Нельте: Последний вопрос заданный вам вчера, касался канала, по которому передавались приказы по вопросам военнопленных. Вы сказали, что эти приказы шли от командира лагеря, к командующему военным округом и затем от командующего армии резерва в ОКХ, высшему командованию армии. Я хочу, чтобы вы сказали мне, кто был ответственным, если, что-то случалось в лагере военнопленных, что нарушало Женевскую конвенцию или нарушало общепризнанное международное право. Чем вы занимались? ОКВ являлось ответственным?

Кейтель: ОКВ было ответственным в случае инцидентов, которые нарушали общие приказы, то есть основные инструкции принятые ОКВ, или в случае ненадлежащего исполнения обязанностей при инспектировании. В таких обстоятельствах, я бы сказал, что ОКВ было ответственным.

Нельте: Как ОКВ осуществляло право на инспекцию лагерей?

Кейтель: Сначала, в ранние дни войны, через инспектора организации по делам военнопленных (КГВ), который также являлся начальником отдела или департаментом КГВ в общем управлении вооруженных сил. В определенном смысле, он исполнял двойную функцию. Мне кажется позднее, после 1942, это было сделано путём назначения генерального инспектора, который не имел никакого отношения к переписке или официальной работе министерского характера.

Нельте: В чём заключался контроль гарантирующих держав и Международного красного креста?

Кейтель: Если гарантирующая держава желала направить делегацию в инспектируемые лагеря, это готовилось отделом или инспектором по вопросам военнопленных, и он сопровождал делегацию. Возможно, я должен сказать, что касалось французов, посол Скапини363 лично выполнял эту функцию, что гарантирующая держава не существовала в такой форме.

Нельте: Могли представители гарантирующих держав и Красного креста свободно говорить с военнопленными или только в присутствии офицеров германских вооруженных сил?

Кейтель: Я не знаю, применялась ли процедура в лагерях всегда в соответствии с основными инструкциями, которые должны были обеспечивать прямой обмен взглядами между военнопленными и посетителями из своих стран. Как общее правило, это допускалось и было возможно.

Нельте: Вы как начальник ОКВ лично занимались общими инструкциями по вопросам военнопленных?

Кейтель: Да. Я сам занимался общими инструкциями. Помимо этого, моя привязка к фюреру и ставке естественно делала невозможным для меня продолжительные контакты с моими ведомствами. Однако существовало ведомство КГВ и инспектор, также как и начальник общего управления вооруженных сил, который являлся, в любом случае ответственным передо мной и занимался этими вопросами. Эти три ведомства должны были заниматься рутинной работой; и меня самого, призывали, когда следовало принимать решения, и когда фюрер вмешивался лично, как он часто делал, и отдавал собственные приказы.

Нельте: Согласно документам, представленным здесь в суде, советские военнопленные видимо имели другое обращение, чем остальные пленные. Что вы можете об этом сказать?

Кейтель: Это правда, что в связи с этим была разница в обращении в виду взгляда часто высказываемого фюрером о том, что Советский Союз со своей стороны не соблюдал и не ратифицировал Женевскую конвенцию. Это было также ввиду того, что играли роль «идеологические концепции о ведении войны». Фюрер подчёркивал, что у нас в этой сфере развязаны руки.

Нельте: Теперь я покажу вам документ ЕС–388, экземпляр СССР–356. Он датирован 15 сентября 1941.

Часть 1 это запись о докладе управления внешней разведки ОКВ. Часть 2 это директива ОКВ, датированная 8 сентября 1941, относительно обращения с советско–русскими военнопленными. Часть 3, это меморандум об охране советских военнопленных, и последний документ это копия распоряжения Совета народных комиссаров относительно вопроса военнопленных датированное 1 июля 1941.

[Документ передали подсудимому]

Кейтель: Возможно, я могу сказать в качестве вступления, что эти директивы не принимались до сентября, что можно отнести к тому факту, что первый существовавший приказ Гитлера, говорил о том, что русских военнопленных не должны были доставлять на территорию Рейха. Позже приказ отменили.

Итак, относительно директивы от 8 сентября 1941, полный текст, которой у лежит передо мной, я хочу сказать, что все эти инструкции вытекали из идеи о том, что это была битва национальностей, так как вступительная фраза гласит: «Большевизм это смертельный враг национал–социалистической Германии». Это, по моему мнению, непосредственно демонстрирует основу, исходя из которой эти инструкции принимались, и мотивы и идеи из которых они произрастали. Это факт, что Гитлер, как я вчера объяснял, не считал это битвой между двумя государствами которую следовало вести в соответствии с нормами международного права, но конфликтом между двумя идеологиями. В документе есть также несколько заявлений относительно отбора с двух точек зрения: отбора людей, которые казались, если я могу так выразиться, не опасными для нас; и отбора тех кого, из-за их политических занятий и их фанатизма, следовало изолировать как представлявших особо опасную угрозу для национал–социализма.

Обращаясь к сопроводительному письму, я могу сказать, что его уже представил здесь обвинитель от Советского Союза. Это письмо от начальника разведывательной службы ОКВ, адмирала Канариса, напоминающее один из общих приказов, которые я назвал и добавляющее серию замечаний, в которых он формулирует и подчёркивает свои сомнения о распоряжении и свои возражения ему. Про меморандум, который прилагается, я не могу больше ничего сказать. Это выдержка, и также приказы, которые Советский Союз принял со своей стороны 1 июля, об обращении с военнопленными, то есть, директивы по обращению с немецкими военнопленными. Я получил его 15 сентября, в то время как другой приказ был принят неделей ранее; и после изучения данного доклада Канариса, я должен признать, я разделял его возражения. Поэтому, я взял все бумаги к Гитлеру и попросил его отменить нормы и сделать дальнейшее заявление по данному предмету. Фюрер сказал, что мы не могли ожидать, что с немецкими военнопленными обращались бы согласно Женевской конвенции или международному праву на другой стороне. У нас не было никакого способа изучить это, и он не видел никакой причины изменять принятые им на этот счет директивы. Он наотрез отказался, а значит я вернул папку с моими пометками на полях адмиралу Канарису. Приказ остался в силе.

Нельте: В чём на самом деле заключалось обращение в отношении советских военнопленных? Это соответствовало принятым инструкциям или на практике применялось по-другому?

Кейтель: По моим личным наблюдениям и докладам, которые мне представляли, если можно так сказать, на практике было гораздо лучше и более благоприятно, чем в принятых сначала очень жестоких инструкциях, когда было согласовано, что военнопленных следует переводить в Германию. В любом случае, я видел многочисленные доклады говорившие о том, что условия труда, в частности в сельском хозяйстве, но также в военной экономике, и в частности в общей структуре военной экономике, такой как железные дороги, строительство дорог, и так далее, были значительно лучше, чем можно было ожидать, учитывая жесткие условия инструкций.

Нельте: Господин председатель, могу я обратиться по этому поводу к документу номер 6 в документальной книге?

Председатель: Какая документальная книга?

Нельте: Документ номер 6, в документальной книге номер 1 – в моей документальной книге, номер 6 - «Условия трудоустройства рабочих с Востока а также, советско–русских военнопленных». В данную документальную книгу я включил из предъявленной книги только такие отрывки, которые касаются условий использования советско–русских военнопленных. Я приобщаю эту книгу в качестве доказательства как экземпляр К–9, и прошу трибунал допустить её в качестве доказательства не зачитывая из её. Данные инструкции прямо ссылаются на положения, которые указывают на то, что в последующий период с советско–русскими военнопленными должны были обращаться в соответствии с Женевской конвенцией, как излагалось ОКВ, автором распоряжения.

Могу я продолжить?

Председатель: Да, очень хорошо. Вы не желаете читать из него?

Нельте: Нет, не хочу.

[Обращаясь к подсудимому]

Пожалуйста, вы объясните мне об отношениях, существовавших между полицией, или даже Гиммлером, с одной стороны и организацией по делам военнопленных, КГВ, с другой?

Кейтель: Могу я прежде всего сказать, о том, что существовало постоянное трение между Гиммлером и соответствующими полицейскими службами и ведомствами Вермахта, которые работали в этой сфере, и эти трения никогда не прекращались. С самого начала было видно, что Гиммлер по крайней мере желал держать всё в своих руках, и он никогда не прекращал попыток получить влияние того или иного рода над делами военнопленных. Естественные обстоятельства побегов, захватов полицией, розыска и поисков, жалобы на недостаточную охрану пленных, недостаточные меры безопасности в лагерях, нехватку охраны и её неэффективность – все эти вещи вменялись им, и он эксплуатировал их в разговорах с Гитлером, когда он непрерывно обвинял Вермахт за его спиной, если я могу так выразиться, о каждом возможном недостатке и ненадлежащем исполнении обязанностей. В результате этого Гитлер постоянно вмешивался, и в большинстве случаев я не знал причины. Он выдвигал обвинения и постоянно вмешивался в дела так, что ведомства Вермахта находились в состоянии, которое можно назвать состоянием постоянной тревоги. В связи с этим, поскольку я не мог сам разобраться в вопросе, я был вынужден давать инструкции своим ведомствам ОКВ.

Нельте: В чем заключалась подлинная причина и настоящая цель которой пытался добиться Гиммлер?

Кейтель: Он хотел не только насколько возможно получить влияние, но также, подчинить себе дела военнопленных как начальнику полиции Германии для того, чтобы он являлся высшим органом в этих вопросах, если можно так сказать.

Нельте: Разве сюда не входил вопрос получения рабочей силы?

Кейтель: Позже это стало заметным, да. Думаю, я обращусь к этому позднее, но сейчас я могу сказать, что по крайней мере следовало одно наблюдение которое нельзя было понять неправильно: розыски и поиски сбежавших людей проводимые в определенные интервалы в Германии, давали понять, что большинство этих военнопленных не возвращали обратно в лагеря из которых они бежали, таким образом очевидно они удерживались в полицейских отделениях и вероятно использовались как рабочие под юрисдикцией Гиммлера. Естественно, число побегов росло с каждым годом и становилось шире и шире. Для этого, конечно, есть вполне правдоподобные причины.

Нельте: Система военнопленных, конечно, хорошо связана с проблемой рабочей силы. Какие ведомства были ответственными за трудоустройство военнопленных?

Кейтель: Ведомствами, которые занимались этим, были государственные отделы труда в так называемой службе распределения рабочей силы Рейха, которая изначально находилась в руках министра труда и позднее была передана уполномоченному по распределению рабочей силы. На практике это работало так. Государственные отделы труда запрашивали рабочих у командующих округами армии. Этими рабочими обеспечивали постольку поскольку это соответствовало существовавшим общим директивам.

Нельте: Какое отношение ОКВ имело к распределению рабочей силы?

Кейтель: В целом, конечно, оно должно было надзирать за тем, чтобы распределение регулировалось согласно основополагающим приказам. Конечно, это было невозможно, и инспектор был не в состоянии проверить то, как работает каждый отдельный человек; в конце концов, командующие округами армии и их генералы КГВ были ответственными за это и были подходящими людьми. Подлинная борьба, как я могу её назвать, за рабочую силу военнопленных не начиналась до 1942. С тех пор, такие рабочие использовались в основном в сельском хозяйстве и немецких железных дорогах и ряде общих учреждений, но не в промышленности. Это в особенности относилось к советским военнопленным, которые в основном являлись сельскохозяйственными рабочими.

Нельте: В чём заключалась настоящая причина этих потребностей в рабочей силе?

Кейтель: В течение зимы 1941–42 возникла проблема замены солдат, которые выбывали, в частности на восточном театре военных действий. Значительные количества солдат пригодных для действительной службы были необходимы на фронте и в армейских службах. Я помню цифры. Только армии необходимо было пополнение в 2-2,5 миллиона человек каждый год. Предположив, что около 1 миллиона из них поступило бы от обычного призыва и около полумиллиона от выздоравливающих людей, то есть, от больных и раненых которые выздоравливали, тогда всё ещё нужно было восполнить 1,5 миллиона в каждом году. Это могло быть изъятие из военной экономики и передача в распоряжение служб, вооруженных сил. Из этого факта следовал возникло близкое соотношение между изъятием этих людей из военной экономики и их заменой новыми рабочими. Эту рабочую силу военнопленных приходилось передавать с одной стороны уполномоченному Заукелю, чьи функции можно подытожить как задачу получения рабочей силы с другой стороны. Такая концепция постоянно приводила меня к этим вопросам, поскольку я был ответственным за систему пополнений всего Вермахта – армии, флота и воздушных сил – другими словами, систему призыва. Вот почему я присутствовал на дискуссиях между Заукелем и фюрером относительно пополнений и того как нужно искать эти пополнения.

Нельте: Что вы можете рассказать мне о распределении военнопленных в промышленности и промышленности вооружений?

Кейтель: Вплоть до 1942 или около того, мы не использовали военнопленных в промышленности даже косвенно связанной с вооружениями. Это было в виду прямого запрета принятого Гитлером, который он сделал, потому что он боялся попыток саботажа машин, средств производства, и т. д. Он относился к таким вещам как возможным и опасным. До тех пор пока необходимость не вынудила нас использовать каждого рабочего в каком-то качестве на местных фабриках, мы не отказывались от этого принципа. Это уже не обсуждалось, и естественно военнопленных пришлось использовать после этого в общем военном производстве, в то время как мой взгляд, который я, то есть ОКВ, выражал в моих общих приказах, заключался в том, что их использование запрещается; я думал, что недопустимо использовать военнопленных на фабриках, которые исключительно производили вооружения, под чем я подразумевал военное снаряжение, оружие и боеприпасы.

Для полной законченности, возможно, мне следует добавить, что приказ принятый фюрером позднее указывал на дальнейшее ослабление ограничений существовавших приказов. Я думаю, обвинение заявляло о том, что министр Шпеер предположительно говорил о многих тысячах военнопленных работавших на военную экономику. Однако я могу сказать, что в промышленности вооружений нужно было делать много работы, которая не имела никакого отношения к самому производству вооружений и боеприпасов.

Нельте: Обвинение часто заявляло, что военнопленные задерживались полицией и даже отправлялись в концентрационные лагеря. Вы можете дать этому объяснение?

Кейтель: Я думаю объяснение этого в том, что уже упоминавшийся мной процесс отбора имел место в лагерях. Кроме того есть документы показывающие, что военнопленные, в чьих случаях дисциплинарной власти командира было не достаточно отделялись и передавались секретной государственной полиции. Наконец, я уже упоминал предмет о военнопленных, которые бежали и были схвачены, значительное число которых, если не большинство, не возвращали в лагеря. Инструкции со стороны ОКВ или начальника организации по делам военнопленных приказывающие сдавать пленных в концентрационные лагери мне не известны и никогда не принимались. Но тот факт, что когда их передавали полиции, они часто заканчивали концентрационными лагерями, стал известен здесь разными способами, документами и свидетелями. Вот моё объяснение.

Нельте: Французское обвинение представило документ, который содержит номер PS-1650. Это приказ, или, скорее, предположительно приказ ОКВ приказывающий о том, чтобы бежавшие военнопленные, которые не были трудоустроены, передавались службе безопасности. После того, что вы нам рассказали, вы дадите этому объяснение. Я покажу вам дополнительно, документ PS-1514, приказ командования военным округом VI, из которого вы сможете понять процедуру принятую ОКВ в связи с передачей военнопленных секретной государственной полиции.

Кейтель: Прежде всего, я хочу обсудить документ PS-1650. Начнем с того, для начала я хочу заявить, что я не знал об этом приказе, что он никогда не был у меня в руках, и что до сих пор я не смог понять как его приняли.

Нельте: Прежде всего, не хотите ли вы сказать, что документ как таковой не документ ОКВ?

Кейтель: Я подхожу к этому.

Нельте: Я боюсь, вы должны начать с этого приказа, чтобы прояснить дело.

Кейтель: Документ начинается подобно документу который конфискован в полицейском управлении. Он начинается со слов: «ОКВ приказало следующее»: после этого идут номера 1, 2, 3 и затем сказано: «В данной связи я приказываю…» - и это верховный полицейский начальник главного управления безопасности Рейха; он подписан Мюллером, не Кальтенбруннером, а Мюллером. Я точно не подписывал данный приказ ОКВ 1-3, и не видел его; в этом нет сомнений. Тот факт, что использовались технические выражения: «Стадия 3 b» и т. д., сам по себе это доказывает. Эти термины использовались полицией и они мне неизвестны. Поэтому, я должен сказать, что я не уверен в том как был подготовлен документ. Я не могу это объяснить. Есть предположения и возможности, и я хочу кратко их назвать, потому что я много думал над этим. Первое, мне не кажется, что какое–нибудь ведомство ОКВ, то есть, начальник организации по делам военнопленных или начальник общего управления, могли бы независимо издать такой приказ без инструкций так сделать. Я считаю, это совершенно невозможно, так как это полностью противоречило общей тенденции. Я не вспоминаю, чтобы я, когда-либо получал какие–нибудь подобные инструкции от Гитлера или, чтобы я передавал какую-то такую инструкцию кому–нибудь ещё. Я делаю вывод, что даже если это может выглядеть оправданием, конечно были другие каналы, которые фюрер использовал без учета компетенции. И, если я должен дать объяснение, такие приказы могли бы дать через адъютанта без моего уведомления. Я подчёркиваю, что это предположение и что это не снимает с меня позора.

Есть только одна вещь, которую я хочу сказать и это в связи с документом PS-1514. Это захваченный приказ командования военным округом VI, в Мюнстере, датированный 27 июля 1944, другими словами, летом 1944. Он касается сбежавших военнопленных и того, что с ними делать. Он говорит: «Ссылка», и затем он цитирует семь различных приказов с 1942 вплоть до начала июля 1944. Данный приказ касался вопроса сбежавших военнопленных и должен был быть включён в этот документ, если бы военное ведомство военного округа VI имело такой приказ ОКВ. Это характерный факт, и он приводит меня к выводу, что никогда не было письменного приказа, и что ответственные военные власти вообще никогда не получали такого приказа. Я не могу сказать больше, поскольку не могу это подтвердить.

Нельте: Вам известно, что обвинение представило приказ, согласно которому советско–русских пленных должны были отмечать средствами татуировки, для того, чтобы их можно было идентифицировать. Пожалуйста, вы сделаете об этом заявление?

Кейтель: Факты следующие: в течение лета 1942, фюрер вызвал генерал–квартирмейстера армии в ставку для доклада длившегося несколько часов, в котором фюрер попросил его доложить об условиях в восточном тыловом районе. Меня внезапно вызвали и сказали, что генерал–квартирмейстер говорил о тысячах русских военнопленных бежавших каждый месяц о том, что они исчезали среди населения, немедленно сбрасывая свою форму и получая гражданскую одежду, и их уже нельзя было опознать. Мне приказали провести расследования и пересмотреть некоторые средства опознания, которые бы позволили опознавать их, даже после того, как они надевали гражданскую одежду. Соответственно я отправил инструкции в Берлин, говорившие, что нужно подготовить такой приказ, но сначала управление международного права министерства иностранных дел должно было провести исследование для того, чтобы выяснить можно ли вообще отдавать такой приказ; и, во–вторых, можно ли осуществить это технически.

Я хочу сказать, что мы думали о татуировочных отметках, таких же, как у многих моряков или каменщиков в Германии. Но больше я об этом не слышал. Однажды я встретил в ставке министра иностранных дел и поговорил с ним об этом вопросе. Министр иностранных дел фон Риббентроп знал о запросе направленном в министерство иностранных дел и считал эту меру крайне сомнительной. Это были первые новости, полученные мной о предмете. Я принял немедленные инструкции, либо лично, либо через адъютанта, я не могу вспомнить, о том, чтобы приказ не выпустили. Я не видел ни проекта и ничего не подписывал. В любом случае я отдал безошибочный приказ: «Приказ не принимать ни при каких обстоятельствах». Я тогда не получил дальнейшей подробной информации. Я ничего не слышал об этом и был убежден в том, что приказ не приняли.

Когда меня допрошивали, я сделал заявление в таких же чертах. Теперь мне рассказал мой защитник, что секретарша начальника организации по делам военнопленных вызвалась свидетельствовать о том, что приказ был отменён и не был принят, и далее, что она получила такие инструкции лично. Однако она сказала в своем заявлении о том, что это произошло только спустя несколько дней после выпуска приказа и что это было единственное возможное объяснение того, как этот приказ оказался в полицейском участке как действующий.

Нельте: Господин председатель, я представлю письменные показания свидетеля, полученные в установленное время.

[Обращаясь к подсудимому]

Теперь мы переходим к делу Сагана. Обвинение изначально обвинило вас в отдаче приказа об убийстве 50 офицеров королевских воздушных сил, которые сбежали из шталага авиации III в Сагане.

Мне пока не ясно поддерживает ли всё ещё обвинение, такое тяжкое обвинение поскольку допрошены рейхсмаршал Геринг и свидетель Вестхоф364, последний вне рамок этих слушаний. У меня есть сообщение о допросе Вестхофа, и я представил его вам. Я хочу спросить вас вы подтверждаете заявление, которое свидетель Вестхоф сделал в течение предварительного следствия и которое он кратко сделает в данном суде, и скажет о том, что вы лично знали об этом крайне тяжком инциденте.

Кейтель: Факты такие, что однажды утром мне сообщили о том, что состоялся побег. Одновременно я получил информацию о том, что около 15 сбежавших офицеров настигли в окрестностях лагеря. Я не собирался докладывать об этом случае на полуденном совещании о военной обстановке проводимом в Берхтесгадене, или скорее в Бергхофе, так как это было неприятно, будучи третьим массовым побегом за очень короткий период. Так как это случилось только за 10 или 12 часов до этого, я надеялся на то, что в ходе дня большинство из них будут пойманы и что таким образом вопрос удовлетворительно разрешится.

Во время моего доклада, появился Гиммлер. Я думаю, это было ближе к концу моего доклада, что он объявил в моем присутствии об инциденте, так как он уже начал обычный всеобщий розыск сбежавших пленных. Была чрезвычайно жаркая дискуссия, серьезная стычка между Гитлером и мной, поскольку он немедленно предъявил самые неслыханные обвинения против меня из-за этого инцидента.

В отчёте Вестхофа вещи иногда неправильно представлены, и вот почему я делаю подробное заявление. Во время этой стычки фюрер заявил в большом волнении: «Этих заключенных не должны возвращать вооруженным силам; они должны остаться у полиции». Я немедленно резко возразил. Я сказал о том, что такая процедура была невозможной. Общее волнение Гитлера снова привело к категорическому заявлению: «Гиммлер, я приказываю вам задержать их, вы не должны их отдавать».

Я начал борьбу за людей, которые уже вернулись и которых согласно первоначальному приказу должны были снова передать полиции. Я добился этого, но я не мог сделать большего.

После этой очень тяжелой стычки…

Нельте: Скажите мне, пожалуйста, кто присутствовал во время этой сцены?

Кейтель: Насколько я помню, генерал–полковник Йодль точно присутствовал, по крайней мере часть времени, и слышал кое–что, хотя наверное не каждое слово, поскольку он находился сначала в примыкающей комнате. В любом случае, Йодль и я вернулись в наши квартиры вместе. Мы обсудили это дело и говорили о чрезвычайно неприятных последствиях, которые могло иметь дело. По возвращении в свою квартиру я немедленно приказал генералу фон Гравеницу365 доложить мне на следующее утро.

В связи с этим я должен пояснить, что рейхсмаршал не присутствовал. Если я был немного не уверен в этом во время своего допроса это, потому что мне сказали о том, что свидетель уже заявил о том, что Геринг присутствовал. Но с самого начала я думал, что это невероятно и сомнительно. Следовательно, также неправильно, что Геринг выдвигал тогда предъявлял мне какие-то обвинения. В Берлине также не было совещания. Это ошибки который я думаю, могу объяснить, сказав, что Гравениц, который прибыл с Вестхофом и увидел меня впервые, присутствовал во время доклада и стал очевидцев сцены несвойственной в военной жизни, из-за жестокости моих замечаний в связи с инцидентом.

Вы хотите, чтобы я сказал, что–нибудь еще о дискуссии с Гравеницем?

Нельте: Единственная вещь, которая меня интересует в связи с этим, повторили ли вы Гравеницу приказ, ранее отданный Гитлером таким образом, что и у Гравеница и Вестхофа, которые также присутствовали, могло сложиться впечатление о том, что вы сами приняли приказ о расстреле сбежавших офицеров.

Кейтель: Согласно записи о допросе Вестхофа, которую я видел, я могу объяснить её, я думаю следующим образом: прежде всего, я предъявил серьезные обвинения. Я сам был чрезвычайно взволнован, так, я должен сказать, что даже приказ о том, что этих пленных должна была задержать полиция, вызвал у меня чрезвычайную тревогу за судьбу этих людей. Я откровенно признаю, что возможность их расстрела при попытке побега оставалась у меня в подсознании. Разумеется, тогда я говорил в крайнем волнении и не взвешивал свои слова. И я разумеется повторил слова Гитлера, которыми были: «Мы должны показать пример», поскольку я опасался дальнейших упрёков организации по делам военнопленных с других сторон, помимо случая невозвращения пленных Вермахту. Читая доклада сообщение о допросе, я увидел заявление Гравеница, или даже Вестхофа, о том, что я сказал: «Их расстреляют, и большинство из них должно быть уже мертвы». Я, возможно, сказал что–то вроде: «Вы поймете, что это за катастрофа; наверное многие из них уже расстреляны».

Однако, я не знал о том, что их уже расстреляли, и должен признаться, что в моем присутствии Гитлер никогда не говорил ни слова о чьем–либо расстреле. Он лишь сказал: «Гиммлер, вы оставите их у себя, не передавайте их». Только спустя несколько дней я выяснил, что их расстреляли. Я видел среди других бумаг также официальный доклад британского правительства заявляющий, что до 31–го – побег состоялся 25–го, что до 31–го их действительно не расстреляли.

Таким образом, Вестхоф также ошибся считая о том, что уже приняты приказы, говорившие о том, что должно было быть сделано объявление в лагере говорящее о том, отдельных людей расстреляли или не вернут и о том, чтобы был вывешен список имен. Такой приказ позже не отдавали, и я помню это; я помню это, из-за следующего инцидента:

Несколько дней спустя, я думаю приблизительно 31–го, перед докладом об обстановке, один из адъютантов рассказал мне о том, что поступил доклад о том, что некоторых расстреляли. Я попросил дискуссию наедине с Гитлером и сказал ему о том, что я услышал о расстреле этих людей полицией. Все, что он сказал, было то, что он тоже получил его – естественно, поскольку это был доклад ему. С крайним отвращением я высказал ему своё мнение. Тогда он сказал мне о том, что это нужно опубликовать в лагере в качестве предупреждения для других. Только после этого было приказано об объявлении в лагере. В любом случае, воспоминания Вестхофа о некоторых фактах, о которых он дал присягу, не совсем точные, даже если такие высказывания которые он использовал и которые я пояснил могли случиться. Мы услышим его отчёт об этом.

Нельте: Гитлер, когда-нибудь говорил вам о том, что он приказал расстрелять этих людей?

Кейтель: Нет, он никогда не говорил мне такого. Я никогда не слышал об этом от него. Я услышал это гораздо позже, насколько я могу вспомнить, от рейхсмаршала Геринга, с которым весь инцидент, являлся конечно, предметом обсуждений и разговоров, особенно с учетом того, что это был лагерь воздушных сил.

Нельте: Я хочу сказать в заключение: здесь вы заявляете под присягой о том, не приказывали о том, что этих офицеров королевских воздушных сил должны были расстрелять, ни получали и не передавали такой приказ, как и не знали о том, кто отдал приказ?

Кейтель: Это верно. Я ни получал такой приказ, не знал и не слышал о нем; как и не передавал такой приказ. Я повторяю это под присягой.

Нельте: Теперь мы переходим к депортациям. Обвинение относит к депортации рабочих перемещение физически здоровых граждан оккупированных территорий в Германию или другие оккупированные территории с целью использования их для «рабского труда» на оборонительных работах или других задачах связанных с войной. В этом заключается обвинение, которое я зачитал вам.

Обвинение периодически связывало ваше имя с этими обвинениями и говорило о том, что вы, то есть, ОКВ, оказывали содействие в обеспечении рабочими германской военной экономики. Вам известно, что фактически подсудимый Заукель являлся уполномоченным в этой сфере. Я хочу спросить вас, забирали ли рабочих с оккупированных территорий и доставляли в Германию до назначения уполномоченным Заукеля.

Кейтель: Насколько мне неизвестно, рабочие прибывали с оккупированных территорий особенно на Западе: Бельгии, Голландии - я не знаю про Голландию, но конечно Франции – в Германию. Согласно тому, что я слышал, тогда я понимал, что это делалось путём вербовки добровольцев. Думаю, я помню, что генерал фон Штюльпнагель, военный командующий в Париже, рассказывал мне однажды в Берлине во время встречи о более чем 200 000 добровольцев, но я не могу точно вспомнить, когда это было.

Нельте: ОКВ являлось полномочным органом по таким вопросам?

Кейтель: Нет, ОКВ не имело к этому никакого отношения. Эти вопросы решались через обычные каналы, ОКХ, военных командующих во Франции и Бельгии и северной Франции с компетентными центральными властями Рейха, ОКВ никогда не имело к этому никакого отношения.

Нельте: Что насчёт гражданской администрации на оккупированных территориях?

Кейтель: На оккупированных территориях с гражданской администрацией, Вермахт был исключён из каких-либо исполнительных полномочий в администрации, так что на этих территориях Вермахт и его службы конечно не имели к этому никакого отношения. Только на тех территориях, которые ещё были оперативными районами армии существовали исполнительные полномочия переданные войскам, высшим командирам, командующим армиям, и т. д. ОКВ и здесь не вмешивалось в официальную процедуру.

Нельте: Согласно сообщению о допросе предъявленному здесь, подсудимый Заукель сказал о том, что вы, то есть, ОКВ, были ответственными за принятие инструкций военным командующим на оккупированных территориях и что он, Заукель, должен был получать их поддержку в своих вербовочных кампаниях для получения квот. Что вы скажете об этом?

Кейтель: Взгляд, разделяемый уполномоченным Заукелем можно очевидно, объяснить тем фактом, что он ничего не знал об официальных служебных каналах, ни о функциях Вермахта, что он видел меня раз или два на обсуждениях об обеспечении рабочей силой, и, в–третьих, что он иногда приходил на встречи со мной, когда он делал свой доклад и получал свои приказы наедине. Возможно ему отдавали приказы так делать, в обычной манере Гитлера: пойдите, повстречайтесь с начальником ОКВ; он сделает остальное. ОКВ не имело случая что-то делать. ОКВ не имело никакого права отдавать приказы, но в случае с Заукелем я брал на себя работу информировать ОКХ или технические ведомства генерал–квартирмейстера. Я никогда не издавал собственных приказов или инструкций для военных командующих или других служб на оккупированных территориях. Это не являлось одной из функций ОКВ.

Нельте: Здесь предъявили документ, согласно которому генералы Шапф366 и Нагель367 согласовали попросили вас осуществлять давление или принуждение во время вербовочных кампаний на Востоке. Во всяком случае, это утверждение обвинения. Вам известно, как это случилось?

Кейтель: Я вспомнил это, когда был предъявили документ. Очевидно это была попытка со стороны Шапфа, который долгие годы работал со мной в армии, получить поддержку или содействие фюрера в результате моего посредничества. Шапф, который был тогда директором экономического штаба Восток, и генерал Нагель, которого тоже назвали в этой связи и который был ответственным за департамент экономической инспекции на Востоке, очевидно, пытались вовлечь меня в это дело. Согласно документу нужно было какое-то давление от высших учреждений, но я вообще не предпринял никаких шагов, так как не имел к этому никакого отношения.

Нельте: Я собираюсь перейти к вопросу расхищения культурных ценностей.

Председатель: Наверное, мы прервемся.

Нельте: Французское обвинение обвиняло вас, помимо прочих вещей, в издании директив относительно сохранности и конфискации предметов искусства, библиотек, и т. д. Какими были военные приказы, директивы, или инструкции принятые перед кампанией на Западе или Востоке, относительно предметов искусства, библиотек, и обращения с ними на оккупированных территориях?

Кейтель: Нет, насколько я знаю, не было вообще ничего по таким вопросам, хотя подробные нормы разрабатывались относительно того, что могло случиться в ходе войны. Я не осведомлён ни о каких приказах отданных с такой мыслью.

Нельте: Я собираюсь показать вам три документа представленных французским обвинением, которые упоминают вас в связи со айнзацштабом Розенберга, который уже упоминали здесь по различным поводам. Это документы PS-137, PS-138, и PS-140. Это документы от начальника ОКВ главнокомандующему армией во Франции и в Нидерландах.

Кейтель: Первые два документа, PS-137 и PS-138, пришли из ставки. Они были продиктованы частично лично мною и отправлены в учреждения армии. Один говорит: «Главнокомандующему армии», другой: «Главнокомандующему армией в оккупированной Франции» и «Командующему Вермахта в Нидерландах». Частично они проявились в ответах на запросы различных военных учреждений, которые считали себя ответственными за сохранность или охрану чего угодно на оккупированных территориям, и также от учреждений, которые очевидно планировали собирать, инспектировать, регистрировать, иначе говоря исследовать эти культурные ценности, библиотеки и т. д., и конфисковать их. В одном случае мне позвонил по телефону главнокомандующий армией, я думаю, который протестовал против этого, а в другое время рейхсляйтер Розенберг. Фюрер распорядился, чтобы я проинструктировал военные службы уступать в этом и выражать согласие, так как это были директивы которые он лично принял и одобрил. Тот способ, каким были подготовлены документы сам по себе показывает, что они не исходят из ведомства ОКВ. Мой адъютант подписал их, но я лично продиктовал их как приказы фюрера и отправил их. Эти запросы могли быть сделаны только потому, что не было подготовлено никаких норм и не было отдано никаких приказов. Я не знал, что должны были делать с этими культурными ценностями, и т. д, но я естественно занял точку зрения, что предмет следовало охранять. Никак не упоминался ни транспорт, ни конфискация, ни экспроприация; и вопрос не касался меня, я просто дал эти инструкции в довольно краткой форме и больше не волновался об этом деле. Я воспринимал их как меры предосторожности и не считал их неоправданными.

Нельте: Значит, вы подразумеваете, что ОКВ не имело никакой юрисдикции в этих делах?

Кейтель: Нет.

Нельте: Это был просто вопрос передачи писем военным властям для осведомления их о желании Гитлера помогать Розенбергу в его задаче?

Кейтель: Верно.

Нельте: Я хочу задать вам личный вопрос в связи с этим. Вы, когда-либо приобретали для себя какие–либо культурные ценности из общественной или частной собственности на оккупированных территориях, или же какое-нибудь ведомство передавало вам какие-нибудь предметы искусства?

Кейтель: Нет, я никогда не имел никакого отношения к таким вещам.

Нельте: Теперь мы переходим к вопросу так называемой экономической эксплуатации оккупированных территорий. Вы обвиняетесь в соучастии, в своей официальной должности начальника ОКВ, в экономической эксплуатации оккупированных восточных территорий и западных оккупированных стран. Данный вопрос уже обсуждался в допросе рейхсмаршала Геринга, поэтому я могу рассмотреть его сравнительно коротко. Однако, вам необходимо разъяснить степень в которой ОКВ, и вы сами в частности, были связаны с этими вопросами, также как и управление экономики вооружений, которое являлось ведомством ОКВ. Генерал Томас из этого ведомства подготовил сборник, который был представлен обвинением. Что вы можете сказать по этому вопросу, если я покажу вам документ PS-1157 и СССР–80?

Кейтель: PS-1157 касается «плана Барбаросса-Ольденбург368». Я хочу сказать об этом:

Управление военной экономики, которое уже тогда не было известно как управление экономики вооружений проводило под руководством своего начальника, генерала Томаса, определенные организационные приготовления, сначала для кампании на Западе и позднее для кампании Барбаросса на Востоке. Их готовила внутренняя военно-экономическая организация в Рейхе, которая имела команды, приданные ко всем командованиям военных округов. Как результат, консультанты и какой-то личный состав с опытом в проблемах снабжения военной экономики и несколько небольших подразделений, названных полевыми экономическими отрядами были приданы командованиям армиями (АОК369).

Личный состав, приданный штабам квартирмейстеров АОК был ответственным за обеспечение, или предназначался для обеспечения, поставок, топлива и продовольствия на оккупированных или завоеванных территориях, также как и других вещей необходимых для немедленных потребностей войск. Затем они должны были взаимодействовать со старшим квартирмейстером, который следил за снабжением моей армии, и интендантом ответственным за перевозку припасов, обеспечивая их для боевых частей. Информацию выявленная о военной экономике в важных районах Франции и Бельгии, постольку поскольку такую информацию можно было получить, сохранялась для дальнейшего использования. Восток, как уже долго объяснял рейхсмаршал Геринг, был организован на совершенно другой основе с видом не только на снабжение войск, но также эксплуатацию покорённых территорий. Была выстроена организация, служившая этой цели, названная экономической организацией Восток–Ольденбург. Её связь с ОКВ лежала в том факте, что необходимые приготовления по организации и развитии комиссий экспертов, нужно было обсуждать с министерством экономики, четырехлетнем планом и министерством продовольствия и сельского хозяйства. Такой была экономическая организация Ольденбург. ОКВ и его начальник, то есть я, не имел власти отдавать приказы или инструкции в отношении её деятельности. Организация была создана и передана в распоряжение ответственных за практическое применение, дававших инструкции и работавшим с ней. Если генерал Томас написал в своей книге, которую предствили здесь как документ…

Нельте: PS-2353 (экземпляр номер USA–35), страница 386. Возможно, вы прочитаете это, чтобы сделать вывод.

Кейтель: Да. Это отрывок из книги генерала Томаса, где он подробно описывает свои функции и функции организации, которой он руководил в ОКВ, с её возникновения до войны. Здесь сказано:

«Функции, осуществляемые управлением экономики вооружений при проведении восточной кампании заключались в основном состояли в организационном управлении работой экономического механизма и консультациях оперативного штаба военной экономики Восток»

Нельте: Вам нужно прочесть только четвёртый абзац для вашего вывода.

Кейтель: Оперативный штаб военной экономики Восток, приданный четырехлетнему плану как Барбаросса-Ольденбург, был ответственным за всё экономическое руководство всем восточным районом. Он был ответственным за технические инструкции государственных секретарей в оперативном штабе военной экономики, за организацию управления экономикой вооружений Томаса, и за применение всех мер подлежавших принятию оперативным штабом военной экономики Восток под руководством и командованием рейхсмаршала.

Нельте: Какими были условия на Западе?

Кейтель: Я очень кратко описал небольшую группу экспертов приданных ведомствам квартирмейстеров высшего командования на Западе. Позднее, как я уже сказал, в начале июня, все экономическое руководство было передано четырехлетнему плану и уполномоченным четырехлетнего плана, в части того, что выходило за рамки текущих поставок, предназначенных для покрытия ежедневных потребностей, топлива и т. д. Это было сделано специальным распоряжением, которое уже упоминалось рейхсмаршалом и которое было принято фюрером.

Нельте: Это изложено генералом Томасом на странице 304 в документе PS-2353, который мы уже упоминали. Мне не нужно его читать, и я прошу трибунал позволить мне представить письменные показания подсудимого в документальной книге номер 2 о военно-экономическом управлении ОКВ, как документ Кейтель–11 в качестве доказательства, таким образом будут не нужны дальнейшие вопросы. Я полагаю, что обвинение согласится с такой процедурой.

Председатель: Что за номер у него в книге 2?

Нельте: Номер 4 в этой документальной книге номер 2. Это страница 27 и следующая, в представленной суду документальной книге 2. Документ датирован 29 марта 1946.

Председатель: Что за дата, вы сказали?

Нельте: 29–е марта 1946. Я не думаю, что есть какие–нибудь даты в документальной книге. Я представлю оригинал, у меня есть.

Председатель: Как это описано в самом документе? У нас есть документ, датированный 4 марта 1946, «управление экономики вооружений верховного главнокомандования Вермахта». Правильно?

Нельте: Данный документ был написан 4 марта 1946, но письменные показания были добавлены 29 марта 1946.

Председатель: Но кажется это 9 марта? Этот документ?

Нельте: Управление военной экономики ОКВ. Возможно.

Председатель: Здесь.

Нельте: В любом случае, нет сомнений в идентичности документа.

[Обращаясь к подсудимому]

Теперь я перехожу к теме, которую снова и снова представляли высокому трибуналу и которая очень трудная, из-за того, что причина для этих вопросов не понята правильно.

Вам предъявлено обвинение, которое заключается в том, что в качестве члена правительства, как утверждает обвинение, вы знали или должны были знать о событиях в концентрационных лагерях. Поэтому, я вынужден спросить вас о том, что вы знали о существовании концентрационных лагерей, как много вы знали и какое отношение к ним имели. Вы знали об их существовании? Вы знали о том, что существовали концентрационные лагери?

Кейтель: Да, уже до войны я знал о том, что существуют концентрационные лагери, но тогда я знал, по названию только два из них, и я предполагал и полагал, что были другие концентрационные лагери кроме этих двух о которых я знал. У меня не имело других подробностей о существовании концентрационных лагерей. Что касается заключенных в таких лагерях, я знал о том, что они включали рецедивистов и политических противников. Как сказал рейхсмаршал Геринг в этом заключалась суть учреждения.

Нельте: Вы что–нибудь слышали, об обращении с заключенными?

Кейтель: Нет, я не слышал ничего точного об этом. Я полагал, что это была суровая форма заключения, или такая которая в определённых обстоятельствах обращалась к суровым воспитательным мерам. Я ничего не знал об условиях выявленных здесь, особенно о жестоком обращении с заключенными, пытках, и т. д.

Я пытался в двух случаях освободить людей, которые находились в концентрационном лагере. Один был пастором Нимёллером370, при вмешательстве гросс–адмирала Рёдера. С помощью Канариса по просьбе гросс-адмирала Рёдера, я пытался вызволить пастора Нимёллера из концентрационных лагерей. Попытка была безуспешной. Я предпринял вторую попытку по просьбе семьи из своей родной деревни, в случае когда крестьянин оказался в концентрационном лагере по политическим причинам; и в этом случае мне это удалось. Человека освободили. Это было осенью 1940. Я поговорил с этим человеком, и когда я спросил его как там дела, он дал мне ни к чему ни обязывающий ответ о том, что с ним всё в порядке. Он не привёл подробностей. Я не знаю о других случаях.

Нельте: Когда вы говорили с этим человеком у вас сложилось впечатление о том, что с ним, что-то случилось?

Кейтель: Несомненно, он не производил такого впечатления. Я не видел его сразу после освобождения. Я увидел его позднее, когда находился дома. Причиной, по которой я говорил с ним, было то, что он пришел поблагодарить меня. Он ничего не сказал мне о плохом обращении или чем–нибудь таком.

Нельте: Здесь время от времени говорили о том, что эти концентрационные лагеря посещали военнослужащие Вермахта, офицеры – также высокопоставленные офицеры. Как вы это объясните?

Кейтель: Я убежден в том, что эти визиты проходили по приглашению Гиммлера. Я сам однажды получил личное приглашение от него нанести визит в лагерь Дахау в Мюнхене. Он сказал о том, что хочет мне его показать. Я также знаю о том, что крупным и небольшим группам офицеров и комиссиям показывали лагеря. Думаю едва ли мне нужно рассказывать, как эти визиты организовывали в связи с вещами которые должны были показывать. Дополняя своё заявление, я хочу сказать, что необычно было услышать такие замечания как: «Вы закончите в концентрационном лагере!» или - «там случается всякое». Однако, я знаю, что, когда бы любой не приходил ко мне с такими слухами и историями, я спрашивал о том, что именно они знали и откуда получили информацию, ответом всегда было: «На самом деле я не знаю, я просто слышал об этом». Таким образом, что бы кто ни думал, ни у кого не было фактов и их нельзя было получить.

Нельте: Вы слышали, о том, что над этими заключенными проводили медицинские эксперименты и это делали по согласованию с высшими инстанциями. Я спрашиваю вас, знали ли вы об этом, либо лично или от верховного главнокомандования Вермахта.

Кейтель: Нет, я никогда ничего не слышал о медицинских опытах на заключённых, которые мне здесь описали в деталях, ни официальным образом ни иначе. Ничего.

Нельте: Теперь я перехожу к группе вопросов относящихся к утверждению обвинения о том, что вы намеревались убить генерала Вейгана371 и генерала Жиро, или, по крайней мере, принимали участие с такой целью. Вам известно, что свидетель Лахузен, 30 ноября 1945 заявил о том, что адмирал Канарис некоторое время подвергался вашему давлению, ноябрь–декабрь 1940 для того, чтобы устранить начальника французского генерального штаба генерала Вейгана.

Лахузен добавил, что Канарис рассказал это своим начальникам отделов после беседы с вами. Вы обсуждали дело генерала Вейгана с Канарисом?

Кейтель: Возможно это правильно, так как тогда были доклады о том, что генерал Вейган отправился в Северную Африку, посещая войска и инспектируя колониальные войска. Я считаю совершенно естественным, что я сказал Канарису, который являлся начальником контрразведки, что нужно уточнить цель поездки генерала Вейгана, места в которых он остановился в Северной Африке, и можно ли придавать какое–нибудь существенное значение этому визиту, в отношении применения колониальных войск в деле или введения остальных мер касавшихся их в Северной Африке. Разумеется, он должен был получить инструкции о том, чтобы постараться получить информацию через своё разведывательное ведомство о том, что происходило.

Нельте: Я полагаю, также, чтобы следить за ним?

Кейтель: Да.

Нельте: Могло управление контрразведки направить своих сотрудников в Северную Африку?

Кейтель: Мне кажется, что определенные каналы информации существовали в испанском Марокко; и я знаю о том, что Канарис поддерживал разведывательные каналы с Марокко через Испанию.

Нельте: Своим вопрос я подразумевал то, возможен ли был официальный визит в Северную Африку по согласованию с Францией.

Кейтель: Конечно, это было возможно. После перемирия, в Северной Африке существовали комиссии по разоружению, как и во Франции. Мы имели там несколько армейских ведомств в связи с проверкой вооружений североафриканских войск.

Нельте: В чем заключался смысл, и если смысл вообще был, в желании болезни генерала Вейгана? Он был объявлен противником политики которой желала Германия? В чём заключалась причина?

Кейтель: У нас не было причины думать о том, что генерал Вейган может быть, скажем, неудобным. В виду связи с маршалом Петэном, который начал с конца сентября и начала октября того года, хорошо известную политику сотрудничества, которая достигла пика зимой 1940–41, абсурдно было даже подумать устранять начальника штаба маршала. Акция такого рода не согласовывалась бы с общей политикой, которой следовали в Северной Африке. Мы выпустили большое число офицеров регулярной французской колониальной армии из лагерей французских военнопленных зимой 1940–1941 для службы в колониальных силах. Среди них были генералы: я помню в частности генерала Жюэн372, который, как тогда мы знали, многие годы был начальником генерального штаба в Северной Африке. По моему предложению он был передан в распоряжение маршала Гитлером, очевидно с целью его использования на колониальной службе. Не было малейшего мотива желать болезни генерала Вейгана или думать о чем–либо таком.

Нельте: Верно, что даже состоялись совещания с французским генеральным штабом и Лавалем о сотрудничестве в операциях в Африке и усилении Западной Африки?

Кейтель: Да. Среди документов французской делегации по перемирию должно быть большое число документов с просьбами о всякого рода уступках в связи с Северной Африкой и в особенности с Центральной и Западной Африкой, ввиду того факта, что в течение зимы 1940–41 имели место восстания во Французской Центральной Африке против которых французское правительство хотело предпринять меры. Мне кажется, что весной 1941 в Париже состоялось совещание с французским генеральным штабом занявшее несколько дней, с целью подготовить меры в которых принял бы участие германский Вермахт у которого уже имелись войска дислоцированные в Триполи на итальянской территории.

Нельте: Таким образом видимого мотива не было?

Кейтель: Нет.

Нельте: Однако, кое–что следует сказать, о разговоре с Канарисом, что привело к таком недопониманию. Вы можете предположить, что–либо, что могло вызвать недопонимание?

Кейтель: Может быть только то, что согласно очень подробным деталям, описанным Лахузеном в своих показаниях, я сказал при последующей встрече: «Что с Вейганом?».Такую фразу использовал Лахузен, и он мог наверное сделать вывод, что смысл слова, как он его представил, он постоянно говорил: «В этом смысле слова» - и когда его спросили, что это значило, он сказал: «Убить его». Это может быть из-за этого, может быть только из-за этого. Я должен сказать, что Канарис часто бывал со мной наедине. Часто он вместе приводил с собой начальников отделов. Когда мы обсуждали между собой дела, я думаю, он был совершенно откровенным со мной. Если бы он неправильно меня понимал, то это бы точно обсуждалось, но он никогда не говорил ничего такого.

Нельте: Вам ясно, что если существовала идея устранить Вейгана, это бы расценивалось как акт имевший бы весьма вообразимое политическое значние?

Кейтель: Да, конечно. Для сотрудничества фюрера Адольфа Гитлера и маршала Петэна акт такого рода имел бы величайшие вообразимое политическое значение.

Нельте: Значит вы всё также верите в то, что если бы это случилось, это означало бы разрыв с политикой начатой Гитлером?

Кейтель: Разумеется, пришлось бы ожидать этого.

Нельте: Только в силу большой значимости личности генерала Вейгана?

Кейтель: Да.

Нельте: Вы можете представить какое-нибудь другое объяснение, или какое-то доказательство того, что замыслы приписываемые вам, слава богу никогда не нашли воплощения на практике?

Кейтель: Хотя это было гораздо позднее даты, когда генерала Вейгана забрали в Германию, с оккупацией ранее не оккупированной зоны Южной Франции, фюрер лично мне сказал о том, что лично он отдал приказы лишь о том, чтобы генерала интернировали в своём доме, не причиняя неудобства охраной, почетный арест, но не обращение к с обычным военнопленным. Конечно, это было в 1942.

Нельте: Таким образом, вы окончательно и непрерывно отрицаете под присягой то, что вы давали какие–нибудь приказы или высказывались каким–либо образом способным привести ваших слушателей к выводу о том, что вы намеревались или желали устранить генерала Вейгана?

Кейтель: Да. Я могу категорически это подтвердить.

Нельте: Свидетель Лахузен также говорил о Жиро и описал случай весьма похожий на Вейгана. Ни в том, ни в другом случае он был не в состоянии сказать по сведениям из первых рук о том, что вы отдали такой приказ, но он сообщил о том, что Канарис рассказал ему и проиллюстрировал свои показания с помощью последующего расследования. Я прошу вас рассказать нам, о том, что вам известно о случае с Жиро, который произвел сенсацию тогда и сейчас, и сказать какое участие вы принимали в дискуссиях о Жиро.

Кейтель: Успешный побег Жиро из крепости Кёнигштайн около Дрездена 19 апреля 1942 произвел сенсацию; и я меня сурово отчитали из-за охраны генеральского лагеря, военной крепости. Побег был успешным, несмотря на все попытки поймать генерала, в результате полицейской или военной акции, на его пути во Францию. Канарис имел от меня инструкции зорко следить за всеми местами, в которых он мог пересечь границу с Францией или Эльзас–Лотарингией для того, чтобы мы могли его поймать. Полицию также привлекли к этой работе; через 8 или 10 дней после побега стало известно, что генерал безопасно вернулся во Францию. Если бы я отдал какие–нибудь приказы во время этих поисков я, наверное бы использовал слова сказанные на предварительных допросах, а именно: «Мы должны вернуть генерала, живым или мертвым». Я, возможно, говорил нечто такое. Он сбежал и находился во Франции.

Вторая фаза: усилия, предпринимаемые посольством Абеца и министром иностранных дел Риббентропом заставить генерала вернуться в плен по своей воле, не казались неудачными и невозможными, так как генерал заявил о своей готовности отправиться в оккупированную зону, чтобы обсудить это. У меня было мнение, что генерал возможно мог это сделать из-за уступок маршалу Петэну в связи с личными желаниями связанными с освобождением из плена французских генералов. Встреча с генералом Жиро состоялась на оккупированной территории, в штабе германского армейского корпуса, где обсуждался вопрос его возращения. Военный командующий информировал меня по телефону о присутствии генерала на оккупированной территории, в отеле, где жили немецкие офицеры.

Командующий предложил о том, что если генерал не вернется добровольно то было бы очень просто схватить его, если ему дадут такие полномочия. Я сразу же категорически в этом отказал так как считал это нарушением обещания. Генералу дали обещания надлежащего обращения и беспрепятственного возвращения.

Третья фаза: попытка или желание как–нибудь захватить генерала в военное заключение вытекала из того факта, что Канарис рассказал мне о том, что семья генерала жила на территории оккупированной немецкими войсками; и почти точно было то, что генерал постарался бы встретиться со своей семьей, даже спустя определённый период времени, пока инцидент сошёл на нет. Он предложил мне сделать приготовления для поимки генерала, если был он совершил подобный визит на оккупированную территорию. Канарис сказал, что он сам инициирует такие приготовления через отдел контрразведки в Париже и через свои остальные отделы. Некоторое время ничего не происходило и для меня было совершенно естественно спросить по нескольким поводам, неважно кто находился с Канарисом или если с ним был Лахузен: «Что стало с делом Жиро?» или похожим образом: «Как продвигается дело Жиро?». Словами, использованными господином Лахузеном были: «Это очень сложно, но мы должны сделать всё возможное». Таким был его ответ. Канарис не ответил. Это поразило меня как значимое только сейчас, но тогда мне это не приходило в голову.

Третья фаза: на поздней стадии – я продолжу?

Нельте: Четвертая фаза.

Кейтель: Четвертая фаза. Она началась с Гитлера сказавшего мне: «Всё это бессмыслица. У нас нет результатов. Контрразведка не подходит для этого и не может разобраться с этим вопросом. Я передам его Гиммлеру и контрразведке лучше держаться от этого подальше, так как она не смогла достать генерала». Тогда адмирал Канарис сказал, что он учитывал необходимые меры безопасности принятые французской секретной государственной полицией в случае поездки генерала Жиро в оккупированную зону; и мог возникнуть бой, так как генерал был печально известен как вдохновленный солдат, человек шестидесятилетний человек спустивший на 45 метров с утёса с помощью веревки – так он сбежал из Кёнигштайна.

Пятая фаза: Согласно объяснениям Лахузена в Берлине, желание Канариса передать дело секретной государственной полиции, что, как сказал Лахузен, произошло в результате представлений от начальников отделов, было из-за того, что я снова задавал вопросы, как идут дела с Жиро, и он хотел избавиться от этой неприятной задачи. Канарис прибыл ко мне и спросил, может ли он передать дело в главное управление безопасности Рейха или в полицию. Я сказал да, потому что фюрер уже периодически говорил мне о том, что он хотел передать его Гиммлеру.

Следующая фаза: некоторое время спустя я хотел предупредить Канариса, когда Гиммлер прибыл ко мне и подтвердил, что он получил приказы от Гитлера ненавязчиво присматривать за Жиро и его семьей и, что я должен был остановить проведение Канарисом какой-нибудь акции. Ему рассказали о том, что Канарис работал параллельно. Я немедленно согласился.

Теперь мы переходим к фазе, которую долго описывал Лахузен. Меня спрашивали о «Густаве» и похожих вопросах. Я хотел приказать Канарису немедленно прекратить свои действия в данном деле, так как Гитлер подтвердил приказ. Что случилось в Париже согласно подробным докладам Лахузена, о том, что искали оправдания, и т. д., о том, что о деле думали как о самом загадочном, то есть, Густав это сокращение от «Ж» в Жиро, все это скорее забавно, нежели является фактом. Я вызвал к себе Канариса, так как он находился в Париже, а не в Берлине. Он с самого начала ничего не сделал. Таким образом он оказался в очень неудобном положении в отношении меня так он врал мне. Когда он прибыл, я лишь сказал: «Вы больше не имеете к этому никакого отношения, держитесь подальше от этого».

Затем последовала следующая фаза: генерал без затруднений сбежал в Северную Африку на самолете, о чем внезапно доложили – если я правильно помню – перед вторжением в Северную Африку англо–американских войск. Так и закончилось дело. Контрразведка которой я поручил следить за ним не предприняла никакой акции, и я никогда не использовал слова избавиться от генерала. Никогда!

Последняя стадия всего дела может звучать, как сказка, но вместе с тем это правда. Генерал отправил самолет из Северной Африки в Южную Францию около Лиона в феврале или марте 1944, со связным, который явился в контрразведку и спросил о том может ли генерал вернуться во Францию и о том, что случиться при его приземлении во Франции. Вопрос передали мне. Генерал–полковник Йодль мой свидетель в том, что это случилось в действительности. Начальник управления контрразведки вовлеченный участвовал в этом деле вместе со мной. Ответ был: «Обращение именно такое как с генералом Вейганом, который уже находится в Германии. Без сомнений фюрер согласится».

На самом деле ничего не случилось, и я больше не слышал об этом. Но эти вещи случились на самом деле.

Нельте: Для полноты нашей информации, я должен задать вам несколько вопросов так как французское обвинение говорило о том, что позднее, в последней фазе, семья генерала Жиро страдала от неудобств или утрат серьезного характера. Когда вы искали Жиро вы причиняли проблемы его семье, которая жила в оккупированной Франции? Вы принимали какие–нибудь которые как-либо ограничивали или причиняли неудобства семье?

Кейтель: Нет. У меня была только ненавязчивая слежка за домом семьи семьи с целью получить информацию о запланированных визитах. Но против семьи никогда не предпринимали никаких шагов. В таком деле это было бы глупо.

Нельте: Вашей глупостью?

Кейтель: Да.

Нельте: Чтобы совершенно понять вопрос: у вас не было никаких сведений о чём-то происходившем позднее?

Кейтель: Нет, вообще ничего.

Нельте: Что же, генерал Жиро всё ещё жив, и я хочу спросить вас, в заключение под присягой: вы можете подтвердить, что вы ни в какое время не отдавали, приказ или директиву, которые можно интерпретировать как подразумевавшие то, что генерала Жиро должны были убить?

Кейтель: Нет. Я никогда не отдавал такого приказа, до тех пор пока фразу: «Мы должны поймать его живым или мертвым» может считаться весомой в этом отношении. Я никогда не отдавал приказов о том, чтобы генерала должны были убить или устранить, или что–нибудь в таком роде. Никогда.

Нельте: Я завершил свой прямой допрос подсудимого Кейтеля. Могу я попросить вас приобщить в качестве доказательства последние письменные показания, номер 6 в документальной книге номер 2. Я хочу приобщить эти письменные показания в качестве доказательства. Они на странице 51 и следующей и это документ К…

Председатель: Вы не приобщали их вчера как К–12?

Нельте: Сегодня я приобщаю Кейтель–13…

Председатель: Эти письменные показания, которые вы хотите приобщить, где они и от какой даты?

Нельте: Это страница 51 и следующие, и они датированы 9 марта 1946.

Председатель: Да, я вижу.

Нельте: Эти письменные показания удостоверены также генерал–полковником Йодлем. Я прошу разрешения спросить его об этих письменных показаниях или показать их ему, когда он будет вызван для дачи показаний.

Председатель: Очень хорошо.

Додд: С позволения суда, мы изучили вопрос так называемого допроса генерала фон Фалькенхорста упомянутого вчера доктором Нельте. Насколько мы смогли установить, эту бумагу никогда не предъявлял как доказательство, никто из сотрудников обвинения. На него ссылался господин Дюбост – я имею в виду, он его не упоминал, но включил его в досье. Я не ссылался на него, и не приобщал его в качестве доказательства. Так он оказался в руках доктора Нельте, но не в материалах дела.

Председатель: Доктор Нельте хочет представить его в качестве доказательства?

Нельте: Я прошу приобщить его как документ Кейтель–14.

Председатель: У него есть номер PS или другой номер?

Нельте: Нет, господин председатель, у него нет другого номера.

Председатель: Спасибо.

Итак, кто–нибудь из остальных защитников хочет задать вопросы?

Штамер: Господин подсудимый, так как вы поправили ваше предыдущее заявление, ответив на вопрос, заданный вашим защитником заявлением о том, что рейхсмаршал Геринг не присутствовал на совещании, на котором Гитлер отдал приказы по летчикам, сбежавшим из лагеря Саган, чтобы их задержала полиция и поскольку далее вы сказали, что в Берлине не проходило совещание с рейхсмаршалом Герингом, у меня есть только следующие вопросы по этому предмету: несколько недель спустя после побега, вы получили письмо от генерал–квартирмейстера генерального штаба Люфтваффе сообщавшее вам, что Люфтваффе хотело передать свои лагеря пленных ОКВ?

Кейтель: Да, я получил это письмо и после беседы с Гитлером я отклонил это предложение.

Штамер: У меня больше нет вопросов.

Зейдль: В начале войны, подсудимый, доктор Франк являлся лейтенантом в 9–м пехотном полку, это верно?

Кейтель: Да.

Зейдль: В 1942 вы помните получение письма от доктора Франка, который тогда являлся генерал–губернатором, говорившее о том, что он хотел перейти в Вермахт?

Цель данного письма, конечно, заключалась в том, чтобы его освободили от должности генерал – губернатора таким способом. Это верно?

Кейтель: Да, я получил такое письмо и вручил его фюреру, который просто махнул рукой и сказал: «Не обсуждается». Я проинформировал Франка об этом решении, через связного, который тогда временно находился с ним.

Зейдль: У меня все.

Дикс: Ваша светлость, уже три минуты первого и я не займу много времени, но это может занять время после часа, поэтому может нам лучше прерваться. Затем после перерыва я задам свидетелю вопрос.

Председатель: Хорошо, мы прервемся до двух часов.