Председатель: Продолжайте, доктор Нельте.

Нельте: Вчера мы обсуждали вашу встречу 21 апреля, с Гитлером, и адъютантом Шмундтом. Я снова передаю вам документ PS-388 и прошу ответить вас ответить, когда спрошу вас. Такого совещания в принципе не было?

Кейтель: В некоторой степени это правда, что, меня вызвали и к моему полному удивлению представили идеи касавшиеся подготовки войны против Чехословакии. Это произошло за очень короткое время, перед одним из отбытий Гитлера в Берхтесгаден. Я не помню, чтобы даже сказал слово во время этого краткого инструктажа, но я задал только один вопрос, и затем с этими чрезвычайно неожиданными указаниями я пошёл домой.

Нельте: Что касается вас, что случилось потом?

Кейтель: Мои размышления в течение первого часа после этого заключались в том, что это нельзя было осуществить с точки зрения военной силы, которой мы располагали. Затем я успокоил себя мыслью, что беседа предполагала, что ничего не планируется в измеримый промежуток времени. На следующий день я обсудил вопрос с начальником оперативного штаба, генералом Йодлем. Я никогда не получал никакого протокола обсуждения, ни какой–нибудь записи. Вывод из наших обсуждений заключался в том, чтобы «предоставить события самим себе, потому что было много времени, и потому что любая такая акция не могла обсуждаться по военным причинам». Я также объяснил Йодлю, что вступительными словами были: «В мои намерения не входят военные действия против Чехословакии в измеримый промежуток времени».

Затем, в следующие недели мы начали теоретические обсуждения, однако, без консультаций с родами войск Вермахта, потому что я считал себя не вправе делать это. В следующий период следует отметить, как можно понять из папки Шмундта, что адъютанты, военные адъютанты, постоянно задавали бесчисленные подробные вопросы по поводу силы дивизий, и так далее. На эти вопросы старался отвечать оперативный штаб Вермахта.

Нельте: Мне кажется, мы можем существенно сократить это, господин маршал, однако ваши объяснения важны. Сейчас решающее – не возьмете ли вы документ перед вами и не сравните проект, который вы подготовили окончательно под давлением Оберзальцберга и не скажите мне, что произошло после этого.

Кейтель: Да. Приблизительно четыре недели спустя после того как мне дали эту работу, я отправил в Оберзальцберг проект директивы о подготовительных мероприятиях. В ответе меня проинформировали о том, что Гитлер сам прибудет в Берлин для разговора с главнокомандующим. Он прибыл в Берлин в конце мая, и я присутствовал на совещании с генерал–полковником фон Браухичем. На этом совещании основной план полностью изменили, а именно, в таком плане, что Гитлер выразил намерение предпринять военную акцию против Чехословакии в самом ближайшем будущем. В качестве причины, почему он передумал, он привёл тот факт, что Чехословакия, мне кажется это было 20 или 21 мая объявила всеобщую мобилизацию, и тогда Гитлер заявил о том, что она может быть направлена только против нас. Германия не вела военную подготовку. В этом заключалась причина полного изменения его намерений, о чём он устно сообщил главнокомандующему армией и сразу же приказал ему начать приготовления. Этим объясняется изменение основных приказов – то есть, директива которую теперь следовало принять имела своей основной мыслью: «Моим безусловным решением является предпринять военную акцию против Чехословакии в ближайшем будущем».

Нельте: Благодаря Мюнхенскому соглашению войны с Чехословакией удалось избежать. Каким было ваше мнение и мнение генералов об этом соглашении?

Кейтель: Мы были чрезвычайно рады тому, что это не привело к военной операции, потому что в течение всего времени подготовки у нас всегда было мнение о том, что наши средства нападения против пограничных укреплений Чехословакии незначительны. С чисто военной точки зрения у нас не хватало средств для атаки, включающей в себя прорыв пограничных укреплений. Соответственно мы были чрезвычайно удовлетворены достигнутому политическому решению.

Нельте: Какой эффект произвело это соглашение на престиж Гитлера среди генералов?

Кейтель: Мне кажется, я могу сказать, что в результате престиж Гитлера среди генералов сильно возрос. Мы осознавали, что с одной стороны военными средствами и военными приготовлениями не пренебрегали, и с другой стороны было найдено такое решение, которого мы не ожидали, и за которое мы были чрезвычайно благодарны.

Нельте: Это не удивительно, что спустя 3 недели после Мюнхенского соглашения так хорошо принятого каждым, включая генералов, Гитлер дал указания по оккупации остальной Чехословакии?

Кейтель: Мне кажется, недавно рейхсмаршал Геринг во время своего допроса рассматривал этот вопрос. Моё впечатление, как я его помню, заключалось в том, что Гитлер сказал мне тогда о том, что он не уверен в том, что Чехословакия переступит утрату судето–немецких территорий с их сильными укреплениями; и более того, его беспокоили близкие отношения, существовашие между Чехословакией и Советским Союзом и мысль о том, что Чехословакия может и вероятно станет военной и стратегической угрозой. Такими были военные причины, о которых он сказал мне.

Нельте: Гитлеру никто не замечал, что силовое решение проблемы остальной Чехословакии представляет собой большую опасность, а именно тем, что остальные державы, то есть Англия, Франция будут оскорблены?

Кейтель: Я не был информирован о последней беседе в Мюнхене между британским премьер–министром Чемберленом и фюрером. Однако, я относился к этому вопросу постольку поскольку обращение с ним являлось политическим и соответственно у меня не было никаких возражений, если можно выразиться, особенно в связи с тем, что после мюнхенской встречи было приказано о существенном ослаблении военной подготовки. Когда бы ни возникал политический вопрос, фюрер отказывался обсуждать его.

Нельте: В связи с вопросом Чехословакии я хочу упомянуть подполковника Кёхлинга345, который был охарактеризован обвинением как связной с Генлейном. Был ли Вермахт или ОКВ вовлечены в этот вопрос?

Кейтель: Работа Кёхлинга оставалась мне неизвестной; Кёхлинга назвал я. Гитлер спросил меня нет ли офицера для специальной задачи, и если так то он должен явиться ко мне. После отправки подполковника Кёхлинга из Берлина я ни видел, ни разговаривал с ним снова. Однако я знаю, как я слышал позднее, он являлся у Генлейна, своего рода военным советником.

Нельте: Обвинение указало на то, что вы присутствовали при визите министра-президента Тисо в марте 1939, а также при визите президента Гахи, и из этого сделало вывод, что вы участвовали в политических дискуссиях которые состоялись. Какую роль вы играли в связи с этим?

Кейтель: Это, правда, мне кажется в каждом случае, что по поводу таких государственных визитов и визитов зарубежных государственных деятелей, я присутствовал в рейхсканцелярии или на приёме. Я никогда не принимал участия в самих дискуссиях о политических вопросах. Я присутствовал на приёме и чувствовал, что меня должны представить как высокопоставленного представителя Вермахта. Но в каждом отдельном случае, я могу вспомнить, что меня с благодарностью провожали или я ожидал в приемной на тот случай если буду нужен. Я могу положительно сказать, что я в ту ночь не сказал ни одного слова ни Тисо ни президенту Гахе, как ни участвовал в непосредственных дискуссиях Гитлера с этими людьми. Могу я добавить, что только в ночь визита президента Гаха я должен был присутствовать в рейхсканцелярии потому, что в течении той ночи высшее командование армии нужно было проинструктировать о том, как следует проводить запланированное вступление.

Нельте: В связи с этим я желаю установить только это, поскольку я полагаю, что этот вопрос был разъяснен в показаниях рейхсмаршала Геринга. Вы никогда не говорили президенту Гахе о возможной бомбардировке Праги, в случае если он не согласиться подписать.

Кейтель: Нет.

Нельте: Теперь мы переходим к вопросу Польши. Обвинение также вменяет вам участие в планировании и подготовке военной акции против Польши и содействие в осуществлении этой акции. Вы можете кратко обозначить ваше основное отношение к восточным проблемам?

Кейтель: Мне был известен вопрос, касавшийся проблемы Данцига и коридора. Я также знал о том, что намечались политические дискуссии и переговоры относительно этих вопросов. План нападения на Польшу, который с течением времени должен быть готов и готовился, конечно был тесно связан с этими проблемами.

Поскольку лично я не касался политических вопросов, у меня лично было такое мнения, что как и в случае с Мюнхеном и до Мюнхена, военные приготовления, то есть военное давление если можно его так назвать, сыграет такую же роль, какую, по моему мнению, оно сыграло в Мюнхене. Мне не верилось, что дело можно было довести до конца без военных приготовлений.

Нельте: Это вопрос не мог быть разрешен путём предыдущих прямых переговоров?

Кейтель: Мне трудно об этом говорить, хотя я знаю, что прошли несколько дискуссий касавшихся как решения вопроса Данцига, так и коридора. Я вспоминаю замечание, которое тогда впечатлило меня, когда Гитлер однажды сказал, что он сожалеет о смерти маршала Пилсудского, потому что он верил, что он бы достиг или мог достичь соглашения с этим государственным деятелем. Так он однажды заявил мне.

Нельте: Обвинение заявляет, что уже осенью 1938 Гитлер работал над вопросом войны против Польши. Вы принимали в этом участие в 1938?

Кейтель: Нет. Я этого не помню. Я склонен думать, что согласно моим воспоминаниям в то время, даже были признаки того, что такой вопрос не стоит. Тогда я сопровождал фюрера в обширном туре по инспекции восточных укреплений. Мы проехали весь фронт от Померании через болота Одер–Варте вплоть до Бреслау для того, чтобы проинспектировать различные пограничные укрепления против Польши. Вопрос укреплений в Восточной Пруссии также тогда обсуждался. Когда я рассматриваю это в связи с сегодняшним днем, я могу только полагать, что для него такие обсуждения, вероятно, были связаны с проблемой Данцига и коридора и он просто хотел понять являлись ли восточные укрепления достаточно крепкими, если вопрос Данцига и коридора приведет к войне с Польшей.

Нельте: Когда осуществлялась подготовка к оккупации Данцига?

Кейтель: Мне кажется, что уже поздней осенью 1938 были приняты приказы об оккупации Данцига в подходящий момент coup de main из Восточной Пруссии. Это все, что мне известно.

Нельте: Обсуждалась ли война с Польшей в связи с этим?

Кейтель: Да, это видимо было связано с изучением возможностей обороны границы, но я не вспоминаю ни о каких, как и не было никаких приготовлений, никаких военных приготовлений, кроме неожиданного нападения из Восточной Пруссии.

Нельте: Если я правильно помню, вы однажды сказали мне, когда мы обсуждали вопрос, что Данциг должен был быть оккупирован только если бы это не привело к войне с Польшей.

Кейтель: Да, это так. Тогда это заявление делали снова и снова, что эту оккупацию, или неожиданное нападение на Данциг следует провести, только если бы она не привела к войне.

Нельте: Когда этот взгляд изменился?

Кейтель: Мне кажется, отказ Польши обсуждать любого рода решение данцигского вопроса видимо являлось причиной для дальнейших обсуждений и шагов.

Нельте: Обвинение располагает директивой от 3 апреля 1939…

Кейтель: Я могу, наверное, добавить, что в целом после Мюнхена на ситуацию относительно восточной проблемы также смотрели по-другому, вероятно, или как мне кажется, с такой точки зрения: проблема Чехословакии была удовлетворительно решена без единого выстрела. Такое же вероятно было бы возможно и в отношении немецких проблем на востоке. Кажется, я помню, Гитлер говорил о том, что он не думал, что западные державы, в частности Англия, заинтересованы в немецкой восточной проблеме и будут скорее посредниками, чем заявят какие-то возражения.

Нельте: Это документ С–120, план «Белый346». Согласно нему, была принята директива от 3 апреля 1939.

Кейтель: Давайте сначала рассмотрим документ. В его первом предложении уже заявлено, о том, что этот документ должен был заменить обычные ежегодные инструкции Вермахта относительно возможной мобилизационной подготовки, дальнейшая разработка предметов известна нам из инструкций которые принимались на 1937–38, и которые принимались каждый год. Но фактически, тогда или незадолго до этого, Гитлер, в моем присутствии, прямо проинструктировал главнокомандующего армии провести стратегическую и оперативную подготовку для нападения, для войны с Польшей. Затем и принял эти первые соображения, как можно видеть из документа, то есть, фюрер уже распорядился о следующем: все должно быть проработано ОКХ армии к 1 сентября 1939, и что после этого времени должен быть составлен график. Этот документ я тогда подписал.

Нельте: Каким было ваше отношение и остальных генералов к этой войне?

Кейтель: Я должен сказать, что тогда, как и в случае с подготовкой против Чехословакии, и главнокомандующий армией и генералы с которыми я разговаривал, и также я сам, возражали идее ведения войны против Польши. Мы не хотели этой войны, но, конечно, мы немедленно начали исполнять отданные приказы, по крайней мере, что касалось разработок генерального штаба. Наша причина тогда заключалась в том, что по нашим сведениям о военных средствах которыми мы обладали, то есть, дивизиях, их снаряжении, их вооружении, не говоря уже о совершенно неадекватном их снабжении боеприпасами, напоминало нам как солдатам, что мы не готовы начинать войну.

Нельте: Вы имеете в виду, что соображения чисто военного характера определяли ваше отношение?

Кейтель: Да. Я должен признать это. Меня не касались политические проблемы, но только вопрос: сможем ли мы или нет?

Нельте: Я хочу установить только это. Итак, 23 мая 1939 было совещание на котором Гитлер обратился к генералам. Вам известно это выступление? В чём заключалась причина этого обращения и его содержание?

Кейтель: Я впервые увидел здесь протокол во время моих допросов. Он напомнил мне тогдашнюю обстановку. Цель выступлении заключалась в том, чтобы показать генералам, что их сомнения были необоснованными, устранить их сомнения, и наконец, указать на то, что условия еще не созрели и что политические переговоры об этих вопросах еще могут изменить ситуацию.

Нельте: У вас тогда было мнение, что война действительно начнется?

Кейтель: Нет, тогда – и это возможно достаточно наивно – я верил в то, что война не начнется, что в виду приказанных военных приготовлений, переговоры возобновятся, и будет найдено решение. В наших военных соображениях всегда преобладала строго военная точка зрения. Мы, генералы, верили, что Франция – в меньшей степени Англия - ввиду своего пакта о взаимопомощи с Польшей вмешается и, что у нас вообще нет никаких оборонительных средств для этого. По этой самой причине я лично всегда был убеждён в том, что войны не будет, потому что мы не сможем вести войну против Польши, если Франция нападет на нас на Западе.

Нельте: Итак, в чём заключалось ваше мнение о ситуации после речи 22 августа 1939?

Кейтель: Эту речь произнесли в конце августа и адресовали генералам, собравшимся в Оберзальцберге, главнокомандующим войск подготовленных для востока. Когда Гитлер, ближе к концу речи, объявил о том, что заключен пакт с Советским Союзом, я был твердо убежден в том, что войны не будет, потому что я верил, что такие условия создают основу для переговоров, и что Польша не пойдет на это. Я также верил, что теперь нашлась основа для переговоров, хотя Гитлер сказал в своей речи, копию которой я впервые прочитал здесь, что всё готово, и что он намерен пустить их в дело.

Нельте: Вам известно о том, что Англия действительно пыталась действовать как посредник?

Кейтель: Нет, я ничего не знал об этих вопросах. Первой вещью, которая была очень удивительной для меня, было то, что в один из тех дней, которые периодически обсуждаются здесь, а именно 24–е или 25–е, всего несколько дней спустя после совещания в Оберзальцберге, меня внезапно вызвали к Гитлеру в рейхсканцелярию, и он сказал мне лишь: «Остановите все, свяжитесь немедленно с Браухичем. Мне нужно время для переговоров». Мне кажется, что после этих слов меня проводили.

Нельте: Что происходило потом?

Кейтель: Я сразу позвонил главнокомандующему армией и передал приказ, и Браухича вызвали к фюреру. Все было остановлено и все решения о возможной военной акции были приостановлены, сначала без каких-либо временных ограничений, на следующий день на определённый ограниченный период, мне кажется это было 5 дней согласно вычислениям, которые можно сделать сегодня.

Нельте: Вы знали о так называемых минимальных требованиях к Польше?

Кейтель: Мне кажется, что я видел их в рейхсканцелярии, что Гитлер сам показал их мне, для того, чтобы я знал о них.

Нельте: Так как вы их видели, я хочу спросить, считали ли вы эти требования серьезными?

Кейтель: Тогда я бывал всегда по несколько минут в рейхсканцелярии, и как солдат я естественно верил, что они были совершенно честными.

Нельте: Были ли тогда, разговоры о пограничных инцидентах?

Кейтель: Нет. Вопрос пограничных инцидентов также обширно обсуждался на моих предварительных допросах. В той ситуации и на нескольких дискуссиях в рейхсканцелярии мы не обсуждали этот вопрос.

Нельте: Я передаю вам документ PS-795, записи которые касаются польской формы для Гейдриха.

Кейтель: Могу я добавить…

Нельте: Пожалуйста.

Кейтель: …а именно, что 30 августа, мне кажется, день нападения, которое состоялось 1 сентября, снова перенесли на 24 часа. По этой причине Браухича и меня снова вызвали в рейхсканцелярию, и по моим воспоминаниям указали причину о том, что ожидается польский уполномоченный. Всё перенесли на 24 часа. Затем изменений военных инструкций не происходило.

Этот документ касается польской формы для пограничных инцидентов или некого рода незаконных действий. Мне его показывали, я знаю его; это последующая запись беседы со мной адмирала Канариса. Он сказал, что он должен был достать польскую форму. Об этом сообщил ему фюрер через адъютанта. Я спросил: «С какой целью?». Мы оба согласились в том, что намечается какая-то незаконная акция. Если я правильно помню, тогда я сказал ему о том, что я не верил в такие вещи, и чтобы он держался от них подальше. Затем у нас была короткая дискуссия о Диршау, который также должен был быть взят coup de main Вермахта. Вот все, что я слышал об этом. Мне кажется, я сказал Канарису, что он может уклониться от дела сказав, что у него нет польской формы. Он просто мог сказать, что у него её нет и вопрос был бы решён.

Нельте: Вам конечно известно, что этот вопрос был связан с последующим нападением на радиостанцию в Гляйвице347. Вы знаете, что–нибудь об этом инциденте?

Кейтель: Этот инцидент, эта акция стала известна мне здесь впервые из показаний свидетелей. Я никогда узнавал, кто был ответственным за такие вещи и я ничего не знал о рейде на радиостанцию Гляйвица до тех пор, пока я не услышал об этом из показаний перед трибуналом. Я ничего не слышал тогда, о том, что произошел такой инцидент.

Нельте: Вы знали об усилиях Америки и Италии после 1 сентября 1939 каким–либо образом закончить войну?

Кейтель: Я ничего не знал о политических дискуссиях, которые состоялись в эти дни с 24–го по 30–е, 31 августа или в начале сентября 1939. Я ничего не знал о визитах господина Далеруса. Я ничего не знал о вмешательстве Лондона. Я помню только о том, во время недолго пребывания в рейхсканцелярии, я встретил Гитлера, который сказал мне: «Не беспокойте меня, я пишу письмо Даладье». Это должно было быть в первые дни сентября. Ни я, ни другие генералы никогда не знали, о делах о которых я услышал здесь или шагах которые всё ещё предпринимались после 1 сентября. Вообще ничего.

Нельте: Что вы говорили Канарису и Лахузену в поезде фюрера 14 сентября, то есть, незадолго до наступления на Варшаву, относительно так называемой «уборки дома»

Кейтель: Меня здесь об этом допрашивали, но я вообще не помню этот визит. Но из показаний Лахузена кажется, как я помню, он говорил, что я повторил сказанное Гитлером и передал эти приказы, как он выразился. Я знаю о том, что главнокомандующий армией, который тогда руководил военными операциями в Польше на ежедневных совещаниях уже жаловался из-за вмешательства полиции на оккупированных польских территориях. Я могу лишь сказать, что я видимо повторил, сказанное об этих вещах в моем присутствии между Гитлером и Браухичем. Я не могу заявить о подробностях.

Я могу добавить, что по моим воспоминаниям главнокомандующий армией тогда несколько раз жаловался, что до тех пор пока он имел исполнительную власть на оккупированных территориях он ни при каких обстоятельствах не потерпит других ведомств в этом районе и, чтобы по его просьбе его освободили от ответственности за Польшу в октябре. Поэтому мне кажется, что эти заявления свидетеля сделанные по памяти или в силу записей не совсем правильные.

Нельте: Теперь мы переходим к вопросу Норвегии. Вам известно, что в октябре 1939 Германии заявила о нейтралитете Дании и Норвегии?

Кейтель: Да, я знал об этом.

Нельте: Вас и ОКВ брали для участия в консультациях о декларациях нейтралитета в этом или других случаях?

Кейтель: Нет.

Нельте: Вас о них проинформировали?

Кейтель: Нет, нас не информировали. Это были дискуссии касавшиеся внешнеполитических вопросов, о которых нас, солдат не информировали.

Нельте: Вы имеете в виду не информировали официально. Но вы как человек знали об этом из газет?

Кейтель: Да.

Нельте: Хорошо. Перед нашим обсуждением проблемы агрессивной войны я задал вам вопрос, который, с целью экономии времени, я не хочу повторять. Однако, мне кажется, что вопрос поставленный вам о вашем мнении по поводу агрессивной войны следует задать снова, потому что нападение на нейтральную страну, страну которой дали гарантию должно было вызвать особые сомнения со стороны людей которые должны были иметь отношение к этим вещам, началу войны.

Поэтому, я снова задаю вам вопрос и прошу вас описать ваше солдатское отношение к этому.

Кейтель: В связи с этим, я должен сказать, что мы уже воевали. Существовало состояние войны с Англией и Францией. Для меня было бы неправильным говорить, что, я, по крайней мере, вмешивался в эти вопросы, но я относился к ним скорее как к политическим вопросам и как солдат, разделял мнение о том, что подготовка военных акций против Норвегии и Дании не означала их начало и, что эти приготовления, очевидно, займут месяцы если такую акция вообще бы провели, между тем обстановка могла измениться. Такой ход мыслей, заставлял меня не предпринимать каких-то шагов в отношении невозможности рассмотрения и стратегической подготовки этой интервенции в Норвегию и Данию, поэтому, я оставил эти вещи, должен сказать, тем, кого касались политические вопросы. По другому я не могу сказать.

Нельте: Когда началась подготовка к этой акции?

Кейтель: Я думаю, первые обсуждения состоялись уже в октябре 1939; с другой стороны, первые директивы были приняты только в январе, то есть, несколько месяцев спустя. В связи с обсуждениями на этом трибунале и информацией предоставленной рейхсмаршалом Герингом в его заявлениях, я тоже помню, что однажды мне приказали вызвать гросс–адмирала Рёдера к фюреру. Он хотел обсудить с ним вопросы относительно войны на море в Гельголанде и в Атлантическом океане и опасности с которыми мы могли столкнуться при ведении войны в этом районе.

Затем Гитлер приказал мне составить специальный штаб, который должен был изучить все эти проблемы с точки зрения морской, воздушной и сухопутной войны. Я вспомнил об этом просмотрев здесь документы. Этот специальный штаб обходился без моего личного содействия. Гитлер тогда сказал, что он сам подготовит задачи для этого штаба. Такими были, мне кажется, военные соображения в месяцы с 1939 по начало 1940.

Нельте: В связи с этим далее я хочу знать были ли у вас разговоры с Квислингом на этапе подготовительных мероприятий.

Кейтель: Нет, я не видел Квислинга ни до, ни после кампании в Норвегии, я увидел его впервые приблизительно год или два тому назад. У нас не было ни контактов, ни даже обмена информацией. Я уже заявлял на предварительных допросах, что по приказу Гитлера я отправил офицера, мне кажется это был полковник Пикенброк348, в Копенгаген для совещаний с норвежцами. Я не знал Квислинга.

Нельте: Что касается войны на Западе, есть еще один вопрос нарушения нейтралитета в случае с Люксембурга, Бельгии и Голландии. Вы знали о том, что этим трем странам были даны гарантии неприкосновенности нейтралитета?

Кейтель: Да, я знал и мне говорили об этом тогда.

Нельте: Я не хочу спрашивать вас о тех же вопросах как по поводу Норвегии и Дании, но в связи с этим, однако, я хочу спросить: вы считали честными эти гарантии Гитлера?

Кейтель: Когда я вспоминаю обстановку, какой она тогда была, тогда мне казалось, когда я узнал об этих вещах, о том, что не было никакого намерения втягивать в войну любое другой государство. В любом случае, у меня не было причины, ни оправдания, считать противоположное, а именно, что это планировалось как обман.

Нельте: После завершения польской кампании вы еще верили в возможность, что есть возможность завершить или локализовать войну?

Кейтель: Да, я верил в это. Мои взгляды укрепила речь в Рейхстаге после польской войны, в которой были сделаны намеки убедившие меня в том, что политические дискуссии по этому вопросу ведутся, прежде всего, с Англией, и потому что Гитлер снова и снова говорил мне, когда бы ни затрагивали эти вопросы: «Запад на самом деле не заинтересован в этих восточных проблемах Германии». Эту фразу он всегда использовал, чтобы успокоить народ, а именно, что западные державы не заинтересованы в этих проблемах.

Кроме того, глядя с чисто военной точки зрения, следует добавить, что мы солдаты, конечно всегда ожидали нападения западных держав, то есть, Франции во время польской кампании, и были очень удивлены, что на Западе, кроме каких-то перестрелок на линии Мажино349 и Западном вале, на самом деле ничего не случилось, хотя мы имели – это я точно знаю – вдоль всего Западного фронта от голландской границы до Базеля только пять дивизий, помимо небольших сил обслуживающих укрепления Западного вала. Таким образом, с чисто военно–оперативной точки зрения, французское нападение во время польской кампании столкнулось бы только с немецким военным прикрытием, а не настоящей обороной. Поскольку ничего такого не случилось, мы солдаты думали, что конечно у западных держав нет серьезных намерений, потому что они не воспользовались преимуществом чрезвычайно благоприятной обстановки для военных операций и ничего не предприняли, по крайней мере, ничего серьезного против нас за время 3-4 недель, когда все боевые германские подразделения были заняты на востоке. Это также укрепило наши взгляды на то, каким будет отношение западных держав в будущем.

Нельте: Какие планы были у Гитлера на Западе?

Кейтель: В течение последней фазы польской кампании, он уже перевёл все лишние войска на Запад, учитывая тот факт, что в любое время там могло, что–нибудь случиться. Однако, в течение последних дней польской кампании, он уже сказал мне, что он намерен как можно быстрее перебросить войска с востока на запад и если возможно наступать на Западе зимой 1939–1940.

Нельте: Эти планы включали нападение проход через Люксембург, Бельгию и Голландию?

Кейтель: Сначала нет, но, во-первых, если можно выразиться с военной точки зрения, развертывание на Западе должно было быть оборонительной мерой, то есть, укрепляя границы, конечно предпочтительнее было проводить там, где не было ничего кроме пограничных постов. Соответственно, уже в конце сентября и начале октября, состоялась транспортировка армии с востока на запад, в качестве меры безопасности, однако, не имея какой-то определённой точки притяжения.

Нельте: Что знало военное руководство об отношении Бельгии и Голландии?

Кейтель: Это естественно менялось несколько раз в течение зимы. Тогда, осенью 1939 – я могу говорить только за себя, и могли быть и иные мнения по данному вопросу - я был убежден в том, что Бельгия хотела при любых обстоятельствах оставаться вне войны, и сделает всё, чтобы сохранить свой нейтралитет. С другой стороны, мы получали, через близкие связи между бельгийским и итальянским королевскими дворами, ряд докладов звучавших очень угрожающе. У меня не было никакого способа выяснить, правдивы ли они, но мы узнали из них, и они указывали на то, что на Бельгию оказывали сильное давление для отказа от нейтралитета.

Что касается Голландии, тогда мы знали только о том, что у её генерального штаба были отношения с Англией.

Но затем в течение месяцев с октября 1939 по май 1940 ситуация существенно изменилась и напряжение усилилось. С чисто военной точки зрения, мы знали одну вещь: что все французские быстроходные подразделения, то есть моторизованные подразделения, были сконцентрированы на бельгийско–французской границе, и с военной точки зрения, мы интерпретировали эту меру как означавшую, по крайней мере, что идёт подготовка для прохода быстроходными подразделениями через Бельгию в любое время и продвижения к границам области Рура.

Мне кажется, я должен опустить подробности, потому что они не важны для дальнейшего развития, они чисто оперативного и стратегического характера.

Нельте: Имелись ли разногласия во мнениях Гитлера и генералов относительно нападения на Западе, которое нужно провести через нейтральную территорию.

Кейтель: Мне кажется, я должен сказать, что тогда это был один из самых серьезных кризисов за всю войну, а именно, мнения разделявшиеся рядом генералов, включая главнокомандующего армией Браухича, и его начальника генерального штаба, и я также лично относился к этой группе, которая хотела любой ценой попытаться предотвратить нападение на Западе, которое Гитлер намеревался осуществить той зимой. Этому были различные причины: сложность переброски восточной армии на Запад, затем точка зрения - и я это я должен заявить – тот факт, что тогда мы верили, наверное больше с политической точки зрения, что, что если мы не нападем, будет существовать и можно реализовать возможность мирного решения. Таким образом, мы считали возможным за период с этого времени до весны, что произойдёт много политических изменений. Во–вторых, как солдаты, мы решительно были против ведения зимней войны, в виду коротких дней и длинных ночей, которые всегда большая помеха для всех военных операций. На возражение Гитлера о том, что французские быстроходные войска могут пройти через Бельгию в любое время и оказаться перед областью Рура, мы отвечали, что мы превосходили их в такой обстановке маневрённой войны, мы в этом были равны; таким был наш взгляд. Я могу добавить, что такая обстановка привела к очень серьезному кризису между Гитлером и главнокомандующим армией и также мной, потому что я думал в том направлении, которое Гитлер решительно отвергал, потому как он заявлял, что это было стратегически ошибочно. В наших разговорах он обвинял меня в самой резкой манере в сговоре против него вместе с генералами армии и усиления их оппозиции его взглядам. Я должен заявить здесь, что тогда я попросил его немедленно отправить меня в отставку с моей должности и дать другой пост, потому что я чувствовал, что в таких обстоятельствах доверие между мной и Гитлером совершенно разрушено, и я был сильно оскорблен. Я могу добавить, что отношения с главнокомандующим армией также сильно пострадали от этого. Но идея моей отставки или перемещения куда–либо была резко отвергнута; я не был вправе так делать. Здесь это уже обсуждалось; мне не требуется вдаваться в подробности. Но эта утрата доверия не была восполнена, даже в будущем. В случае с Норвегией, уже был похожий конфликт, потому что я покинул дом. В дневнике генерала Йодля об этом упоминается как о «серьезном кризисе». Я не буду вдаваться в детали.

Нельте: В связи, с чем Гитлер 23 ноября 1939 произнес речь перед главнокомандующими в рейхсканцелярии?

Кейтель: Я могу сказать, что это было очень близко связано с кризисом между Гитлером и генералами. Он тогда созвал встречу генералов, чтобы представить и обосновать свои взгляды, и мы знали о его намерении изменить отношение со стороны генералов. В записях об этой встрече, мы видим, что отдельные лица более чем раз прямо и резко упрекались. Повторялись причины которые приводили те кто выступал против атаки на Западе. Более того, теперь он хотел сделать безусловное заявление о своей воле осуществить наступление на Западе этой же зимой, потому что это, на его взгляд было единственным стратегическим решением, так как каждая отсрочка была преимуществом для противника. Другими словами, тогда, он уже не рассчитывал ни на какое другое решение, кроме как решение силой оружия.

Нельте: Когда, затем было принято решение идти через Бельгию и Голландию?

Кейтель: Подготовка к такому выступлению и нападению через Бельгию и Голландию уже велась, но Гитлер придержал решение о том осуществлять ли такое крупное наступление или нарушение нейтралитета этих стран, и оставил это открытым до весны 1940, очевидно по всякого рода политическим причинам и наверное также с мыслью о том, что проблема будет автоматически решена, если противник вторгнется в Бельгию или если маневренные французские войска выступят, или что–то вроде этого. Я могу только заявить, что решение об осуществлении этого плана было придерживалось до самого последнего момента и приказ был отдан практически перед самым началом. Мне кажется, что существовал еще один фактор для этого, который я уже назвал, а именно, отношения между королевскими дворами Италии и Бельгии. Гитлер всегда окружал свои решения секретностью так как он, вероятно, опасался, что они могут стать известны благодаря таким отношениям.

Председатель: Доктор Нельте, трибунал будет благодарен, если при упоминании Чехословакии или любого другого государства вы будете ссылаться на правильное название, вы и подсудимые, и остальные свидетели.

Нельте: Господин председатель, подсудимый Кейтель желает внести небольшую поправку в заявление, сделанное ранее при моём вопросе относительно оккупации на Западе во время польской кампании.

Председатель: Очень хорошо.

Кейтель: Я ранее сказал, что на Западе во время войны против Польши, находилось пять дивизий. Я должен уточнить это заявление. Я перепутал с 1938 годом. В 1939 там было приблизительно 20 дивизий, включая резервы в Рейнланде и западном округе позади укреплений. Поэтому, сделанное мной заявление было сделано нечаянно и было ошибкой.

Нельте: Теперь мы переходим к балканским войнам. Обвинение, говоря о войне против Греции и Югославии, обвиняет вас в соучастии в подготовке, планировании, и прежде всего ведении этих войн. В чём заключается ваше отношение к этому?

Кейтель: Мы были втянуты в войну против Греции и против Югославии весной 1941 к нашему полному удивлению не имея никаких планов. Позвольте начать с Греции: я сопровождал фюрера во время его путешествия через Францию для встречи с маршалом Петэном и с Франко на испанской границе, и во время этого путешествия мы получили первые новости относительно намерения Италии напасть на Грецию. Решили немедленно ехать во Флоренцию, по прибытии во Флоренцию, мы получили сообщение Муссолини, которое уже упоминалось рейхсмаршалом Герингом, а именно, что нападение на Грецию уже началось.

Я могу лишь сказать по своим сведениям, что Гитлер был чрезвычайно зол из-за такого развития событий и втягиванием Балкан в войну и только тот факт, что Италия являлась союзником, удержал его от разрыва с Муссолини. Я никогда не знал о ни о каких намерениях начать войну против Греции.

Нельте: Была ли у Германии необходимость вступить в эту войну и как она возникла?

Кейтель: Сначала необходимости не существовало, но в течение первых месяцев, октябрь–ноябрь, этой итальянской кампании, уже стало ясно, что положение итальянцев в этой войне стало чрезвычайно неустойчивым. Поэтому, уже в ноябре или декабре, со стороны Муссолини были призывы о помощи, призывы помочь ему в той или иной форме.

Более того, смотря с военной точки зрения, было конечно ясно, что для всего военного положения, поражение Италии на Балканах привело бы к существенным и очень серьезным последствиям. Поэтому, импровизированными средствами, было оказано содействие. Думаю должны были направить горную дивизию, но это было технически невозможно из–за отсутствия транспортных возможностей. Затем ещё одно решение было испытано посредством воздушного транспорта и подобным образом.

Нельте: Однако, в то время импровизации закончились, мы переходим, к плану представленному обвинением под названием «Марита350». Когда это было?

Кейтель: Война в Греции и Албании стала принимать определенное равновесие в силу зимних условий. В течение этого времени, были составлялись планы с целью избежать катастрофы для Италии, направив против Греции определенные войска с севера для отвлекающей атаки, как я должен её назвать. Это заняло бы, и конечно потребовало нескольких месяцев.

Могу я только пояснить, что тогда идея прохода через Югославию, или даже предположение о том что войска нужно направить через Югославию чётко отвергались Гитлером, хотя в частности армия предлагала такую возможность как наиболее подходящий путь для переброски войск.

Относительно «операции Марита» наверное нельзя сказать больше чем сказав, что проход через Болгарию, обсуждался и дипломатически готовился в Болгарии.

Нельте: Я хочу задать вам еще один вопрос по данному предмету. Обвинение заявляет, что даже до свержения югославского правительства, то есть, до конца марта 1941, с Венгрией вели переговоры с целью нападения на Югославию. Вы или ОКВ были проинформированы об этом или с вами консультировались?

Кейтель: Нет. Я вообще не вспоминаю никаких военных дискуссий со стороны ОКВ с Венгрией относительно возможности военной акции в случае с Югославией. Мне это совершенно неизвестно. Напротив, все, что случилось позднее – нужно будет сказать несколько слов о Югославии – было совершенной импровизацией. Ничего не готовили, в любом случае не с ведома ОКВ.

Нельте: Но вам известно, не так ли, о том, что военные дискуссии с Венгрией тогда состоялись? Я полагаю, что вы просто хотите сказать, что они не касались Югославии?

Кейтель: Конечно, мне было известно о нескольких дискуссиях с венгерским генеральным штабом.

Нельте: Вы сказали, что хотели сказать, что–то еще о случае с Югославией. Рейхсмаршал Геринг сделал заявления по этому вопросу. Вы можете добавить, что–то новое? Иначе, у меня больше нет вопросов по этому предмету.

Кейтель: Я просто хочу еще раз подтвердить, что решение выступить против Югославии военными средствами означало полное расстройство всех военных передвижений и приготовлений проведённых к этому времени. «Мариту» нужно было полностью переделывать. Также пришлось перебрасывать новые силы через Венгрию с севера. Все это было сплошной импровизацией.

Нельте: Теперь мы перейдем к плану «Барбаросса». В частности советское обвинение, утверждает, что верховное главнокомандование вооруженных сил и вы как начальник штаба, уже летом 1940 занимались планом нападения на Советский Союз. Когда Гитлер впервые говорил с вами о возможности конфликта, вооруженного конфликта с Советским Союзом?

Кейтель: Насколько я вспоминаю, это было в начале августа 1940, по случаю дискуссии об обстановке в Берхтесгадене, или даже в его доме в Бергхофе. Это был первый раз, чтобы обсуждалась возможность вооруженного конфликта с Советским Союзом.

Нельте: В чём заключались причины, которые приводил тогда Гитлер, как способные привести к войне?

Кейтель: Думаю, я могу сослаться на сказанное рейхсмаршалом Герингом по этому поводу.

По нашим сведениям, значительные войска были сконцентрированы в Бессарабии и Буковине. Министр иностранных дел, также называл цифры, которые я уже не помню, и существовала тревога, которую периодически озвучивал Гитлером о том, что такое развитие может привести к тому на румынском театре военных действий, что поставит под угрозу наш источник нефти, снабжение топливом для ведения войны, которое по большей части шло из Румынии. Помимо этого, я думаю, он говорил о сильных или показательных концентрациях войск в балтийских провинциях.

Нельте: Тогда вам дали какие-нибудь указания или тем родам войск Вермахта которых это касалось?

Кейтель: Нет. Насколько я могу вспомнить, сначала это ограничивалось усилением активности разведывательной или шпионской службы против России и во–вторых, определенными исследованиями относительно возможности переброски войск с Запада, из Франции, как можно быстрее в юго–восточные районы или Восточную Пруссию. Определенный возврат транспортов из восточных военных округов состоялся уже в конце июля. Помимо этого никаких других указаний не было.

Нельте: Как была оккупирована демаркационная линия?

Кейтель: Были постоянные доклады с границы или демаркационной линии о пограничных инцидентах, перестрелках, и особенно частых пересечениях этой линии самолетами Советского Союза, которые вели к последующему обмену нотами. Но в любом случае были постоянные небольшие пограничные бои и перестрелки, в частности на юге, и мы получали информацию от наших пограничных войск о том, что постоянно или временами против них появлялись новый русские военные части. Я думаю это все.

Нельте: Вам известно, сколько дивизий германского Вермахта дислоцировалось там тогда?

Кейтель: В течение западной кампании там было – я не думаю, что ошибусь в этот раз – семь дивизий, семь дивизий от Восточной Пруссии до Карпат, две из которых, в течении западной кампании были отправлены на Запад, но позднее вернулись обратно.

Нельте: Обвинение полагает, что в конце июля 1940, генерал–полковник Йодль дал нескольким офицерам оперативного штаба Вермахта в Рейхенхалле общие инструкции по изучении русской проблемы и в частности изучению проблем железнодорожного транспорта. Поскольку вы сказали немного раньше, что до августа не слышали от Гитлера, какой была ситуация, я спрашиваю вас, были ли вы информированы об этих совещаниях генерал–полковника Йодля.

Кейтель: Нет. Я не слышал, пока не оказался здесь, о том, что такое совещание состоялось в Берхтесгадене в конце июля или начале августа. Это было из-за того факта, что я тогда отсутствовал в Берхтесгадене. Я не знал об этом совещании, и думаю, генерал Йодль, возможно, забыл рассказать мне об этом тогда. Я не знал об этом.

Нельте: В чём тогда заключался ваш личный взгляд относительно проблемы, которая возникла из совещания с Гитлером?

Кейтель: Когда я стал сознавать тот факт, что вопросу придается действительно серьезное значение я был очень удивлен, и я считал это самым неудачным. Я серьезно рассматривал, что может оказать влияние на Гитлера используя военные соображения. Тогда, как кратко обсуждал здесь министр иностранных дел, я написал личный меморандум, содержащий мои мысли по этому поводу, я хочу сказать, независимо от экспертной работы генерального штаба и оперативного штаба Вермахта и хотел представить этот меморандум Гитлеру. Я решил о таком методе, потому что, как правило, никто не мог дойти в дискуссии с Гитлером дальше второй фразы. Он забирал слово у выступавшего и после никто не мог сказать того, что хотел. И в связи с этим я хочу сказать прямо сейчас, что у меня возникла идея - в первый и последний раз - лично посетить министра иностранных дел, для того, чтобы попросить его поддержать меня с политического угла. Это визит в Фушль, который уже здесь обсуждали и о котором министр иностранных дел фон Риббентроп подтвердил во время своего недавнего допроса.

Нельте: Значит, вы подтверждаете сказанное господином фон Риббентропом, таким образом, мне не нужно это повторять?

Кейтель: Я подтверждаю, что поехал в Фушль. Со мной был меморандум. Он был написан от руки, поскольку я не хотел, чтобы кто–то еще держал его. Я покинул Фушль с осознанием того факта, что он хотел попытаться оказать влияние на Гитлера с такой же целью. Он обещал мне это.

Нельте: Вы передали этот меморандум Гитлеру?

Кейтель: Да. Спустя некоторое время в Бергхофе, после доклада об обстановке. Я вручил ему этот меморандум, когда мы были наедине. Я думаю, он сказал мне тогда, что он изучит его. Он взял его, и не дал мне возможности дать какие–нибудь объяснения.

Нельте: Учитывая его важность, вы позднее нашли возможность снова сослаться на него?

Кейтель: Да. Сначала вообще ничего не случилось, поэтому спустя некоторое время я напомнил ему об этом и попросил его обсудить со мной проблему. Он так и сделал, и рассмотрел вопрос очень кратко, сказав, что военные и стратегические соображения, представленные мной были неубедительными. Он, Гитлер, считал эти идеи ошибочными, и отверг их. В связи с этим я могу, наверное, очень кратко сказать, что я был снова очень огорчен и возник еще один кризис, когда я попросил отставки, и чтобы другого человека назначили на мою должность, и чтобы меня отправили на фронт. Это еще раз привело к острой перепалке как уже описывал рейхсмаршал, когда он сказал о том, что Гитлер занимал позицию, что он не потерпит, чтобы генерал с чьими взглядами он не соглашался просил его об отставке со своих постов из-за такого несогласия. Я думаю, он сказал, что должен был иметь право отвергать такие предложения и идеи, если считал их ошибочными. У меня не было права предпринять какие–нибудь действия.

Нельте: Он вернул вам меморандум?

Кейтель: Нет, я не думаю, что получил его обратно. Я всегда полагал, что его нашли в захваченных документах Шмундта, что по-видимому не так. Я не получал его обратно, он сохранил его.

Нельте: Я не желаю занимать время трибунала в связи с этим. Я оставлю на вас то желаете ли вы раскрыть содержание меморандума. Меня не столько интересует военная презентация – можно представить, в чём она заключалась – но вопрос такой: вы ссылались в этом меморандуме на пакт о ненападении 1939?

Кейтель: Да, но я должен сказать, что основная часть моего меморандума была посвящена военным исследованиям, военным исследованиям относительно количества сил, требований эффективности и распылению сил во Франции и Норвегии, и Люфтваффе в Италии, и нашей связанности на Западе. В этом меморандуме я совершенно точно указывал на тот факт, что существовал пакт о ненападении. Но остальное являлось военными соображениями.

Нельте: Тогда отдали какие-то военные приказы?

Кейтель: Нет. Тогда ни отдали никаких приказов, за исключением, я думаю, улучшения линий связи с Запада на Восток позволявших ускорить войсковые транспорты, в частности в юго–восточный сектор, другими словами, к северу от Карпат и в секторе Восточной Пруссии. Помимо этого не было никаких приказов.

Нельте: Дискуссия с министром иностранных дел Молотовым тогда уже состоялась?

Кейтель: Нет. Напротив, тогда, в октябре всё еще намечалась идея дискуссии с русскими. Гитлер также говорил мне тогда, и он всегда подчёркивал в этой связи, что до тех пор пока такая дискуссия не состоялась, он не будет отдавать никаких приказов, поскольку генерал Йодль подтвердил ему, что в любом случае технически невозможно перебросить мощные войсковые подразделения в угрожаемые сектора Востока, которые я назвал. Соответственно, ничего не было сделано. Готовился визит или скорее дискуссия с русской делегацией, в связи, с чем я хочу сказать, что я тогда сделал предложение, чтобы Гитлер лично поговорил с господином Сталиным. Это единственная вещь которую я сделал по этому поводу.

Нельте: Во время совещания обсуждались военные вопросы?

Кейтель: Я не принимал никакого участия в дискуссиях с господином Молотовым, хотя данном случае, я также присутствовал на приёме и на определённых общественных встречах. Я помню, что по двум поводам я сидел за столом рядом с Молотовым. Я не слышал каких–либо политических дискуссий, и не вел политических дискуссий с соседом по столу.

Нельте: Что сказал Гитлер после завершения дискуссий?

Кейтель: После отбытия Молотова он на самом деле сказал очень мало. Он более или менее сказал, что он разочарован дискуссией. Я думаю он кратко назвал, что общим образом обсуждались проблемы относительно районов Балтийского моря и Черного моря и, что он не смог занять положительное или желаемое отношение. Он сказал, что не будет вдаваться в детали. Я спросил его о военных вещах, которые имели тогда существенное значение – сильные силы, например, в секторе Бессарабии. Я думаю, Гитлер уклонился от ответа и сказал, что это очевидно связано со всеми вопросами и что он не вникал в это подробно, или нечто похожее, я не помню точно. В любом случае, в этом для нас не было ничего нового и ничего окончательного.

Нельте: После совещания были отданы какие-нибудь военные приказы?

Кейтель: Я не думаю, что тогда же, но Гитлер сказал нам, что он желал подождать реакции на эти дискуссии по восточному району после возвращения делегации в Россию. Определенные приказы также отдали послу, в таком отношении, однако не сразу после визита Молотова.

Нельте: Могу я попросить указать дату, когда были отданы первые четкие указания?

Кейтель: Я могу лишь восстановить это ретроспективно, в силу инструкции Барбаросса, которую показывали мне здесь и которая вышла в декабре. Мне кажется, это должно было быть в течении первой половины декабря, когда были отданы приказы, хорошо известный приказ Барбаросса. Для точности, эти приказы отдали в начале декабря, а именно, приказы по разработке стратегического плана.

Нельте: Вам известно о совещании, которое состоялось в Цоссене в декабре и которое упоминалось здесь обвинением? Вероятно, я могу напомнить вам, что присутствовал финский генерал Хейнрикс351.

Кейтель: Нет, я ничего не знаю о совещании в Цоссене, и я думаю, генерал Бушенхаген352 также присутствовал там, согласно его заявлениям. Я ничего не знал о присутствии финского генерала Хейнрикса в Цоссене и услышал об этом здесь впервые. Единственное как я могу объяснить это, это то, что генеральный штаб армии хотел получить информацию или другие вещи и с этой целью они обсуждали это с заинтересованными лицами. Я не видел генерала Хейнрикса до мая 1941. Тогда у меня было совещание с ним и генералом Йодлем в Зальцбурге. До этого я никогда его не видел и никогда не говорил с ним.

Нельте: Есть какое-то значение у того факта, что директива номер 21 говорит о том, что Гитлер прикажет о действительном развертывании войск за 8 недель до того как начнет действовать оперативный план?

Кейтель: Да, этому придавалось существенное значение. Меня допрашивала об этом советская делегация. Причина заключалась в том, что согласно расчетам армии, получение этих войск, которые перевозились по железной дороге на позиции, заняло бы 8 недель; то есть, если бы войска с территории Рейха размещались бы на позициях начальной оперативной линии. Гитлер подчеркивал, когда проводились постоянные пересмотры плана, что он хотел иметь полный контроль над таким развертыванием. Другими словами, перемещения войск без его одобрения не производились. В этом заключался смысл инструкции.

Нельте: Когда стало ясно, что Гитлер решил о нападении на Советский Союз?

Кейтель: Насколько я могу вспомнить, это было начало марта. Идея заключалась в том, чтобы атаку можно осуществить приблизительно в середине мая. Поэтому, решение относительно перевозки войск по железной дороге нужно было принять в середине марта. По этой причине, в течение первой половины марта была созвана встреча с генералами, то есть, инструктаж генералов в ставке Гитлера и его пояснения которые им представили, имели чёткой целью сказать генералам, что решил проводить развёртывание хотя приказ пока не отдали. Он выдвинул целую серию идей и принял определенные инструкции о вещах, которые содержались в этих директивах для отдельных частей плана Барбаросса. Это документ PS-447, и эти директивы в конечном счете тоже подписал я. Он затем дал нам директивы о руководящих принципах и идеях, для того, поэтому генералы уже были проинформированы о содержании, что в свою очередь привело к её подтверждению в письменном виде в такой форме, так как в ней не было ничего нового для тех кто принимал участие в дискуссиях.

Нельте: Однако, мне кажется, что то, что Гитлер сказал генералам в своем послании было чем–то новым, и мне также кажется, что вы, кого касались эти вопросы, то есть, тот кто должен был их разработать, понимали или должны были понимать, что теперь должен был возникнуть совершенно ненормальный метод войны, по крайней мере глядя с вашей традиционной точки зрения солдата.

Кейтель: Верно. Выражались взгляды относительно управления и экономической эксплуатации территорий которые должны были покорить и оккупировать. Это была совершенно новая мысль ввести рейхскомиссаров и гражданские администрации. Было чёткое решение поручить делегату четырехлетнего плана353 верховное руководство в экономической сфере, и что являлось для меня наиболее важным положением, и что сильнее всего воздействовало на меня, было фактом, что кроме права военного командира осуществлять исполнительную власть оккупационных сил, туда должна была следовать полиция, которой как это было ясно высказано рейхсфюрером СС Гиммлером должны были быть предоставлены даны обширная полномочная власть касавшаяся всех полицейских акций на этих территориях, о которых стало известно позже. Я твердо возражал этому, поскольку для меня казалось невозможным, чтобы две власти находились друг рядом с другом. В директивах сказано: «Этим не затрагиваются полномочия главнокомандующего армией».

Это было полной иллюзией и самообманом. Случилось прямо противоположное. До тех пор пока это было совместимо с моими функциями, я боролся против этого. Думаю должен сказать, что у меня нет свидетелей кроме генерала Йодля, который разделял со мной этот опыт. Однако, в конечно счёте, Гитлер, более или менее, лично разработал эти директивы, придал им такой смысл который хотел. Вот как появились эти директивы.

То, что я не имел никакой власти приказать о вещах которые содержатся в этих директивах ясно из того факта, что они говорят о том, что рейхсмаршал получает эту задачу… рейхсфюрер СС получает свою задачу, и т.д. У меня не было вообще никаких полномочий отдавать им приказы.

Нельте: Никогда не обсуждалось, что если хотели начать нападение на Советский Союз, следовало бы заранее предпринять дипломатические шаги или же объявление войны, или ультиматум?

Кейтель: О, да, я обсуждал это. Уже зимой 1940–41, когда бы ни шли дискуссии относительно силы русских войск на демаркационной линии, то есть, в декабре–январе, я просил Гитлера послать ноту Советскому Союзу с целью прояснить ситуацию, если я могу так выразиться. Я могу добавить, что в первый раз он вообще ничего не сказал, и во второй раз он отказался, утверждая, что это бесполезно, поскольку он получит ответ, что это внутреннее дело и что это не наше дело, или что–то вроде этого. Во всяком случае он отказался. Я попытался снова, на более поздней стадии, то есть, я озвучил просьбу, чтобы был представлен ультиматум перед началом действий, для того, чтобы в какой-то форме сформировать основу для превентивной войны, как мы её назвали, для атаки.

Нельте: Вы говорите «превентивная война». Когда было принято окончательное решение, каким было военное положение?

Кейтель: Мне лучше напомнить о том как мы, или даже армия судили о положении, изучив меморандум. Мне кажется это документ PS-872, доклад начальника генерального штаба армии Гитлеру о состоянии оперативной и стратегической подготовки. И в этом документе я нашел информацию имевшуюся у нас тогда о силе Красной армии или иной существовавшей информации известной нам, которая полностью рассматривалась в этом документе.

Помимо этого, я также должен сказать, что разведывательная служба ОКВ, адмирал Канарис, предоставил в мое распоряжение или в распоряжение армии очень мало материалов, потому что русская территория была плотно закрыта от германской разведки. Другими словами, существовали пробелы в определенных точках. Были известны только вещи, содержавшиеся в документе PS-872.

Нельте: Не хотите ли вы кратко сказать, что в нём содержалось, что обосновывало ваше решение?

Кейтель: Да, там было – Гальдер докладывал, что было 150 дивизий Советского Союза развернутых вдоль демаркационной линии. Имелись воздушные снимки множества аэродромов. Короче, у Советской России был градус готовности, который мог в любое время привести к военной акции. Только настоящая схватка позволила прояснить насколько далеко в подготовке зашёл противник. Я должен сказать, что мы полностью осознали все эти вещи только во время самой атаки.

Нельте: Вы присутствовали во время последней речи Гитлера к командующим на Востоке, произнесенной в рейхсканцелярии 14 июня 1941 , не так ли? Я прошу вас, не проходя старое, кратко сказать, о чем Гитлер говорил по этому поводу, и как это повлияло на генералов?

Председатель: Разве нет документа в связи с этим? Все это должно быть в документе. Не так ли?

Нельте: Я хотел задать один вопрос по этому поводу и затем представить документ; или, если трибунал так желает, я вообще не буду зачитывать документ, но просто процитирую краткие выводы, содержащиеся в конце документа. Трибунал с этим согласен?

Председатель: Но вы собирались спросить подсудимого о том, что было в документе.

Нельте: Документ содержит, если я могу кратко отметить, следующее: развитие событий, и всё нараставшее влияние организаций чуждых Вермахту по ходу войны. Это подтверждение того, что Вермахт, во время войны, которую следует называть дегенеративной войной, пытался насколько возможно, придерживаться рамок международного права и, что когда…

Председатель: Я лишь хочу знать, в чём заключается ваш вопрос, вот и все.

Нельте: Мой вопрос фельдмаршалу Кейтелю должен был рассказать мне о речи 14 июня 1941, и о том, что Гитлер приказал генералам делать, и какой это произвело на них эффект. Этим я намерен завершить с подготовкой русской кампании.

Председатель: Он может рассказать о том какой эффект оказала речь на него, но я не понимаю как он может рассказать о том, какой эффект она произвела на остальных генералов.

Нельте: Он, конечно, может лишь предполагать это, но он может сказать, была ли реакция такой же или другой. Кто-то может говорить, а кто-то может занять противоположную позицию. Я просто хотел знать, случалось ли такое или нет.

Председатель: Наверное, вам лучше спросить его о том, что случилось в тот день на совещании; если вы хотите знать, что случилось на совещании, почему бы вам не спросить об этом?

Нельте: Пожалуйста, расскажите нам об этом.

Кейтель: После коротких докладов относительно оперативных приказов отдельным командующим, последовало отступление, которое я должен описать как чисто политическую речь. Главная тема заключалась в том, что это была решающая битва между двумя идеологиями, и что такой факт приводил к невозможности, что руководство этой войной, практики которые мы знали как солдаты и которые мы считали единственно правильными согласно международного права, нужно было измерять по совершенно другим стандартам. Войну нельзя было вести такими средствами. Это был совершенно новый тип войны, основанный на совершенно других аргументах и принципах.

При таких объяснениях, затем были отданы различные приказы покончить с правовой системой на территориях которые не были умиротворены, бороться с сопротивлением жестокими средствами, рассматривать каждое местное сопротивление как выражение глубокой бездны между двумя идеологиями. Такими были решительно совершенно новые очень впечатляющие идеи, но также мысли, которые нас глубоко взволновали.

Нельте: Вы, или остальные генералы заявляли возражения или противостояли этим объяснениям, директивам и приказам?

Кейтель: Нет, я лично не делал увещеваний, помимо тех, которые я уже выдвигал и возражений которые уже заявил. Однако, я никогда не знал чтобы генералы, если вообще кто-то из генералов, обращались к фюреру. В любом случае, они так не делали после дискуссии.

Нельте: Господин председатель, я думаю, что теперь подошло время решить примите ли вы письменные показания подсудимого Кейтеля содержащиеся в моей документальной книге номер 2, под номерами 3 и 5, как экземпляры. Возможно, обвинение выразит свое мнение об этом.

До сих пор мы просто обсуждали историю до самой русской войны. Постольку поскольку рассматриваются подсудимый Кейтель и ОКВ, я хочу сократить допрос представлением двух письменных показаний. Письменные показания номер 3 раскрывают условия наличия полномочий по изданию приказов на Востоке. Масштаб территории и множество организаций приводили к чрезвычайно сложной процедуре отдачи приказов. Чтобы позволить вам убедиться являлся ли подсудимый Кейтель, или ОКВ, или иное ведомство ответственными, подробно представлены условия наличия полномочий по отдаче приказов на Востоке. Мне кажется, это сэкономит много времени, если вы примите этот документ в качестве доказательства.

Максвелл–Файф: Милорд, господин Додд и я не имеем возражений процедуре предложенной защитой и мы уверены, что это поможет трибуналу иметь у себя напечатанные отчёты.

Председатель: Доктор Нельте намерен зачитать или только подытожить эти письменные показания?

Нельте: Я намерен просто представить их вам после того как спрошу подсудимого написано и подписано ли им содержание письменных показаний.

Председатель: И обвинение, конечно, имеет эти письменные показания?

Максвелл–Файф: Да.

Нельте: То же самое относится, если я правильно понимаю сэра Дэвида, к письменным показаниям номер 5.

Максвелл–Файф: Да.

Председатель: Доктор Нельте, я думаю, было бы удобнее, если бы вы присвоили этим письменным показаниям порядковые номера своих экземпляров и представили нам даты для того, чтобы можно было их идентифицировать. Вы можете дать нам даты письменных показаний?

Нельте: Мне разрешат решить вопрос у секретаря за время перерыва?

Председатель: Да. Первые датированы 8 марта, не так ли? Другие 18–м, не так ли? Доктор Нельте, вы можете сделать это во время перерыва и присвоить им номера. Вы можете присвоить им номера во время перерыва.

Уже почти час, и мы собирались прерваться. Вы можете присвоить им номера. На этом ваш допрос завершится?

Нельте: Теперь мы переходим к отдельным случаям, которые я надеюсь, однако, завершатся вечером. Господин председатель, прошу прощения, но я должен обсудить вопросы военнопленных и несколько отдельных вопросов. Я думаю, мне всё же потребуется этот вечер. Мне кажется, что если я имею в виду интересы подсудимого Кейтеля, я себя достаточно ограничил.

Председатель: Вы желаете задать ему вопросы сейчас или нет?

Нельте: Я думаю – я не знаю, как председатель об этом думает – было бы удобнее если бы сейчас был перерыв, чтобы за это время я смог упорядочить письменные показания. Я еще не завершил обсуждение этого вопроса.

Председатель: Мы прервемся.