Главный обвинитель от СССР тов. Руденко прежде всего напоминает подсудимому приказ от 16 сентября 1941 года о борьбе с так называемым «повстанческим движением» в оккупированных областях.

— Вы помните, — спрашивает т. Руденко, — основное положение этого приказа, что «человеческая жизнь абсолютно ничего не стоит?»

Кейтель: Да.

Тов. Руденко: И вы подписывали этот приказ с этим утверждением?

Кейтель: Да.

Тов. Руденко: Вы считаете, что этот зловещий приказ был вызван необходимостью?

Подсудимый нервно заявляет, что необходимость этих мер была вызвана значительным ростом партизанской борьбы на Балканах и в оккупированных областях Советского Союза, но, чтобы избавить себя от ответственности, добавляет, что фразу «человеческая жизнь абсолютно ничего не стоит» вставил будто бы сам Гитлер.

Обвинитель переходит к допросу подсудимого о приказе от 16 декабря 1942 года.

Подсудимый заявляет. что он не помнит этого приказа. Обвинитель предъявляет ему этот приказ и оглашает следующую выдержку из него: «Войска поэтому имеют право и обязаны применять в этой борьбе (подразумевается борьба с партизанами) любые средства без ограничения также против женщин и детей, если это только способствует успеху».

— Я спрашиваю вас, подсудимого Кейтеля, фельдмаршала бывшей германской армии, — говорит т. Руденко, — считаете ли вы правильным этот приказ — применять любые средства в отношении женщин и детей?

Подсудимый отвечает, что это нужно считать правильным только в том случае, когда необходимо было устранить из партизанских областей женщин и детей.

Обвинитель говорит: Устранить в гитлеровской терминологии значит убить.

После настоятельного требования обвинителя ответить, считает ли он правильным этот приказ или неправильным, Кейтель показывает: «Я эти мероприятия считал правильными и признаю их правильными, но я ни в коей степени не предпринимал мероприятии по убийству людей».

В процессе дальнейшего допроса обвинитель резолюцией самого же Кейтеля изобличает его в поощрении зверского обращения с советскими военнопленными. 15 сентября 1941 г. гитлеровский адмирал Канарис в своем докладе обращал внимание на исключительный произвол и беззакония, допускаемые в отношении советских военнопленных.

Он указывал на массовые истязания и убийства советских военнопленных. Обвинитель читает резолюцию Кейтеля на подлиннике доклада Канариса как раз на том месте, где речь идет о недопустимо зверском обращении с советскими военнопленными.

Резолюция Кейтеля гласит, что эти положения (т. е. зверское обращение с пленными) «соответствуют представлениям солдата о рыцарском способе ведения войны».

Подсудимому после предъ явления этой неопровержимой улики ничего не остается, как признать, что, действительно, эта резолюция написана им, Кейтелем.

Разоблачая показания подсудимого о том, что он будто бы почти ничего не знал об истреблении «нежелательных» советских военнопленных, обвинитель цитирует выдержку из доклада Канариса и резолюцию Кейтеля. В докладе указывается: «Выявление гражданских лиц и политически нежелательных военнопленных, а равно принятие решения об их судьбе, производится оперативными командами, полицией безопасности и СД, согласно инструкциям, которые незнакомы органам вооруженных сил и исполнение которых они не в состоянии проверить». Собственноручная же резолюция Кейтеля, вполне одобряющая эти мероприятия, гласит: «Вполне целесообразно».

— Я спрашиваю вас, — говорит обвинитель т. Руденко. — в связи с этой резолюцией вы, подсудимый Кейтель, именуемый фельдмаршалом, неоднократно здесь, перед трибуналом, именовавший себя солдатом, вы своей кровавой резолюцией в сентябре 1941 года подтвердили и санкционировали убийство безоружных солдат, попавших к вам в плен? Это правильно?

Уличенному Кейтелю снова ничего не остается, как признать неопровержимость доказательства.

«Я, — показывает Кейтель, — подписал оба приказа и, тем самым, несу ответственность в связи с занимавшейся мною должностью. Я беру на себя эту ответственность».

Тов. Руденко: Я хочу спросить вас, совместимо ли с понятием «солдатский долг» и «честь офицера» издание ваших приказов о репрессиях в отношении военнопленных и мирных граждан?

В ответ на попытки Кейтеля найти оправдание кровавым расправам, обвинитель бросает подсудимому замечание: «Ведь установлено, что еще в мае 1941 года до начала войны вы подписали директиву о расстреле политических военных работников Красной Армии».

Кейтель признает, что он подписал и этот приказ.

Обвинитель спрашивает, известен ли Кейтелю приказ фельдмаршала Рейхенау о поведении войск на Востоке, в котором говорится, что «снабжение питанием местных жителей и военнопленных является ненужной гуманностью».

Подсудимый Кейтель показывает, что об этом приказе, одобренном Гитлером и разосланном всем командующим фронтами, он, будто бы, узнал лишь в зале суда.

Обращаясь к вопросу о вступлении Кейтеля в гитлеровскую партию, обвинитель устанавливает, что подсудимый, вопреки его утверждениям, был гитлеровским генералом не по долгу, а но убеждению.

Отвечая на это утверждение, Кейтель показывает: «Был лояльным, верным и покорным солдатом своего фюрера».

Затем к допросу Кейтеля приступает представитель английского обвинения Дэвид Максуэлл-Файф. Он прежде всего спрашивает подсудимого о том, какие самые трудные вопросы приходилось ему решать против своей совести. Кейтель отвечает, что к таким вопросам он относит вопросы ведения войны на Востоке, когда они противоречили обычаям войны, далее вопрос о расстреле 50 офицеров английских военно-воздушных сил и издание приказа «Мрак и туман» с его последствиями. Обвинитель предъявляет текст этого приказа подсудимому и цитирует: «Во всех таких случаях военнопленные должны тайно переправляться в Германию, и остальные мероприятия, в соответствии с преступлениями, будут проводиться здесь, на территории Германии. Это будет иметь устрашающее действие, так как заключенные' исчезнут. Никакой информации не будет даваться относительно их местопребывания и судьбы».

Затем обвинитель приводит препроводительное письмо подсудимого, в котором сказано: «Фюрер придерживался следующего мнения: если за эти преступления наказывать заключенных даже пожизненной каторгой, то это будет рассматриваться как слабость. Постоянное устрашение может быть достигнуто только путем смертной казни или мерами, вследствие которых родственники преступника и население не будут знать о его судьбе».

— Вы согласитесь с тем, — спрашивает обвинитель, — что эти мнения Гитлера и ваши, изложенные в препроводительном письме и приказе, были жестокими и зверскими.

Кейтель ввиду неопровержимости улик вынужден признать это, но затем сразу пускается в пространные объяснения отвлеченного характера со ссылкой опять-таки на исполнение воли Гитлера.

После этого обвинитель предъявляет подсудимому еще один приказ, изданный в 1944 году. В нем говорится: «Все акты насилия, совершенные ненемецкими гражданскими лицами на оккупированных территориях против германских вооруженных сил, СС и полиции, должны рассматриваться как акты террора и саботажа. Войска СС и так далее должны на месте расправляться со всеми террористами и саботажниками. Те, которые будут захвачены позднее, должны передаваться полиции безопасности и СД.

Женщин, которые не участвуют непосредственно в борьбе, нужно заставить работать...

Начальник ОКВ издаст необходимую исполнительную инструкцию. Он имеет право вносить изменения и добавления, поскольку нужды военных операций делают это необходимым».

— Как вы считаете, — снова спрашивает обвинитель, — этот приказ также был жестоким и строгим?

Кейтель: Да, мне кажется, что это так.

После этого ответа обвинитель спрашивает, пытался ли подсудимый своими изменениями и добавлениями смягчить этот приказ.

Кейтель отвечает, что он не помнит о каких-либо своих добавлениях смягчающего характера.

Процитировав ряд выдержек из приказов Кейтеля и других гитлеровских заговорщиков, обвинитель устанавливает, что приказ «Мрак и туман» показался гитлеровцам недостаточным и потому правовой отдел командования германских вооруженных сил представил новые предложения. На этой основе были изданы новый декрет о борьбе с саботажем и террором, затем декрет относительно преступлений, которые «не так серьезны, как террор и саботаж, но нарушают интересы оккупирующих стран».

Далее обвинитель устанавливает, что людей, которые преследовались на основе этих приказов, передавали СД или другим органам, что означало прямое убийство.

В качестве примера такой расправы обвинитель приводит действия одного из генералов германской авиации, которые были направлены против бастовавших железнодорожников в Голландии. Этот генерал для подавления забастовки считал, что «войска должны вновь получить полномочия расстреливать, по приговорам полевых судов или без таковых, лиц, которые не являются террористами или саботажниками в смысле декрета фюрера, но которые подвергают опасности вооруженные силы своей пассивной позицией».

Обвинитель устанавливает также, что Кейтель с целью подавления забастовки железнодорожников в Голландии требовал «безжалостно принимать эффективные меры». В процессе дальнейшего допроса подсудимого обвинитель на основании выступлений генерала Варлимонта, в свое время запротоколированных и предъявленных суду, устанавливает ответственность ОКВ и лично подсудимого Кейтеля за угон в рабство граждан оккупированных Германией стран.

Отвечая на вопросы относительно расстрелов участников десантных операций и парашютистов, подсудимый заявляет, что хотя он «по своему внутреннему убеждению не считал эти приказы о десантниках и парашютистах правильными, однако после того, как они были изданы, не возражал против их исполнения и не высказывался против них».

Продолжение допроса подсудимого Кейтеля было перенесено на утреннее заседание 8 апреля.

После допроса подсудимого Кейтеля трибунал рассмотрел ряд ходатайств защиты о вызове свидетелей, а также об истребовании и представлении документов.