Председатель: Доктор Нельте, хотя трибунал сказал, что заслушает доктора Хорна в два часа, он не желает прерывать допрос подсудимого Кейтеля если вы предпочитаете его продолжать. Вопрос в том согласны ли вы.

Нельте: Доктор Хорн согласен, чтобы я продолжал допрос.

Председатель: Очень хорошо.

Додд: С позволения трибунала, для помощи трибуналу я удостоверился, что первые письменные показания Гальдера, упомянутые утром доктором Нельте, были представлены полковником Тейлором, как экземпляр USA-531 (документ номер PS-3702) 4 января, и вторые письменные показания Гальдера упомянутые доктором Нельте были представлены полковником Тейлором, как экземпляр USA–533 (документ номер PS-3707) 5 января.

Председатель: Спасибо.

Нельте: Господин председатель, господин Додд любезно предоставил мне ряд копий брошюры «Принципы организации германских вооруженных сил», что я могу представить его трибуналу. Я это делаю.

[Обращаясь к подсудимому]

Последнее, о чем вы рассказывали было о том, что 4 февраля 1938, часть полномочий военного министерства была передана родам войск вооруженных сил, и частично высшему командованию Вермахта. В этом указе, который упоминается, сказано, относительно этого предмета:

«ОКВ в то же время занимается вопросами военно рейхсминистерства. Начальник ОКВ, по моим приказам исполняет полномочия военного рейхсминистра которые он имел»

Расскажите мне кратко, к каким областям это применялось. Я сам представлю трибуналу схему, которая уже направлена в отдел переводов для перевода. Однако, я не знаю, есть ли уже у трибунала перевод.

Кейтель: Министерские функции, на самом деле переданные ОКВ осуществлялись рядом ведомств. Я назову наиболее важные, с указанием на их функции.

Прежде всего, несколько слов об оперативном штабе Вермахта, который будучи управлением ОКВ, подчинялся ему таким же образом как остальные управления ОКВ, но имел статус выше, чем другие управления. Как следует из названия, оперативный штаб Вермахта был органом высшего командования фюрера, с которым он часто - я могу сказать, по большей части - сотрудничал лично. У него не было никаких министерских полномочий.

Затем было общее управление вооруженных сил, которое занималось в основном министерскими и административными вопросами. Можно назвать его военным министерством в миниатюре.

Затем управление контрразведки, которое являлось в большей степени министерским, но в какой–то степени помогало в оперативных вопросах.

Затем было управление экономики вооружений, относительно которого я должен заметить, что в 1940 это управление распустили и осталось только маленькое управление оборонной экономики, которое в основном занималось вопросами снабжения всеми потребительскими товарами необходимыми армии, такими как топливо, уголь, бензин, и т.д., и которые нет необходимости упоминать.

Затем важная сфера деятельности: управление пополнений всех вооруженных сил, или сокращенно, призыв, центральное управление которое предназначалось в основном, чтобы заниматься вопросами личного состава внутри ОКВ.

Затем было правовое управление, бюджетное управление и ряд иных ведомств, которые нет необходимости перечислять.

В этих ведомствах ОКВ осуществляло министерские функции. Я хочу…

Председатель: Доктор Нельте, я думаю, трибунал понял разницу, которую делает подсудимый между генеральными штабами высших командований и положением ОКВ, но есть ли необходимость трибуналу вдаваться во все эти детали?

Нельте: Я закончил с этим разделом.

Председатель: Очень хорошо.

Нельте: Я хочу задать ещё один…

Председатель: Прежде чем вы закончите с этим документом, который вы представили трибуналу, этой схемой, вы желаете присвоить ему номер?

Нельте: Я хочу приобщить её в качестве доказательства. Вы также получите перевод.

Председатель: Если так, какой номер вы ей присваиваете? Вы должны пронумеровать все ваши экземпляры.

Нельте: Пожалуйста, присвойте ей номер Кейтель – 1(а)

Председатель: Кто её подготовил?

Нельте: Мы её подготовили, и технический отдел обвинения воспроизвёл её. Обвинение также имеет эту схему.

Председатель: Вы просили подсудимого подтвердить её правильность?

Нельте: Фельдмаршал, не могли бы вы, пожалуйста, посмотреть на эту схему и подтвердить, правильная ли она?

Кейтель: Да, я признаю схему…

Руденко: Господин председатель, обвинение не получило этой схемы. И поэтому, желало бы, прежде чем дать заключение, ознакомиться с этой схемой.

Председатель: Доктор Нельте, у вас есть дополнительные копии?

Нельте: Их можно получить и раздать прямо сейчас. Тогда я хочу, чтобы трибунал оставил свое решение до тех пор, пока копии не будут представлены в необходимом количестве.

Кейтель: Я признаю таблицу правильной. Она не содержит небольших изменений, которые произошли со времени создания ОКВ до времени указанного мною, изменений внесённых реорганизацией министерств вооружений, и т.д., но она показывает способ работы в последние годы.

Председатель: Продолжайте доктор Нельте.

Нельте: Для того, чтобы закончить эту группу вопросов я хочу сказать следующее: верно то, что согласно этому, все приказы Кейтеля, распоряжения Кейтеля, которые представлены обвинением, были в действительности приказами фюрера, то есть, приказами, которые выражали волю Гитлера, основываясь на его инструкциях и командах?

Кейтель: Да, это правильное определение вывода данных мной показаний. Я хочу снова заявить, чтобы подытожить, что как я заявлял в начале, я признаю и признал ответственность за такие приказы, поскольку они связаны с моим именем и моим положением, я, конечно, знал о содержании этих приказов, которые я исполнял. Я, конечно, признаю свою подпись на документах предъявленных мне и, следовательно, я принимаю документы как подлинные. Я могу добавить, что поскольку я имел военные и иные возражения приказам, я естественно выражал их очень настойчиво и, стремился предотвратить принятие приказов которые я считал спорными. Но я должен заявить со всей правдивостью, что если окончательное решение принималось Гитлером, затем я отдавал такие приказы и передавал их, я могу почти сказать, без их проверки.

Нельте: Господин председатель, прежде чем я перейду к следующей стадии вопросов я хочу заявить следующее:

Обвинение установило соучастие Кейтеля во многих преступлениях, которые описывали здесь из разных фактов, фактов, которые не всегда могут быть связаны друг с другом и не согласуются. Обвинение заявляет, что он являлся властным и важным штабным офицером. Так гласит обвинительное заключение. Затем обвинение заявляет, что он был безвольным орудием и, что отношения между ним и Гитлером были близкими.

Вы поймете, что если подсудимый хочет пояснить или возразить против таких вещей он должен объяснить отношения между ним и Гитлером.

Председатель: Доктор Нельте, именно это и делает подсудимый. Он объясняет свои отношения с Гитлером, и если вы далее хотите это выяснить вы должны задавать ему вопросы.

Нельте: Я только хотел позволить ему рассказать о его личных отношениях с Гитлером. До сих пор мы говорили об официальных отношениях.

[Обращаясь к подсудимому]

Вы расскажите нам что–нибудь о вашем сотрудничестве с Гитлером? Я прошу вас быть как можно кратким и рассказать нам о наиболее важных фактах, но в то же время дающих нам правильную картину.

Кейтель: Сотрудничество можно охарактеризовать, только как существующее между вышестоящим начальником и его подчиненным. Другими словами, такие же отношения какие я всегда имел за свою военную карьеру со старшими офицерами штабов, в которых я служил. Отношения между Гитлером и мной никогда не отклонялись от строго военных и солдатских отношений. Конечно, моим правом и долгом было выражать свое мнение. Насколько сложным это было, может судить только тот, кто знает, что Гитлер, после нескольких слов, имел обыкновение вести всю дискуссию и исчерпывающе рассматривать вопрос со своей точки зрения. Конечно, затем было очень сложно снова вернуться к вопросу. Я могу сказать, в виду своей службы на разных высших должностях штабных учреждений, я вполне привык работать с вышестоящими командирами, если можно так выразиться. Однако, я так и не привык к условиям с которыми столкнулся здесь. Они меня удивляли, и нередко они приводили меня в состояние неуверенности. Это можно понять, если знать о том, что Гитлер, в солдатских или военных вопросах, мягко выражаясь, был человеком с далеко идущими планами реформ, которым я, как человек с 37 годами службы солдатом старой закалки, сопротивлялся.

Нельте: Это было одинаково во время войны или вы ссылаетесь на время до её начала?

Кейтель: Во время войны разногласия сглаживались событиями, так как на действительность сильно влияла неотложная обстановка. Поэтому, эти вещи не проявлялись в такой форме. С другой стороны, положение тогда заключалось в том, что Гитлер в своих дискуссиях об обстановке собирал сравнительно большой круг из приблизительно двадцати человек собравшихся вокруг него, и говоря на военном языке, безжалостно обвинял - возражениями и критикой – направленными, как правило, на людей, которые не присутствовали. Я принципиально занимал сторону отсутствующего человека, потому что он не мог себя защитить. Результатом было то, что обвинения и критика нацеливались на меня, и моя солдатская подготовка заставляла меня в конце концов себя сдерживать, потому что это невиданно возражать или пытаться перечить вышестоящему начальнику перед лицом присутствующих очень молодых подчиненных, таких как были там. Оппозиция вышестоящему начальнику или личностям, не важно, какого звания, была невыносима фюреру. Можно было только пробовать лично говорить с ним о таких вещах.

Нельте: Вы чувствовали, что имеете доверие фюрера?

Кейтель: Не могу сказать да. Я должен откровенно признать, что доверие Гитлера ко мне было с оговорками, и сегодня я слишком хорошо знаю, что было много вещей относительно которых, он никогда не говорил мне откровенно и в которых он никогда мне не доверял. Факт заключался в том, что Гитлер был очень подозрителен к старым или старшим генералам. Для него они были продуктами старой и устаревшей школы и в этом смысле он был, для нас старых солдат, человеком, вносящим новые революционные идеи в Вермахт и желавшим внедрить их в подготовку Вермахта. Это часто приводило к серьезным кризисам. Мне кажется, мне не нужно это разбирать. Однако, настоящим злом был недостаток доверия приводивший его к уверенности в том, что я участвую в заговоре генералов за его спиной, и что я поддерживаю их против него. Возможно, это было результатом моей привычки защищать их, потому что они не могли защитить себя. В разных ситуациях это приводило к острым и серьезным кризисам.

Нельте: Многое зависит от того как оценивать ваше взаимодействие с Гитлером, в частности в какой мере вас можно считать его соратником или советником. Расскажите, обсуждал ли Гитлер свои планы с вами в той же манере как принято при тесном сотрудничестве?

Кейтель: В целом я должен отрицать это. Это никоим образом не согласовывалось со своеобразным выражением и личностью Гитлера иметь советников такого типа, то есть, если вы называете советником кого–либо, кто давал советы в смысле представления, скажем так, большого количества военных элементов исходя из длительного опыта офицера, но не в смысле советника помогавшего формулировать решение, такие далеко идущие решения, которые, несомненно, имеются здесь в виду. В принципе, такому решению предшествовали недели и месяцы внимательного рассмотрения. В течение этого времени, нужно было помогать в получении документов, но по главному положению, самому решающему, он не терпел никакого влияния. Поэтому, как бы ни странно это не звучало, окончательным ответом всегда был: «Это моё решение и оно неизменное». Так объявлялось о его решениях.

Нельте: Но если различные ведомства спорили о таких решениях, разве не было общих совещаний?

Кейтель: Нет. Я не могу вспомнить, чтобы какие–то действительно важные решения после 1938 года формулировались в результате совместных совещаний между политиками, солдатами или другими министрами, потому что способ разговора Адольфа Гитлера, как правило заключался в том, чтобы каждое ведомство и каждый руководитель ведомства в частном порядке узнавал от него, чего он хотел, и затем бы искал какой–нибудь элемент, который можно было использовать в его планах. Все происходило не так, как представлено в протоколах совещаний генералов, встреч и похожих вещей со списком присутствующих. Никогда такая встреча не носила характера обсуждения. Об этом не могло идти и речи. Скорее, фюрер имел некую идею, и по различным причинам он думал, что мы внутренне противостоим его идее, он использовал такой повод, чтобы разъяснить свои мысли перед широким кругом без какой-либо дискуссии. Другими словами, на таких собраниях, которые документы здесь называют совещаниями, не было никакого обсуждения. Я должен добавить, что даже внешняя форма которую принимали такие вещи, следовала военному образцу, старший командир собирал определенное число генералов, все садились, прибывал фюрер, говорил и уходил. Никто в такой ситуации не имел возможности что–нибудь сказать. Используя одно слово для этого, и определенно не преувеличивая, это была отдача приказа, но не совещание.

Нельте: Переходя к другому предмету, обвинение утверждает, что вы являлись членом правительства Рейха. Что вы можете сказать об этом?

Кейтель: Я никогда не принадлежал к правительству Рейха и никогда не являлся членом кабинета. Я должен также заявить, что я никогда не становился министром, но как сказано в распоряжении 1938: «Он имеет ранг рейхсминистра», а не «он рейхсминистр». Выражение «министр», конечно, просто направлено на то, чтобы указать на ранг министра и это было хорошим поводом для этого. Мне нужно только указать на то, что я говорил этим утром: не планировалось, чтобы был кто-то имевший должность с полномочиями министра между Гитлером и Вермахтом, и родами войск Вермахта. Я должен разъяснить вопрос, который часто поднимается обвинением, о том, что «у него был ранг министра» сказав что, до принятия указа, я спросил, должен ли я работать с государственными секретарями или другими министрами, и Гитлер сказал: «Если по моим приказам вы взаимодействуете с другими рейхсминистрами, тогда, конечно, вы можете делать это только в ранге министра, но не на уровне государственного секретаря»

В этом заключается выражение в распоряжении: «Он имеет ранг рейхсминистра».

Нельте: Вы, в ставке проводили какие-нибудь совещания с другими важными и компетентными личностями, такими как Риббентроп, Розенберг, Шпеер, Заукель, и т.д.?

Кейтель: Министры или специальные уполномоченные посещали ставку согласно плана, который очень редко приводил одновременному присутствию нескольких из них. В целом, аккуратно устанавливали время, чтобы они были порознь. Как правило, меня, конечно, информировали о том, что «здесь министр иностранных дел» или «здесь министр Шпеер» или «здесь генеральный уполномоченный по распределению рабочей силы Заукель». Однако, меня вызывали только касательно военных вопросов, которые фюрер обсуждал с этими господами частным образом и могу привести примеры этого. Однако, как недавно упоминалось во время допроса государственного секретаря Штеенграхта, ошибочно думать, что эти господа посещавшие ставку составляли небольшое или избранное правительство. Гитлер работал с каждым из них по отдельности, давал им приказы и отпускал их. Иногда случалось так, что эти господа по пути домой посещали меня, по большей части, чтобы спросить меня о небольших вопросах и небольших услугах, которые я мог сделать для них или с указаниями проинформировать меня о решении или приказе подлежащем передаче тем военным ведомствам, которые нужно было уведомить.

Нельте: В заключение, я хочу знать, правильно ли выражение «близкие», которое содержится в обвинительном заключении, для описания ваших отношений с Гитлером, частных или официальных?

Кейтель: Я нашёл слово «близкие» в обвинительном заключении, и я задал себе вопрос: «Откуда исходит эта концепция?» Если совсем откровенным, у меня есть только один ответ на это, что никто никогда не слышал от меня ни единого слова о действительных и постоянных сложностях, которые я имел. Я умышленно молчал о них. Близкие отношения, согласно моему определению «близости» - я не знаю, выражает ли английский перевод «близости» то же, что мы называем «близостью» - отношений в которых есть доверие и откровенная дискуссия не существовало. Я уже охарактеризовал их. Гитлер не рассматривал генералов с точки зрения близости, чье старшее поколение я представлял. Помимо этого очень формального отношения, которое иногда длилось неделями и в котором даже внешние формы строго соблюдались - я не хочу обсуждать здесь подробности – отношения никогда не достигали точки, которую можно классифицировать так, чтобы я был близким советником или близким сотрудником, как я задумывал исходя из моей армейской штабной должности. Я должен сказать, что со своей стороны я был преданным и верным и всегда выполнял свои обязанности таким образом. Однако, я должен также сказать, что искренние и личные отношения основанные на взаимопонимании и доверии никогда не существовали. Они всегда были корректными, но военными и официальными, и никогда больше этого.

Нельте: По распоряжению от 4 февраля 1938 был создан секретный кабинетный совет. Согласно содержанию этого распоряжения, вы предположительно являлись членом кабинетного совета. С целью сэкономить время, я просто хочу спросить вас: вы подтверждаете своими сведениями, заявление рейхсмаршала Геринга о том, что секретный кабинетный совет был введен только для вида, и что секретный кабинетный совет никогда не формировался и не проводил заседаний?

Кейтель: Я могу ответить только: «Да, никогда».

Нельте: Теперь я перехожу к вопросу совета обороны Рейха. На заседании 23 ноября, обвинитель представил в качестве доказательства, как подтверждение перевооружения и активного участия Вермахта в планировании агрессивной войны, помимо прочего:

Документ ЕС–177, который обозначен как «Встреча совета обороны Рейха от 22 мая 1933». Я должен сказать, что я взял перевод протокола, и я не уверен, правильно ли переведено выражение «Reichsverteidigungsrat341». В протоколе сказано, что это встреча рабочего комитета. Для вашего сведения могу я сказать, что совет обороны Рейха предполагался как своего рода министерский орган и, что в дополнение был рабочий комитет.

Второй документ, ЕС–405, был представлен по поводу встречи этого же органа 7 марта 1934; и третий документ, PS-2261, связан с законом об обороне Рейха 1935 и одновременного назначения доктора Шахта генеральным уполномоченным по военной экономике.

Без сомнения, вы активно занимались вопросами национальной обороны. Эти документы также представлены как доказательства против вас. Поэтому, я прошу вас сказать касались ли эти встречи, в которых вы принимали участие и которые вы проводили, подготовкой к войне и перевооружению.

Кейтель: С самого начала, до тех пор пока мы работали над этими вещами посредством комитета экспертов, всё остальное менялось, я лично участвовал в этих делах, и я могу назвать себя основателем этого комитета министерских экспертов, который был создан для взаимодействия с военным министерством. В качестве начальника организационного отдела армии, зимой 1929–30, то есть за 3 года до прихода Гитлера к власти, я сформировал и лично собрал этот комитет после того как канцлер – мне кажется это был Брюнинг – и министр внутренних дел Рейха и Пруссии Зеверинг342 согласились с этим. Я хочу добавить, что всегда присутствовал представитель министра Зеверинга, чтобы следить за тем, чтобы не было нарушений Версальского договора. Эта работа была очень сложной, потому что ни один рейхсминистр, ни один глава ведомства официально не был обязан выполнять пожелания национального министерства обороны, это было чисто добровольно. Соответственно, работа шла прерывисто и медленно. В этом комитете экспертов, который возможно встречался два или три раза за год, мы работали над тем, если можно коротко сказать, какое содействие может оказать гражданское управление, для того, чтобы освободить маленькую армию в 100 000 солдат, для чисто военных задач, естественно ограничивая себя обороной наших границ, как говорилось в Версальском договоре: «Оборона границ»; я еще, наверное, смогу повторить нашу дискуссию по памяти, поскольку, за исключением периода с 1933 по 1935, я лично проводил каждое из таких заседаний, то есть как руководитель дискуссии, а не председатель. Однако, я могу, обратиться к мобилизационным наставлениям для гражданских властей, которые являлись итогом этой работы и о которых я расскажу позже. Возможно их здесь представить. Мы рассматривали только вопросы обороны, такие как защита наших границ, и, с для того, чтобы пояснить, я хочу назвать некоторые из них. Вермахт следовало освободить от охраны железнодорожного имущества, почтового имущества, передающих станций, радиостанций, и пополнить границы вместе с подразделениями безопасности, за которые должна была быть ответственной таможенная служба. Кабельные и морские сообщения с Восточной Пруссией также следовало улучшить.

Я не буду утомлять вас всем этим. Все они были оборонительными мероприятиями с целью освободить немного солдат для чисто военных функций, потому что для целей собственно военных операций мне не нужно вам говорить, что мы были в силах сделать с армией в 100 000 человек. Любые вопросы, которые выходили за такие рамки никогда не рассматривались в этом комитете. Способ, которым мы работали над этим: я просил экспертов представить свои пожелания руководителям ведомств или государственным секретарям и затем пытался убедить руководителей ведомств принять от нас задачи, таким образом мы могли сказать, что это сделают другие и мы могли не волноваться об этом. Я могу гарантировать, что оперативные вопросы, стратегические вопросы, вопросы вооружения, вопросы снабжения военным оборудованием, никогда не обсуждались в данном комитете. Это были только организационные вопросы о передачи функций которые в целом должны были выполнять солдаты, но которые мы хотели передать гражданским властям.

Итак, что касается встречи от 22 мая 1933, которая обсуждалась здесь несколько раз, в заголовке сказано: «Компетенция – до сих пор министерство Рейхсвера, теперь совет обороны Рейха» - я только, что объяснял это. До настоящего времени министр Рейхсвера, теперь комитет, добровольное участие министров из остальных ведомств, теперь обязательное участие министров других ведомств, то есть, группа министров, которая получила название «совет обороны». Я выскажу это даже более четко, чтобы не было недопонимания. Каждый член комитета представлял министерство. Министр, перед которым был ответственным член комитета, вместе со своими коллегами формировал совет обороны Рейха, как это нами тогда предусматривалось. Они были советом, и мы были комитетом. Таким образом «до сих пор министр Рейхсвера» - теперь, можно сказать, как я уже выразился, остальные министры должны были делать это.

В параграфе 3, особо упоминались рабочие планы. Эти рабочие планы, словом, предтечи мобилизационных наставлений, которые явились заключительным этапом. Затем касаясь завершающих слов встречи 22 мая 1933, которым обвинением придаёт особое значение, и которые касались обеспечения секретности – отрывок, где я сказал, согласно протоколу, что ничего из того, что могло привести к возражениям на Конференции по разоружению и не оставалось в столах в министерствах – это правильно. Я сказал это, и сказал потому, что эксперты говорили мне о том, что за исключением маленькой деревянной коробки или ящика в столе, которые нельзя было закрыть, у них не было мест для хранения чего-либо, и потому что фон Бломберг, тогда военный рейхсминистр, который находился в Женеве на Конференции по разоружению почти два года, дал мне четкие приказы перед этой встречей, отметить эти вещи, потому что в Женеве окружало чрезвычайно большое количество агентов, которые только и ждали возможности представить доказательства того, что несмотря на переговоры по разоружению, происходили вещи, которые можно было интерпретировать как нарушения Версальского договора. Вот, что я должен сказать об этом документе.

Нельте: Я вручаю вам мобилизационные наставления для гражданской администрации. Это документ PS-1639. Он был представлен для того, чтобы подтвердить, что планировались агрессивные войны. Вы объясните предназначение этих наставлений?

Кейтель: Я уже заявил, что на ранней стадии, то есть, в течение 1932-33, отдельные министерства имели так называемые рабочие планы, обозначвшие для них, что они должны делать, если случиться, что-то требующее их участия в обороне страны. С течением лет, естественно, добавлялись новые задачи и это, наконец, привело к этим мобилизационным наставлениям для гражданских властей, работе, которая совершенно не имела бы никакого отношения к стратегической, оперативной или другой подготовке к войне. С другой стороны, я не в состоянии подтвердить, что ничего из содержащегося в этих наставлениях не могло быть использовано в военных операциях, которые могли возникнуть из агрессивной войны. Многие мероприятия, можно сказать почти все, на случай мобилизации не укажут на поверхности, является ли мероприятие обороной или мероприятием которое нужно или обязательно для агрессивной акции. Это нельзя было определить. Но мне кажется, я могу сказать, потому что я, сам, настолько глубоко был погружен в эту работу, возможно больше чем остальные, что не было никакой причины обременять гражданских экспертов, они являлись высокими правительственными советниками, стратегическим или оперативным планированием. Мне не кажется, что нужно подтверждать, что такая работа вне сферы их деятельности. Я просмотрел и изучил здесь мобилизационные наставления. Я не желаю утомлять вас цитированием положений, которые носили чисто оборонительный характер. Я могу назвать их: преграды, подкрепления от пограничной охраны, разрушения, нарушение железных дорог и похожие вещи, всё это есть в наставлениях. Одной из наиболее важных глав, которую если я правильно помню, мы обсуждали на четырех или пяти заседаниях, был вопрос эвакуации, то есть эвакуации на территориях близких к границе, ценных военных материалов и кадров для того, чтобы, на случай войны с соседом, они не попали в руки врага. Проблема эвакуации являлась одной из самых сложных, потому что определение того, что нужно эвакуировать в первую очередь, было одним из самых трудных решений.

Я хочу сказать, кое–что еще дополняющее идеи уже высказанные мной о комитете обороны Рейха. До 1938, не проводилось ни одного заседания или встреч совета обороны Рейха, то есть, министры которые являлись начальниками членов комитета, никогда не собирались, ни разу. Я бы знал об этом, хотя на заседании кабинета, мне кажется уже в марте 1933, мы приняли резолюцию, вменявшую министрам ответственность за совет обороны Рейха и обязавшую их принять такие задачи, как необходимый вклад в оборону Рейха, и конечно финансировать их. В этом заключалась основная цель, иначе совет обороны Рейха никогда не собирался.

Нельте: Действительно, протоколы, которые представлены за период с 33-го по 38-й это встречи рабочего комитета. Но вам известно, что восемь дней назад были представлены два документа которые выглядит протоколами встреч совета обороны Рейха. Одно заседание или собрание предположительно имело место в ноябре 1938, и второе, в марте 1939. К сожалению, эти документы мне не представили, но я взглянул на них, и вы тоже видели их. Вы можете нам объяснить, как эти протоколы, то есть, эти встречи происходили, и что они значили?

Кейтель: Я просто хочу добавить несколько дополняющих слов к заявлению которое уже сделал рейхсмаршал Геринга. В декабре 1938 был принят закон об обороне Рейха, который подготовили в 1935, закон с полки, то есть, закон который не опубликовали и который требовал изменений, по той причине, что закон об обороне Рейха 35–го был разработан военным рейхсминистром, главнокомандующим фон Бломбергом, который уже не занимал должность. Вместе с рейхсмаршалом Герингом мы обсудили и нашли новую основу для закона, который до этого времени не был опубликован. Этот закон осени 1938 имел ряд дополнительных норм по сравнению со старым, и возможно я смогу пояснить детали позднее. Среди прочих вещей, согласно этому закону, рейхсмаршал Геринг также являлся делегатом фюрера, функция ранее принадлежащая военному рейхсминистру и которую я не мог осуществлять.

Это совещание в ноябре 1938, кратко вспоминая, было созвано рейхсмаршалом Герингом для того, чтобы представить этот закон, который не был опубликован и который не должны были публиковать широкому кругу сотрудников министерств. Было около семидесяти или более человек, которым рейхсмаршал объяснял назначение и сущность этого закона в форме речи. Дискуссии не было, кроме этой речи и разумеется здесь нет речи о встречи совета обороны Рейха.

Вы также недавно показали мне второй документ о встрече совета обороны Рейха как его назвали, и что видно из заголовка протокола лета 1939.

Нельте: Нет, марта 1939.

Кейтель: Об этом здесь говорили, и мне кажется, это была вторая встреча совета обороны Рейха. Я могу объяснить это. Это было так: я созвал встречу комитета и, конечно подготовил для рейхсмаршала Геринга повестку дня и перечень лиц которые должны были присутствовать. Рейхсмаршал Геринг проинформировал меня о том, что он придет лично и, что поскольку он желал обсудить и другие вопросы, он соответственно расширит число участников. Поэтому, это совещание имело повестку, которую я запланировал для комитета и для обсуждения были представлены конкретные вопросы. Однако, заметно, что согласно списку присутствующих, то есть, согласно количеству, члены совета обороны Рейха были представлены очень малым числом, почти ни кем, хотя там было около сорока или пятидесяти человек. Совет обороны Рейха сам являлся органом из 12 человек, и не нужны никакие дополнительные пояснения, чтобы из формы, в которой проходили эти два совещания, можно было сказать, что это было пленарное заседание совета обороны Рейха основанное на точно определенной повестке, но скорее это были две встречи, мотивы и степень которых я описывал здесь.

Председатель: Доктор Нельте, трибунал думает, что вы можете быстрее работать с подсудимым. Трибунал вспоминает, что вы сказали несколько дней назад, что вы можете приобщить письменные показания подсудимого в качестве доказательства и вашей документальной книге есть письменные показания. Все проходите, все эти вопросы в письменных показаниях гораздо длиннее, чем прошли бы их, если бы зачитывали письменные показания, и мы надеемся, что вы способны в дальнейшем более кратко работать с доказательствами.

Нельте: Господин председатель, я приложил все усилия, чтобы быть настолько кратким и точным насколько возможно в своих вопросах, но показания, конечно всегда субъективны. Подсудимый, к сожалению один из тех, кто наиболее часто называли на этом процессе и естественно он заинтересован разъяснить те вопросы, которые он считает существенными для ясного представления своего дела.

Председатель: Что же, доктор Нельте, я не думаю, что далее необходимо обсуждать вопрос, но трибунал выразил свое пожелание.

Нельте: Господин председатель, насколько смогу, я буду следовать вашей просьбе.

[Обращаясь к подсудимому]

Фельдмаршал Кейтель, вы дали нам объяснение о совете обороны Рейха и комитете обороны Рейха. Вы, наверное, осознаете, что мы не касались и не должны были касаться того принимались ли решения советом обороны Рейха или комитетом обороны Рейха. Нас интересует, что происходило на самом деле и оправдывают или нет такие вещи, вменённое обвинением. В связи с этим я прошу рассказать мне о том оправдывают ли те вещи, которые вы обсуждали и планировали о комитете обороны Рейха подозрения обвинения о том, что вы рассматривали агрессивную войну?

Кейтель: Я полностью осознаю, что нас не касается формальность о том был ли это совет или комитет, поскольку совет являлся комиссией министров, в то время как комитет являлся комиссией младших экспертов. Нас касается то, что действительно происходило, и что делалось. За исключением 1934 и до осени 1935, я не присутствовал на этих дискуссиях и поэтому не могу поручиться за каждое слово сказанное тогда, я должен заявить, что ничего о планировании войн, подготовки войн, оперативной, стратегической или вооруженной готовности к войне, даже не обсуждалось.

Нельте: Обвинение обозначило вас как члена коллегии трех человек, из чего оно предполагает наличие у вас особых полномочий в правительстве Германского Рейха. Я представляю вам документ PS-2194. В этом документе закон об обороне Рейха 1938, параграф 5, раздел 4, вы поймете, что источник этого термина сам по себе неофициальный.

Кейтель: Закон об обороне Рейха 1938 предусматривал генерального уполномоченному по администрации для того, чтобы ограничить размер органа. Рейхсминистр внутренних дел должен был иметь эту должность и далее, согласно параграфу 5, разделу 4, верховное главнокомандование армии должно было иметь приоритетное влияние на государственные железные дороги и государственную почтовую службу, так как в случае мобилизации, должны были идти транспорты и должны были предоставляться услуги для передачи информации, как бывает во всех странах.

Коллегия трёх человек это концепция, о которой я до сих пор не слышал. Наверное, она ссылается на генерального уполномоченного по администрации, генерального уполномоченного по экономике и начальника ОКВ. Она ссылается на этих троих. В этом нет никакого сомнения, потому что, согласно закону об обороне Рейха, уже предусматривалось, что они должны иметь ряд готовых распоряжений в ящиках столов, которые должны были быть опубликованы, когда закон должны были предать огласке, и каждый из этих троих должен был провести необходимые приготовления в своей сфере. Их права, вытекающие из этих функций являются причиной, происхождения концепции коллегии трех человек.

Нельте: Затем обвинение утверждает, что согласно документу PS-2852 вы являлись членом совета министров по обороне Рейха. Вы стали министром из-за членства в совете обороны Рейха?

Кейтель: Возможно, я могу сказать несколько слов, начав с совета министров, постольку поскольку закон об обороне Рейха, комитет обороны Рейха и совет обороны Рейха, исчезли в результате закона о совете министров по обороне Рейха, то есть, они никогда не стали публичными и никогда не действовали. Совет министров по обороне Рейха был заново создан 1 сентября 1939, что привело к тому, что все подготовительные бумаги в совете обороны Рейха, комитете обороны Рейха и закон стали недействительными и были заменены новой вещью, учреждением. Это учреждение, совет министров по обороне Рейха, теперь являлся небольшим военным кабинетом, который, если я могу сказать, раньше должен бы быть советом обороны Рейха с ограниченным количеством членов. Таким образом, была создана новая основа и нужно было ввести в действия новые распоряжения которые ввёл совет министров по обороне Рейха, после его создания и официального формирования.

Меня призвали в этот совет министров или скорее я получил кресло в совете министров. Я предпочитаю не приводить причины, потому что они совершенно частные. Это являлось компенсацией за оппозицию этим вещам – я никогда не становился активным в этом совете министров по обороне Рейха, но я был членом; не было необходимости быть активным, поскольку в чисто военной сфере, то есть, вещах которые непосредственно касались Вермахта, фюрер лично, без совета министров, принимал необходимые распоряжения за своей подписью и согласования совета министров в Берлине не требовалось, и по моему мнению, я должен отрицать, что таким назначением я стал министром. Полномочия осуществлять функции министра не передавались. Я был только представителем Вермахта в совете министров.

Нельте: Однако, ваше имя бесспорно содержится внизу многих законов и распоряжений, которые принимались. Как вы объясняете эти подписи на законах?

Кейтель: Да, я подписал серию распоряжений принятых советом министров, потому что их мне представил секретариат, то есть, начальник рейхсканцелярии, министр Ламмерс343, с просьбой моей подписи. Когда я спрашивал о необходимости этого, я получал формальный ответ Ламмерса в том смысле, чтобы остальные ведомства Рейха могли видеть, что Вермахт не исключили из этих распоряжений или законов. Вот почему включалась моя подпись. Это означает, что Вермахт тоже должен соблюдать эти распоряжения и законы. Вот почему я не имел никаких сомнений подписываясь своим именем.

Нельте: Обвинение далее вменяет вам то, что вы являлись политическим генералом. Несомненно, вы осуществляли некоторые специальные функции. Будьте добры ответить на это обвинение и рассказать нам как это происходило?

Кейтель: Я могу с готовностью понять тот факт, что функции министерского характера, которые вынужденно заставляли меня часто вступать в контакт с рейхсминистрами – в ходе войны всё так или иначе связано с Вермахтом – выглядят так, будто я осуществлял в таких вопросах политическую функцию. Такой же вывод можно сделать из других событий. То есть, мое присутствие на государственных визитах и похожие функции обозначенные многими документами позволяют предположить, что я осуществлял политические функции или каким–то образом призывался осуществлять такие функции. Ни то ни другое не правда, ни относительно внутренних немецких министерских функций, ни в отношении вопросов связанных с внешней политикой. Естественно было много очень вещей для урегулирования министерствами, техническими министерствами. Вермахт должен был участвовать и имел голос почти во всех распоряжениях, которые принимались гражданскими министерствами. Эта работа естественно велась в Берлине. Тот факт, что я должен был находится с фюрером в его ставке держал меня вдали, и это означало, что мои ведомства, ведомства ОКВ, должны были решать эти вопросы с ведомствами Рейха и их экспертами в целом достаточно независимо. Таким образом, случалось, естественно, что распоряжения такого рода требовали моих комментариев и согласия фюрера, которое получалось через меня и в этой связи, я был лицом которое координировало различные пожелания и взгляды высших командиров родов войск Вермахта и приводил их, так сказать, к общему знаменателю. В результате этой деятельности я естественно втягивался в основной механизм такой работы, но я мне не кажется, что это оправдывает использование термина «политический генерал» в отношении начальника военного штаба фюрера.

Нельте: Что вы можете сказать нам относительно внешней политики и встреч, на которых обсуждалась внешняя политика?

Кейтель: Рассматривая сферу внешней политики, я просто хочу подтвердить уже сказанное бывшим рейхсминистром иностранных дел о сотрудничестве с руководством Вермахта. Если вообще, два ведущих партнера шли своими путями, то по одной стороне внешняя политика и по другой Вермахт, особенно под личным влиянием самого фюрера, который не желал сотрудничества и возражал взаимному обмену идеями. Он прямо держал нас в разных лагерях, и желал работать с каждым по отдельности. Я должен это решительно подтвердить. Как вывод, это относилось ко всем другим ведомствам, которые прибывали в ставку, то есть, все обсуждалось с ним наедине. И они в одиночку покидали ставку.

Были контакты с министерством иностранных дел, как заявил государственный секретарь фон Штеенграхт, относительно вопросов международного права, или к тому же, вопросов влиявших на военнопленных, вопросов связи с гарантирующими державами, и вопросов, которые Штеенграхт имел в виду говоря: «Вся сфера работы с Вермахтом как атташе», поскольку все доклады присылаемые военными атташе в нейтральных и дружественных странах главнокомандующим родами войск Вермахта шли через каналы министерства иностранных дел. Они все поступали туда и получались оттуда. Было совершенно естественно, что во время войны любые особо интересные новости могли вызывать особые контакты на которых нам часто приходилось жаловаться на то, что доклады вовремя не приходят к нам из министерства иностранных дел, и что наше министерство хотело бы, чтобы их направляли нам напрямую. Однако, иначе, я должен подчеркнуть, что не было никакого сотрудничества ни в каких других сферах как и не могу сказать об общей работе с министерством иностранных дел в сфере стратегии.

Нельте: Приблизительно десять дней назад обвинением был представлен документ D–665. Документ озаглавлен «Идеи фюрера о Ваффен–СС » датированный 6 августа 1940. В этом документе есть отрывок от ОКВ который гласит следующее:

«В связи с этим начальник ОКВ решил о том, чтобы идеи фюрера получили большую огласку»

Вам известен этот документ?

Кейтель: Да, я прочитал этот документ, когда его предъявили, и я запомнил его. В объяснение происхождения документа я должен кратко сказать: после войны с Францией Гитлер планировал предоставить подразделениям СС, подразделениям Ваффен–СС, независимый статус, или сформировать из них полностью военные подразделения. До этого времени они являлись частями пехотных войск закрепленными за различными армейскими подразделениями. Теперь эти группы должны были сделать независимыми и полностью снаряженными подразделениями и таким образом стать независимыми подразделениями. Это вызвало крайнее беспокойство в армии, и вызвало острое раздражение среди генералов. Об этом говорили как явной конкуренции с армией и нарушением обещания армии, что «есть только один носитель оружия в Германии, и это Вермахт». Они спрашивали: «К чему это приведет»?

Тогда главнокомандующий армией попросил главного адъютанта Гитлера об информации, об этом будоражащем деле и генерал Шмундт344 с одобрения Гитлера, написал отрывок, упоминавшийся в документе.

Я лично пошёл к фюреру по поводу этого вопроса, прямо сказать ему, что в армии это считают оскорблением. Он решил разобраться с вопросом через своего главного адъютанта, так как это не имело отношения к высшему командованию Вермахта. Затем это объявление было сделано в армии для того, чтобы успокоить возмущенные умы. Мой личный комментарий заключался в том, что не было никакого возражения против широкой огласки для удовлетворения генерала фон Браухича, который запросил право распространить его в каждом подразделении, для того, чтобы заверить армию, что это вопрос полицейских войск, которые в любых обстоятельствах должны иметь опыт действительной службы, так как иначе их бы не воспринимали дома как войска. Вот так получилось, и если бы меня сегодня спросили о моих взглядах на вопрос, я могу сказать кратко: тогда я тоже думал о том, что такие вещи должны быть ограничены, мне кажется называлась цифра в 10 процентов. С развитием событий в связи с созданием новых подразделений после 1942, эти войска утратили свой первоначальный характер элиты отобранной по физическому и расовому признаку. Безошибочным был тот факт, что оказывалось существенное давление, и я сам очень сильно опасался, что однажды инструмент Ваффен–СС, которые выросли до более чем 20 дивизий, перерастёт в новую армию с другой идеологией. У нас были очень сильные сомнения в этом, особенно так как мы видели перед собой уже не элиту в любом смысле слова, и поскольку мы даже наблюдали офицеров и унтер-офицеров и людей переводимых из этих войск в Вермахт. Это не были отборные добровольцы. Я не думаю, что тут есть что–то еще добавить.

Нельте: Обвинение представило мне документ L–211. Он озаглавлен «Военные операции как организационная проблема» и содержит комментарии ОКВ в меморандуме главнокомандующему армией относительно организации руководства Вермахтом. Документ был представлен, чтобы подтвердить, что ОКВ и вы, как начальник высшего командования Вермахта, придерживались взглядов, поощрявших агрессию и выразили их в этой работе.

Я полагаю, что вы помните эту работу. Что вы можете сказать об обвинении, основанном на этой работе?

Кейтель: Эту работу представили мне во время предварительного допроса и таким образом напомнили о его существовании. В связи с этим я также должен дать краткое описание подоплеки. Не будет преувеличением сказать, что в ранние двадцатые, то есть, вскоре после завершения Первой мировой войны, издавали много литературы, мне кажется, во всех странах которые принимали участие в войне, о наиболее эффективной организации и координации на высшем уровне вооруженных сил. Я сам писал об этом предмете и знаю мнения которые разделяли в Соединенных Штатах, Англии и Франции. Тогда каждый был занят вопросом организации и фон Бломберг сказал, что склонялся в пользу восьмого решения – седьмое уже было отброшено.

В связи с этим возникла борьба, возглавляемая высшим командованием армии и генеральным штабом армии, которые постоянно возражали идее объединенного верховного главнокомандования Вермахта, и требовали, чтобы верховные полномочия находились в руках генерального штаба армии, как было раньше.

Когда было создано высшее командование Вермахта и Бломберг ушел, армия подумала, что настал благоприятный момент вернуться с новой силой к атаке. Результатом был меморандум главнокомандующего армией, написанный генералом Беком, и ответ на него это работа названная здесь, так как я участвовал в подготовке ответа я могу назвать двух человек ответственных за него, а именно, генерал–полковника Йодля и себя, которые вдвоем работали над ним. Я могу заявить, что тогда нас не мотивировала никакая острая проблема или какая-то предварительная работа генерального штаба по подготовке войны, но только тот факт, как я могу выразиться, что из всех меморандумов и исследований самого подходящего способа, мы выработали такой какой был самым практичным.

Председатель: Доктор Нельте, разве документ не говорит сам за себя? Он говорит, что принял в нём участие, но это не было связано с войной, вот все, что нужно сказать. Документ говорит сам за себя.

Нельте: Но, безусловно, он может разъяснить некоторые идеи, содержащиеся в документе. Более того, господин председатель, относительно этого вопроса я вправе представить письменные показания в документальной книге номер 2: «Высшее командование Вермахта и генеральный штаб», которые подписаны подсудимым Кейтелем, также как господином Йодлем. Он представлен вам как документ номер 2 в документальной книге 2.

Председатель: Это письменные показания от 8 марта?

Нельте: Господин председатель, 29 марта.

Председатель: Первая из книг, или где?

Нельте: Нет, вторая часть.

Председатель: Какая страница?

Нельте: Страницы не пронумерованы последовательно, есть содержание и вы найдете номер 2.

Председатель: Вы сейчас цитировали их из L–211? Вы закончили с этим?

Нельте: Письменные показания относятся к L–211.

Председатель: Я думал свидетель сказал, что он сотрудничал в исследовании, которое L–211, и что оно не касалось войны. Вы можете его оставить.

Нельте: Господин председатель, мне кажется, на этом процессе важно услышать, что есть сказать подсудимым об этих документах, которые предположительно их обвиняют. Объяснение документа L-211 которое подсудимый Кейтель пожелал дать, содержится в письменных показаниях, которые я представил в документальной книге номер 2.

Председатель: Если то, что он желает сказать изложено в письменных показаниях, тогда его не следует спрашивать об этом, следует зачитать письменные показания.

Нельте: Разница между длительностью его устного выступления и длительностью письменных показаний можно определить как 1 к 10. Он дал только краткий итог ответа который он хотел дать. Письменные показания длиннее, и поэтому, я думал, что смогу избежать чтения письменных показаний, если бы он дал нам краткий итог основных положений, которых мы касались.

Председатель: У меня и у вас разное понимание слова итог.

Нельте: Могу я продолжать, господин председатель?

Председатель: Да, продолжайте.

Нельте: Теперь я перехожу к вопросу перевооружения, и отдельных случаев Австрии, Чехословакии и т.д. Я хочу спросить вас об обвинении в том, что вы принимали участие в планировании и подготовке агрессивных войн. Чтобы мы могли понять друг друга, и чтобы вы могли дать свои ответы правильно, нам следует разобраться с тем, что означает агрессивная война. Вы расскажите нам о своих взглядах на вопрос?

Кейтель: Как солдат, я должен сказать, что термин «агрессивная война» используемый не имеет смысла, что касается меня, мы учились тому как проводить наступательные действия, оборонительные действия, действия по отступлению. Однако, согласно моим личным чувствам, как военного, концепция «агрессивной войны» чисто политическая концепция, а не военная. Я имею в виду, что если Вермахт и солдаты это инструменты политиков, они не могут по моему мнению судить или решать о том являются или нет эти военные операции агрессивной войной. Думаю, я могу подытожить свои взгляды, сказав о том, что военные ведомств не должны иметь полномочий решать этот вопрос и не состоянии это делать, и что такие решения это не задача солдата, а исключительно государственного деятеля.

Нельте: Значит, вы имеете в виду, что это относится также и ко всем участвующим командирам и ведомствам, этот вопрос о том агрессивная ли война или нет, нужно ли вести её для защиты страны, другими словами, справедливая ли это война, находился вне сферы ваших профессиональных обсуждений и решений?

Кейтель: Нет, это я хочу выразить, поскольку…

Нельте: То, что вы приводите это пояснения. Но вы являлись не только солдатом, вы также человек имеющий свою жизнь. Когда до вашего сведения в профессиональном качестве доходили сведении которые казалось раскрывали, что планируемая операция была несправедливой, вы это не учитывали?

Кейтель: Мне кажется, я могу правдиво сказать, что за всю свою военную карьеру я был воспитывался, так сказать, в старой традиционной концепции, что никто никогда не обсуждал такие вопросы. Естественно, у каждого есть свое мнение и своя жизнь, но при исполнении профессиональных обязанностей как солдата и офицера, отрекаются от своей жизни. Таким образом, я не мог сказать ни тогда ни позднее, что я сомневался о вопросах чисто политического характера, так как я занимал позицию о том, что солдат имеет право доверять государственному руководству, и соответственно он обязан выполнять свой долг и подчиняться.

Нельте: Теперь перейдем к отдельным вопросам. Вы знали, что первоначальный план Гитлера это перевооружение, и позднее агрессия, как обвинение называет это? Я в основном думаю о периоде с февраля 1933 по 1938.

Кейтель: Мне было ясно, что когда Гитлер станет канцлером, мы солдаты несомненно будем иметь совершенно другое положение в Рейхе при новом руководстве, и что военный фактор будут рассматривать по-другому нежели было раньше. Поэтому, мы совершенно честно и открыто приветствовали тот факт, что главой правительства Рейха был человек, который решился принести новую эру, которая бы вывела нас из плачевной ситуации преобладавшей тогда. Должен признаться, во многом я приветствовал план и намерение насколько возможно перевооружаться, как и идеи в этом направлении. В любом случае, уже в 1933, поздним летом, я ушел из военного министерства. Я провел два года на действительной службе и вернулся только тогда, когда был возвращен военный суверенитет, и мы открыто перевооружались. Поэтому, за время моего отсутствия я не касался этих вопросов. В любом случае, в период с 1935 по 1938, когда я был начальником в подчинении Бломберга, я естественно видел и был очевидцем, всего, что происходило в связи с перевооружением и всего, что делало в этой сфере военное министерство, для того, чтобы помогать родам войск Вермахта.

Нельте: Вы знали о том, что оккупация Рейнланда в демилитаризованной зоне , восстановление военного суверенитета, введение призыва, строительство воздушных сил и увеличение количества контингентов Вермахта нарушали Версальский договор?

Кейтель: Формулировка Версальского договора, до тех пор, пока она считалась обязательной для нас, конечно, не разрешала такие вещи. Версальский договор, могу сказать, очень подробно изучался нами с целью найти лазейки, позволявшие нам, не нарушая договор, принимать меры, которые не делали бы нас виновными в нарушении договора. В этом заключалась ежедневная задача комитета обороны Рейха. С 1935 условия были совершенно другими, и после моего возвращения как начальника в подчинение Бломберга, я должен откровенно сказать, что у меня больше не было никаких сомнений в том нарушается ли Версальский договор или нет, потому что то, что делали, делали открыто. Мы объявили о том, что мы создадим 36 дивизий. Дискуссии проводили совершенно открыто, и я не мог видеть ничего чем мы, солдаты, нарушали договор. Всем нам было ясно, и наша воля заключалась в том, чтобы освободить себя от территориальных и военных оков Версальского договора. Я должен честно сказать, что любой солдат или офицер, у которого не было похожих чувств, был бы в моем понимании бесполезным. Для солдат это было очевидным.

Нельте: Во время этого процесса, был представлен приказ, С–194, который содержит вашу подпись. Он касается воздушной разведки и перемещений подводных лодок во время оккупации Рейнланда. Этот приказ приводит к выводу, что вы участвовали в оккупации Рейнланда. В каком качестве вы подписали этот приказ?

Кейтель: Приказ уже показывает будущую вступительную фразу: «Главнокомандующий Вермахта, министр фон Бломберг, на основании доклада, приказал…». Я передал в такой форме инструкцию главнокомандующему воздушными силами, которую генерал фон Бломберг вручил мне, и я помню, что она касалась проведения контрольных мероприятий в те дни, когда три батальона вступили в демилитаризованную зону.

Нельте: До того как вы были назначены начальником ОКВ, вы знали от самого Гитлера или из других источников о том, что существовали планы которые вопреки мирным заверениям Гитлера можно было реализовать силой, то есть в результате войны?

Кейтель: В этот промежуток времени до первых практических мер, предпринятых в случае с Австрией, я не помню, чтобы имел какие-нибудь сведения о программе, или создании программы или далеко идущего плана, охватывающему годы. Я также должен сказать, что мы были заняты преобразованием маленькой армии из семи дивизий в силу составлявшую в два или три раза больше от первоначального размера, помимо создания крупных воздушных сил, у которых вообще не было снаряжения, что в эти годы визит в наше ведомство показал бы, что мы были полностью заняты чисто организационными проблемами и в результате того каким образом работал Гитлер, что я уже описывал, совершенно очевидно, что мы не видели ничего такого.

Нельте: У вас были личные связи с Гитлером до 4 февраля 1938?

Кейтель: В годы с 1935 по 1938 как начальник под руководством Бломберга, я видел фюрера три раза. Он ни разу не сказал мне ни одного слова, и он не знал меня. Если он и знал, что–то обо мне, он знал это только от господина фон Бломберга. У меня абсолютно не было никакого контакта с фюрером, ни лично, ни через других людей, которые были видными в партии или политике. Мой первый разговор с ним состоялся в последние дни января перед моим назначением на должность.

Нельте: Вы слышали, что–нибудь о встрече или дискуссии с Гитлером в ноябре 1937? Я ссылаюсь на совещание, на котором Гитлер, как предполагается, огласил свое завещание.

Кейтель: Я уже заявлял под присягой на предварительном допросе, что я не знал об этом, и о том, что я увидел документ или протокол этой встречи впервые на процессе. Мне кажется, это документ Хоссбаха и я не помню, чтобы фон Бломберг давал мне какие–нибудь указания для осуществления подготовительных мероприятий после этого совещания. Такого не было.

Нельте: Вы знали о каких–нибудь намерениях Гитлера относительно территориальных вопросов?

Кейтель: Да. Я должен ответить утвердительно. Я знал о них, и я также знал из общественно-политических дискуссий о том, что он предлагал урегулировать какой–нибудь форме, постепенно, рано или поздно, серию территориальных проблем которые являлись результатом Версальского договора. Это правда.

Нельте: И что вы думали о реализации этих территориальных целей, я имею в виду способ, которым они должны были быть решены?

Кейтель: Тогда я понимал эти вещи и судил о них только согласно на, что мы были способны в военном понимании. Я только могу сказать, когда я оставил войска в 1935, ни одна из 24 дивизий которые должны были создать не существовала. Я вообще не смотрел на это с точки зрения политических целей, но с грустной мыслью: можем ли мы добиться чего-нибудь нападением и ведением войны, если у нас нет в распоряжении никаких военных средств? Соответственно для меня всё в связи с этим вращалось вокруг программ перевооружения, которые должны были быть закончены в 1943 – 1945, и для флота в 1945. Таким образом, у нас было 10 лет которые строился Вермахт. Отсюда, я не считал эти проблемы острыми даже, когда они привлекали мое внимание политическим путем, так как я думал, что невозможно реализовать такие планы ничем кроме переговоров.

Нельте: Как вы объясните общие директивы июня 1937 по подготовке мобилизации?

Кейтель: Этот документ на самом деле инструкция по мобилизации выдержанная в общих терминах и соответствующая нашей традиционной политике генерального штаба до войны и до мировой войны, Первой мировой войны, о том, что в принципе нечто подобное должно быть подготовлено заранее. По моему мнению, это не имело ничего общего с политическими планами Гитлера, так как тогда я уже являлся начальником штаба в подчинении Бломберга и генерал Йодль являлся тогда начальником отдела национальной обороны. Возможно, мне покажется несколько высокомерным сказать, что мы были очень довольны тем, что наконец-то начали каждый год сообщать Вермахту, что он должен делать интеллектуально и теоретически. В подготовке бывшего генерального штаба, которую я получил перед мировой войной, главная цель этих инструкций заключалась в том, чтобы поездки генерального штаба в целях изучения предоставляли возможность теоретической разработки всех проблем. Такой была предыдущая подготовка большого генерального штаба . Я уже не знаю, придумал ли в этой связи сам Бломберг изначально эти яркие идеи возможных осложнений или возможных военных непредвиденных обстоятельств, или, возможно, на него повлиял фюрер.

Точно то, что Гитлер никогда не видел этого. Это была внутренняя работа генерального штаба Вермахта.

Нельте: Но здесь можно найти ссылку на «план Отто », и вам известно, что это касается Австрии.

Кейтель: Конечно, я помню план Отто, который своим именем указывал на Отто фон Габсбурга . Здесь должны были быть, конечно были, определенные доклады о попытках реставрации и в таком случае интервенции, в конечном счёте вооружённой, которая должна была состояться. Фюрер, Адольф Гитлер, желал предотвратить реставрацию монархии в Австрии. Позднее этот вопрос снова возник в связи с аншлюсом. Мне кажется, я могу опустить это сейчас и вероятно объяснить позднее. В любом случае, мы верили в то, что на основании обсуждений с армией велась некого рода подготовка которая приведет к плану Отто, потому что кодовым словом было «План Отто вступает в силу»

Нельте: Вы имеет в виду, что никаких конкретных приказов не отдавали в связи с планом Отто на основе общей директивы?

Кейтель: Вы имеете в виду аншлюс в начале февраля?

Нельте: Прошу прощения?

Кейтель: Я могу заявить только о том, что я испытал, когда Гитлер отправил меня в армию. Я поехал в ведомство генерала Бека и сказал: «Фюрер требует вашего срочного доклада и информации о подготовке, которая проведена для возможного вторжения в Австрию» - и генерал Бек сказал: «Мы ничего не подготовили, ничего не сделано, вообще ничего».

Нельте: Обвинение утверждает, что вы участвовали в планировании акции против Австрии как это произошло в марте 1938. У меня есть директива относительно плана Отто, С–102.

Вы можете подтвердить, что всё дело было импровизацией?

Кейтель: Я помню о том что такой приказ не был отдан главнокомандующему армией и другим главнокомандующим до тех пор пока осуществлялся весь проект. Ничего не было подготовлено. Все это было импровизацией и должна быть документальная регистрация фактов которые проводились на практике. Устно и индивидуально отдавались команды, относительно того, что нужно было делать утром 12 марта, когда в Австрию состоялось вторжение.

Нельте: Я должен вернуться к событиям предшествовавшим случаю с Австрией. Вы знаете, что в дневнике генерала Йодля сказано: «На Шушнига оказывается сильнейшее политическое и военное давление». Каким образом вы участвовали в совещании в Оберзальцберге с участием Шушнига?

Кейтель: Могу я добавить к своему предыдущему ответу, что мы можем понять из этого, что вторжение состоялось утром 12 марта и приказ отдали поздним вечером 11 марта. Таким образом, этот документ не мог иметь никакого реального влияния на события. Такой приказ нельзя разработать между 10 вечера и 6 утра.

Я могу сказать следующее относительно моего участия в совещании в Оберзальцберге 10 и 11 февраля:

Это было мое первое официальное мероприятие, в котором я принимал участие. Вечером 4 февраля Гитлер покинул Берлин. Он вызвал меня в Оберзальцберг 10 февраля. Там, днем состоялась встреча с австрийским федеральным канцлером Шушнигом, которая уже часто здесь обсуждалась. Вскоре после моего прибытия, я не знал почему меня вызвали – генерал фон Рейхенау прибыл из Мюнхена и генерал воздушных сил Шперле , таким образом, мы, трое генералов присутствовали, когда около 10:30 господин Шушниг прибыл с господином фон Папеном. Поскольку я никогда не присутствовал на совещаниях или политических акциях или встречах такого характера, я не знал, зачем я здесь. Должен откровенно это сказать, иначе вы не поймете. В течение дня причина присутствия трех представителей Вермахта естественно стала мне понятной. В определенных отношениях они представляли военную, по крайней мере, военную демонстрацию – я могу спокойной назвать её такой. На предварительном допросе и позднее меня спрашивали о значимости того факта, что после полудня моё имя внезапно назвали в доме, и я должен был посетить фюрера. Я пошёл в его комнату. Возможно будет странно говорить о том, что когда я вошел в комнату я думал, что он отдаст мне директиву, но слова были такими: «Вообще ничего». Он использовал такие слова: «Пожалуйста, присаживайтесь». Затем он сказал: «Да, федеральный канцлер желает коротко поговорить со своим министром иностранных дел Шмидтом ничего другого нет». Я могу только заверить вас, что не было сказано ни одного слова о политических действиях помимо того факта, что господин Шушниг не уехал до вечера и что состоялось дальнейшее совещание.

Мы, генералы, сидели в приемной и когда вечером, незадолго до моего отъезда, я получил указание направить доклады о том, что мы предпринимаем определенные меры по мобилизации, о которых вас здесь информировали из документа, тогда мне стало совершенно ясно, что этот день служил развитию дискуссии с помощью военных представителей, и указание распространить доклады поддерживало давление, как здесь показали.

По возвращению в квартиру в Берлине, в присутствии Геббельса и Канариса, мы обсудили доклады, которые нужно было отправить и которые Канарис передал в Мюнхен. Наконец, для того, что завершить вопрос, может быть интересно отметить, что начальник разведки австрийского федерального министерства, Лахузен, который присутствовал в суде, сказал Йодлю и мне, когда позднее он поступил на службу в Вермахт: «Нас не обманул этот блеф». И я, несомненно, дал Йодлю повод для его записи в дневнике, хотя даже это в чём-то резко сформулировано, так как естественно я находился под первым впечатлением.

Нельте: В чём заключается ваша позиция в отношении мер против Австрии?

Кейтель: Нет необходимости рассказывать о дальнейшем развитии событий. Оно здесь уже детально представлено. В день вторжения войск я вылетел с Гитлером на фронт. Мы проехали по шоссе через Браунау, Линц. Мы остановились на ночь и направились в Вену. Мягко выражаясь, правда заключается в том, что в каждой деревне нас встречали с энтузиазмом и австрийская федеральная армия маршировала бок о бок с немецкими солдатами по улицам, по которым мы проезжали. Не было ни одного выстрела. С другой стороны единственным подразделением, имевшим определенное военное значение было бронетанковое подразделение на дороге из Пассау в Вену, которое прибыло в Вену только с несколькими машинами. Эта дивизия была на месте для парада на следующий день. Это была самая грустная картина которую я видел.

Нельте: Теперь мы переходим к вопросу Чехословакии. Когда Гитлер впервые обсуждал с вами вопрос Чехословакии и его намерения в этом отношении?

Кейтель: Мне кажется 6-8 недель спустя после вступления в Австрию, то есть, после аншлюса ближе в конце апреля. Аншлюс был приблизительно в середине марта, и тоже состоялся в форме внезапных вызовов, однажды вечером, в рейхсканцелярию, где фюрер объяснял мне дела. Результатом этого была известная директива плана «Зелёный ». История этого плана хорошо известна по документам Шмундта все из которых я опознал на предварительном допросе. Тогда он дал мне первые указания в довольно быстрой манере. У меня не было возможности задать никаких вопросов, так как немедленно хотел покинуть Берлин. Такими были основания для вопросов об условиях в которых могла возникнуть или возникнет военная акция против Чехословакии.

Нельте: У вас сложилось впечатление о том, что Гитлер хотел напасть на Чехословакию?

Кейтель: В любом случае инструкции, которые он дал мне в тот вечер должны были быть о необходимости подготовки военной акции со всей предварительной работой, которая являлась ответственностью генерального штаба. Он выразился очень точно, хотя он объяснял, что вопрос даты полностью открыт и сказал, что в настоящее время у него нет такого намерения. Слова были такими: «…в настоящее время это не мое намерение».

Нельте: В связи с этим проводилась разница между Судетами и остальной Чехословакией?

Кейтель: Мне не кажется, что мы вообще обсуждали это тем вечером во время короткого совещания. Фюрер не обсуждал со мной политические аспекты, он просто поручил мне рассмотрение необходимых военных мер. Он не сказал, будем ли мы довольствоваться Судетами либо будем прорываться через чехословацкую линию укреплений. Тогда такой проблемы не стояло. Но в любом случае, если их нужно было решить ведением войны, тогда нужно было готовиться к войне, если бы возник конфликт с чешской армией, то есть, нужно было подготовиться к реальной войне.

Нельте: Вам известно, что запись совещания Гитлера–генерала Кейтеля от 21 апреля, у которой есть две версии, говорит молниеносной акции в случае инцидента. В первой, после слова «инцидент» написано: «Например, убийство германского посланника» понимаемой демонстрацией враждебности к Германии. Во второй, после слова «инцидент» написано только: «Например, в случае инцидента». Пожалуйста, вы объясните какой смысл можно придавать этой записи, которая не запись в подлинном смысле слова?

Кейтель: Я впервые увидел здесь записи Шмундта. Мы не получали их тогда как документ для работы. Это не запись. Эти записки впоследствии сделаны адъютантом. Я не хочу сомневаться в их верности или точности, так как память не позволяет мне сегодня вспомнить точные слова, которые использовались. Однако этот вопрос, который считается здесь существенным, убийство немецкого посланника в Праге, это ситуация о которой я никогда не слышал, только по той причине, что никто об этом не говорил. Говорилось, о том, что посланника могли убить, соответственно я спросил какого посланника, или что–то похожее. Затем, насколько я вспоминаю, Гитлер сказал, что война 1914 также началась с убийства в Сараево, и что такие инциденты могут случиться. Тогда у меня никоим образом не сложилось впечатление о том, что войну следует создать в результате провокации.

Нельте: Вы расскажете подробнее об этом.

Председатель: Наверное, нам лучше прерваться.