывал его. Но его взяли, чтобы представить мне. Я не знал его. Я вызвал только генерала фон Гравеница.

Максвелл-Файф: Вы никогда ни встречали его раньше? Вы согласны с тем, что вы никогда не видели генерала Вестхофа раньше, с тех пор как он получил работу?

Кейтель: Я никогда не видел его раньше.

Максвелл-Файф: Так он сказал. Итак, вы согласны, как я понял из ваших показаний, что вы были очень взволнованы и нервозны?

Кейтель: Да, я очень сильно выражал свое несогласие и раздражение.

Максвелл-Файф: Значит, вы согласны с генералом Вестхофом в том, что вы сказали об этом: «Господа дела плохи» - или - «это очень серьезное дело» - или что–то такое?

Кейтель: Да, я сказал что: «Это чрезвычайно серьезный вопрос»

Максвелл-Файф: Итак, в следующей фразе, генерал Вестхоф говорит о том, что вы сказали: «Этим утром Геринг упрекал меня в присутствии Гиммлера о том, что я допустил ещё один побег ВП6. Это было неслыханно».

Кейтель: В этом ошибка со стороны Вестхофа. Это было днем позже. Мы находились в Берхтесгадене и генералы фон Гравениц и Вестхоф были вызваны ко мне на следующее утро. И здесь также ошибка в том, что я упомянул в связи с этим имя рейхсмаршала Геринга.

Максвелл-Файф: Значит вы не очень уверены в этом, не так ли, по поводу того присутствовал ли Геринг. Вы не очень уверены, не так ли?

Кейтель: Я стал сомневаться в этом только на предварительном следствии, затем мне было сказано о том, что свидетель заявил, что присутствовал Геринг; впоследствии я сказал, что это было совершенно невозможно, о том, что я не помню такого.

Максвелл-Файф: Что же, чтобы понимать, когда вас допрашивали, американский офицер представил вам тоже самое предложение, что я представил вам сейчас. Он представил вам предложение из заявления генерала Вестхофа. Вы помните, что он читал тоже, что и я вам сейчас? Вы сказали: «Этим утром Геринг упрекал меня в присутствии Гиммлера о том, что я допустил ещё один побег ВП. Это было неслыханно». Вы помните дознавателя, говорившего вам это? Нет?

Кейтель: Что–то такое было на предварительном следствии, но я сказал о том, что не уверен, что Геринг присутствовал.

Максвелл-Файф: Я собираюсь представить именно то, что вы сказали - и вы послушайте внимательно, если у вас есть какие–либо возражения, скажите об этом трибуналу. Вы сказали: «Я прошу, чтобы вы допросили Йодля об инциденте и об отношении, которое я выражал во время всего совещания в присутствии Геринга, о чьем присутствии на совещании, я не совсем уверен, но там находился Гиммлер». Таким был ваш взгляд, когда вас допрашивали 10 ноября, не так ли? Вы сказали: «…в течение всего совещания в присутствии Геринга, в чьем присутствии я не совсем уверен…». Таким был ваш взгляд 10 ноября?

Кейтель: Должно быть, есть неправильная интерпретация в протоколе, который я никогда не читал. Я выразил свою неосведомленность о присутствии Геринга, и в этой же связи попросил допросить об этом генерала Йодля, поскольку, по моему мнению, я не был уверен, что Геринг не присутствовал.

Максвелл-Файф: Вы согласны с тем, что попросили допросить генерала Йодля?

Кейтель: Да я предложил это.

Максвелл-Файф: Что же, вы пожалуетесь на следующее предложение? «…в течение всего совещания присутствовал Геринг, в чьем присутствии я не совсем уверен…» Разве это не ваш взгляд?

Кейтель: Да, я был довольно удивлен на этом допросе, и когда мне сказали о том, чтобы свидетель подтвердил присутствие Геринга, я был немного неуверен в этом вопросе и попросил допросить генерала Йодля. В то же время мне стало совершенно ясно, что Геринг не присутствовал и, что я был прав, как я сказал вначале.

Максвелл-Файф: Вы обсуждали это с Герингом, пока вы оба ждали суда?

Кейтель: После моих допросов у меня были случаи обсудить вопрос с рейхсмаршалом и он говорил мне: «Но знайте, что меня там не было», и тогда я полностью вспомнил.

Максвелл-Файф: Да, как вы говорите, рейхсмаршал сказал вам, что он не присутствовал при разговоре. Правильно, не так ли?

Кейтель: Генерал Йодль также подтвердил мне то, что рейхсмаршал не присутствовал.

Максвелл-Файф: Что же, вы рассказали генералам фон Гравеницу и Вестхофу о том, что вмешался Гиммлер и он пожаловался, что ему нужно предоставить еще от 60 до 70 тысяч человек для Landwache7? Вы сказали им об этом?

Кейтель: Нет, это тоже недопонимание. Я не говорил этого. Это не верно.

Максвелл-Файф: Вы сказали о том, что вмешался Гиммлер.

Кейтель: Я лишь сказал о том, что Гиммлер доложил о факте побега, а я не намеревался докладывать об этом Гитлеру в тот день, поскольку многих бежавших возвращали в лагеря. Я не намеревался докладывать фюреру в тот день.

Максвелл-Файф: Итак, чтобы вы ни сказали генералу фон Гравеницу, вы согласны с тем, что генерал фон Гравениц протестовал и сказал: «Побег не позорное правонарушение. Это особо изложено в конвенции». Он так не говорил?

Кейтель: Да, это правда, он так сказал. Но я хочу добавить, что заявление генерала Вестхофа это воспоминание спустя несколько лет.

Максвелл-Файф: Да, но вы согласны, как я понял из ваших показаний с тем, что генерал фон Гравениц заявил протест принятию таких действий, не так ли?

Кейтель: Да, он так сделал.

Максвелл-Файф: И затем, когда он заявил протест, вы высказались об этом? Я зачитаю прямо из заявления генерала Вестхофа: «Чёрт с ним, мы обсуждали это в присутствии фюрера, и это нельзя изменить». Такие слова вы сказали на это?

Кейтель: Нет, это было не так, но мне кажется, я сказал что–то похожее.

Максвелл-Файф: Похожее?

Кейтель: Но мы не касались…

Максвелл-Файф: Похожее, на это?

Кейтель: Я сказал, что–то похожее.

Максвелл-Файф: И после этого вы сказали, чтобы ваша организация, Kriegsgefangenenwesen8, опубликовала уведомление в тюремных лагерях, где содержались военнопленные, рассказывающее всем военнопленным о том, какие действия предприняли в этом случае, с целью устрашить остальные лагеря?

Вы проинструктировали этих генералов, ваших начальников организации по делам военнопленных, опубликовать уведомление в лагерях говорившее, какие действия были предприняты с целью устрашения?

Кейтель: Я обратил на это внимание, прочитав доклад британского правительства, и я пришел к заключению, что может быть некоторое заблуждение о том, когда я дал эти указания. Я уверен, что не делал этого на этом совещании. Это было позднее, несколько дней спустя.

Максвелл-Файф: Что же, вы найдете это в заявлении генерала Вестхофа, которое мы представили, внизу страницы 3. Генерал Вестхоф сказал:

«Фельдмаршал дал нам подробные указания опубликовать в лагере список приводивший имена расстрелянных, в качестве предупреждения. Это был прямой приказ которому мы не могли не подчиниться»

И в заявлении, которое представил ваш защитник, генерал Вестхоф говорит:

«Эти следует прекратить. Мы не можем позволить этому случиться снова. Офицеров которые сбежали расстреляют. Я должен сообщить вам, что вам, что большинство уже мертвы и вы опубликуете уведомление в лагерях пленных где содержат военнопленных говорящее о том, какую акцию предприняли в данном случае для того, чтобы отпугнуть их от других побегов»

Кейтель: Могу я сделать заявление об этом?

Нельте: Британский обвинитель ссылается на документ, который я представил в своей документальной книге. Я признаю это правильным. И это тот документ, который французское обвинение хотело приобщить, и в отношении которого я возражал, поскольку он является компиляцией допросов, которую подготовил полковник Уильямс. Я представил этот документ, чтобы оформить подтверждение того, что слышанное генералом Вестхофом не согласуется с 23 пунктами показаний данных им. Он предоставил мне необходимую информацию. Но завтра он впервые будет на месте свидетеля. Поэтому, я прошу, если британский обвинитель ссылается на свидетеля Вестхофа, представить, по крайней мере, его заявление, которое он сделал под присягой по просьбе американского обвинителя полковника Уильямса. Эти письменные показания до сих пор не представили, в то время как все остальные части его показаний содержатся в докладах, которые никогда не представляли Вестхофу для подписи, или для его ознакомления, ни подтверждены его присягой.

Максвелл-Файф: Моя мысль заключалась в том, что я не предъявляю ничего из первого заявления, чего не содержится в документальной книге подсудимого. Я думал, что жалоба будет о другом, что если бы я взял только наши собственные доказательства тогда можно было сказать, что они немного отличаются, так как разница в документах, представленных в документальной книге подсудимого несущественная. Я тщательно сопоставил обе. Между ними практически нет различий, но я думал честнее сопоставить оба набора слов.

Председатель: Трибунал думает, что перекрестный допрос совершенно правильный. Конечно, если доктор Нельте вызывает генерала Вестхофа в качестве свидетеля, он сможет получить от него любые поправки, которые генерал Вестхоф посчитает необходимыми для своих письменных показаний.

Максвелл-Файф: Да, милорд.

[Обращаясь к подсудимому]

Итак, что я хочу знать: вы отдали приказы генералам фон Гравеницу и Вестхофу, чтобы уведомление о том какие меры были приняты против этих офицеров было опубликовано в лагерях?

Кейтель: Да, но несколько дней спустя; не в тот же день, когда у меня находились эти офицеры.

Максвелл-Файф: Через сколько?

Кейтель: Мне кажется, спустя 3 или 4 дня, но я уже не скажу точно; в любом случае, не ранее чем я понял, что произошли расстрелы.

Максвелл-Файф: Что же, 3 или 4 дня спустя после начала расстрелов, но что было опубликовано? Что вы сказали нужно было опубликовать о принятых мерах?

Кейтель: В лагере было должно было быть опубликовано предупреждение. По моему мнению, мы не упоминали расстрелы, а только предупреждали, что пойманные при побеге не вернуться в лагерь. Я не могу вспомнить точные слова. Это вытекало из приказа, который я получил от фюрера по результатам совещания состоявшегося с ним по вопросу расстрелов.

Максвелл-Файф: Что же, честно представить ваши воспоминания таким образом: что, вероятно, согласно вашим воспоминаниям, что тех, кто пытался сбежать передадут СД, и конечно будут приняты, очень суровые меры? Это честный способ напомнить вам о приказе?

Кейтель: По моим воспоминаниям это предупреждение, то есть угроза, должна была быть опубликована о том, что тот, кто пытается сбежать не вернётся в лагерь. Таким было содержание этой публикации которую я переслал, по моим воспоминаниям. Это не лично моя формулировка. Кроме того, только администрация лагеря, или даже Люфтваффе должны были быть уведомлены.

Максвелл-Файф: Итак, генерал Вестхоф не уступил устному приказу и вернулся к вам с письменным проектом приказа, не так ли?

Кейтель: Мне не кажется, что он приходил ко мне. Мне кажется, он отправил мне это.

Максвелл-Файф: Извиняюсь, но когда я сказал «пришёл к вам», я говорил в общем, вы совершенно правы в том, что он направил вам на рассмотрение проект письменного приказа для вашего одобрения; правильно, не так ли?

Кейтель: Мне не кажется, что это был приказ, однако насколько я помню это был просто меморандум, записка. Однако, я должен добавить, что мне впервые напомнили об этом вопросе в ходе допроса полковником Уильямсом.

Максвелл-Файф: Что же, генерал Вестхоф, говорит:

«Вопреки приказам Feldmarschall9 Кейтеля – я сделал вид, что правильно не понял– я проработал вопрос на бумаге. Я сказал Oberstleutnant10 Крафту: «Я хочу включить слово «расстрел», чтобы Кейтель мог видеть это в письменном виде. Тогда он может занять другое отношение»

Теперь немного дальше:

«Когда я получил вещь обратно, он написал следующее на полях: «Я не говорил определённо «расстрел», я сказал: «Передача полиции или передача Гестапо»

Затем генерал Вестхоф добавляет:

«Таким образом, это было частичное понижение»

Итак, вы поставили на ней пометку: «Я не говорил определённо «расстрел», я сказал: «Передача полиции или передача Гестапо». Не так ли?

Кейтель: Я не могу дословно вспомнить пометку – так же как и генерал Вестхоф. Но я сделал пометку такую пометку на полях: «Я не сказал «расстрелять…»

Максвелл-Файф: Вы понимаете, на, что я указал вам подсудимый? Я хочу, чтобы вы это четко понимали. Правильно или неправильно, генерал Вестхоф считал, что вы вставили слово «расстрелять»; и генерал Вестхоф защищая себя, вернул это вам, и тогда вы сказали: «Я определенно не сказал «расстрелять» - я сказал: «переданы СД или Гестапо»

Кейтель: Нет, я тоже не говорил слова «расстреляны», но полковник Уильямс сказал, что я написал это на полях: «Я не сказал расстреляны». Это есть в протоколе моего допроса.

Максвелл-Файф: Что же, что я хочу знать - и это совершенно ясно – вы отрицаете, что суть, представляющая то, что вы внесли в документ: «Я определенно не сказал «расстреляны» - я сказал: «Переданы полиции или переданы Гестапо»? Вы поставили в документе такие слова?

Кейтель: Возможно что, я написал что–то похожее, на это так как хотел прояснить то, что я сказал этим двум офицерам. В том, что я сказал, не было ничего нового, но это было разъяснение того, что я сказал.

Максвелл-Файф: Итак, следующее положение, на которое я хочу обратить ваше внимание: у вас был офицер вашего штаба по имени Oberst11 фон Реурмон12, в вашем штабе по ВП, Kriegsgefangenenwesen?

Кейтель: Нет, он никогда не был в моем штабе.

Максвелл-Файф: Какую должность он занимал в ОКВ13?

Кейтель: Мне кажется, был полковник Реурмон. Он был начальником отдела и не имел никакого отношения к системе военнопленных; он был начальником отдела в общем управлении Вермахта.

Максвелл-Файф: В вашем ведомстве.

Кейтель: В ведомстве, в общем управлении Вермахта под руководством генерала Рейнеке14, да.

Максвелл-Файф: Вам известно, что 27 марта, то есть в понедельник, было совещание, на котором председательствовал полковник фон Реурмон, с участием группенфюрера Мюллера15 от Гестапо, группенфюрера Нёбе16, и полковника Вильде из министерства авиации, от их инспекции по ВП 17; вы знаете об этом?

Кейтель: Нет, я никогда ничего об этом не слышал. Это осталось для меня совершенно неизвестным.

Максвелл-Файф: Вы говорите трибуналу о том, что в вашем ведомстве находился такой полковник, полковник из министерства авиации, два чрезвычайно важных сотрудника полиции, и они обсуждали вопрос 2 дня спустя после первой встречи, через 1 день после вашей встречи с фон Гравеницем и Вестхофом, и вы ни слова не знаете об этом?

Кейтель: Нет, я ничего не знал об этой встрече. Я не могу вспомнить.

Максвелл-Файф: Итак, большинство из нас хорошо знакомы с работой служебных ведомств. Я прошу вас быть честным с самим собой рассматривая это. Вы говорите трибуналу, что вам никогда не делали никакого доклада об этой совместной встрече между представителем ОКВ, высокими сотрудниками полиции и министерства авиации? Об этом вам никогда не докладывали? Итак, хорошо подумайте, прежде чем отвечать.

Кейтель: Я при всем желании не могу вспомнить. Я был удивлен сообщением об этом совещании, и я ничего не могу вспомнить об этом.

Максвелл-Файф: Вам известно это – я предъявил заявление полковника Вельдера, когда проводил перекрестный допрос подсудимого Геринга – он сказал, что на совещании объявили о том, что этих офицеров должны были расстрелять и многих из них уже расстреляли? Вам не докладывали о том, что этих офицеров расстреливают и должны расстреливать?

Кейтель: Нет, не 27–го. Это уже обсуждалось раньше, когда я получил первый доклад. Тогда я ничего не знал об этом, в этот день, или даже на следующий день после этого совещания.

Максвелл-Файф: Хотя вы согласны с тем, что вы узнали, как я понял вас, что их расстреливали 29–го, что было в четверг?

Кейтель: Я уже не скажу, в какой день, но я помню, что это было позднее. Мне кажется это было спустя несколько дней.

Максвелл-Файф: Что же, подсудимый, позвольте нам, принять каждый пункт в вашу пользу. Давайте возьмём, что это скажем было в субботу 31–го, или даже в понедельник, 2 апреля. В понедельник, 2 апреля – то есть спустя 9 дней после побега – тогда вы знали о том, что этих офицеров расстреливают?

Кейтель: Я услышал об этом в течение этих дней, возможно в районе 31–го, через адъютанта фюрера, когда я снова прибыл в Берхтесгаден для доклада об обстановке. При этом, мне даже не сказали о том, что всех этих офицеров расстреляли, некоторых из них застрелили при попытке побега. Мне рассказали об этом незадолго до начала совещания.

Максвелл-Файф: Они все не были расстреляны до 13 апреля, что было почти через две недели. Вам рассказывали о том способе, что их вывели из машин, чтобы облегчиться и затем их застрелил кто-то из револьвера в затылок? Вам об этом рассказывали?

Кейтель: Нет, только от адъютанта узнал о том, что фюреру вручили доклад, о том, что расстрелы последовали за побегом.

Максвелл-Файф: Итак, далее я хочу перейти к другому положению. Вы помните, что мой коллега, господин Иден17, по поручению британского правительства, позднее сделал заявление в Палате общин18, ближе к концу июня. Помните это?

Кейтель: Да. Я вспоминаю.

Максвелл-Файф: И это верно, как сказал генерал Вестхоф, что вы сказали своим офицерам не связываться с министерством иностранных дел или Гестапо, оставив этот вопрос и не пытаться выяснять, что–либо о нём? Правильно?

Кейтель: Я сказал им о том, что поскольку Вермахта не касались средства розыска и поимки этих сбежавших, ни касался того что случилось потом, управление по делам военнопленных не могло предоставить какой–либо информации по вопросу, так как оно само не занималось вопросом и не знало, что произошло на самом деле. Вот, что я сказал.

Максвелл-Файф: Тогда ответ это, да, что вы сказали своему ведомству оставить вопрос и не связываться с министерством иностранных дел или полицией?

Кейтель: Нет, не совсем верно. Начальник зарубежного отдела был связан с министерством иностранных дел. Я только дал указания, чтобы офицеры не давали какой–либо информации об этом деле или каких-нибудь вопросах связанных с ним, поскольку они не участвовали и знали о нем только по слухам о случившемся.

Максвелл-Файф: Склонен думать, что мой предыдущий вопрос – вы просто повторились по поводу моего предыдущего вопроса, я не хочу спорить с вами. Я перехожу к следующему пункту. У вас был в штабе офицер по имени адмирал Бюркнер19, не так ли?

Кейтель: Да, он был начальником зарубежного отдела.

Максвелл-Файф: Он был связным между вашим ведомством и министерством иностранных дел?

Кейтель: Да.

Максвелл-Файф: Итак, вы отдали ему приказы подготовить ответ Англии, ответ на заявление господина Идена?

Кейтель: Возможно, что я сказал ему об этом, хотя он и не мог получить никаких подробностей у ведомств Вермахта.

Максвелл-Файф: Я не хочу снова вам это читать, я читал ответ, день или два тому назад. Но в итоге я думаю, ответ был подготовлен министерством иностранных дел в сотрудничестве с Oberstleutnant Крафтом из вашего ведомства, не так ли?

Кейтель: Нет, тогда…

Максвелл-Файф: Вы не помните Крафта…

Кейтель: Я дал указания о том, чтобы ответом занималось РСХА, но не управление по делам военнопленных. Я не давал никаких указаний подполковнику Крафту.

Максвелл-Файф: Но разве он не отправился в Берхтесгаден для содействия представителю министерства иностранных дел и Гитлеру в подготовке ответа?

Кейтель: Я не знаю. Я не говорил с ним и не видел его.

Максвелл-Файф: Вам известно, что когда они увидели ответ, согласно генералу Вестхофу, все ваши офицеры схватились за голову и сказали: «Безумие». Вы видели это заявление, не так ли: «Затем, когда мы прочли ноту Англии в газете, все мы были потрясены. Мы схватились за головы. Безумие! Мы не могли иметь к делу никакого отношения». Все ваши офицеры и вы сами, знали, что ответ - полная и бесстыдная ложь. Не так ли, полная и бесстыдная ложь. Вы все это знали?

Кейтель: Все они знали это. Я тоже узнал об ответе, и мне было ясно, что он не основан на правде.

Максвелл-Файф: Значит, получается так, подсудимый, не так ли, что вы дошли до этого: вы присутствовали на встрече с Гитлером и Гиммлером. Так вы говорите. На этой встрече Гитлер сказал, чтобы заключенные пойманные полицией остались в руках полиции. У вас имелась сильная вероятность того, что эти заключенные будут расстреляны и, что вы использовали этот инцидент как устрашение для предотвращения других побегов военнопленных. Все это вы признаете, так я понял ваши ответы этим утром, не так ли?

Кейтель: Да, я признаю, но меня не допрашивали по вопросу о том, в чём заключалась моя позицию у Гитлера, и я не свидетельствовал об этом, и что я не делал это предупреждение, но что это предупреждение было приказом Гитлера и было причиной еще одного жесткого столкновения между Гитлером и мной, когда ко мне пришёл первый доклад о расстрелах. Вот как это было.

Максвелл-Файф: Я не буду снова вдаваться в детали.

Еще одно положение: Когда вы узнали об использовании кремации и отправке кремационных урн в этот лагерь?

Кейтель: Мне это осталось неизвестно, и я не помню, чтобы, когда-нибудь слышал об этом. В дальнейшем вопрос был чисто заботой Люфтваффе, в чём я принял участие только в виду присутствия, я не знаю, слышал ли я об этом когда-нибудь или видел что–нибудь об этом.

Максвелл-Файф: Но подсудимый, вы согласитесь со мной, что любой в мире, кто должен был заниматься проблемами военнопленных, ужаснулся бы от мысли о том, что тела расстрелянных офицеров кремировали; этим напрашивались неприятности, не так ли, от гарантирующих держав и любого другого, называвшего это низостью? Вы согласитесь с этим; я уверен вы занимались военнопленными больше чем я. Вы не согласны, что это ужаснуло бы любого, кто должен был заниматься военнопленными, что тела должны были кремировать, что гарантирующие державы сразу же начнут подозревать?

Кейтель: У меня совершенно такое же мнение о том, что это ужасно.

Максвелл-Файф: И если бы какая–нибудь служба узнала, что лагеря получили 50 урн с прахом кремированных тел бежавших военнопленных, это должно было быть самым серьезным вопросом, которым занимались бы высшие чины любой службы, не так ли?

Кейтель: Да, при том, что я не имел никакого отношения к лагерям военнопленных Люфтваффе помимо инспекционных полномочий.

Максвелл-Файф: Я не хочу вас больше спрашивать о Люфтваффе. Итак, я думаю, мы можем довольно коротко рассмотреть вопрос линчевания союзных лётчиков.

Максвелл-Файф: Итак, подсудимый, я хочу напомнить вам, что был доклад о совещании от 6 июня, документ PS-735, который предъявили против подсудимого Риббентропа; это доклад генерала Варлимонта20, экземпляр GB–151, относительно критерия подлежавшего принятию для решения о том, что такое лётчики-террористы; Вы можете вспомнить документ, потому что вы сами рассматривали в пятницу пометку…

Кейтель: Да.

Максвелл-Файф:…вопреки правовой процедуры, которую вы уже разбирали.

Кейтель: Да.

Максвелл-Файф: Итак, вы сказали во время своих показаний – вы помните, вы рассказывали нам, почему вы не хотели правовой процедуры: потому что решение военно–полевого суда было сложной проблемой и также это означало трёхмесячную отсрочку для сообщения о смертном приговоре гарантирующим державам.

Кейтель: Да, я сделал такие заявления.

Максвелл-Файф: Итак, это неточно, не так ли? Потому что я просто хочу показать вам, что случилось. Этот документ, который вы упоминали, был 6 июня. И 14 июня…

Кейтель: Да.

Максвелл-Файф: …это документ D–774, который будет экземпляром GB–307, с инициалами Варлимонта – ваше ведомство направило проект письма в министерство иностранных для сведения Риттера21, отправив эту формулировку о том чем являлись лётчики-террористы. И если вы просмотрите его, он говорит о том, что необходимо однозначно сформулировать, концепцию фактов, которые должны образовывать уголовное деяние. И затем проект письма, документ D–775, экземпляр GB–308, главнокомандующему воздушными силами, для сведения полковника фон Браухича22, в котором сказано:

«Руководствуясь предварительными беседами и согласованием с рейхсминистром иностранных дел и начальником полиции безопасности и СД» - подсудимым Кальтенбруннером – «следующие факты нужно рассматривать как террористические акты, которые нужно принимать во внимание, когда предаются огласке случаи линчевания или которые оправдывают передачу вражеских летчиков из пересыльного лагеря воздушных сил в Оберурзеле СД для специального обращения».

И затем вы излагаете, что было согласовано:

«Пожалуйста, получите согласие рейхсмаршала такой формулировке фактов, при необходимости, передайте коменданту пересыльного лагеря воздушных сил в Оберурзеле устные инструкции действовать соответствующим образом.

В дальнейшем запрашивается, чтобы вы также получали согласие рейхсмаршала на намеченную процедуру передачи публичных объявлений»

И затем если вы посмотрите на документ D–776, экземпляр GB–309, письмо от вас министерствe иностранных дел, проект письма для сведения Риттера, датированный 15 июня, об этом же. Вы просили его подтвердить к 18–му. И затем документ D–777, экземпляр GB–310, это похожий проект письма Герингу, отмеченный для сведения полковника фон Браухича и просивший ответить на него до 18–го. Затем документ D–778, экземпляр GB–311, запись телефонного звонка от Риттера говорящая, что министерство иностранных дел отложит на несколько дней представление своего мнения. Документ D–779, экземпляр GB–312, представляющий первое замечание от подсудимого Геринга. Там сказано на 19 июня:

«Рейхсмаршал сделал следующие замечания относительно вышеуказанного письма:

Реакция населения, в любом случае, не находится в наших руках, но, по возможности нужно предотвратить действия населения против остальных вражеских летчиков» - я прошу вас заметить слово «остальных», то есть, вражеских летчиков, которые не входили в категорию лётчиков-террористов – «к которым вышеуказанное положение не применяется. По моему мнению, вышеуказанное положение дел может также» - и я прошу вас заметить слово «также» - «в любое время рассматриваться судом, так как здесь стоит вопрос убийств, которые противник запрещает своим лётчикам».

Затем в документе D–780, экземпляр GB–313, это ещё одна копия меморандума министерства иностранных дел, который я подробно зачитывал, когда я представлял дело против подсудимого Риббентропа; и оно перемежается с комментариями вашего офицера, генерала Варлимонта, в общем согласии с меморандумом. Я не хочу снова обращаться к нему.

Затем, в документе D–781, экземпляр GB–314, ваше ведомство хотело выяснить, что имел в виду подсудимый Геринг, поэтому вы снова написали ему на для сведения фон Браухича:

«К сожалению, из вашего письма невозможно понять согласен ли рейхсмаршал с фактами, сообщенными ему, относительно обнародования случаев линчевания касающихся террористических действий, и готов ли он дать коменданту пересыльного лагеря в Оберурзеле устные указания об этом.

Настоящим снова запрашивается, чтобы рейхсмаршала убедили дать согласие, и чтобы данное ведомство было уведомлено, по возможности, до 27-го включительно».

Затем, немного пропустив, документ D–782, экземпляр GB–315 – он говорит о том, что министр иностранных дел ответит через день или два; и в документе D–783 от 26–го, что будет экземпляром GB–316, поступает ответ, телефонный меморандум, телефонный звонок, от адъютантской службы рейхсмаршала, капитана Браунера:

«Рейхсмаршал согласен с высказанной формулировкой о концепции лётчиков-террористов и с предлагаемой процедурой. Он просит информацию в этот же день о предпринимаемых мерах»

Значит не правильно, не так ли, подсудимый, что подсудимый Геринг не соглашался с процедурой? Здесь звонок от его адъютантской службы – и он принят вашим ведомством – говорящий, что он согласен с формулировкой концепции и с предлагаемой процедурой. Это должно быть правильно, не так ли?

Кейтель: Да. Я никогда не видел этот документ, но я понимаю под применением мер, перевод в лагерь Оберурзель для военнопленных воздушных сил, не линчевание. Возможно, я могу добавить, что–нибудь о дискуссии с рейхсмаршалом…

Максвелл-Файф: Это совершенно ясно. Я не собираюсь снова разбирать переписку. Я отметил то как мы шли. Ваши письма говорившие и о линчевании и о мерах подлежавших принятию при обнародовании линчевания и другой процедуры отбора этих людей в руки СД, в ожидании подтверждения причастности к лётчикам-террористам. Это совершенно ясно. Я прошёл с вами почти 10 писем, в которых безоговорочно сказано, что оба этих пункта представили рейхсмаршалу представлены, публикации о линчевании и отбор из остальных военнопленных. Он сказал: «Я согласен с предлагаемой процедурой».

Кейтель: Могу я, кое-что добавить?

Максвелл-Файф: Добавьте.

Кейтель: Я очень отчетливо помню свою дискуссию с рейхсмаршалом Герингом в Бергхофе. Он ожидал Гитлера, который должен был выступить с речью перед генералами. Это должно было быть в тоже самое время. В этой дискуссии упоминались два положения. Первое положение заключалось в желаемой концепции – или как я должен сказать – запланированном или задуманном линчевании. Второй вопрос заключался, в том, что мое влияние на Гитлера не было достаточно сильным, для четкого разрешения данного вопроса. Об этих двух положениях в тот день я разговаривал с Герингом. Мы установили, что весь способ обсуждавшийся здесь должен был быть предварительным условием для вольного использования линчевания, что мы согласны с тем, что как солдаты мы отвергали это; и во–вторых, я очень срочно попросил его снова использовать своё влияние на Гитлера, чтобы он мог воздержаться от таких мер. Эта дискуссия состоялась в Бергхофе в приемной зала, где Гитлер обращался к генералам. Я помню это очень отчетливо.

Я сейчас просмотрел переписку, который мы все обменивались. Я могу узнать только некоторые фрагменты. Они касаются размышлений о мерах желаемых Гитлером, которые, слава богу, никогда не принимались, так как соответствующие приказы не отдали.

Максвелл-Файф: Вы посмотрите на следующий документ, документ D–784, экземпляр GB–317. Это записка вам от генерала Варлимонта. Параграф 1 говорит, что министерство иностранных дел согласовало; посол Риттер телефонировал 29–го, о том, что министр иностранных дел Рейха согласовал проект. Параграф 2 говорит:

«Рейхсмаршал согласовал формулировку концепции «лётчиков-террористов» предложенную ОКВ и предлагаемый метод»

Это направили вам, и здесь есть карандашная отметка, с инициалами Варлимонта:

«Мы должны, наконец, действовать. Что еще нужно для этого?»

Вы действовали в соответствии с этим?

Кейтель: Нет.

Максвелл-Файф: Тогда, почему…

Кейтель: Фактически…

Максвелл-Файф: Тогда почему, если вы не действовали в соответствии с этим, вы спросили Люфтваффе, 4 дня спустя о том направили ли они указания в лагерь Оберурзель? Посмотрите на документ D–785, экземпляр GB–318.

Председатель: Сэр Дэвид, кажется он с инициалом подсудимого – D–784.

Максвелл-Файф: Моя копия с инициалами «В», Варлимонт.

Председатель: D–784, на копии, что у меня, есть инициал «К» cверху, рядом с запиской Варлимонта.

Максвелл-Файф: О, да. Извиняюсь, милорд. Это полностью моя ошибка. Милорд совершенно прав.

[Обращаясь к подсудимому]

Итак, прежде чем я оставлю D–784,

это вам представили и поставили свой инициал?

Кейтель: Нет, я только поставил своё «К» на документе D–784, чтобы показать, что я видел его. Я ничего не написал на нём.

Максвелл-Файф: Но документ представили вам, и вы видели этот документ? Вы знали о том, что и министерство иностранных дел и Геринг согласились с принятием такой процедуры?

Кейтель: Я читал его. Я написал на нём «К».

Максвелл-Файф: И 4 дня спустя, в D–785, ваше ведомство запросило Геринга через Браухича о том осуществили ли они:

«Пожалуйста, сообщите о том отданы ли указания коменданту пересыльного лагеря воздушных сил в Оберурзеле в смысле заявлений оперативного штаба верховного главнокомандования вооруженных сил от 15 июня, или же когда планируется сделать это»

Кейтель: Я раньше не видел документ, но мне кажется, он подтверждает точность моей точки зрения, что в этих запросах рейхсмаршалу о переводе в Оберурзель был лишь пункт вопроса, а не то хотел ли он линчевания, одобрял ли его, и считал ли его правильным. Мне это кажется совершенно очевидным из этого вопроса. Я ничего не знаю о самом вопросе.

Максвелл-Файф: Пожалуйста, посмотрите на документ D–786, экземпляр GB–319. На следующий день вы вышли за такие рамки. Это 5 июля. Это на самом деле доклад о встрече 4 июля. Он говорит о том, что Гитлер распорядился о следующем:

«Согласно сообщениям прессы, англо–американцы также намерены в будущем атаковать с воздуха небольшие города, которые не имеют никакого военного значения или для военной экономики, как ответную меру против «V-123». При подтверждении данной новости как правдивой, фюрер желает дать знать по радио и в прессе, что с любым вражеским летчиком, принимающем участие в такой атаке и сбитым, не будут обращаться как с военнопленным, но, как только он попадет в немецкие руки, с ним будут обращаться как с убийцей и убивать. Данная мера применяется ко всем атакам на небольшие города, которые не являются военными объектами, центрами связи, целями вооружений, и подобным, и следовательно, не являющимися важными для ведения войны.

В настоящий момент ничего не приказано; единственная сделанная вещь это обсуждение такой меры с Wi.Ru24 и министерством иностранных дел»

Таким образом, весьма далеко от модификации данного вопроса, вы увеличили суровость мер подлежавших принятию, то есть, Гитлер усилил суровость мер подлежавших принятию.

Кейтель: Я не помню этого, но если эта пометка была тогда сделана, что–нибудь такое должно было упоминаться им на этом совещании, но я не помню инцидента.

Максвелл-Файф: Я только хочу представить вам это положение. Вы дважды сказали, в пятницу и снова сегодня, что Вермахт не отдавал никакого приказа. Не нужно было приказа Вермахта для поощрения населения линчевать лётчиков потерпевших крушение. Все что требовалось для того, чтобы достичь этого результата, чтобы полиция воздерживалась от ареста лиц, которые убивали их, не так ли? Вам не требовалось приказа Вермахта, чтобы поощрять население убивать потерпевших крушение лётчиков, не так ли?

Кейтель: Нет, исключительно Вермахт имел право задерживать сбитых или приземлившихся летчиков, и защищать их от линчевания населением, и предотвращать что–либо подобное.

Максвелл-Файф: Вы согласитесь со мной, что у американского или британского летчика переданного СД, шанс на выживание не был – чем – одним на миллион? Его бы убили, не так ли?

Кейтель: Я тогда этого не знал, я только здесь услышал об этом. Я не знал этого тогда.

Максвелл-Файф: Вы согласитесь, что такое фактически случалось, когда летчика передавали СД, его бы убивали, не так ли? Вот, что случалось?

Кейтель: Я не знал, что так было, но в этом…

Максвелл-Файф: Я не говорю, что вам кажется. Теперь мы знаем, что бы случилось?

Кейтель: Нет.

Максвелл-Файф: Вы говорили нам несколько раз, что вы ничего не знали о СД. Однажды фактически, вы были своего рода апелляционным судом для СД во Франции, не так ли? Вы утвердили убийства СД во Франции, не так ли?

Кейтель: Я не помню, чтобы я устанавливал, какие-то правила.

Максвелл-Файф: Французский экземпляр, документ номер RF–1244. Боюсь, что у меня нет немецкой копии, но сказано вот, что:

«Париж, 6 августа 1942.

В уголовном процессе в отношении французских граждан:

(1) Жана Марешаля, родившегося 15 октября 1912.

(2) Эммануэля Тэпо25, родившегося 4 июня 1916.

«Фельдмаршал Кейтель, действуя в рамках полномочий предоставленных ему фюрером 26 и 27 июня 1942 как главнокомандующим армией, отказал в помиловании этих двух мужчин осуждённых к смерти и приказал привести приговоры в исполнение в рамках общих наказаний».

Они были осуждены трибуналом de la Feldcommandantur at Evreux26, и это направили Commandant de la Police de Surete et du SD27 – направлен командиру полиции Surete и СД. Это не демонстрирует, что вы занимались утверждением смертных приговоров и передавали подтверждение СД?

Кейтель: Весь инцидент для меня загадка. Случалось несколько раз, что фюрер, которому я представлял все решения, которые, как верховный главнокомандующий, он должен был одобрить – что я мог поставить подпись. «По приказу главнокомандующего армией, Кейтель». По приказу – это могло быть возможным, иначе я об этом ничего не знаю.

Максвелл-Файф: Что же, не похоже, что так. Позвольте мне напомнить вам слова: «Marechal Keitel, dans le cadre des pouvoirs qui lui ont ete donnes les 26 et 27 Juin 194228». Это дата. Действуя в рамках полномочий предоставленных вам фюрером. Вам не давали такие полномочия?

Кейтель: Нет, я не имел, в этом случае каких–либо полномочий. Это ошибка. Однако, я мог поставить подпись «По приказу главнокомандующего армией, Кейтель, фельдмаршал».

Председатель: Вы закончили с этим?

Максвелл-Файф: Да, я собирался закончить.

Председатель: Что же, разве документ D–775 относится к этому? Последняя строчка первого абзаца.

Максвелл-Файф: Милорд, я вам признателен.

Председатель: D–775. Как я его понимаю, подсудимый сказал, что он не знал о том, что обязательно происходило с этими заключенными, если бы их передавали СД. Это были последние слова первого абзаца.

Максвелл-Файф: Очень хорошо, милорд.

[Обращаясь к подсудимому]

Слова: «…передача летчиков из пересыльного лагеря воздушных сил в Оберурзеле СД для специального обращения».

Подсудимый нам известно, что «специальное обращение» означает смерть. В 1944, вы не знали, что означало «специальное обращение»?

Кейтель: Да, я знаю, что означало «специальное обращение». Я знаю это.

Максвелл-Файф: Итак, есть еще одно положение в документе, который мой друг генерал Руденко представил вам – в субботу, я думаю, это было в пятницу вечером – документ ЕС–338. Вы помните, его предъявлял генерал Руденко. Данный документ это доклад адмирала Канариса29 об обращении с военнопленными, касающийся положения Советского Союза как не подписавшего конвенцию30. Вы помните положение о том, что адмирал Канарис высказал вам, что хотя они не являлись подписантами, поскольку с 18–го века было установлено на практике, что военный плен не был ни местью ни наказанием, но просто превентивным заключением. Вы помните этот документ? Это был доклад Канариса, вам от 15 сентября 1941, определявший положение военнопленных страны не подписавшей конвенцию. Вы помните, вы сказали, что согласны с этим, но что вы должны были прибавить к этому заявлению, что это было бессмысленно с точки зрения нынешней обстановки, потому что это вытекало из военной концепции рыцарской войны, что это было разрушением идеологии. Вы сказали, что должны были прибавить это по указанию Гитлера. Вы помните?

Кейтель: Я представил ему процедуру и попросил, чтобы он прочел это, и исходя из этого, я написал эту пометку.

Максвелл-Файф: Да. Итак, здесь есть параграф 3– аа, который я хочу, чтобы вы сейчас запомнили про положение которое я разбираю:

«Обследование гражданских и политически нежелательных военнопленных, как и решение об их судьбе, осуществляется подразделениями полиции безопасности…»

Полиции безопасности – это подчеркнуто фиолетовым, то есть, вы подчеркнули, и напротив ваша карандашная пометка: «Очень эффективно». То есть «действия подразделений полиции безопасности, очень эффективны». Затем продолжается: «… и СД». Затем адмирал Канарис говорит: «…в совокупности с принципами, которые неизвестны органам Вермахта». И вы поставили напротив «неизвестны органам Вермахта»: «вовсе нет». Вы помните, что сделали это?

Кейтель: Я не могу вспомнить это в настоящий момент. Я должно быть сделал это замечание в связи с фактом, что это было неизвестно Вермахту. Я думаю так правильно.

Максвелл-Файф: Поймите, это совершенно ясно. Адмирал Канарис сказал, что это неизвестно органам Вермахта, и вы поставили напротив этого, вашу карандашную пометку: «Вовсе нет». Вам это не досталось от Гитлера, это должно было быть вашей собственной точкой зрения, если вы поставили карандашом: «Вовсе нет»? Вы должно быть думали, что они известны Вермахту.

Кейтель: Вовсе нет.

Кейтель: Я не могу разъяснить это заявление. Я внёс эти замечания в спешке. Я не могу узнать или определится с ними, как и не могу дать четкого объяснения, потому что я не знаю. Однако, я вспоминаю, что я хотел сделать или сделал пометку о том, что это оставалось неизвестным Вермахту, и что это правильно.

Максвелл-Файф: Итак, я хочу лишь подвести вас к своим последним пунктам, и затем задать вам один вопрос об этом. Вы сказали трибуналу, я думаю, возможно, по крайней мере 25 раз, что вы не были заинтересованы в политике, что вы просто исполняли свои приказы по военным приготовлениям. Я лишь хочу немного спросить вас об этом.

Прежде всего, возьмем австрийскую проблему. Я лишь хочу представить вам один документ. Вы помните, что подсудимый генерал Йодль внес в свой дневник запись о притворных военных передвижениях, которые согласно, подсудимому Йодлю - я понял из того, что вы сказали, что генерал Лахузен31 имел иную точку зрения – имели незамедлительный эффект в Австрии? Вы помните это? Вы должны это вспомнить.

Кейтель: Да.

Максвелл-Файф: Итак, вы предложили, не так ли, эти обманные военные передвижения?

Кейтель: Нет, я не разрабатывал ни предлагал их, но они являлись указанием фюрера, когда он отпустил меня в тот вечер. Я бы не придумал это сам по себе.

Максвелл-Файф: У вас есть документальные книги, что я дал вам. Посмотрите. Это 113 в немецкой документальной книге.

Это 131 в документальной книге вашей светлости, большая документальная книга.

Итак, подсудимый это ваш документ 13.

Кейтель: Да, я помню.

Максвелл-Файф: И он гласит, если вы посмотрите на параграф 1, не предпринимать никаких действительных подготовительных мер в армии или Люфтваффе, никаких передвижений или передислокаций войск, распространять ложные, но вполне правдоподобные новости, которые могли привести к выводу о военных приготовлениях против Австрии. И через людей в Австрии и ваши таможенные службы и через агентов, которым вы отправили новости, и правдоподобным обменом радиосообщениями и путем маневров.

Итак, вы представили это Гитлеру, и к 14–му капитан Эберхард передал по телефону информацию о том, что фюрер одобрил это по всем пунктам. Вы предложили, чтобы ложные новости и ложные приготовления проводились с целью политического эффекта в Австрии, не так ли?

Кейтель: Я сделал предложение на основе руководящих указаний, которые были даны мне по моему возвращению в Берлин.

Максвелл-Файф: Что же, я лишь хочу кратко разобраться с этим, и я думаю могу, но я хочу показать вам тоже самое в отношении Чехословакии.

До того как вы стали начальником ОКВ вы находились под руководством Бломберга32 в военном министерстве. Вы видели план фон Бломберга по вторжению в Чехословакию, директиву датированную 24 июня 1937?

Кейтель: Да, я знал её.

Максвелл-Файф: Знали?

Кейтель: Да. Директивы о вторжении не было, была ежегодная подготовительная работа по мобилизации. Вот, чем она являлась и это я знал.

Максвелл-Файф: Что же, параграф 2 говорит:

«Задача германского Вермахта подготовиться таким образом, чтобы основной костяк неожиданно с огромной силой мог быстро ворваться в Чехословакию».

Я должен думать, что это являлось приготовлением к вторжению. Все, что я хочу сейчас, это знать: вы знали об этом плане, подсудимый, не так ли?

Кейтель: Мне кажется, да, я читал его тогда, но конечно я уже не помню подробностей.

Максвелл-Файф: Итак, вы сказали трибуналу, что впервые услышали о планах фюрера против Чехословакии в 1938 во время беседы с фюрером, которая состоялась 21 апреля 1938. Подсудимый, очень легко что–то забыть, и я не говорю, что вы лжете об этом подсудимый. Но это не точно, не так ли? Вы вели переписку об этом с подсудимым фон Риббентропом уже 4 марта, раньше на 6 недель, не так ли, о связях с венгерским высшим командованием? Это неправильно?

Кейтель: Я не помню этого, не имею ни малейшего представления.

Максвелл-Файф: Посмотрите на это. Вы понимаете о чём я? Вы заявляете, что вы не занимались политикой, но если вы посмотрите на тот документ, что я передам вам сейчас – это PS-2786 – вы увидите, что это видимо письмо подсудимого фон Риббентропа вам:

«Глубокоуважаемый генерал: настоящим приложением направляю вам протокол совещания с местным венгерским послом для вашего конфиденциального ознакомления. Как вы можете судить из этого, господин Стояи33 предложил, чтобы возможные военные цели против Чехословакии были обсуждены между между германской и венгерской армиями. У меня есть много сомнений по поводу таких переговоров. В случае обсуждения с Венгрией возможных военных целей против Чехословакии, существует вероятность того, что иные стороны будут информированы об этом.

Я был бы весьма признателен, если вы кратко меня уведомите о том были ли сделаны какие–либо обязательства в каком-нибудь отношении».

Кейтель: Я помню это инцидент, лишь постольку поскольку это касалось приглашения генерала фон Раца. Я вообще не знал, что должны были обсуждать. Фон Бломберга также пригласил фон Рац, и при моём неведении я спросил Гитлера должен ли я совершить такой визит. Гитлер согласился и сказал мне о том, что он считает это подходящим. Однако, встреча оперативного генерального штаба не состоялась, это было просто посещение охоты с генералом Риттером фон Рацем.

Председатель: Суд прервется.

Максвелл-Файф: Подсудимый, я хочу задать вам еще несколько вопросов по этой части дела. Вы помните, вы сказали трибуналу, что 21 апреля, когда вы увидели Гитлера, что он либо прочитал вам или вручил вам копию протокола, который появился здесь, подготовленного Шмундтом34, об основе «Fall Grun35» против Чехословакии?

Председатель: Сэр Дэвид, разве это больше не вопрос спора, нежели вопрос для перекрестного допроса? Свидетель говорит о том, что поскольку он участвовал в этих вопросах, они являлись военными. Дело обвинения заключается в том, что он принимал политическое участие.

Максвелл-Файф: Милорд, если я так могу так сказать, это очень честный комментарий и я принимаю его с величайшим уважением. Сложность заключается в том, когда свидетель несколько раз говорил: «Это политическое» - я подразумеваю - «это только военное». Я хотел показать положение как политическое и не хотел пересекаться с чем–то о чем думает трибунал.

Председатель: Что же, я думаю трибунал имеет у себя все документы, по которым он действительно может судить, до тех пор пока у вас нет новых документов.

Максвелл-Файф: Милорд, их нет; и милорд, я конечно, уступаю сказанному трибуналом. Милорд, я хотел бы отметить один документ.

Председатель: Сэр Дэвид, я думаю, трибунал чувствует, что перекрестный допрос, немного затянулся и где-то слишком подробный.

Максвелл-Файф: С позволения вашей светлости, я извиняюсь если так сделал, но милорд, свидетеля допрашивали, я думаю, целых 2 дня и допрашивали остальные защитники половину дня, и обвинение потратило только 4 часа. Так что я надеюсь, ваша светлость, вы не имеете много против нас. Милорд, единственный документ, который я хочу – я не развиваю точку зрения, о которой говорил ваша светлость – это страница 31 документальной книги. Я лишь хочу, чтобы вы запомнили это, потому что ваша светлость вспомнит, что свидетель сказал, что состояние немецких приготовлений было таким, что он лично и остальные генералы не думали о том, что кампания против Чехословакии будет успешной. Ваша светлость поймёт, что в этот же день генерал Гальдер36, тогдашний начальник штаба, сказал, что операция будет определенно успешной и будет почти достигнута на второй день. Милорд, я лишь хочу, пройти это и я думаю это единственно честно, чтобы трибунал помнил об этом. Я не думаю, что на это ссылались раньше. Я оставляю это положение, как указал ваша светлость, и я оставляю остальные положения данной части дела, которые я планировал сделать. Я лишь хочу разобраться с совершенно другим положение и затем я закончу.

[Обращаясь к подсудимому]

. Подсудимый, документ который я передал вам этот документ который приводит отчёт о совещании между Гитлером и вами 20 октября 1939 относительно будущего устройства польских отношений, и я хочу чтобы вы посмотрели на параграф 3, второй пункт. Я хочу представить вам одну беседу возникшую в связи с этим. Параграф гласит:

«Следует предотвратить формирование правящего класса польской интеллигенции. Уровень жизни в стране остается низким. Мы хотим только вытащить отсюда трудовые ресурсы».

Итак, вы помните показания генерала Лахузена? Он сказал о том, что адмирал Канарис категорически протестовал против, прежде всего, запланированных мер по расстрелам и уничтожению, которые были направлены против польской интеллигенции, знати и духовенства, а также элементов которое можно было считать пополнением для элементов национального-освободительного движения. Согласно генералу Лахузену, Канарис сказал:

«Однажды мир также сделает вооруженные силы, на чьих глазах происходили эти вещи, ответственными за эти события».

Вы помните, что адмирал Канарис говорил вам это или слова об этом?

Кейтель: Я знаю лишь то, что генерал Лахузен давал здесь показания. Я ничего не знаю о чём говорил адмирал Канарис.

Максвелл-Файф: Лахузен никогда не предупреждал вас о том факте, что вооруженные силы могут признать ответственными за действия, предпринятые в Польше?

Кейтель: Нет. Моё мнение также заключалось в том, что вооруженные силы сделают ответственными, если такие действия предпринимались без их одобрения и без их разрешения. Это также являлось причиной совещания.

Максвелл-Файф: И это было тем, что заставило вас волноваться больше всего?

Кейтель: Да, я чрезвычайно волновался и имел серьезные дискуссии об этом, но не в это конкретное время.

Максвелл-Файф: И не будет честным выразить это так, что если бы вы тогда знали все то, что вы знаете сейчас, вы отказались, даже со всем рассказанным вам, вы бы отказались иметь какое-либо отношение к акциям приводившим к концентрационным лагерям, массовым убийствам, и нищенству миллионов людей, или вы скажете, что, все еще зная об этом сейчас, совершили бы все эти действия?

Кейтель: Нет, я убежден, что если бы германские вооруженные силы и их генералы знали об этом, тогда бы они боролись против таких вещей.

Максвелл-Файф: Спасибо.

Додд: С позволения уважаемого суда, у меня есть только один вопрос.

[Обращаясь к подсудимому]

Несколько дней тому назад, утром 3 апреля, когда вы были подвергнуты прямому допросу, мы поняли из ваших слов, что вы считаете, что должны принять на себя ответственность за приказы, издававшиеся от вашего имени — за приказы, которые вы издавали, но которые исходили от Гитлера. Когда вас допрашивал сэр Дэвид, вы сказали, как мы поняли вас, что вы, как старый профессиональный солдат, конечно, понимали традиции и даже принципы этой профессии, которые обязывают солдата не проводить в жизнь любой приказ, который, как он считает, носит преступный характер. Правильно ли мы вас поняли?

Кейтель: Да, я понимаю это.

Додд: Итак, будет справедливым признать, что согласно обязательствам, возложенным на вас присягой, вы признаете, что вы проводили в жизнь преступные приказы?

Кейтель: В такой форме этого нельзя сказать. Надо сказать, что - государственная форма и полномочия главы государства, которыми он обладал тогда, объединяли в себе законодательные полномочия, которые придавали исполнительным органам сознание того, что эти действия не являются противозаконными, если их проводила инстанция, которая обладала такими полномочиями. Я, конечно, сознавал, что совершались и такие действия, которые нельзя было согласовать с правовыми понятиями и справедливостью.

Додд: Итак, я понял вас, что вы, зная об этом, проводили в жизнь и издавали преступные или противозаконные приказы. Это правильно?

Кейтель: Разрешите сказать, что у меня не было внутреннего убеждения, что эти приказы были преступными, так как глава правительства сам объединял в себе функции законодательства, и вследствие этого я сам не был убежден, что совершал преступные действия.

Додд: Что же я не хочу занимать этим много времени, кроме того, что хочу предложить вам, что я думаю ваш ответ не был содержательным.

Вы сказали нам, что некоторые из этих приказов являлись нарушением существующего международного права. Приказ, изданный в такой форме и на такой основе, является преступным приказом, противозаконным приказом, не так ли?

Кейтель: Да, это правильно.

Додд: Итак, когда вы проводили эти приказы в жизнь, вы проводили в жизнь преступные приказы, вне зависимости от того, кем они издавались?

Кейтель: Да, это правильно.

Председатель: Доктор Нельте, вы желаете провести повторный допрос?

Нельте: Господин председатель, я не предлагаю задавать подсудимому дальнейшие вопросы относительно действительных фактов связанных с делом. Мне кажется, что после его откровенных заявлений, объективные факты разъяснены перед этим судом насколько возможно.

Относительно фактов выглядящих субъективно, необходимо согласно моей концепции, в особенности со ссылкой на последний вопрос заданный американским обвинителем, чтобы было сделано определенное дополнительное заявление.

[Обращаясь к подсудимому]

Поэтому, я еще раз, показываю вам документ Канариса, СССР – 356, из которого генерал Руденко представил вам ваши рукописные пометки, а также документы, представленные британским обвинителем, D–762, 764, 766, 765 и 770.

Согласно заявлениям, сделанным во время перекрестного допроса, ваши пояснения относительно ответственности, кажется, требуют дополнительного разъяснения. Вы сказали о том, что вы передавали приказы Гитлера зная об их содержании. И теперь я возвращаюсь к вопросу господина Додда и в свете предстоящего вынесения в отношения вас приговора, я должен спросить вас, так как у этого величайшее значение, как было возможно и как вы хотите объяснить то, что эти беспощадные приказы, в нарушение законов войны, могли исполняться вами или, как сказано в пометке на документе Канариса, вы могли их поддерживать? Вы имели возражения. Вы нам так говорили. Это вопрос который можете объяснить только вы сами, поскольку это личное дело и не может быть выяснено с помощью документов, как таковых. Много раз вы говорили мне, и теперь снова, вы подчеркнули то, что вы желали помочь нам найти полное и правдивое объяснение всему.

Таким образом, я спрашиваю вас, насколько было возможно и как вы объясняете, что эти приказы и инструкции исполнялись и передавались вами, и что с вашей стороны не было эффективного сопротивления?

Кейтель: По поводу этого разъяснения, я осознаю, что многие приказы и также пометки, которые я делал на документах, что находятся в приказах, которые я передавал, кажутся непостижимыми третьим лицам, посторонним, и в особенности иностранцам.

Чтобы найти этому объяснение, я должен сказать, что следовало знать фюрера, что следовало знать, в какой атмосфере днями и ночами я работал годами; вы не можете не учитывать те обстоятельства, в которых происходили события. Я часто свидетельствовал здесь о том, что я хотел выразить свои сомнения и возражения, и я так делал. Фюрер затем развивал аргументы, которые казались ему решающими и он делал по своему, я должен сказать, сильным и убедительным способом, приводя военные и политические потребности и заставляя чувствовать его заботу о благе его солдат и их безопасности, как и заботу о будущем нашего народа. Я должен заявить, что из-за этого, но также, из-за всё возрастающей чрезвычайности, говоря по-военному, в которой мы оказались, я убеждал себя и часто позволял себе становиться убежденным в необходимости и правоте таких мер. Таким образом, я передавал отданные приказы, и одобрял их, не позволяя себе оценить какие–либо возможные эффекты которые они могли вызвать.

Наверное, это можно считать слабостью и возможно, я виновен в этом. Но в любом случае, то, что я сказал, это правда. Во время допроса сэром Дэвидом я сам признавал и подтверждал, что я часто имел серьезные конфликты совести, и что я часто обнаруживал себя в состоянии в котором я сам мог сделать те или иные выводы о последствии вопросов. Но мне никогда не приходило на ум восстание против главы государства и верховного главнокомандующего вооруженных сил или об отказе в верности ему. Что касается меня, и как солдата, верность для меня священна. Меня можно обвинить в наличии ошибок, и также в наличии слабости перед фюрером, Адольфом Гитлером, но никто не скажет, что я был трусливым, непорядочным и неверным.

Вот, что я должен был сказать.

Нельте: Господин председатель, я завершил свой допрос. Я хочу попросить вас если могу, чтобы документы, которые представлены трибуналу во время допроса, имеющие номера 1 и 2 в документальной книге 2, под именем документов Кейтель–8 и Кейтель–9, были допущены в качестве доказательства без необходимости чтения чего-либо из них. Обвинению известны эти документы и оно согласно.

Председатель: Подсудимый, есть один вопрос, который я хочу вам задать. Вы предлагаете, что когда-либо представляли ваш протест или возражения приказам Гитлера в письменном виде?

Кейтель: Однажды я вручил ему протест в письменном виде, да. Это я точно знаю. В остальных случаях, насколько я вспоминаю, вопросы обсуждались устно.

Председатель: Вы сохранили копию этого протеста?

Кейтель: У меня ничего не осталось, господин председатель, ни одной бумаги.

Председатель: Вы сохранили копию протеста? Я не спрашиваю вас, имеете ли вы копию; я спрашиваю вас, вы сохранили копию. Вы делали копию?

Кейтель: Я имел проект, также как и рукописный документ, который я также передал ему через его главного адъютанта. Я думаю, у меня был проект в моих личных делах, но я больше не имею его и я не знаю, куда эти дела пропали. Они возможно в руках начальника общего управления вооруженных сил, который занимался личными вопросами в моем ведомстве, или позднее они могли попасть в руки главного адъютанта фюрера, генерала Шмундта, я не знаю. Есть, я думаю, оригинал того документа посланного мной тогда.

Председатель: И что за повод был у протеста?

Кейтель: Он был в связи с очередным кризисом в наших отношениях во время которого он выразил свое недоверие, и в связи с текущими разногласиями по основным вопросам ведения войны.

Председатель: Но когда?

Кейтель: Мне кажется, это было в 1940 – 1939–1940, зимой 1939–40.

Председатель: И вы не можете сказать о нем больше, чем то, что он касался общих вопросов?

Кейтель: Я четко попросил разрешения на отставку из-за обвинений в отношении меня и по причине, которую я цитировал.

Председатель: На этом все. Подсудимый может вернуться на свое место.

Нельте: Могу я попросить разрешения предъявить трибуналу два документа? Я их ранее упоминал.

Председатель: Да, конечно. Вы собираетесь вызывать ещё свидетелей?

Нельте: Я просил трибунал вызвать для дачи показаний свидетеля, доктора Ламмерса37.

Председатель: Очень хорошо.

Нельте: Свидетель, доктор Ламмерс, пожалуйста.

Председатель: Вы повторите за мной следующую присягу: «Я клянусь господом – всемогущим и всевидящим, что я скажу чистую правду и не утаю и не добавлю ничего».

Председатель: Можете сесть, если хотите.

Нельте: Свидетель, принципиально я хотел спросить вас об ОКВ, его компетенции, и положении подсудимого, фельдмаршала Кейтеля как начальника ОКВ. Мы обсуждали этот вопрос во время наших бесед, но поскольку это достаточно прояснил своими заявлениями Геринг и подсудимый, и другие свидетели в своих заявлениях, и для экономии времени, я не предлагаю спрашивать вас в целом или в частности об этой теме. Но я хочу, чтобы вы как начальник рейхсканцелярии ответили на вопросы о которых другие не знают также как вы – вы, кто тем или иным образом принимал участие, когда готовились определённые указы, и в частности указ от 4 февраля 1938. Поэтому, могу я попросить, прежде всего сказать мне, о том, что привело к большой перестановке от 4 февраля 1938?

Ламмерс: Фюрер проинформировал меня о том, что военный министр фон Бломберг собирался покинуть свой пост, и что в связи с этим он хотел провести определённые перестановки в составе германского правительства и в частности, чтобы министр иностранных дел фон Нейрат ушёл в отставку и там тоже произошла замена, кроме того, в высшем командовании армии, тоже следовало провести перемены. Соответственно, фюрер отдал мне приказ подготовить указ о руководстве Вермахта. Я должен был взаимодействовать с управлением Вермахта в военном министерстве. В качестве руководящего принципа фюрер для мне следующие указания:

«В будущем я не хочу военного рейхсминистра, и в будущем я не хочу главнокомандующего Вермахтом который стоит между мною как верховным главнокомандующим и главнокомандующими родами войск Вермахта».

Соответственно был разработан указ, в котором, сначала, высшее командование вооруженных сил стало военным штабом который должен был находится в прямом подчинении фюрера. Фюрер желал, чтобы там не было самостоятельной власти, которая бы находилась между ним и главнокомандующими родами войск Вермахта. Соответственно, назначенный тогда начальником ОКВ, генерал артиллерии Кейтель не имел никаких непосредственных командных полномочий над родами войск Вермахта. Такие командные полномочия исключались хотя бы по причине авторитета.

Председатель: Разве это не проходил сам подсудимый Кейтель? Ему не задавали никаких вопросов в перекрёстном допросе оспаривающих какие-либо его заявления об организации ОКВ, поэтому трибунал не понимает зачем это вообще нужно.

Нельте: Господин председатель, в своих предварительных словах я уже попросил свидетеля рассказать мне только о том как произошла перестановка от 4 февраля 1938 и поэтому ему можно немного рассказать об указе от 4 февраля 1938. Я постараюсь, чтобы допрос доктора Ламмерса был как можно короче. Мне также кажется, что обстоятельства окружавшие начальника ОКВ полностью выяснили, но, в конце концов, это фундаментальный вопрос. Если человек в положении доктора Ламмерса может подтвердить это, то возможно увеличить ценность доказательств.

Председатель: Если бы обвинение задало какие-нибудь вопросы в перекрёстном допросе предлагающие, что есть какая-то неточность в доказательствах, которые представил подсудимый подсудимый Кейтель о предмете, тогда, конечно, для вас это было бы открыто и вам бы пришлось приводить другие доказательства этого, но когда тему не оспаривали ни в каком виде или форме, то это не нужно подтверждать.

Нельте: Господин председатель, в таком случае, мне вообще не нужно задавать вопросы, поскольку тема по которой я собирался его допросить была положением подсудимого Кейтеля как начальника ОКВ, его положение министра, его функции в качестве так называемого председателя совета обороны Рейха, и его функции в качестве члена коллегии трех человек. Во всех этих случаях, обвинение не затронуло никаких вопросов.

Председатель: Доктор Нельте, обвинение поднимало вопрос о том принимал ли подсудимый Кейтель участие в какой-либо политической акции и об этом вы можете его спросить.

Нельте: Большое спасибо.

[Обращаясь к свидетелю]

Доктор Ламмерс, что вы можете сказать о своих собственных сведениях по вопросу о том, должен ли был подсудимый, фельдмаршал Кейтель заниматься политическими вопросами в силу своего положения начальника ОКВ или занимался ими?

Ламмерс: Как начальник ОКВ, он, в реальности, не имел никакого отношения к политическим вопросам. Я понял ваш вопрос, как то, что вы хотите, чтобы я сказал о том, занимался ли господин Кейтель политическими вопросами. Я не совсем понял ваш вопрос.

Нельте: Это не имело отношения к его положению как начальника ОКВ или начальника штаба, как и не имело отношения к его функциям в военном министерстве. О чём я хочу ваших показаний – известно ли вам, подсудимый Кейтель, во время, когда занимал должность начальника ОКВ, занимался политическими вопросами, то есть, в основном внешнеполитическими вопросами?

Ламмерс: Я не могу сделать никакого заявления о крупных политических вопросах, в частности внешнеполитических делах, относительно господина Кейтеля, поскольку, лично я, не имел никакого отношения к этим вопросам.

Нельте: Хорошо. В таком случае, я хочу задать вам конкретный вопрос: вам известно, что фельдмаршал Кейтель присутствовал на приёмах, когда прибыл президент Гаха38, когда были другие встречи с другими государственными деятелями. В некоторых случаях, вы наверное присутствовали. Вы можете сказать, являлось ли функцией фельдмаршала Кейтеля во время таких приёмов принимать участие в политических дискуссиях или нет?

Ламмерс: Насколько мне известно, господин Кейтель часто принимал участие в таких дискуссиях с зарубежными государственными деятелями. Лично, я, как правило не принимал участия. Вы назвали президента Гаху. Это было исключением, что я был там, так как вопросы по поводу Протектората39 мы не рассматривали как внешнеполитические. Я вряд ли, когда-либо присутствовал на внешнеполитических дискуссиях с компетентными людьми из за рубежа, на дискуссиях политического характера, и я не могу, следовательно, сказать, в какой мере господин Кейтель участвовал во время совещаний. При этом я полагаю, что он часто присутствовал во время таких совещаний.

Нельте: Другими словами, вы не можете ответить на этот вопрос по собственным сведениям. В таком случае, я спрашиваю вас, согласно пожеланий Гитлера, автора указа от 4 февраля 1938, с которым вы обсуждали его задачи, человек занимавший должность начальника ОКВ имел какие-нибудь политические функции?

Ламмерс: У меня никогда не было такого впечатления.

Нельте: Господин председатель, у меня больше нет вопросов в свидетелю, поскольку всё о чём он должен был сделать заявление уже выяснили.

Председатель: Доктор Нельте, трибунал считает, что вы могли неправильно понять, то, что я сказал вам о том, что вы должны задать любые вопросы о подсудимом Кейтеле как члене совета обороны Рейха. Если свидетель может дать какие-нибудь показания об этом, вы можете его об этом спросить.

Нельте: Свидетель, законом об обороне Рейха от 1938, вы, как начальник рейхсканцелярии, были назначены постоянным членом совета обороны Рейха. Вам известно, вступил ли, когда-нибудь в силу этот закон об обороне Рейха, включавший совет обороны Рейха?

Ламмерс: Закон об обороне Рейха подготовили, но не никогда как таковой не приняли. Таким образом, по моему мнению, он никогда не стал законом. Содержание закона об обороне Рейха частично применялось, так сказать, по секретным указаниям фюрера. Закон об обороне Рейха предусматривал совет обороны Рейха. Этот совет обороны Рейха, как таковой, насколько мне известно, никогда не собирался. Я, в любом случае, никогда не получал приглашения присутствовать на заседании, и по моим воспоминаниям, я никогда не принимал участия ни в каком заседании совета обороны Рейха.

Однако, два заседания, предположительно состоялись, как я слышал, которые назывались заседаниями совета обороны Рейха. Но, мне кажется, что эти заседания, ввиду большого количества лиц присутствоваших на них, думаю было 60 или 80 – были заседаниями созванными делегатом четырёхлетнего плана в таком качестве. Я не помню участия в таких заседаниях. Кроме этого, после формулирования закона об обороне Рейха, я слышал настолько мало о нём в следующие годы, что лично я не помнил о том, что меня назначили постоянным членом этого совета обороны Рейха. В любом случае, в таких заседаниях, если они были заседаниями совета обороны Рейха, в которых я участвовал, не обсуждались вопросы прямо связанные с обороной Рейха.

Нельте: Вам, что-нибудь известно о задачах которые предположительно должен был иметь совет обороны Рейха?

Ламмерс: Я не знаю большего о его задачах чем содержалось в законе, который не был опубликован, и насколько я могу вспомнить, это были только общие описания, очень общие, о задачах подлежащих осуществлению, касавшихся обороны Рейха.

Нельте: Обвинение здесь заявило о том, что совет обороны Рейха был инструментом планирования агрессивной войны. Во всяком случае, инструментом агрессий и перевооружения. Вам, что-нибудь известно о том предпринимал ли совет обороны Рейха или осуществлял такие задачи?

Ламмерс: Ничего из этого мне неизвестно.

Нельте: Я хочу задать вам несколько вопросов о тайном кабинетном совете, членом которого, согласно закона, вы предположительно являлись. Подсудимый Кейтель должен был быть членом тайного кабинетного совета, и фактически, так сказано в законе. Что вы можете сказать об этом законе?

Ламмерс: Когда фон Нейрат ушёл в отставку с министра иностранных дел, фюрер хотел дать фон Нейрату как можно больше признания в глазах мира, и он приказал мне разработать указ о тайном кабинетном совете президентом которого должен был быть господин фон Нейрат, с титулом президента тайного кабинетного совета. Остальными членами, насколько я могу вспомнить, были рейхсминистр иностранных де; заместитель фюрера, рейхсминистр Гесс; фельдмаршал Кейтель, и лично я. Думаю это всё.

Но я понял из заявлений фюрера, что создание этого совета было чисто формальным вопросом, который должен был предоставить господину фон Нейрату особое положение в глазах мира. Я был убеждён в том, что фюрер никогда не созывал заседание тайного кабинетного совета. Фактически, тайный кабинетный совет никогда не собирался, даже на организационное заседание. Он никогда не получал от фюрера через меня какую-либо задачу, он просто существовал на бумаге.

Председатель: Свидетель, если он был тайным, как он мог проявляться на публике?

Ламмерс: В результате производства рейхсминистра фон Нейрата, публике показали, что не существовало никаких фундаментальных разногласий во мнениях между фюрером и рейхсминистром иностранных дел фон Нейратом оправдывающих его отставку. Это демонстрировало, что между фюрером и фон Нейратом всё хорошо, что, фактически, из-за своих ценных сведений во внешнеполитических вопросах, господину фон Нейрату дали, так сказать, более высокую должность во внешнеполитической сфере путём назначения президентом тайного кабинетного совета.

Нельте: Это, другими словами, была своего рода маскировка его отставки?

Ламмерс: Да.

Нельте: У меня другой вопрос. Фельдмаршал Кейтель, как начальник ОКВ, обвиняется в контрассигновании40 отдельных законов, и я спрашиваю вас о том, в чём заключалось значение того факта, что начальник ОКВ контрассигновал законы?

Ламмерс: Поскольку он осуществлял полномочия военного министра он был обязан контрассигновать эти законы. Он принял ответственность, vis-à-vis41 фюрером, за то чтобы вооружёнными силами и всем связанным с бывшим военным министерством занимались как положено.

Кейтель мог осуществлять свои министерские полномочия по мандату фюрера, как гласил указ, и в результате он был обязан спрашивать фюрера может ли он контрассигновать или нет. Его полномочия как военного министра были ограничены в сравнении, с тем или другим министром который просто ставил свою подпись как обычный министр, в то время как фельдмаршал Кейтель мог осуществлять свои военно-министерские полномочия по мандату фюрера.

Нельте: Другими словами, если я правильно вас понимаю, вы хотите сказать, что фельдмаршал Кейтель не был министром?

Ламмерс: Он не был министром как ясно из указа, который прямо говорит, что он только имел ранг министра.

Нельте: Другими словами, вы имеете в виду, что если бы он был министром, вам бы не пришлось предоставлять ему полный ранг министра? Но тогда, он также был членом совета министров по обороне Рейха. Это не сделало его министром?

Ламмерс: Ничего не изменилось в его положении в правительстве Рейха в результате такого членства.

Нельте: Вы имеете в виду «нет», не так ли?

Ламмерс: Да, я имею в виду, «нет».

Нельте: Большое спасибо.

Председатель: Трибунал прервётся до 14 часов.