Максвелл-Файф: Милорд, ваша светлость заметит, что я не рассматривал вопрос евреев. Этот вопрос сейчас рассмотрит мой учёный друг господин Фор, от французской делегации.

Кауффман: Господин председатель, могу я сказать несколько слов о важном вопросе? Вчера здесь обсуждали карту, карту, которую мы сейчас видим в суде. Из этой карты обвинение сделало вывод о большом количестве концентрационных лагерей разбросанных по всей Германии. Подсудимые категорически возражают этому. Рассматривая своё дело, дело подсудимого Кальтенбруннера, я надеюсь представить доказательства о том, что лишь немногие красные точки правильные. Я хочу сделать заявление здесь и сейчас, для того, чтобы в последующих делах не складывалось впечатление о том, что карта правильная.

Председатель: Доктор Кауффман, это всего лишь репродукция того, что уже приобщили к доказательствам.

Кауфман: Да, но я вправе представлять доказательства обратного.

Председатель: Конечно, но не нужно говорить об этом сейчас. Тот факт, что обвинение ранее приобщило доказательство, конечно, предоставляет вам любую возможность отвечать на него, но не отвечать сейчас.

Фор: Подсудимый, в качестве министра иностранных дел вы руководили всеми дипломатическими работниками?

Риббентроп: Да.

Фор: И они руководствовались вашими инструкциями?

Риббентроп: Да.

Фор: Вчера вы заявили, что вы ответственны за действия, совершенные вашими подчиненными?

Риббентроп: Да, это так.

Фор: Можете ли вы мне сказать, доктор Бест, полномочный представитель в Дании, также был сотрудником вашего министерства?

Риббентроп: Да.

Фор: Доктор Бест сообщил вам, что Гитлер отдал приказ убивать датчан в тех случаях, когда имели место акты саботажа?

Риббентроп: Могли бы вы повторить вопрос?

Фор: Согласно документам, которые были предъявлены трибуналу, доктор Бест виделся с вами 30 декабря 1943. и сообщил вам, что Гитлер отдал приказ убивать датчан в случае, если в Дании будут производиться акты саботажа. Так ли это?

Риббентроп: Да. Против тех, кто участвовал в саботаже, нужно было принимать такие меры. Гитлер действительно издал такой приказ.

Фор: Разве «казнить без суда лиц, являющихся террористами или не являющихся таковыми», — это слова доктора Беста в документе — не должно рассматриваться как призыв к убийству?

Риббентроп: С самого начала я категорически возражал против таких мер, и также доктор Бест. Мы дошли до того…

Фор: Подсудимый я не хочу сказать, что вас устраивало положение вещей. Я просто спрашиваю вас, знали ли вы об этом. Верно?

Риббентроп: Да, это так. Фюрер хотел этого. Отдельных деталей я не знаю.

Фор: Я вас не спрашиваю о деталях.

Риббентроп: Какие распоряжения последовали за этим, я не знаю. Насколько мне известно, они проходили через другие инстанции.

Фор: Я отмечаю, что вы были полностью в курсе этого приказа Гитлера, который был отдан в тот день относительно совершения этих убийств. Таким образом, вы считали нормальным входить в правительство, главой которого был убийца?

Риббентроп: Нет, правда, в совершенно другом, в совершенно другом…

Фор: Хорошо, хорошо, ответьте, пожалуйста.

Риббентроп: ...так как я говорил ему о том, что занял свою позицию и придерживался других взглядов. Фюрер был сам очень недоволен доктором Бестом и приказал другой инстанции заниматься рассмотрением этого вопроса, так как доктор Бест, так же как и я, были против.

Фор: Я прошу ответить на мой вопрос очень кратко. Вы можете пояснить подробности через вашего защитника.

Теперь о Дании. Здесь были осуществлены мероприятия в отношении депортации евреев из страны. Вы занимались этим?

Риббентроп: О том, что было с евреями в Дании, я ничего не знаю.

Фор: Вы об этом никогда не слышали?

Риббентроп: Я помню, что я как-то говорил с Бестом об этом. Бест сказал мне, что еврейский вопрос не имеет никакого значения в Дании. Поэтому он не хотел предпринимать ничего особенного в отношении евреев в Дании. Я согласился с ним в этом.

Фор: Я попрошу, чтобы вам показали документ PS-2375. Я хотел бы огласить второй абзац этого документа. Документ является письменным показанием под присягой Мильднера315, который был полковником полиции в Дании.

«В качестве командира я являлся подчиненным уполномоченного Рейха, доктора Беста. Будучи против преследования евреев из-за соображений практического и морального порядка, я запросил у доктора Беста объяснения причины проведения этих мероприятий. Доктор Бест заявил мне, что рейхсминистру иностранных дел, безусловно, было известно о намерении Гитлера уничтожить евреев в Европе. Он представил Гитлеру доклад по еврейскому вопросу в Дании и ходатайствовал перед Гитлером о высылке евреев из Дании.

Доктор Бест также заявил мне, что Риббентроп выразил опасение, что он не сможет нести ответственность в том случае, если евреи останутся в Дании.

Таким образом, доктор Бест сам будет вынужден проводить в жизнь меры, предложенные Риббентропом Гитлеру.

О своей беседе с доктором Бестом я могу в заключение сказать, что он поддерживал с Риббентропом непосредственный контакт лично или по телефону».

Вы прочли это, не так ли?

Риббентроп: Все, что здесь написано это чистая выдумка. Это неправда.

Фор: Хорошо. Тогда я попрошу, чтобы вам передали документ PS-3688, который я хочу приобщить как французский экземпляр номер RF-1502. Это — записка от 24 сентября 1942, подписанная Лютером, и адресованная его сотрудникам. Я хотел бы зачитать вам два первых абзаца этого документа:

«Министр иностранных дел отдал мне сегодня по телефону приказ по мере возможности ускорить эвакуацию евреев из различных стран Европы в связи с тем, что повсюду евреи настроены против нас, и должны рассматриваться как ответственные за акты саботажа и за покушения.

После короткого доклада по вопросу об эвакуации евреев, проводимой в настоящее время в Словакии, Хорватии, Румынии и на оккупированных территориях, министр иностранных дел отдал приказал нам обратиться к датскому, болгарскому и венгерскому правительствам».

Я считаю, что этот второй документ подтверждает указания первого о вашем участии в депортации евреев из Дании. Согласны ли вы с этим?

Риббентроп: Фюрер тогда намеревался эвакуировать евреев из Европы в Северную Африку и в связи с этим также называли Мадагаскар. Он дал мне приказ обратиться к некоторым правительствам с целью, по возможности, поощрения эмиграции евреев, и удаления всех евреев с важных правительственных постов. Такие указания действительно были даны мною министерству иностранных дел и если я правильно помню, определенные правительства несколько раз обращались с таким решением. Речь, как известно, шла об эмиграции евреев в одну из частей Северной Африки. Это правильно. Могу я вернуться к письменным показаниям? Эти письменные показания чистая фантазия полковника Мильднера и совершенная неправда.

Фор: В любом случае, вы признаете…

Риббентроп: Доктор Бест однажды обсуждал со мной еврейский вопрос, и он сказал, что касается Дании, вопрос не имеет существенного значения, поскольку там не было много евреев. Я объяснял ему, что ему придется дать событиям развиваться собственным ходом. Это правда.

Фор: Таким образом, вы признаете, что документ, подписанный Лютером, полностью соответствует действительности и что вы отдали приказ начать эвакуацию евреев из Дании? Ведь в письме говорится именно об этом.

Риббентроп: Нет, это неправильно. Я не знаю этого документа Лютера. Я его впервые вижу.

Фор: Пожалуйста, отвечайте на мои вопросы, чтобы не тратить много времени. Вы придерживаетесь мнения, что оба эти документа не соответствуют действительности? Перейдем к другому вопросу.

Германское посольство в Париже…

Риббентроп: Нет, этого я не сказал. Это не так. Я сказал, что я не знаю документ Лютера. Правильно то, что Гитлер дал мне указание сообщить министерству иностранных дел, чтобы оно обратилось к отдельным правительствам с предложением разрешить еврейский вопрос следующим образом: удалить евреев из важных правительственных учреждений и способствовать эмиграции евреев из Европы.

Фор: Германское, посольство в Париже находилось в вашем подчинении, не так ли?

Риббентроп: Германское посольство в Париже — то есть посол при правительстве Виши — получал, конечно, указания от меня

Фор: Перед трибуналом уже был оглашен французский документ RF-1061, в котором вы определили задачи, возлагаемые на посла Абеца. Это PS-3614.

В этом документе, который вам уже дважды здесь читали, я напомню вам, что вы поручили Абецу взять под охрану все произведения искусства — государственные или частные, как, например, те, которые принадлежали евреям, в соответствии с особыми инструкциями, которые излагаются в этом документе. Абец выполнил эту миссию, разграбив произведения искусства во Франции.

Риббентроп: Нет, это неправильно.

Фор: Тогда я попрошу, чтобы вам показали документ PS-3766, его ещё не предъявляли, и ему я хочу присвоить номер французского экземпляра RF-1505. Я хотел бы вместе с вами ознакомиться с несколькими строками из этого документа. Это — доклад военной администрации, который был распространен в семистах экземплярах. Он озаглавлен: «Доклад по вопросу об изъятии французских произведений искусства германским посольством и айнзацштабом Розенберга316 во Франции».

Если вы обратитесь к странице 3, то увидите, что пометка на полях представляется весьма показательной «Германское посольство — попытка изъять картины из Лувра»

Страница 4, я читаю первое предложение сверху страницы…

Риббентроп: Когда я могу обратиться к отдельным положениям? Вообще нет, или здесь и сейчас?

Фор: Когда я задам вам вопрос. Я зачитаю отрывок:

«Посол Абец, нарушая, таким образом, запрещение военного руководства, предпринял меры для того, чтобы вывезти произведения искусства из Лувра, которые были взяты на сохранение».

Вы были в курсе этого?

Риббентроп: Я заявляю о том, что это абсолютная неправда. Посол Абец не изъял ни одного предмета искусства из Лувра. Это бы противоречило прямым приказам фюрера, который строго это запретил. Отчет неправильный.

Я хотел бы здесь упомянуть, что однажды французское правительство хотело подарить мне одну картину Буше317, которая находилась в Лувре. Эту картину я вернул в Лувр. Я ничем не владел, и министерство иностранных дел никогда даже не видело ни единого предмета искусства из Лувра.

Фор: Вы утверждаете, что этот доклад не соответствует действительности?

Председатель: Что за доклад вы предъявили ему?

Фор: Это документ PS-3766.

Председатель: Я знаю, но, что это за документ?

Фор: Это доклад немецкой военной администрации, из серии американских документов PS. Трибунал получил общее удостоверение относительно настоящего.

Председатель: Захваченные документы?

Фор: Да, захваченные документы. Я поясню трибуналу, что этот захваченный доклад содержит множество других отрывков относительно действий Абеца, но так как подсудимый заявил, что доклад неточен относительно одного из отрывков, я не буду продолжать зачитывать документ в целях экономии времени.

Кроме того…

Риббентроп: Но это не захваченный документ и не доклад.

Фор: Пожалуйста, отвечайте на мои вопросы. Мы сейчас не разбираемся с вашими возражениями. Ваш защитник сможет допросить вас позднее.

Хорн: Я прошу вашего разрешения установить происхождение документа представленного подсудимому. Если заявляется, что это захваченный документ и затем, что это не захваченный документ, следует разрешить вопрос здесь и сейчас.

Фор: Я уже указал, что этот документ относится к серии PS захваченных документов. Трибунал имеет много таких документов и я не думаю, что их подлинность оспаривается.

[Обращаясь к подсудимому]

Теперь я задам вам следующий вопрос…

Председатель: Вы будете задавать дальнейшие вопросы относительно документа?

Фор: Нет, господин председатель.

[Обращаясь к подсудимому]

Помимо вопроса культурных ценностей, Абец также касался вопроса общего обращения с евреями, не так, ли?

Риббентроп: У Абеца не было никакого приказа. Насколько я знаю, он не имел ничего общего с еврейским вопросом. Этот вопрос был поручен иным ведомствам.

Фор: Не правильно ли то, что в октябре 1940 года Абец связался с вами, чтобы решить вопрос о положении евреев немецкого и австрийского происхождения, которые находились во Франции?

Риббентроп: Этого я не знаю, меня это не интересовало.

Фор: Я хочу показать вам документ ЕС-265, который я хочу предъявить как французский документ RF-1504. Это — телеграмма Абеца, датированная 1 октября 1940. Я хочу огласить для вас только первую и последнюю фразы:

«Решение еврейского вопроса на оккупированных территориях Франции требует, помимо прочих различных мер, как можно более скорого вынесения решения в отношении евреев немецкого происхождения, которые жили в Рейхе перед началом войны…».

Последняя фраза:

«Предложенные меры должны рассматриваться лишь как первый шаг к решению всего этого вопроса. Я оставляю за собой право делать дальнейшие предложения. Прошу сообщить ваше согласие по телефону».

Риббентроп: Могу я сначала прочитать телеграмму?

Председатель: Это немного быстро.

Фор: Да.

Риббентроп: Если я не ошибаюсь, в этой телеграмме речь идет о том, чтобы австрийские и немецкие евреи были бы репатриированы из Франции в Германию и Австрию. Я с этой телеграммой не был знаком. Я вижу ее здесь впервые и поэтому не могу дать никаких разъяснений. Вероятно, она представляет собой одну из рутинных мер касающихся министерства иностранных дел в ходе рабочего дня; помимо этого, такие вопросы решались иными ведомствами, но не нашим.

Фор: Если вы посмотрите на левую часть телеграммы, то увидите список лиц, кому она предназначалась. Всего там указано девятнадцать адресатов, среди которых есть и вы сами. Не так ли? Ваша фамилия — на втором месте.

Риббентроп: Я позволю себе заметить, что каждый день около четырехсот, пятисот, шестисот, восьмисот таких телеграмм и писем прибывало в мое бюро, но лишь один-два процента из этого числа представлялись мне.

Фор: Помимо вопроса…

Риббентроп: Во всяком случае я ничего не знаю об этой телеграмме.

Фор: Помимо вопроса о евреях немецкого и австрийского происхождения ваши сотрудники и подчиненные в посольстве занимались также и французскими евреями. До того как я вам задам вопрос, я хотел бы огласить вам две фразы из документа, который был предъявлен трибуналу как французский документ номер RF-1207. Это — отчет Даннекера318, который был уполномоченным по решению еврейского вопроса во Франции. Вот что сообщает Даннекер в заключительной части отчета:

«В этом смысле я не могу говорить по этому вопросу, не упомянув о той, действительно дружественной поддержке, которая была нам оказана в нашей работе со стороны посла Абеца и его заместителя атташе Шлейера, а также со стороны штурмбанфюрера СС советника посольства Цейтшеля319. Я хочу уточнить, что германское посольство в Париже охотно пошло навстречу и предоставило значительную денежную сумму для финансирования антиеврейского института и будет продолжать делать так в будущем».

Из этого документа явствует достаточно четко, что Абец, Шлейер и Цейтшель оказывали достаточную помощь.

Председатель: Господин Фор, мы не видим где вы читаете.

Фор: Господин председатель, этот документ не был передан вам в этой папке, потому что уже представлялся трибуналу. Я просто хотел зачитать два предложения из него.

Председатель: Хорошо.

Фор: Следовательно, этим документом доказывается, что трое чиновников немецкого посольства, Абец, Шлейер и Цейтшель сотрудничали с Даннекером в урегулировании еврейских дел. Так следует из документа?

Риббентроп: Предполагается мой ответ? Это вопрос?

Фор: Это вопрос.

Риббентроп: На этот вопрос я должен ответить: «Само собой разумеется». Они, конечно, в какой-то мере сотрудничали еврейскому вопросу во Франции, это совершенно ясно. Но я могу здесь также сказать, что французское обвинение, конечно, осведомлено о том, что посол Абец не только получал от меня указания, но что он также действовал и по собственной инициативе, всегда пытаясь прийти к некого рода согласию в данном вопросе. Само собой разумеется, что посольство также участвовало во всем этом в какой-то степени. Само собой разумеется, что я должен принять ответственность за, что делали господа в посольстве, и хочу повторить, что мои инструкции, как и деятельность посла Абеца протекала велась в противоположном направлении. Если учесть антисемитскую позицию и политику германского правительства, то станет совершенно ясно, что это отражалось на деятельности всех германских учреждений и что каждое из них в какой-то степени занималось этим вопросом. Задачей министерства иностранных дел было — действовать в духе урегулирования всех возникающих трудностей, что можно подтвердить тысячами документов. Мы часто должны были проводить мероприятия в духе антисемитской политики, но мы также часто пытались решать эти вопросы в компромиссном духе. Я могу сказать, нам часто приходилось делать вещи в соответствии с этой антисемитской политикой, но всегда стремились предотвратить такие меры и придти к некому согласию. Фактически за проведенные во Франции мероприятия против евреев германское, посольство не ответственно.

Фор: Я хотел бы обратиться к другому документу номер RF-1210, который является вторым докладом Даннекера от 22 февраля 1942, страница 3 документа. Страница 2 немецкого текста.

Риббентроп: Здесь и сейчас я хотел бы сказать, что я не знаю, кто такой Даннекер. Возможно вы можете предоставить мне сведения об этом.

Фор: Я вам сказал, что Даннекер был уполномоченным по еврейскому вопросу во Франции. Фактически эти документы давно представили трибуналу и довели до защиты.

Итак, на странице 3 этого документа, которая третья страница на немецком языке имеется выдержка под заголовком: «Мероприятия», — из которой я оглашаю лишь одну фразу: «До настоящего времени были проведены три крупных мероприятия, направленных против парижских евреев».

Если вы обратитесь к последней странице документа, предпоследний абзац, там найдете следующее:

«Начиная с половины 1941 года, каждую неделю по вторникам собирались совещания, в которых принимали участие следующие отделы:… I, II и III, военное командование, административный, полицейский и экономический отделы; IV — германское посольство в Париже, V — айнзацштаб рейхсляйтера Розенберга»

В результате этих совещаний, учитывая, разумеется, некоторые, очень редкие исключения в отдельных случаях, была получена возможность осуществления единой политики в отношении евреев на оккупированных территориях».

Из этого документа со всей очевидностью явствует, что ваши сотрудники были согласны с политикой по еврейскому вопросу, проводимой на оккупированной территории, а эта политика заключалась в аресте евреев?

Риббентроп: Могу я ответить на это заявление? Насколько мне известно, в данном случае, как часто происходило в подобных случаях, германские послы могли бы служить в качестве местных отделений. Они могли присоединиться к этому с целью направить дело в мирное русло.

Фор: Я прошу, чтобы вам показали французский документ номер RF-1220 — это письмо из германского посольства от 27 мая 1942, адресованное главе полиции безопасности и СД во Франции. Прежде чем задать вам вопрос, я оглашаю два первых абзаца из этого письма:

«Как следствие моей беседы с гауптштурмфюрером Даннекером от 27 июня, в ходе которой последний указал, что ему необходимо в возможно более короткий срок 50 тысяч евреев из неоккупированной зоны для отправки на Восток и что, на основании нот направленных Даркье де Пельпуа320, генеральным уполномоченным по еврейскому вопросу, с этим нужно, что-то сделать, я тут же об этом деле сообщил послу Абецу и посланнику Рану. Советник Ран должен после полудня встретиться с президентом Лавалем. Последний обещал мне, что тут же переговорит с ним о передаче 50 тысяч евреев, а также о предоставлении Даркье де Пельпуа полной свободы действия в соответствии с уже изданными законами о немедленном предоставлении ему обещанного кредита».

Итак, я хочу задать вам вопрос. Я прошу ответить как можно короче. Был ли вам известен этот демарш относительно 50 тысяч евреев?

Риббентроп: Нет, я об этом ничего не знал. Я услышал об этом здесь впервые, когда, как мне кажется здесь читали документ.

Фор: Если ваши сотрудники Абец, Ран и Цейтшель предпринимали подобные шаги, не информируя вас о них, то не объясняется ли это тем, что они считали, что действуют в духе ваших общих инструкций?

Риббентроп: Нет, я так не думаю. Они в Париже действовали весьма самостоятельно. Но я еще раз заявляю: за все то, что они сделали, я беру на себя полную ответственность. Я подчеркнул данный факт. Однако, я не знал о каких–либо предложениях предусматривающих меры против 50 000 евреев. И я даже не знаю, были ли приняты меры по этому поводу, и каким образом эти господа участвовали в вопросе. Из письма это непонятно. Я знаю, только одну вещь, что моей общей инструкцией предусматривалось осторожное обращение с такими вопросами, чтобы преодолевать трудности согласно моим общим воззрениям и не делать того, чтобы усложнило вопрос, а напротив сглаживало его. Больше мне нечего добавить.

Фор: Во время допроса вашего свидетеля Штеенграхта представитель английского обвинения предъявил документ PS-3319, как британский экземпляр номер GB-287. Я обращаюсь к этому документу в связи с таким вопросом.

В этом документе имеется отчёт о встрече или конгрессе, на котором присутствовали все лица, связанные с решением еврейского вопроса, находившиеся в различных дипломатических миссиях в Европе. Этот конгресс состоялось 3—4 апреля 1944 в Крумухюбеле. Его организовал Шлейер. Об этом уже говорилось здесь. Я полагаю, вы знали об этом конгрессе?

Риббентроп: Нет, я об этом слышу в первый раз. Что это был за конгресс? Я никогда не слышал о том, чтобы этот конгресс состоялся. В чём он заключался?

Фор: Документ уже приобщен; конгресс проводился…

Риббентроп: Я знаю только об одном конгрессе, о котором я просил фюрера не проводить его. Об этом мне известно. Но я ничего не знаю о конгрессе, который проводился. Расскажите мне о подробностях.

Фор: Документ был вручен трибуналу, и я хочу задать вам один вопрос. Вы показали, что вам не было известно об этом совещании, на котором присутствовал тридцать один человек, причем почти все они принадлежали к дипломатическому корпусу. Я вам указываю, что в ходе этого совещания советник посольства фон Тадден сделал заявление, которое было записано в следующей форме:

«Оратор изложил, почему нужно отказаться от сионистского решения еврейского вопроса в связи с Палестиной и от других подобных решений и почему следует осуществить депортацию евреев на восточные территории».

Я предполагаю, что это заявление, которое было сделано советником посольства перед тридцатью одним человеком, которые находились в вашем министерстве, полностью освещает ваше отношение к этому вопросу.

Риббентроп: Да, но я не имею ни малейшего понятия о чём вы говорите. Могу я, начать с того, чтобы вы конкретизировали вопрос? Я ничего не понимаю. Я уже сказал вам, что я ничего не знал о каком–либо конгрессе, за исключением, того который я просил не проводить. Должен был проводиться международный конгресс. Я ничего не знаю о конгрессе дипломатов. Вы могли бы дать мне документ, чтобы я мог ответить?

Фор: Я не собираюсь показывать вам документ. Я прочитал одно предложение из документа, и я просто спрашиваю вас, согласуется ли это мнение с данной фразой. Ответьте мне «да» или «нет»

Риббентроп: Тогда я прошу вас повторить предложение. Я хочу снова убедиться, что такой конгресс не проводился; это не правда.

Хорн: Господин председатель, я возражаю данному вопросу, если подсудимому не предоставляется шанс на правдивый ответ.

Председатель: Трибунал думает, что вопрос допустим.

Фор: Я спрашиваю вас, соответствовало ли предложение вашему мнению.

Риббентроп: Повторите, пожалуйста предложение. Я не очень его понял.

Фор:

«Оратор изложил, почему нужно отказаться от сионистского решения еврейского вопроса в связи с Палестиной и от других подобных решений и почему следует осуществить депортацию евреев на восточные территории».

Это было вашим тезисом?

Риббентроп: Нет.

Фор: Было ли доведено до вашего сведения то, что итальянские власти во Франции защищали евреев в связи с преследованиями их немцами?

Риббентроп: Да, я помню, что там действительно что-то такое было, но точно сейчас я сказать не могу.

Фор: Предприняли ли вы какие-либо шаги, обратившись к итальянскому правительству в связи с этим?

Риббентроп: Я помню, что я как-то раз говорил или с Муссолини, или с графом Чиано о том, что во Франции в последнее время имели место акты саботажа, шпионажа и нужно было быть начеку. Тогда же мы затронули еврейский вопрос.

Фор: Я прошу, чтобы вам показали документ D-734, который я хочу приобщить как французский экземпляр номер RF-1501. Эта запись озаглавлена:

«Отчет о беседе между рейхсминистром иностранных дел и дуче в палаццо Венеция в присутствии послов фон Макензена и Альфиери и государственного секретаря Бастианини 25 февраля 1943».

Я хочу огласить второй абзац этого документа:

«Кроме того, рейхсминистр иностранных дел высказался по еврейскому вопросу следующим образом: «Дуче знает, что в отношении обращения с евреями Германия заняла радикальную позицию. Это стало еще более наглядно вследствие размаха, который приняла война с Россией. Германия вывезла с немецких территорий и с территорий, оккупированных немцами, всех евреев в резервации на Восток. Он, рейхсминистр иностранных дел, знает, что эти меры рассматриваются как жестокие, а именно так они рассматриваются противником. Тем не менее их необходимо предпринимать для того, чтобы успешно вести войну».

Я не буду читать следующий абзац, а четвертый абзац:

«Франция также предприняла в отношении евреев исключительно полезные меры. Они носят временный характер. Окончательное решение вопроса будет заключаться в депортации евреев на Восток. Он, рейхсминистр иностранных дел, знает, что в рядах итальянских военных кругах, так же как иногда и среди немецких военных, еврейский вопрос не всегда бывает понят во всей его значимости. Только таким образом следует объяснить приказ Comando Supremo , в соответствии с которым меры, принятые французскими властями, побуждаемыми к этому немцами, в отношении евреев и направленные против них, не должны были проводиться в жизнь в итальянской зоне Франции. Дуче возразил, что эти сведения не являются достоверными, и заявил, что это лишь особая тактика французов, которые стремятся вызвать разногласия между Германией и Италией».

Теперь я хочу вас спросить о следующем. Только что вы нам сказали, что вы хотели, чтобы все евреи эмигрировали на Мадагаскар. Разве Мадагаскар является резервацией на Востоке, о которой говорится в этом документе?

Риббентроп: О чём? Я не понял?

Фор: Вы говорили в этом документе о депортации евреев в резервации на восточных территориях и недавно вы говорили нам о расселении евреев на Мадагаскаре. Здесь имели в виду Мадагаскар?

Риббентроп: Нет, это был план фюрера. Документ касается факта крупномасштабной системы шпионажа раскрытой, мне кажется во Франции. Фюрер послал за мной, пока я был в поездке по Италии и попросил меня поговорить с Муссолини и проследить за этими делами для того, чтобы в случаях евреев вовлеченных в акты саботажа и шпионажа, итальянское правительство или итальянская армия не вмешивались в предотвращение таких действий. Также я хочу определенно заявить, что я знал, и это было планом фюрера, чтобы европейские евреи были переселены в большом количестве на Мадагаскар, Северную Африку, или в резервации на Востоке. Это было общеизвестно в Германии. Вот чего мы здесь касались, и я также знал, что в то время происходили некоторые печальные вещи, и я уверен, что фюрер был убежден, что все это связано с еврейскими организациями юга Франции. Я теперь вспоминаю очень хорошо, что в то время я обсуждал вопрос с Муссолини и убеждал его одобрить подходящие меры, поскольку эти евреи предоставляли информацию для британской и американской разведки. По крайней мере, и я, и фюрер постоянно получали такую информацию.

Фор: Вы сказали, не так ли, что всех евреев должны были депортировать в восточные резервации? Верно? Ответьте «да» или «нет».

Риббентроп: Одобрял ли я это?

Фор: Германия депортировала всех евреев с немецкой территории и территорий оккупированных ею в восточные резервации. Это правда или нет?

Риббентроп: Я не знаю подробностей содержания документа. Я не знаю, что именно я говорил. Но в любом случае я знал, что фюрер приказал о том, чтобы евреи из оккупированных территорий Европы были перемещены в резервации на Востоке и расселены там. Это я знаю. Проведение таких мер, однако, не являлось моей задачей как министра иностранных дел, но я знаю, что это была воля фюрера. В связи с этим, я помню, что я получил приказ от него обсудить вопрос с итальянским правительством, чтобы они также применяли соответствующие меры относительно еврейской проблемы. Это относилось и к другим странам, мы часто посылали такие телеграммы, чтобы эти страны решали еврейский вопрос.

Председатель: Господин Фор вы читали свидетелю, второй абзац начинающийся: «Далее рейхсминистр иностранных дел затронул еврейский вопрос…?

Фор: Да, господин председатель, второй абзац. Это абзац я зачитал.

Председатель: Что же, вы прочитали третий, но я не знаю прочли ли вы второй. Вы прочли второй, не так ли? Очень хорошо.

Фор: Да, я его тоже прочёл господин председатель.

Председатель: Этот документ новый, не так ли?

Фор: Да, господин председатель, этот документ я хочу приобщить под номером экземпляра RF–1501. Он относится к серии «D»; он D-734 в британской книге документов.

Председатель: Признает ли подсудимый соответствие документа разговору?

Риббентроп: Господин председатель, не могу сказать определенно, что я говорил в то время; я только помню, и почерпнул это из этого документа, из этих слов, что евреи распространяли новости из британских и американских источников. Я помню, что в то время крупная шпионская и саботажная организация существовала тогда, и эта приводило к большим проблемам во Франции, и что фюрер приказал мне обсудить вопрос с Муссолини, поскольку итальянцы противостояли мерам, введенным нами во Франции. Я говорил Муссолини и рассказывал ему о том, что у фюрера было такое мнение, что, относительно этого вопроса, нам следует прийти к определенному пониманию.

Председатель: Я думаю, подсудимый, вы уже говорили нам об этом. Я спросил вас, согласны ли вы с тем, что документ по сути соответствует разговору.

Риббентроп: Я считаю определённые положения этого доклада неверными, но в основном положение было таким как я его объяснил.

Фор: Вы сказали также, что вы и с Хорти беседовали по еврейскому вопросу

Риббентроп: Да, у меня было несколько совещаний с венгерским правительством по этому вопросу для того, чтобы оно предприняло какие-либо меры против евреев. Фюрер решительно настаивал на этом. Я часто говорил по этому вопросу с венгерским послом. В этих беседах мы обсуждали следующее. Я предлагал ему сконцентрировать все еврейское население в той или другой части Будапешта, мне кажется, даже за Будапештом. Второй вопрос, который мы обсуждали, был следующий. Я просил его освободить с видных правительственных должностей евреев, поскольку последние использовали свое влияние для заключения сепаратного мира.

Фор: Здесь уже был предъявлен документ, касающийся этих переговоров, которые вы вели с Хорти. Это было 17 апреля 1943. Это документ D-736, который предъявлен как GB-283.

Во время допроса вашего свидетеля Шмидта британский обвинитель спросил его, признает ли он, что он сам составлял этот протокол. Это было подтверждено Шмидтом. Здесь имеется следующее указание в конце первого абзаца. «Министр иностранных дел заявил, что евреи должны быть либо уничтожены, либо направлены в концентрационный лагерь. Другого решения быть не может».

Вы действительно это сказали?

Риббентроп: Нет, в такой форме я этого не говорил. Но я хочу ответить следующим образом:

Эти записи были сделаны посланником Шмидтом несколько дней спустя после долгой беседы Гитлера с Хорти. У меня действительно тогда было поручение поговорить с венгерским правительством относительно разрешения еврейского вопроса. Во время посещения Хорти фюрера, фюрер начал беседу на эту тему, причем в очень откровенных тонах и я прекрасно помню, что после этой беседы я разговаривал с посланником Шмидтом и сказал ему, что я, строго говоря, не совсем понял фюрера.

Таким образом, я не делал тогда высказываний в такой форме. Очевидно, господин Хорти сказал, что не может же он убить всех евреев. Возможно, поскольку такого вопроса во всяком случае не было, что после этого я попытался воздействовать на Хорти в том направлении, чтобы он что-нибудь сделал с будапештскими евреями, чтобы он сконцентрировал, наконец, евреев в одной части Будапешта, о чем фюрер так давно мечтал. Может быть, в этот момент и я высказал свои возражения, сделал какое-нибудь замечание.

Я должен также добавить, что ситуация в то время была следующей: мы получали периодические указания от Гиммлера о том, что он хочет разобраться с венгерскими евреями лично. Я этого не хотел, поскольку, тем или иным путем могли возникнуть политические сложности за границей.

Впоследствии, действуя согласно воле фюрера, которого чрезвычайно раздражал этот вопрос, я, как известно, периодически пытался сгладить проблему, и в то же время, заставить венгров предпринять что–либо в этом направлении. Поэтому, если из длинного разговора, было выделено и обобщено краткое замечание, содержащие такое заявление, это совсем не значит, что я желал смерти евреям. Это на 100 процентов противоречило моему личному убеждению.

Фор: Я не понял, ответили ли вы на мой вопрос или нет. Я спрошу вас снова. Доклад верен, или нет?

Риббентроп: Нет, в такой форме не может быть верным. Эти записи, я лично никогда не видел этих записей; также я хочу сказать, что это бессмыслица и неправильно истолковано. Я не видел этих записей ранее; я увидел их впервые в Нюрнберге.

Я только могу сказать, что возможно случилось следующее. Я мог сказать…что же, да: «Евреев нельзя истреблять или мучить, так, что пожалуйста сделайте, что–нибудь согласно приказу фюрера, чтобы он наконец был удовлетворен, для централизации евреев»

Такой была наша цель, в любом случае. Мы не хотели обострять ситуацию еще сильнее, но мы пытались сделать, что–нибудь в Венгрии, чтобы другое ведомство не забрало вопрос себе, соответственно создавая политические трудности за рубежом для министерства иностранных дел.

Фор: Вы знали в то время, что многих евреев депортировали. Это следует из ваших объяснений.

Председатель: Подождите, пожалуйста. Вы закончили с этим документом?

Фор: Я продолжу говорить об общих вопросах.

Председатель: Вы с ним закончили, не так ли?

Фор: Да.

Председатель: Что же подсудимый, трибунал хочет знать, вы говорили регенту Хорти о том, чтобы евреев следовало забирать в концентрационные лагеря.

Риббентроп: Я считаю это возможным в этом случае, так как тогда, мы получили приказ о том, чтобы был создан концентрационный лагерь рядом с Будапештом или где–то еще для того, чтобы евреи были централизованы там, и фюрер проинструктировал меня задолго до обсуждения с венграми возможного решения венгерского вопроса. Это решение состояло из двух пунктов. Первый, удаление евреев с важных государственных позиций и второе, поскольку в Будапеште было много евреев, централизовать евреев в определенных кварталах Будапешта.

Председатель: Как я понял из вашего суждения, документ неточен.

Риббентроп: Да, не точен. Господин председатель, я так представляю, что, когда документ зачитывался, можно представить, что я допускал возможность мучений евреев. Это совершенно неправильно, но я хочу сказать, что я позднее утверждал, что понятно, я желал, как–либо разрешить в Венгрии еврейский вопрос, чтобы другие ведомства не вмешивались в этот вопрос. Так как фюрер часто говорил со мной об этом, на самом деле очень серьезно говоря, что еврейская проблема в Венгрии должна быть решена…

Председатель: Вы нам уже это говорили. Я хочу спросить вас о следующем: вы предполагаете, что Шмидт, который составлял меморандум, придумал последние несколько предложений, начинающиеся со слов:

«Если евреи не хотели работать, их расстреливали. Если они не смогут работать, им придется умереть. С ними нужно обращаться как с туберкулезной бациллой, которая может заразить здоровое тело. Это не было жестоким если вспомнить, что даже невинных существ природы, таких как зайцы и олени, приходиться убивать, чтобы они не причиняли вреда. Почему нужно сохранять зверей, которые хотели принести нам большевизм? Нации, которые не избавили себя от евреев, погибли. Один из самых знаменитых примеров падения народа которым однажды так гордились, персы, влачащие теперь жалкое существование, как и армяне».

Вы предполагаете, что Шмидт придумал эти предложения или вообразил их?

Риббентроп: Господин председатель, я хочу добавить, что я лично был опечален такими словами фюрера, и я не совсем понимал их. Но вероятно, такое отношение можно понять, если мы вспомним о том, что фюрер верил, что война началась из–за евреев, и что затем привело его к фанатичной ненависти к евреям.

Я помню, что позднее, после этого совещания, я обсуждал с переводчиком Шмидтом и двумя господами, тот факт, что фюрер впервые использовал такие выражения в связи с еврейской проблемой. Эти слова определенно не придумывались Шмидтом. Фюрер сам так выражался тогда. Это правда.

Председатель: Да, господин Фор.

Фор: Из документа следует, что вы думали о концентрационных лагерях в Венгрии и еще вчера вы говорили о том, что не знали о таких лагерях в Германии. Это так?

Риббентроп: Я не знал, о том, что в Венгрии были концентрационные лагери, но я сказал, что фюрер проинструктировал меня попросить Хорти попросить венгерское правительство сконцентрировать евреев Будапешта, в определенных частях города Будапешта. Что касается концентрационных лагерей в Германии, я уже говорил, вчера о моих знаниях по этому поводу.

Фор: Вы признали, что знали о гитлеровской политике депортации всех евреев и вы признали, что поскольку вы были компетентны как министр иностранных дел, вы проводили такую политику, не так ли?

Риббентроп: Как верный сторонник я подчинялся приказам фюрера даже в этой сфере но я всегда делал все возможное, чтобы облегчить ситуацию, насколько возможно. Это могут заявить и подтвердить многие свидетели. Даже в 1943 я предлагал обширный меморандум фюреру в котором я призывал его полностью изменить еврейскую политику. Я также могу привести другие примеры.

Фор: Если я правильно понял ваши показания, вы морально противостояли преследованию евреев, но помогали от них избавиться, не так ли?

Риббентроп: С самого начала своего допроса я периодически говорю, что в этом смысле я никогда не был антисемитом. Но я был преданным сторонником Адольфа Гитлера.

Фор: Помимо еврейского вопроса, вы также занимались арестами французов, не так ли?

Риббентроп: Аресты французов…

Фор: Да. Отдавали ли вы или нет приказы арестовывать французов?

Риббентроп: Очень возможно, что это было именно так.

Фор: Можете ли вы дать дополнительные объяснения?

Риббентроп: Нет. Я сейчас не могу припомнить никаких деталей, но я помню, что производились аресты французов. В какой степени это исходило от нас, я не знаю. В 1944 году, незадолго до вторжения, фюрер издал приказ арестовать большое число авторитетных лиц, участников движения сопротивления. Он знал, что мы также приняли участие в этих арестах. Но сейчас я не помню более подробных деталей этих событий.

Это был вопрос ареста тех элементов, которые раздували огонь движения сопротивления на случай вторжения, и атаковали бы немецкие армии с тыла. Но я не могу сказать ничего конкретного.

Фор: Я прошу, чтобы вам показали сейчас документ который будет предъявлен как экземпляр номер RF-1506. Это письменные показания доктора Г. Кнохена321. Я оглашу вам несколько выдержек из этого документа.

«В конце 1943 года — должно быть, в декабре — в министерстве иностранных дел состоялось совещание по вопросу о проведении арестов во Франции. Так как я находился в Берлине, мне предложили участвовать в этом совещании. На совещании присутствовали: министр иностранных дел фон Риббентроп, государственный секретарь Штеенграхт, посол Абец, другой сотрудник министерства иностранных дел, фамилию которого я забыл, начальник Зипо и СД доктор Кальтенбруннер и представитель, военного главнокомандующего полковник Коссман, если я правильно помню.

Министр сообщил следующее: фюрер указывает на то, что отныне Франции следует уделять больше внимания: надо, чтобы силы противника не увеличивались, поэтому все германские службы должны выполнять свои задачи более эффективно»

Я пропускаю следующий абзац. Затем читаем следующее:

«Он видит, что в случае вторжения возрастает угроза со стороны французских кругов, которые не хотят сотрудничать с немцами и ведут нелегальную борьбу с Германией. Эти круги могут представлять серьезную опасность для войск — такие опасные элементы должны быть обнаружены в сфере экономики, в научной сфере, в политической и в военной сферах, а также во всех общественных кругах, с которыми они могут поддерживать связь. Он считаете необходимым немедленному ударить по этим людям. Он предлагает, что они с лёгкостью насчитывают 2 тысячи человек или более. В момент, когда речь идет о защите Европы от врага, нет оснований пугаться проведения таких превентивных мер даже во Франции. На вопрос о том, как надо действовать на практике, министр заявил, что посол Абец возьмет на себя лично эту задачу немедленно и составит список во взаимодействии с немецкими службами для того, чтобы учитывать все вопросы, которые встают в связи с обстановкой»

На этом я прекращаю оглашение цитату. Признаете ли вы, что он соответствует действительности?

Риббентроп: Да, я совершенно точно помню об этом документе. Это был приказ фюрера, в котором говорилось о том, что необходимо принять меры для устранения всех опасных элементов, которые могли бы разжигать сопротивление в тылу германской армии, ввиду намечавшегося вторжения. Я считал её совершенно уместной мерой, которую сделало бы любое правительство, заботящееся о войсках.

Тогда я провёл это совещание. Фюрер хотел, чтобы арестовали много человек, но только относительно небольшое количество было арестовано тогда.

Впоследствии мы имели сравнительно мало общего с арестами; они в дальнейшем проводились полицией.

Но совершенно ясно, что это совещание состоялось в то время, и касалось сделанного тогда, как и предполагалось, арестов тех элементов, которые могли быть опасными в случае вторжения. Это правда.

Фор: У меня больше нет вопросов.

Председатель: Трибунал прервется.

Председатель: Есть две вещи, которые я хочу сказать. Одна из них относится к обвинению, а другая к защите. Желательно, чтобы обвинение оформляло документы для переводчиков, когда оно собирается использовать документы в ходе перекрестного допроса. Документы не обязательно должны быть на языке, которым пользуется переводчик, но документ должен быть на каком-нибудь языке, одном из языков для помощи переводчикам.

Другое положение заключается в том, что мне сказали о том, что защитники подсудимых не вручают свои документы отделу переводов хотя бы за 2 недели на, что указывал трибунал. Трибунал, это правда, сказал, что документы должны предоставляться трибуналу или отделу переводов по возможности за, 2 недели. Эти слова «по возможности» воспринимают слишком легкомысленно и документы, как мне сказали, иногда поступают за 48 часов до рассмотрения конкретного дела. Этого времени мало и это приводит к задержкам. На этом все.

Додд: С позволения трибунала, в ходе перекрестного допроса подсудимого французским обвинением упоминался документ PS-3766, и я понял, что доктор Хорн, сказал о том, что документ не является захваченным документом. Я так понял это заявление. Я не совсем уверен, что он сказал, когда подходил к микрофону. Поэтому, чтобы протокол был совершенно ясным, я хочу сообщить трибуналу, что это захваченный документ и я не знаю в связи, с чем доктор Хорн сделал такое утверждение.

Председатель: Доктор Хорн.

Хорн: Господин председатель, у меня не до сих пор не было никакой возможности, говорилось о том, что мы рассматриваем захваченный документ, и у меня не было возможности проверить вопрос заранее. Вверху документа был экземпляр USA, документ номер PS-3766, и у меня не было возможности проверить его как только он поступил. Поэтому, я попросил о том, чтобы этот факт был любезно установлен французским обвинением. Это было мое единственное возражение. Я не отрицал, что это захваченный документ. Просто я не мог этого подтвердить.

Председатель: Остальные обвинители желают задать вопросы подсудимому? Полковник Эймен, трибунал надеется, что вы не будете проходить вопросы, которое уже прошли.

Эймен: Никак нет, сэр.

[Обращаясь к подсудимому]

Риббентроп, вы говорите на английском достаточно хорошо?

Риббентроп: Раньше я говорил хорошо и думаю, сегодня я говорю вполне сносно.

Эймен: Почти также как по-немецки?

Риббентроп: Нет, я такого не скажу, но в прошлом я говорил на нем почти как на немецком, хотя я естественно многое забыл за годы и теперь он стал сложнее для меня.

Эймен: Вам известно, что значит «человек – да» на английском?

Риббентроп: «Человек – да» - per se. Человек, который говорит «да» даже, когда он лично – отчасти трудно точно сказать. В любом случае, я не знаю, что вы подразумеваете на английском. В немецком я могу определить его как человека выполняющего приказы, верного и лояльного.

Эймен: И, фактически, вы являлись «человеком – да» для Гитлера, верно?

Риббентроп: Я всегда был верен Гитлеру, выполняя его приказы, часто расходясь с ним в мнении, имея с ним серьезные споры, периодически приводившие к моей отставке, но когда Гитлер отдавал приказ, я всегда выполнял его инструкции согласно принципам нашего авторитарного государства.

Эймен: Итак, до процесса я вас часто допрашивал, не так ли?

Риббентроп: Да, раз или два, мне кажется.

Эймен: Итак, я прочту вам определенные вопросы и ответы, которые вы давали в ходе этих допросов, и просто попрошу сказать трибуналу, давали ли вы мне такие ответы. На эти вопросы можно отвечать «да» или «нет»; вы понимаете?

Риббентроп: Да.

Эймен:

«Я был человеком верным фюреру до его последних дней. Я никогда не оставлял его. Я был верным ему до последних дней, последних часов, и я не всегда во всем с ним соглашался. Напротив, я иногда имел очень отличавшиеся взгляды, но я пообещал ему в 1941, что я буду хранить ему верность. Я дал ему честное слово, что я не оставлю его в трудностях»

Верно?

Риббентроп: Да, по моим воспоминаниям верно. Я не видел документа, и я ничего не подписывал, но насколько я помню, это верно.

Эймен: Что же, что вы имеете в виду говоря о том, что не причинили бы ему никаких затруднений?

Риббентроп: Я видел в Адольфе Гитлере символ Германии и единственного человека, который может победить в войне, и поэтому я не хотел создавать ему, каких–то сложностей и оставался верным ему до конца.

Эймен: Что же, вы имеете в виду, то, что вы никогда не перечили ему, и вы обещали ему это в 1941, не правда ли?

Риббентроп: Я бы никогда не причинял ему никаких затруднений, да, я так сказал. Он часто считал меня достаточно сложным подчиненным, и это при том, когда я сказал ему, что я не хотел бы создавать для него проблем.

Эймен: В 1941 вы сказали ему, что как бы то ни было, если вы в будущем будете не согласны с его мнением, вы никогда не будете отстаивать свою позицию.

[Ответа не последовало]

«Да» или «нет»?

Риббентроп: Нет, не совсем так, но…

Эймен: Что же, приблизительно так, верно?

Риббентроп: Нет, нельзя так сказать. Я лишь подразумевал, если я могу пояснить, что я никогда бы не причинил ему никаких трудностей; если бы у меня, когда-нибудь возникло серьёзное расхождение во мнении, я просто бы отказался от своего взгляда. Вот, что я имел в виду.

Эймен: Что же, вы дали ему в связи с этим честное слово, не правда ли?

Риббентроп: Да, это верно, да.

Эймен: И тогда вы говорили об отставке, разве не так?

Риббентроп: Да, это тоже верно, да.

Эймен: И это вызывало его сожаление и болезнь, верно?

Риббентроп: Да. «Болезнь» неправильное выражение, но он тогда очень волновался. Я бы предпочёл не вдаваться в детали.

Эймен: Что же, он говорил о том, что это вредит его здоровью, не так ли, и просил вас прекратить спорить с ним о каких–нибудь вопросах и делать то, что он говорит? Правильно?

Риббентроп: Я больше не хочу ничего говорить о личных причинах, как и не представляю, чтобы такие вопросы представляли здесь интерес. Это останется личными вопросами между мной и фюрером.

Эймен: Что же, меня это не интересует. Меня интересует только констатация того не является ли фактом, и не давали ли вы клятву, по случаю присяги Гитлеру, что вы никогда не будете выражать взгляды или поддерживать взгляды противоречащие тому, чего желал он. Верно?

Риббентроп: Нет, нет! Это абсолютная неправда, интерпретация ложная. Я сказал фюреру, что я никогда не буду создавать ему никаких трудностей. После 1941 у меня было много расхождений с ним, и даже тогда я всегда озвучивал своё собственное мнение.

Эймен: Что же, Риббентроп, в чём бы ни заключались расхождения во взглядах, вы никогда не могли представить их после 1941, не так ли? «Да» или «нет».

Риббентроп: Я не понял вопрос. Пожалуйста, повторите.

Эймен: Я сказал, не важно насколько расходились ваши взгляды, или какие бы взгляды вы не выражали фюреру по любому из этих вопросов после 1941, ваши предложения противоречащие фюреру никогда не воплощались. Верно? В конечном счёте вы всегда делали то, что фюрер говорил вам делать, независимо от ваших взглядов.

Риббентроп: Вы поставили мне два вопроса. На первый я должен ответить, что это не верно, что Гитлер никогда не принимал моих предложений. Вопрос номер 2, однако, правильный. Я могу ответить на него, сказав, что если фюрер в любое время высказывал мне мнение и приказывал, я исполнял приказ, что было естественным в нашей стране.

Эймен: Другими словами, в конечном счёте вы всегда говорили «да», правильно?

Риббентроп: Я выполнял его приказ, да.

Эймен: Итак, я собираюсь зачитать вам кое–что еще из ваших показаний:

«Он – относится к Гитлеру – «считал меня ближайшим соратником. У нас была очень серьезная беседа, и когда я хотел уйти, я пообещал ему это, и я хранил его до последнего момента. Иногда было очень трудно, могу вас заверить, держать обещание, и сегодня я сожалею, что дал его. Вероятно, было бы лучше, если бы я не давал его. Это ставило меня в такое положение, что я не мог говорить с Гитлером, в очень серьезные и важные моменты войны, таким образом, какой нравился мне, и так как, вероятно, я мог бы общаться с ним после этой беседы в 1941.

Я должен объяснить вам всё это. Если вы не знаете подоплеку событий, вы можете, наверное, подумать, что как министр иностранных дел в течение последних лет я хочу сказать больше об этом. Возможно я могу сказать, кто-то может дать больше информации об этом, но я хочу быть и оставаться верным этому человеку, даже после его смерти, насколько возможно. Но я оставляю право доказать потомкам, что я сдержал свое обещание, а также право показать какую роль я сыграл в этой драме».

Вы делали или нет такие заявления мне под присягой?

Риббентроп: Они…

Эймен: «Да» или «нет»?

Риббентроп: Снова здесь два вопроса. По вопросу номер 1, я скажу, что я вообще ничего не знаю. По второму вопросу, я отвечаю «нет». Разумеется я никогда не свидетельствовал об этом под присягой. Я давал клятву только дважды, но это не относится к происходящему здесь. Заявление не дословное и может быть неправильно переведено. Верно то, что я сказал о том, что я был верен фюреру и, что далее у меня было множество споров с ним, что мы не всегда были одного мнения, и что в этом суть моего заявления. Это верно.

Эймен: Я задал вам только один вопрос, и снова прошу ответить вас «да» или «нет». Вы делали или нет такие заявления такими словами, как я зачитал вам?

Председатель: Полковник Эймен, думаю он на самом деле ответил, что это не дословно.

Эймен: Но это дословно.

Председатель: Это вопрос мнения. Он сказал, что не дословно.

Эймен: Что же, очень хорошо, ваша светлость.

[Обращаясь к подсудимому]

В любом случае, вы можете понять, что по сути вы это сказали, правильно?

Риббентроп: Как я уже сказал, да.

Эймен: Риббентроп, фактически, вы свидетельствовали и дали именно эти показания на английском языке, не так ли?

Риббентроп: Я часто говорил по-английски на допросах, это совершенно верно, но было ли точно таким это заявление на английском я не знаю. В любом случае, я повторяю, эти заявления в обеих пунктах следует понимать таким образом, вот, что они означали.

Эймен: И когда вы давали показания на английском, это была ваша просьба, не так ли?

Риббентроп: Нет, не верно.

Эймен: По чьей просьбе?

Риббентроп: Я не знаю. Мне кажется, просто так получилось, не могу вспомнить. Мне кажется, я в основном говорил на английском, и немного по-немецки. Однако большую часть времени, я говорил по-английски.

Эймен: Итак, я собираюсь прочитать вам кое–что еще из ваших показаний и прошу вас ответить на тот же вопрос, на который надеюсь, вы ответите «да» или «нет», а именно: Вы давали такие показания в ходе допроса:

«Вопрос: Вы чувствуете, что имеет обязанность перед немецким народом исторически излагать не только хорошие вещи, но и плохие вещи, для его воспитания в будущем?

Ответ: На этот вопрос ужасно тяжело ответить.

Вопрос: Это противопоставляется верности фюреру?

Ответ: Я не хочу предстать перед немецким народом как неверный фюреру»

Вы делали такие заявления?

Риббентроп: Да, это вполне возможно, хотя я уже точно не помню. Но это вполне возможно. Так много было сказано за последние месяцы, и затем также, с физической точки зрения, я, как вы знаете, не совсем здоров, так что я не помню каждое слово.

Эймен: Хорошо. Теперь посмотрим, сможете ли вы вспомнить такие заявления:

«Я всегда открыто говорил фюреру о своём взгляде, если он хотел услышать их, но я сам держался подальше от всех решений, но если фюрер уже решил, я согласно моему отношению к фюреру, слепо исполнял его приказы и действовал в духе его решения. В нескольких решающих событиях внешней политики, я усиленно продвигал свое мнение. Это было во время польского кризиса и также в русском вопросе, потому что я считал это совершенно важным и необходимым, но с 1941 у меня был очень малый вес и мне сложно было донести мнение до фюрера»

Вы помните, что делали такие заявления? «Да» или «нет», пожалуйста.

Риббентроп: Это более или менее, правда. Да, я практически помню это.

Председатель: Полковник Эймен, трибунал уже слышал очень долгий перекрестный вопрос подсудимого, и он думает, что это немного добавляет к уже сказанному. Подсудимый уже давал похожие показания.

Эймен: Очень хорошо, сэр. Я перейду к другому предмету.

[Обращаясь к подсудимому]

Вы свидетельствовали, что существовала строгая черта между политическими и военными вопросами. Верно?

Риббентроп: Между – я не понял.

Эймен: Вы свидетельствовали, что была чёткая разделительная линия между политическими и военными вопросами.

Риббентроп: Да. Фюрер всегда достаточно сильно различал эти два элемента; верно.

Эймен: И информация относившаяся к военным предназначалась исключительно для военных и не была доступна вашему ведомству? Верно?

Риббентроп: Я немного слышал о военных планах; да это так.

Эймен: И напротив это правда, что информация, которую получали вы не была доступна военным; верно?

Риббентроп: Я не могу об этом судить, но я бы так полагал, поскольку я не знаю, какую информацию военные получали от фюрера.

Эймен: Что же, вы сказали нам о том, что в целом план фюрера заключался в том, чтобы политические и военные каналы были отделены друг от друга. Верно?

Риббентроп: Да, в целом он строго разделял их. Я уже несколько раз говорил об этом. Вот почему я только сейчас ознакомился с многими военными документами. Это совершенно соответствовало распоряжениям фюрера о секретности, чтобы ни одно ведомство не знало больше, чем было ему необходимо.

Эймен: Итак, фактически это вообще неправда, не так ли, Риббентроп?

Риббентроп: Я уже дал свой ответ.

Эймен: Фактические вы имели секретных агентов, которые совместно работали в разных странах на ваше ведомство, на армию, и на флот; разве не правда?

Риббентроп: Нет, не верно.

Эймен: Вы совершенно уверены в этом?

Риббентроп: Да, я убежден.

Эймен: Вы клянетесь?

Риббентроп: Вы имеете в виду агентов, которые делали кое–что, которые…

Эймен: Которые в то же время добывали информация для вашего ведомства, для армии, флота, совместно?

Риббентроп: Я считаю это в высшей степени маловероятным. Конечно, возможно, что кто–то или другой, некий человек мог работать для различных ведомств, но это точно не делалось в организованном масштабе. Организация - мы поддерживали небольшую зарубежную разведывательную службу – и разведывательные службы других ведомств Рейха в основном работали, насколько я был информирован, совершенно помимо нас. Возможно, что здесь и там какой-то человек или другие работали на другие, разные ведомства. Это совершенно допустимо. Например, некий человек или другие нашей легации, как заведено в английской, американской, русской, и других легациях, которые числились помощниками советников или помощниками иного рода, и проводили разведывательную работу для тех или иных организаций.

Эймен: Так вы хотите изменить ответ, данный минуту назад; правильно?

Риббентроп: Нет, я не хочу ничего изменять. Фундаментально, как организованный рутинный вопрос, я никогда не вводил каких–нибудь секретных агентов которые работали для различных ведомств за рубежом. Однако, возможно, что ведомство иностранных дел занимаясь такими вопросами могло кого-нибудь назначить. Однако, это было довольно незначительным делом. Сегодня я скажу «к сожалению». Вполне вероятно, что другие агенты из этого ведомства, работали на другие ведомства, так как контрразведка или СД, и т.д., согласовывали деятельность. Позже мы даже – я хочу добавить следующее: я имел известные разногласия с Гиммлером, о разведывательных службах за рубежом, и только благодаря ведомствам подсудимого Кальтенбруннера я добился соглашения о том, чтобы мне предоставляли определённую информацию. Но позднее это соглашение не уважали. Думаю оно практически не действовало, потому что было слишком поздно. Мне кажется, это было в 1944.

Эймен: Посмотрите пожалуйста на документ номер PS-3817? Вы можете сначала сказать трибуналу кто такой Альбрехт Хаусхофер322?

Риббентроп: Альбрехт Хаусхофер был моим бывшим сотрудником и человеком, который, занимался вопросами немецких меньшинств. Вероятно я сначала могу прочитать письмо? Это письмо от Хаусхофера? Оно не подписано.

Эймен: Да. Вы закончили читать?

Риббентроп: Нет, не совсем, пока нет. Мне прочитать и другие, или только первое письмо?

Эймен: Мы сейчас перейдем к другим письмам. Я пытаюсь сократить это насколько возможно. Это письмо освежает вашу память о том, что Хаусхофер находился на востоке изучая различные вопросы и докладывая вам, начиная с 1937?

Риббентроп: Сейчас я не могу вспомнить, чтобы Хаусхофер был в Токио, но это возможно.

Эймен: Что же письмо адресовано вам и к нему прилагается доклад, не так ли?

Риббентроп: Это не письмо от графа Дюркгейма323? Нет, ли недопонимания? Но если вы говорите, что это написано Хаусхофером, тогда вероятно он был в Токио; возможно. Я не знаком с подробностями. Я послал графа Дюркгейма в Токио в то время, но возможно, что Хаусхофер тоже был там. Сейчас я уже все позабыл.

Хорн: Господин председатель, я увидел это письмо только сейчас, оно не полностью датировано и не подписано, но я слышу от полковника Эймена, что предположительно оно написано в 1937. В 1937 Риббентроп еще не являлся министром иностранных дел. Он был назначен министром иностранных дел только 4 февраля 1938.

Эймен: Дата есть – 3 октября – и оно захвачено с документами Хаусхофера.

Риббентроп: Но я считаю, вполне вероятным что это письмо от Хаусхофера, хотя, я точно не помню, чтобы он был в Токио в 1937.

Эймен: Что же…

Риббентроп: Он был сотрудником, который работал у нас в ранние годы, но позднее больше занимался вопросами немецких меньшинств, так что я потерял его след в последние годы.

Эймен: Я пропускаю этот документ. Вы найдете следующий документ датированный 15 апреля 1937 с просьбой компенсации и оплаты его поездки.

Риббентроп: Да.

Эймен: И затем переходя к следующему документу, вы найдете письмо заместителю фюрера Гессу, где говорится:

«С помощью курьера я лично посылаю вам короткий доклад, который также направлен Риббентропу. В нем кратко изложено то, что я мог наблюдать и слышать за 4 недели»

Вы видите?

Риббентроп: Да, я вижу письмо. Да, да!

Эймен: Перейдем к другому письму, датированному 1 сентября 1937, адресованному вам.

Риббентроп: Да.

Эймен: Прилагается доклад за 4 недели.

Риббентроп: Да, я нашел.

Эймен: Теперь мы перходим к письму датированному 17 декабря 1937.

Председатель: Полковник Эймен, трибунал думает, что это очень далеко от вопросов, которые он должен рассматривать.

Эймен: Очень хорошо, сэр. Мне кажется, что это указывает на то, что копии одинакового доклад которые здесь включены одновременно направлялись армии, флоту – Рёдеру - и один армии и Риббентропу.

Председатель: Да, это правда, что первый ответ свидетеля заключался в том, что у них не было совместных агентов, но впоследствии он квалифицировал это так, что иногда могли быть совместные агенты.

Эймен: Верно, сэр. Если вы думаете, что он уступил в этом…

Я хочу приобщить это как экземпляр USA–790.

Риббентроп: Да, но могу я сказать, что в этом случае мы не рассматриваем агента. Господин Хаусхофер являлся нашим добровольным сотрудником, в целом интересовавшимся политикой и в особенности вопросом немецких меньшинств. Если он находился тогда в Токио, и он несомненно там находился, хотя я смутно это помню, тогда я просил поговорить его с несколькими людьми и доложить мне. Он видимо, как я понял из письма, либо потому что ему нравилось этим заниматься или по какой-то другой причине неизвестной мне, или потому что он знал других господ, предоставил эти доклады в распоряжение иных господ, по своей инициативе. Но он конечно не был агентом отправленным от разных ведомств. Я думаю единственным кто его хорошо знал, был Рудольф Гесс; в противном случае, мне кажется, он никого больше не знал. Я боюсь, что не представил вам совершенно правильные мысли; он был частным туристом, который предоставил свои впечатления.

Эймен: Итак, мне кажется вы говорили трибуналу о том, что вы не были близки с Гиммлером; верно?

Риббентроп: Я всегда говорил о том, что мои отношения с Гиммлером были хорошими в первые годы, но я с сожалением говорю, что в поздние годы у меня были с ним плохие отношения. Я естественно – это было не очень заметно для окружающему миру, но я не хочу обсуждать подробности. Многие вещи уже сказаны об этом, и существовали серьезные разногласия между нами в силу причин…

Эймен: Меня не интересуют разногласия. В какие годы вы были близки с ним?

Риббентроп: Первые разногласия межу Гиммлером и мной появились, мне кажется, в 1941, из–за Румынии и сложностей в Румынии. Эти разногласия сглаживались, и естественно для всех окружающих мы должны были работать совместно как и раньше, и мы часто обменивались письмами по соответствующим дням рождения и по другим случаям. Но позднее отношения не были очень хорошими. Окончательный разрыв случился в 1941. Ранее я был с ним в хороших отношениях и также разделял его мнение о создании руководящего класса, что было его целью.

Эймен: И у вас было по крайней мере 50 общественных встреч с Гимллером в 1940 и 1941?

Риббентроп: Сколько?

Эймен: Пятьдесят?

Риббентроп: Пятьдесят? Нет, это определенно не тот случай. Возможно, пять или около того, я точно не скажу. Но после 1941 отношения между нами были более натянутыми, и позднее они не были хорошими. Остальные, мне кажется, уже свидетельствовали об этом.

Эймен: Что же, я не хочу тратить на это время…

Председатель: Вы рассматриваете общественные встречи между Риббентропом и кем-то ещё?

Эймен: Да.

Председатель: Трибуналу следует вникать в этот вопрос?

Эймен: Что же, сэр, я ожидаю, что любой человек который имел столько встреч как указано в этих книгах разумеется обсуждал с Гиммлером вопросы концентрационных лагерей и все вопросы, которыми исключительно занимался Гиммлер. Он рассказал трибуналу, что от Гиммлера никогда ничего не слышал о концентрационных лагерях.

Риббентроп: Я хочу повторить свое заявление о том, что никогда Гиммлер не обсуждал со мной этот вопрос. Что касается наших 50 встреч, я не знаю, мы могли часто встречаться несмотря ни на что, но я не могу вспомнить 50 встреч. Возможно, пять или десять, не знаю. Мне не кажется, что у этого жизненно важное значение поскольку не это решающий фактор. Конечно, мы должны были работать вместе в различных сферах и это сотрудничество зачастую было сложным.

Эймен: Что же, было много деловых встреч, которые у вас были с ним, не так ли? Посмотрите на книгу приёмов Гиммлера и скажите мне подтверждает ли она…

Председатель: Полковник Эймен, трибунал не желает продолжать обсуждение данного вопроса…

Эймен: Очень хорошо, сэр, но это были деловые встречи отличавшиеся от общественных. Больше нет вопросов.

Руденко: Подсудимый Риббентроп, в течение последних заседаний трибунала вы в пространной форме изложили основы внешней политики Германии. Я задам вам несколько итоговых вопросов и прошу дать вас на эти вопросы лаконичные ответы «да» или «нет». Считаете ли вы аншлюс германской агрессией?

Риббентроп: Австрия?

Руденко: Да.

Риббентроп: Нет, он не являлся агрессией. Это было завершение задачи.

Руденко: Я прошу вас…

Риббентроп: Но я понимаю, что могу сказать, по крайней мере, несколько предложений, после ответа «да» или не могу говорить ничего кроме «да» или «нет»?

Руденко: Нет, я прошу вас, отвечайте на мои вопросы. Вы слишком пространно объясняли все эти вопросы. Я хотел бы суммировать именно в лаконичных ответах «да» или «нет».

Риббентроп: Это зависит от моего состояния здоровья. Я прошу меня простить.

Руденко: Вы сумеете. Понимаю. Значит я…

Риббентроп: Я не считаю аншлюс актом агрессии, то есть «нет». Я считаю его реализацией взаимной цели обеих наций. Они всегда желали быть вместе и правительство до Адольфа Гитлера уже боролось за него.

Руденко: Я еще раз вас прошу отвечать мне «да» или «нет». Вы считаете, что аншлюс Австрии не является германской агрессией? Считаете ли вы…

Председатель: Генерал Руденко, он дал вам категорический ответ; что это не было агрессией.

Руденко: Правильно, правильно, господин председатель, я…

Председатель: Мы уже установили, что свидетели не обязаны отвечать «да» или «нет». Они должны сначала ответить «да» или «нет», а затем сделать короткое пояснение, если хотят. Но, в любом случае, на этот вопрос был дан категорический ответ.

Руденко: Второе: считаете ли вы захват Чехословакии германской агрессией?

Риббентроп: В этом смысле это не было агрессией, но соответствовало праву на самоопределение народов, как было предложено в 1919 президентом Соединенных Штатов Вильсоном. Аннексия Судетов была санкционирована соглашением четырех великих держав в Мюнхене.

Руденко: Вы очевидно не поняли мой вопрос. Я вас спросил, захват Чехословакии, считаете вы германской агрессией, Чехословакии, всей Чехословакии?

Риббентроп: Нет. Я считаю это, по словам фюрера, и я считаю, что это правильно, что это была необходимость, которая проистекала из географического положения Германии. Это означает, что остававшаяся часть Чехословакии, еще существующая, могла быть использована как авианосец против Германии. Поэтому, фюрер, считал себя обязанным оккупировать территорию Богемии и Моравии, с целью защитить Германский Рейх от воздушных атак – полет из Праги до Берлина занимает всего полчаса. Фюрер рассказывал мне тогда, что США фактически объявили все западное полушарие сферой интересов, Россия являлась мощнейшей страной с огромными территориями, и что Англия охватывала весь земной шар. Германия совершенно оправданно могла иметь небольшое пространство своей сферы интересов.

Руденко: Ясно. Считаете ли вы нападение на Польшу германской агрессией?

Риббентроп: Нет. Я снова должен сказать «нет». Я считаю, что нападение на Польшу было вызвано позицией других держав. Могло быть мирное разрешение немецких требований, и я думаю, фюрер истоптал мирный путь, в надежде на то, что остальные державы пойдут по его пути. Как следует из фактов, ситуация стала такой напряженной, что Германия больше не могла принимать её, и такая великая держава как Германия не могла больше терпеть польские провокации. Так возникла война. Я убежден, что фюрер не был заинтересован в завоевании Польши.

Руденко: Считаете ли вы нападение на Данию германской агрессией?

Риббентроп: Нет. «Вторжение» в Данию, как это здесь определяется, означает всего лишь вмешательство в дела Дании, и это, после того, что говорил фюрер в отношении этой меры, означает всего лишь превентивную меру по отношению к той неминуемой высадке британских боевых сил. Насколько достоверной была наша информация, подтвердилось тем, что спустя несколько дней английские и немецкие войска столкнулись в Норвегии. Это значило, что подтверждались сведения о том, что английские войска долгое время готовились к битве в Норвегии, и это вытекало из документов обнаруженных и опубликованных позднее, и из отданных приказов о том, что английская высадка в Скандинавии готовилась в малейших деталях. Следовательно, фюрер думал о том, что захват Скандинавии, предотвратит появление нового театра военных действий. Поэтому, вторжение в Данию нельзя считать актом агрессии.

Руденко: А захват Норвегии вы также не считаете агрессией?

Риббентроп: Сейчас мы говорили о Норвегии и Дании. Это было совместное мероприятие, которое касалось и Дании, и Норвегии.

Руденко: Вместе с Данией. Хорошо. Понятно. Считаете ли вы нападение на Бельгию, Голландию и Люксембург германской агрессией?

Риббентроп: Это тот же вопрос: Я должен опять ответить: «нет», но я хочу сделать пояснение.

Руденко: Нет, я прошу вас пространно... Я бы просил вас, один момент, я бы просил давать более короткие объяснения, потому что вы слишком пространно излагаете. Основной вопрос, вы отрицаете, что это агрессия? Прошу вас.

Риббентроп: Русский обвинитель понимает, что мы разбираемся с очень важными вопросами, которые не просто объяснить предложением, в особенности, поскольку у нас нет возможности разъяснить вопрос в деталях. Я буду краток.

Руденко: Я учитываю, что вы уже три дня излагаете эти вопросы.

Риббентроп: Я буду очень краток. После польской кампании военные соображения подтверждались как решающие факторы. Фюрер не желал разрастания войны. Что касается Голландии, Бельгии и Франции, Франция объявила войну Германии, и мы не объявляли войну Франции. Следовательно, мы готовились к атаке от другой стороны. Фюрер рассказывал мне тогда, что ожидается такая атака на Рур, и документы, обнаруженные позднее подтвердили то, что без тени сомнения эти документы было совершенно подлинными. Следовательно, фюрер решил предпринять превентивные меры на этот случай и не ждать атаки в сердце Германии, но атаковать первым. И поэтому начал действовать германский генеральный штаб.

Руденко: Считаете ли вы нападение на Грецию германской агрессией?

Риббентроп: Нападение на Грецию и Югославию Германией уже обсуждалось. Я не думаю, что нужны дополнительные пояснения. Здесь…

Руденко: Я тоже не думаю, что детально нужно говорить. Я вас спрашиваю, считаете ли вы нападение на Грецию германской агрессией? «Да» или «нет».

Риббентроп: Я считаю, что нет, меры принятые Югославией и меры принятые Грецией, разрешение баз, и т.д. для врагов Германии оправдывало интервенцию Адольфа Гитлера, так что нельзя говорить об агрессивных действиях в этом смысле. Совершенно ясно, что британские войска были готовы к высадке в Греции, поскольку они уже высадились на Крите и Пелопонессе, и мятеж врагов в Югославии, соглашение с врагами Германии, как я отмечал вчера, являлось причиной начала атаки Германии на эту страну. Документы французского генерального штаба, обнаруженные позднее во Франции ясно показывали, что планировалась высадка в Салониках…

Руденко: Вы об этом уже говорили, подсудимый Риббентроп, подсудимый Риббентроп вы об этом уже подробно излагали, в отношении документов, пространно объясняли, не находите ли вы, что можно дать более краткое объяснение. Последний вопрос в связи с этими агрессивными действиями. Считаете ли вы нападение на Советский Союз германской агрессией?

Риббентроп: Нет. В буквальном смысле этого слова это не была агрессия, но…

Руденко: А в каком смысле это была агрессия, простите, подсудимый Риббентроп, вы говорите, в буквальном смысле слова это не была агрессия, а в каком смысле это была агрессия?

Председатель: Генерал Руденко, позвольте ему ответить на вопрос.

Риббентроп: Разрешите мне сделать пояснение по этому вопросу.

Руденко: Пожалуйста.

Риббентроп: Концепция «агрессии» — это очень сложное понятие, которое даже сегодня не готов определить мир. Это я хочу подчеркнуть в первую очередь. Здесь, бесспорно речь идет о превентивной интервенции, превентивной войне. То, что мы напали, — действительно нельзя оспаривать. Я надеялся, что можно по-иному урегулировать вопросы с Советским Союзом, дипломатически, и я делал все в этом направлении. Но информация получаемая о политических действиях Советского Союза в 1940 и в 1941 до начала войны, убеждала фюрера, как он часто мне говорил, что рано или поздно так называемые восточно–западные клещи применят к Германии, то есть с Востока, Россия с её огромным военным потенциалом, и на Западе, Англия и Соединенные Штаты, будут оказывать давление на Европу с целью подготовить крупномасштабную высадку. Фюрер очень волновался по этому поводу. Более того, фюрер сообщил мне о тесном сотрудничестве между генеральными штабами Лондона и Москвы. Я этого не знаю; я лично не получал таких новостей. Но доклады с информацией, которую я получал от фюрера, имели твердую основу. В любом случае, он боялся того, что однажды, Германия столкнется с политической ситуацией, угрожающей катастрофой и пожелал предотвратить крах Германии и нарушения баланса сил в Европе.

Руденко: В своих показаниях вы неоднократно делали заявление о том, что, преследуя мирные цели, вы считали необходимым ряд спорных вопросов решить дипломатическим путем. По-видимому, эти показания являются очевидным лицемерием, поскольку теперь вы признаете правильными все акты агрессии Германии.

Риббентроп: Я не имел этого в виду, я сказал только о том, что мы не имеем дела с актами агрессии, господин обвинитель, я объяснял, как возникла эта война и как развивалась война. Я также объяснял, как я всегда делал все возможное в моей власти для предотвращения войны в ходе польского кризиса. За стенами этого трибунала, история подтвердит мои слова и покажет, что я стремился локализовать войну и предотвратить её распространение. Я надеюсь, это установлено. Следовательно, в качестве вывода, я хочу сказать еще раз, что начало войны было вызвано обстоятельствами, которые уже не зависели от воли Гитлера. Он мог действовать только таким путем, и когда война распространялась, даже последующие решения были принципиально основаны на соображениях военного характера, и он действовал исключительно в интересах собственного народа.

Руденко: Ясно.

Вы представили трибуналу под номером 311, документ, это вами написанная характеристика Гитлеру, озаглавленная: «Личность фюрера». Я не буду его предъявлять вам, так как вы помните, очевидно, этот документ, это недавно вы его написали. Помните этот документ?

Риббентроп: Нет, я не совсем уверен, что это за документ. Могу я посмотреть на него?

Руденко: Этот документ находится у вашего защитника под номером 311, Риббентроп-311, это документ представленный вами вашему защитнику. На странице 5, я напомню, может быть...

Риббентроп: Вы могли бы дать мне копию документа?

Председатель: Что это 111, PS-111 или 111?

Руденко: Господин председатель, это документ защиты, представленный от имени подсудимого под номером Риббентроп–311. И мы располагаем только русским переводом, в связи с полученной немецкой книгой документов. Я полагал, что эта книга документов представлена трибуналу.

Председатель: Это Р-111 – Риббентроп–111, вы подразумеваете. Это не 111; это Риббентроп–111.

Руденко: Господин председатель, документ 311.

Председатель: Да я понял. В книге документов номер 9.

Руденко: Можно продолжить, господин председатель?

Председатель: Да.

Руденко: На странице 5 этого документа вы, характеризуя Гитлера, сообщаете о следующем: «После победы над Польшей, на Западе планы Гитлера вследствие влияния, которое, по моему мнению, следует приписать Гиммлеру, пошли дальше, то есть в направлении установления гегемонии Германии в Европе». Вы помните это место из этого документа, подсудимый Риббентроп? Этот документ вами написан?

Риббентроп: Могу я увидеть документ? Я не знаю.

Руденко: Я бы попросил защитника подсудимого Риббентропа господина Хорна представить документ подзащитному своему.

Хорн: Господин председатель, мы рассматриваем…

Председатель: Минуточку.

Доктор Хорн, трибунал склонен думать, что документ не совсем относится к делу. Это видимо документ подготовленный подсудимым Риббентропом, о личности фюрера. Я не знаю, когда он был подготовлен, но он выглядит не относящимся к делу.

Хорн: Да, господин председатель, у меня такое же мнение, что документ не относится к делу. Я включил этот документ на случай того если у подсудимого не будет возможности рассказать в подробностях о его отношениях с Гитлером. Поскольку у него была такая возможность, я хочу отозвать документ.

Председатель: Генерал Руденко, трибунал считает документ не относящимся к делу.

Руденко: Господин председатель, этот документ был представлен в книге документов защиты. Написан подсудимым Риббентропом уже в ходе судебного процесса. Все обвинители считали возможным допустить этот документ, так как ряд положений в этом документе, характеристика которую излагает подсудимый Риббентроп, даёт основание для постановки этого вопроса. Но если трибунал считает, что этот документ вообще не относится к делу, я разумеется не буду использовать его для допроса.

Председатель: У нас пока не было возможности распорядиться о допустимости этих документов. Мы впервые увидели их сегодня утром. Все мы считаем, что документ не относится к делу.

Руденко: Да, господин председатель. Понятно.

[Обращаясь к подсудимому]

Я хочу несколько поставить вам вопросов в связи с агрессией против Югославии. Я вас попрошу ознакомиться с документом PS-1195. Этот документ называется «Предварительные указания о разделе Югославии». Я обращаю ваше внимание на четвёртый абзац первого пункта этого документа. Там написано: «Фюрер дал по вопросу о разделе Югославии…». Вы нашли это место?

Риббентроп: Скажите, пожалуйста, какая страница?

Руденко: На первой странице, четвёртый абзац: «Фюрер дал по вопросу о разделе Югославии, следующие указания…»

Риббентроп: У меня не тот документ.

Руденко: Документ PS–1195.

Риббентроп: О, да. Начало.

Руденко: Есть, да правильно, значит:

«Фюрер дал по вопросу о разделе Югославии, следующие указания:

Передача территорий Югославии занятой итальянцами, проводится по непосредственному распоряжению министерства иностранных дел»

Вы нашли это место?

Риббентроп: Нет, не нашел.

Руденко: Где написано: «по непосредственному распоряжению министерства иностранных дел»? Четвертый абзац первой страницы, начинается со слов: «фюрер…».

Риббентроп: Да.

Руденко: Есть. Я уже это огласил, по существу этот абзац, он кончается…

Риббентроп: Он начинается: «В связи с разделом Югославии, фюрер издал следующие инструкции». Так начинается документ. Могу я спросить – какой отрывок вы цитировали?

Руденко: Так, так, правильно. Вот заканчивается: «…проводится по непосредственному распоряжению министерства иностранных дел». А дальше следует ссылка «Телеграмма ОКХ324, квартирмейстер».

Риббентроп: Здесь какая–то ошибка. Здесь такого нет.

Руденко: Очевидно, вы не нашли.

Председатель: Генерал Руденко, сейчас 12:45. Вероятно, нам следует прерваться.