Хорн: Свидетель, вам знаком граф Чиано114. Когда и где вы его встретили?

Штеенграхт: Я знал графа Чиано, но не в политическом смысле, а только лично. Я не могу точно вспомнить, когда я его встретил, возможно поводом был государственный визит. В то время я работал в протокольном департаменте министерства иностранных дел.

Хорн: Какой опыт у вас остался от графа Чиано?

Штеенграхт: Поскольку я не работал с ним политически, я не имел с ним политического опыта.

Хорн: Итак, другая тема. Верно, что господин фон Риббентроп отдал приказы о том, чтобы французский франк поддерживался против инфляции?

Штеенграхт: Такие меры можно отнести ко времени пока я не был государственным секретарем. Но мне известно основное отношение к Франции и всем оккупированным территориям заключавшееся в том, чтобы в любых обстоятельствах их валюту сохраняли как только возможно или даже сохраняли всеми средствами. Вот почему мы часто посылали золото в Грецию для того, чтобы в какой-то мере пытаться поддерживать валютный курс.

Хорн: Чего добивались, направляя в Грецию золото?

Штеенграхт: Направляя золото в Грецию, мы понижали обменный курс зарубежных валют. Таким образом, греческие торговцы которые в большом количестве запасли продовольствие, испугались и выбросили продовольствие на рынок и таким образом оно снова стало доступно для греческого населения.

Хорн: Верно, что фон Риббентроп дал строжайшие приказы о том, чтобы не предпринимать никакой конфискации на оккупированных территориях, а вести дела только напрямую с их правительствами?

Штеенграхт: Если вы задаете такой вопрос, это в целом правильно, но я скажу, как сказал вчера, что в принципе мы вообще не имели функций на всех оккупированных территориях, поэтому не имели власти конфисковать, как и не имели такой компетенции в других ведомствах, но правильно, что мы вели переговоры только с зарубежными правительствами и что фон Риббентроп строжайше запретил нам поддерживать любые прямые меры по поводу оккупированной страны которые проводились другими ведомствами.

Хорн: В настоящее время у меня нет вопросов к свидетелю.

Кубушок: Свидетель, вы хорошо знакомы с фон Папеном в виду того, что вы работали в министерстве иностранных дел и в частности во время работы государственным секретарём в министерстве иностранных дел?

Штеенграхт: Я знал господина фон Папена за несколько лет до 1933, но в частном порядке. Затем я на некоторое время потерял его из вида и возобновил с ним контакт, когда я стал государственным секретарём в германском министерстве иностранных дел. Затем я постоянно взаимодействовал с ним в официальном и неофициальном качестве.

Кубушок: Вы, в частности в последний период вашей деятельности как государственного секретаря постоянно получали отчеты которые фон Папен, посол в Анкаре посылал в Берлин?

Штеенграхт: До тех пор пока господин фон Папен посылал доклады напрямую фон Риббентропу – что могло быть возможно, я не знаю – я получал их еженедельно через официальные каналы.

Кубушок: Вы помните о том, что после двух предыдущих отказов, фон Папен принял пост посла в Анкаре в апреле 1939, в день оккупации Италией Албании, в результате чего возникла острая угроза войны на юго-востоке?

Штеенграхт: Тогда я не был государственным секретарём и также не имел политической позиции, поэтому я не знаком с событиями этого периода. Но сегодня у меня сложилось впечатление о том, что он принял пост после оккупации итальянцами Албании. И он сам позднее говорил мне о том, что тогда была опасность того, что итальянцы пойдут дальше на Балканы, возможно вызвав конфликт с Турцией, в результате чего могла возникнуть угроза миру. По этой причине он решил принять пост. В какой именно день, я не могу сказать.

Кубушок: Что вы в целом можете сказать об усилиях господина фон Папена о мире?

Штеенграхт: У меня сложилось впечатление о том, что господин фон Папен всегда стремился к сохранению мира всеми средствами. Он, разумеется, считал, что это будет огромной катастрофой для Германии и мира если начнётся война.

Кубушок: Были ли усилия, предпринятые фон Папеном во время войны для установления мира, направлены на недопущение любых аннексий, независимо от военного исхода, и на полное восстановление суверенитета оккупированных территорий, короче говоря, на достижение посредством разумного отказа сносного статуса для всех европейских стран?

Штеенграхт: В принципе было совершенно ясно, что фон Папен всегда работал ради восстановления мира в условиях, которые бы восстановили полный сувернитет для всех стран, таким образом, не приводя ни к ущемлению, ни к ущербу, материальному или иному никаким зарубежным странам.

Кубушок: Таким было отношение фон Папена даже во время величайших немецких военных успехов?

Штеенграхт: Мне кажется, что такое его отношение никогда не менялось.

Кубушок: Его постоянные усилия по созданию мира вменялись фон Папену в вину Гитлером, и в связи с этим он считался несогласным раскольником?

Штеенграхт: У меня не было возможности обсудить это с Гитлером, я знаю только о том, что его в целом критиковал Гитлер и другие люди как человека, который всегда следовал слабой линии.

Кубушок: Господин фон Папен откровенно признавал, что мир был невозможен до тех пор пока Гитлер и партия существовали в Германии и отсутствовало доверие необходимое для переговоров с заграницей?

Штеенграхт: Да, я думаю должно быть в апреле 1943 или мае 1943, я подробно говорил с фон Папеном о теме в целом, поскольку, тогда, я только стал государственным секретарем. Тогда он очень четко озвучил мнение, которое вы мне описали. Ему было совершенно ясно, что зарубежные страны не заключат никакого мира с Гитлером при тех методах, которые он использовал.

Кубушок: И последний вопрос, свидетель: обвинительное заключение вменяет подсудимому фон Папену беспринципный оппортунизм. Вы, свидетель, знаете подсудимого по докладам и всем официальным отношениям подсудимого с его вышестоящим руководством на протяжении ряда лет. У вас в силу этих сведений, сложилось впечатление о том, что такая характеристика фон Папена правильная или вы можете сказать, что в силу этих докладов и этих официальных отношений, фон Папен казался вам человеком который всегда говорил правду, даже если эта правда неприятна для его не совсем довольных начальников и даже, когда озвучивание этой правды означало для него личную опасность?

Штеенграхт: Я могу сказать, что это абсолютно так. Я считаю лучшим доказательством этого то, что господина фон Папена окончательно устранили с должности вице-канцлера и отправили в отставку из правительства, затем он стал частным лицом и призывался только при срочной необходимости. По моему мнению фон Папен предоставлял себя лишь потому, что он говорил о себе: «У меня пока осталось доверие, я правоверный католик и соответственно я представляю отношение которое противостояло всей бесчеловечности, и т.д. Возможно, я могу, в результате своего вмешательства, оказать некое влияние в таком направлении». Лично я никогда не присутствовал на встрече или совещании которые проходили между Гитлером и фон Папеном, но, в особенности от моего связного у Гитлера, я часто слышал о том, что фон Папен, аккуратным образом, часто говорил Гитлеру многие вещи которые больше никто не мог сказать Гитлеру и мне кажется, что в результате такой манеры он предотвратил ряд вещей, по крайней мере на время.

Кубушок: Спасибо.

Нельте: Свидетель, вы заявили о том, что Гитлер, ввиду ужасной бомбовой атаки на Дрезден намеревался отдать приказ, согласно которому тысячи военнопленных должны были быть убиты в качестве репрессалии.

Штеенграхт: Да.

Нельте: Я правильно помню ваши вчерашние показания о том, что всё, что вы сказали по этому вопросу это информация от или на основе информации от господина фон Риббентропа?

Штеенграхт: Нет.

Нельте: Что вам лично известно об этом?

Штеенграхт: Из личных сведений я знаю только о том, что наш связной при Гитлере позвонил мне по телефону и сказал мне о том, что Геббельс предложил Гитлеру о том, чтобы 10000 или больше британских и американских пленных расстреляли в качестве репрессалии и о том, что Гитлер согласится или согласился. Я немедленно сообщил об этом фон Риббентропу, и он сразу же поехал и рассказал мне спустя полчаса о том, что приказ отменен. В связи с этим мне ничего неизвестно о фельдмаршале Кейтеле.

Нельте: Таким образом, вы не знаете, от кого исходил этот приказ?

Штеенграхт: Нет.

Нельте: Я имею в виду, кто предложил его.

Штеенграхт: Предложение об этом приказе очевидно поступило от Геббельса согласно той информации которую я получил.

Нельте: Вы имеете в виду, от господина фон Риббентропа?

Штеенграхт: Кто?

Нельте: От господина фон Риббентропа?

Штеенграхт: Нет, фон Риббентроп не имел к этому никакого отношения.

Нельте: Тогда от Хевеля?

Штеенграхт: Господин Хевель сказал мне об этом. Он позвонил мне и рассказал мне это.

Нельте: И вам ничего неизвестно об участии военных?

Штеенграхт: Я ничего не знаю об участии военных.

Нельте: Большое спасибо.

Латернзер: Свидетель, у меня есть только один вопрос. Вы, как государственный секретарь или министерство иностранных дел регулярно информировали военные ведомства, например, высшее командование армии или высшее командование флота о важных вопросах немецкой политики?

Штеенграхт: Нет, их не информировали.

Латернзер: У меня больше нет вопросов.

Председатель: Британский обвинитель желает провести перекрёстный допрос?

Филлимор: Свидетель, вчера вы нам сказали о том, что подсудимый Риббентроп был против преследования церквей, был против преследования евреев и не знал о том, что происходило в концентрационных лагерях. Вы сказали нам о том, что он не был типичным нацистом. А что определяет типичного нациста?

Штеенграхт: Под типичным национал-социалистом, я имею в виду человека который фанатично признавал и представлял все доктрины национал-социализма.

Господин фон Риббентроп, как я сказал, лично следовал за Гитлером, но он на самом деле знал непривычно мало о любой другой идеологии и никогда об этом не волновался. Он никогда не выступал на митингах, никогда не участвовал в крупных съездах, и поэтому, он на самом деле знал крайне мало о людях и настроениях людей.

Филлимор: Под «типичным нацистом» вы имеете в виду кого-то, кто преследовал церкви?

Штеенграхт: Я не понял этот вопрос.

Филлимор: Я повторю. Под «типичным нацистом» вы имеете в виду человека принимавшего участие в преследовании церквей?

Штеенграхт: В любом случае, такого кто, если Адольф Гитлер считал это правильным, не высказывал своего личного мнения по данному вопросу.

Филлимор: И человека, который бы полностью разделял преследование и уничтожение евреев?

Штеенграхт: Я бы так тоже не сказал. Это ограничивалось определённым кругом людей. Большое количество даже фанатичных нацистов ничего не знали об этих жестокостях и отвергали их и отвергли бы их, будь они правильно о них информированы.

Филлимор: Я понимаю, что вы говорите о том, что вы сами ничего не знали. Это так?

Штеенграхт: О том, что я ничего не знал?

Филлимор: Да.

Штеенграхт: В своей должности государственного секретаря и потому как я читал зарубежные газеты, и в частности, поскольку я имел контакт с оппозицией, я знал о многих вещах связанных с концентрационными лагерями. Во всех этих случаях, насколько это было в моей власти, я вмешивался. Но по поводу вещей, о которых я узнал здесь, я вообще ничего не знал.

Филлимор: Итак, я хочу спросить вас о другой теме. Вы рассказали нам о том, что Риббентроп не имел никакой ответственности за оккупированные территории. Ваши слова были такими: «министерство иностранных дел утрачивало ответственность в тот момент, когда германский штык пересекал границу». Правильно?

Штеенграхт: Я сказал о том, что в момент, когда немецкий штык пересекал границу, министерство иностранных дел полностью теряло исключительное право вести переговоры с зарубежными правительствами. Кроме того, в большинстве стран, министерство иностранных дел не имело права иметь даже дипломатического представителя без полономочий, в частности в Норвегии и восточных территориях.

Филлимор: Вы сказали о том, что министерство иностранных дел не имело права быть там наблюдателем и о том, что прямые отношения с оккупированными территориями прекращались, правильно?

Штеенграхт: Нет, я сказал о том, что на всех оккупированных территориях министерство иностранных дел больше не имело исключительного права вести переговоры с правительством, поскольку в этих странах было либо гражданское или военное правительство с вспомогательными командными ведомствами и военно-административным главой и о том, что эти ведомства сами обращались к зарубежным правительствам и их исполнительным органам в занятых тогда странах. Соответственно уже нельзя было говорить о том, что министерство иностранных дел имело единственное право вести переговоры с правительствами. Но в некоторых странах, как на севере, так и на востоке, мы уже не имели никого из наших людей, и Гитлер отдал приказ о том, чтобы мы отозвали наблюдателей из других стран, таких как Голландия, Бельгия и тому подобное. Однако мы это не сделали.

Филлимор: Вы говорите о том, что во Франции у вас был посол докладывавший напрямую Риббентропу, не так ли?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: И его обязанности включали консультирование тайной полевой полиции и тайной государственной полиции об изъятии политически важных документов и обеспечения и захвате общественной собственности, далее, частного и прежде всего еврейского художественного имущества на основе инструкций специально принятых с этой целью. Это не так?

Штеенграхт: Я вчера уже подчеркивал, что только с 1943 я вообще имел отношение к политическим делам. Если я правильно понял ваш вопрос, господин обвинитель, по вашему мнению, тайная государственная полиция и немецкие исполнительные органы во Франции находились в нашей компетенции. Это неправильно.

Филлимор: Вы не ответили на вопрос. Я спросил, не имел ли посланник Абец115 этих обязанностей.

Штеенграхт: Ему не поручалась конфискация никакого французского имущества или проведение акций против евреев. Никакие приказы такого рода не проходили через мои руки в моё время, и он мог…

Филлимор:

[Вручает документ свидетелю]

Вы посмотрите на документ PS-3614.

Милорд, он был предъявлен как французский экземпляр номер RF-1061 4 февраля. Это письмо от 3 августа 1940 подписанное Риббентропом, начальнику верховного главнокомандования вооруженных сил (ОКВ116). Оно гласит:

«Фюрер назначил бывшего посланника Абеца послом и после моего доклада распорядился о следующем:

I. Посол Абец имеет во Франции следующие задачи…»

Затем идёт ряд задач и номер 6 это то, что я предъявляю свидетелю:

«6. Консультировать тайную полевую полицию и тайную государственную полицию в связи с изымаемыми политически важными документами.

7. обеспечить сохранность и захват всех принадлежавших государству и частным лицам произведений искусства, имеющих значительную ценность, и, в частности, произведений искусства, принадлежавших евреям, в соответствии со специальными инструкциями, которые были даны по этому вопросу».

Затем завершающие абзацы:

«II. Фюрер настоящим прямо приказал о том, что посол Абец является исключительно ответственным за руководство всеми политическими вопросами в оккупированной и неоккупированной Франции. Постольку поскольку его функции затрагивают военные интересы, посол Абец действует только по согласованию с военным командующим во Франции.

III. Посол Абец придается военному командующему во Франции в качестве его уполномоченного. Его местонахождение остаётся в Париже. Он получает инструкции об осуществлении своих задач и является ответственным исключительно передо мною в данных вопросах» - подписано – «Риббентроп».

Я хочу задать вам один-два вопроса о евреях. Вы рассказали нам о том, что вы и подсудимый Риббентроп…

Председатель: Полковник Филлимор, трибунал хочет знать, почему этот свидетель сказал ему о том, что посол Абец не имел задачу конфискации имущества.

[Обращаясь к свидетелю]

Почему вы так сказали?

Штеенграхт: Посол Абец не имел никаких исполнительных полномочий, и ему прямо запрещалось вмешиваться во внутренние французские дела. Таким образом, он мог обращаться исключительно к французскому правительству и если французское правительство что-то делало в рамках своей исполнительной власти, тогда это была акция французского правительства, но никогда конфискация проводимая Абецом.

Филлимор: Это не ответ на вопрос. Вопрос это, почему, когда вас спросили о том, имел ли Абец задачу консультирования тайной полевой полиции и тайной государственной полиции об изъятии политически важных документов, вы так не говорили?

Штеенграхт: Я сказал о том, что через мои руки не проходил никакой приказ, поскольку я стал государственным секретарём с мая 1943. Этот приказ от 3 августа 1940. Но здесь мы касаемся только официальной директивы послу Абецу.

Филлимор: Тогда вы были личным адъютантом Риббентропа, не так ли?

Штеенграхт: Я был адъютантом, но не политическим секретарём. Я был только…

Филлимор: Вы были адъютантом?

Штеенграхт: Я был адъютантом, то есть я занимался техническими вопросами. Тогда я никогда не представлял ему политический доклад. Но я должен добавить, если позволите, это касалось директивы послу Абецу, и эта директива полностью отстала от фактических условий. Потому что консультирование тайной полевой полиции…

Филлимор: Откуда вам это известно, если вы были только личным адъютантом и не действовали в политических вопросах?

Штеенграхт: Посол Абец был послом до мая 1945. Таким образом, с 1943 по 1945 я постоянно вел с ним переписку, и в это время посол Абец все равно постоянно боролся против мер проводимых тайной государственной полицией. Это была ожесточённая борьба и ему лично угрожали всеми возможными делами. Можно говорить о совете, но прислушивались ли к нему люди – у него не было власти – это совершенно другой вопрос.

Филлимор: Означает ли это, что ваш ответ об оккупированных территориях применим только после 1943?

Штеенграхт: По моему собственному опыту я могу говорить только о периоде после 1943.

Филлимор: Итак, я хочу перейти к вопросу о евреях. Вы рассказали нам о том, что вы и Риббентроп применяя политику затягивания, предотвратили проведение антиеврейского конгресса в 1944, это правильно?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: И о том, что вы были против политики преследования евреев.

Штеенграхт: Да.

Филлимор: И тоже самое было в отношении подсудимого Риббентропа?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Я хочу, чтобы вы взглянули на документ PS-3319.

[Вручает документ свидетелю]

.

Милорд, это новый документ. Это будет экземпляр GB-287.

[Обращаясь к свидетелю]

Итак, у вас есть фотокопия. Вы посмотрите на страницу 4 немецкого текста – это первая страница английского текста. Это письмо по предмету антиеврейской акции в зарубежных странах датировано 28 апреля. Это отмечено внизу страницы 4.

Штеенграхт: Я не нашёл.

Филлимор: Вы посмотрите на страницу 4, отмеченную чёрным квадратом внизу страницы. Вы видите письмо, датированное 28 апреля 1944, предмет: антиеврейская акция в зарубежных странах, и оно адресовано практически каждой немецкой легации и миссии за рубежом.

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Перехожу к странице 10. Вы видите, что она содержит вашу подпись, это правильно?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Вы помните письмо? Я зачитаю вам первый абзац, чтобы освежить вашу память. «Рейхсминистр иностранных дел…»

Штеенграхт: Да.

Филлимор:

«…приказал создать информационный отдел XIV (антиеврейская акция за рубежом) под руководством посла И.К. Шлейера, задачей которого является углубление и усиление антиеврейской информационной службы за рубежом посредством включения всех экспертов из отделов и рабочих групп министерства иностранных дел которые имеют интерес и принимают участие в антиеврейской информационной службе за рубежом, в тесном взаимодействии со всеми ведомствами извне министерства иностранных дел которые принимают участие в антиеврейской работе и с немецкими миссиями в Европе».

Затем вы ввели соработников, ряд отделов министерства иностранных дел и затем одного постоянного представителя главного управления безопасности Рейха – это ведомство Гиммлера, не так ли?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: И одного представителя ведомства рейхсляйтера Розенберга. Этот отдел выше «Inland117 II», то есть министерство иностранных дел которое имело связного с СС, не так ли?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: И тогда начальником был человек по имени Вагнер118 и помощником начальника фон Тадден119?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Вы всё также говорите о том, что вы были против политики преследования евреев?

Штеенграхт: Да, я утверждаю это также как раньше. Я также говорю, как и говорил во время предыдущих допросов, о том, что даже проведение антеврейского конгресса по своей сути не было направлено против евреев, потому что то, что происходило в Германии, находилось за семью печатями и никого никак не информировали. Евреи исчезали. Но если бы состоялся международный конгресс, то в первую очередь возник бы вопрос: «А где же эти евреи? Что на самом деле случилось с этими евреями?

Филлимор: Суть в том, что вы хотели отложить антиеврейский конгресс, потому что о нем было бы известно миру, но вы были вполне готовы создать организацию в министерстве иностранных дел?

Штеенграхт: Господа, здесь нам следует разделять две совершенно разных проблемы. Первая проблема заключается в этом: в Германии существовали ведомства которые проводили и осуществляли антиеврейские меры. Эти организации также выходили за рубеж и там, без ведома и без участия министерства иностранных дел, занимались людьми в зарубежных странах. Соответственно, улучшение и в какой-то степени управляемая политика в обычных каналах могли существовать только если какой-то немецкий отдел на самом деле принимал ответственность за эти вещи в то время. Так как мы не слышали об этих вопросах, мы всегда слышали жалобы, которые мы получали от глав зарубежных миссий о событиях которые случались. Но у нас не было средств контроля. Если бы я обратился к внутренним немецким ведомствам…

Филлимор: Это было сделано для контроля за антиеврейской политикой, это отдел.

Штеенграхт: Видимо мы сегодня обсуждаем два разных вопроса. Антиеврейский конгресс был приказан. Тот факт, что ведомство Розенберга проводило антиеврейский конгресс…

Председатель: Вы не ответили на вопрос. Вопрос был такой: эта организация указанная в письме, создавалась для контроля организации антиеврейской работы за рубежом? Это вопрос. Вы можете ответить на него «да» или «нет»?

Штеенграхт: Министерство иностранных дел не могло осуществлять общий контроль поскольку всеми антиеврейскими вопросами принципиально занималось ведомство Розенберга.

Филлимор: Что же, в чём заключался смысл этой организации министерства иностранных дел?

Штеенграхт: По приказу Гитлера мы должны были связываться со всеми немецкими ведомствами и архивами для того, чтобы собирать там весь материал и мы придавали значение…

Филлимор: И это было приказано Риббентропом, не так ли?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Как изложено в вашем письме?

Штеенграхт: Да. И мы думали, важно, чтобы таким образом имелось понятие о том, что на самом деле происходит с евреями, и т. д., и поэтому мы набирали людей из всех ведомств.

Филлимор: Я сейчас покажу вам из ваших собственных материалов, что случилось на самом деле, но я хочу сказать вам вот что:

Смысл отложить антиеврейский конгресс заключался лишь в том, что вы не хотели, чтобы мир знал. Вы не имели ни малейшего возражения созданию антиеврейской организации в Германии.

Итак, теперь посмотрите на страницу 32 немецкого текста.

Милорд, это страница 23 английского текста.

Вы увидите здесь письмо от ведомства Розенберга министерству иностранных дел, подписанное Бройтигамом120, страница 32 немецкого текста. Это отмечено внизу страницы 32.

Бройтигам был вашим связным сотрудником у Розенберга, не так ли, свидетель? Бройтигам был вашим связным в ведомстве Розенберга?

Штеенграхт: Нет. Бройтигам был, как я думаю, в министерстве иностранных дел в 1941.

Филлимор: И в 1942.

Штеенграхт: Да, но в 1941, поскольку он ранее работал над восточными проблемами в министерстве иностранных дел, его перевели, и теперь он находился в ведомстве Розенберга.

Филлимор: Очень хорошо. И вы увидите здесь есть ссылка на совещание с оберштурмбаннфюрером Эйхманом121, то есть, начальником еврейского отдела Гестапо и доктором Ветцелем122, и он направил вам копию соглашения подготовленного в Тягини в Румынии 30 августа 1941 с просьбой подтверждения.

Штеенграхт: Господин обвинитель, здесь может быть ошибка. Это письмо датировано 11 марта 1942. Я стал государственным секретарём в мае 1943. Поэтому я ничего не знаю об этом вопросе. Я хочу заметить…

Филлимор: Просто послушайте и подождите пока я не задам вопрос. Мы быстрее разберемся если вы выслушаете письмо:

«Я особо отмечаю номер 7 соглашений…Я уже занял позицию в своём письме от 5 марта 1942».

Итак, прилагается соглашение между немецким и румынским генеральными штабами и если вы посмотрите на абзац 7, на странице 39 немецкого текста, странице 27 английского текста, они заключили соглашение о следующем:

«Депортация евреев из Транснистрии123. Депортация евреев через Буг сейчас невозможна. Следовательно, они должны быть собраны в концентрационных лагерях и направлены на работу перед тем как станет возможной депортация после завершения операций».

И затем есть пометка на материале на следующей странице немецкого текста, и пока ещё 27 английского текста:

«По информации генерального директора Лекка124, сегодня 110 000 евреев были эвакуированы из Буковины и Бессарабии в два леса в районе реки Буг. Насколько он выяснил, данная акция основана на приказе маршала Антонеску125. Целью акции является ликвидация евреев».

Итак, вы сомневаетесь в том, что соглашение прилагаемое к этому письму направленному в министерство иностранных дел, дошло бы до подсудимого Риббентропа?

Штеенграхт: Что же. Я вижу это соглашение и этот документ впервые. Ничего из этого дела…

Филлимор: Да. Вы ответите на вопрос? Вы сомневаетесь в том, что письмо и это прилагаемое соглашение показали бы подсудимому Риббентропу?

Штеенграхт: В то время в министерстве иностранных дел был заместитель государственного секретаря Лютер126 который действовал совершенно независимо, и вёл ожесточённую борьбу с ним, хотя меня к этому не призывали, потому что он хотел ввести национал-социалистические методы. Довёл ли он данный вопрос до Риббентропа или нет, я не могу решить.

Филлимор: Очень хорошо. Мы переходим ко времени, когда вы были государственным секретарём. Не посмотрите ли вы на страницу 31 немецкого текста, страница 20 английского текста.

Председатель: Что означают слова в отрывке, который вы прочли на странице 27: «Бухарест, 17 октября (подпись неразборчива) – и ниже – «Обсудить с вице-министром Антонеску127. Конфиденциально, Бухарест, 16 октября 1943?».

Филлимор: Милорд, это плохо напечатано. «Бухарест, 17 октября 1943» и затем идёт следующее письмо. Предыдущая часть это пометка на материале.

Председатель: Очень хорошо.

Филлимор: Это пометка на материале немецкой легации в Бухаресте.

Председатель: Продолжайте.

Филлимор: Я не затрудняю трибунал следующими письмами. Они относятся к ранней дате изгнания евреев из фирм которыми владели граждане Германского Рейха.

[Обращаясь к свидетелю]

Итак, вы посмотрите на страницу 31 немецкого языка, страница 20 английского текста. Вы увидите там документ, который должны были направить…

Председатель: Когда вы начали с этим документом, вы не указали полную дату. Кажется год 1944, не так ли?

Филлимор: Нет. В 1942, как я думаю, милорд.

Председатель: Должно быть 29 апреля 1942? Такая дата в заголовке документа?

Филлимор: Милорд, письмо, которое я прочел, датировано мартом 42-го и помечено штампом министерства иностранных дел «получено 13-го марта 1942…».

Председатель: Я говорю о документе в целом, страница 1 документа.

Филлимор: Милорд, это материал, один из довольно неудобных документов, материал, и он начинается с самой ранней даты внизу и затем идёт до 1944.

Председатель: Да, значит, часть, которую вы прочли первой…

Филлимор: Это был 1944.

Председатель: Очень хорошо. Какую страницу вы собираетесь пройти сейчас?

Филлимор: Я начинал со страницей 20, милорд.

[Обращаясь к свидетелю]

Итак, это сообщение от фон Таддена, который был, как вы нам сказали, помощником в отделе Inland II, германской легации в Бухаресте. Оно датировано 12 октября 1943 и имеет штамп получения 18 октября. И он приложил письмо подписанное Мюллером128 из Reichssicherheitshauptamt129 всем немецким полицейским властям за рубежом. Вы увидите, что оно направлено командиру полиции безопасности в Праге, Гааге, Париже, Брюсселе, Меце, Страсбурге, Люксембурге, Кракове, Киеве, Смоленске и так далее. Октябрь 43-го. Это после того как вы стали государственным секретарём, не так ли?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Вас назначили в апреле?

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Перехожу к сути письма, предмет это обращение в сфере германской власти с евреями иностранного гражданства:

«По согласованию с министерством иностранных дел, все евреи которые остаются в сфере германской власти после окончания так называемой акции возвращения, имеющие гражданство следующих стран могут включаться в меры по эвакуации: Италия, Швейцария, Испания, Португалия, Дания, Швеция, Финляндия, Венгрия, Румыния, Турция.

Поскольку эвакуация этих евреев на Восток в настоящее время не может быть произведена по причинам внешней политики, временным местопребыванием предусмотрен концентрационный лагерь Бухенвальд130 для евреев-мужчин старше 14 лет и концентрационный лагерь Равенсбрюк131 для евреек и детей.

Необходимые меры следует предпринять к следующим датам:

a) для евреев с итальянским гражданством, незамедлительно;

b) для евреев с турецким гражданством к 20 октября 1943;

c) для евреев с гражданством других вышеуказанных стран к 10 октября 1943.

Специальное ходатайство о превентивном заключении для перевода в концентрационный лагерь не требуется, однако штаб концентрационного лагеря следует уведомлять о проведении перевода в концентрационный лагерь в соответствии с мероприятиями по эвакуации».

И затем есть согласования про багаж. И если вы посмотрите на 31-e, вы увидите внизу страницы 22, английского текста, что он подписан Мюллером и затем снова подписан клерком ведомства Гиммлера. И затем на следующей странице английского текста, это всё также 31-е немецкого текста, ведомство Гиммлера направило его в министерство иностранных дел, фон Таддену от 2 октября.

Итак, вы не видели этот документ, когда он поступил в министерство иностранных дел?

Штеенграхт: Нет, я сегодня впервые вижу этот документ.

Филлимор: Вы были государственным секретарём?

Штеенграхт: Да. Это очевидно касалось меры о которой приказало другое ведомство. В Германском Рейхе министерство иностранных дел не имело никаких исполнительных полномочий и никаких возможностей и соответственно…

Филлимор: Никаких исполнительных полномочий, но его направили для вашего сведения.

Штеенграхт: Его направили нам, это дело, исключительно для нашего сведения, и мне его не вручали, это дело.

Филлимор: У вас был ведомственный связной с СС, господин фон Тадден. Он не был компетентным чиновником?

Штеенграхт: Я даже сейчас не знаю о точном содержании данного вопроса, потому что не читал его на досуге. Я могу представить только следующее в связи с этим делом: долгое время обсуждался вопрос о том можно ли вернуть евреев которые находились в Германии домой. Думаю, здесь мы касаемся этого?

Филлимор: Я не думаю, что нас интересует ваше воображение. Вы либо знали, либо нет. Я спросил вас о том, являлся ли фон Тадден компетентным чиновником.

Штеенграхт: Я не видел этот документ.

Филлимор: Вы не ответили на вопрос. Фон Тадден был компетентным чиновником?

Штеенграхт: Фон Тадден был человеком из министерства иностранных дел который знал свою работу.

Филлимор: Да, знал свою работу. И вы не думаете, что как государственному секретарю, он должен был показать вам этот документ?

Штеенграхт: Разумеется, он должен был так сделать, если этот вопрос не прорабатывали в другом ведомстве, и я был полностью исключён из антиеврейской акции. Также, инструкции об антиеврейских акциях за рубежом никогда не проходили через моё ведомство. Я вчера отмечал, в начале своего заявления о том, что многие вопросы готовились напрямую в высших местах, и о том, что министерство иностранных дел не уведомляли впоследствии, и приказах по таким вопросам.

Филлимор: Об этом документе вас информировали?

Штеенграхт: Мюллер направил его в министерство иностранных дел.

Филлимор: И вы направили его в вашу легацию в Бухаресте?

Штеенграхт: Он, разумеется, должен был представить его мне. Но я его не видел.

Филлимор: И если вы снова посмотрите на письмо, вы заметите, как начинается инструкция Мюллера. Он начинает: «По согласованию с министерством иностранных дел…»

Штеенграхт: Где это сказано? К сожалению, я это не нашел.

Филлимор: И начало письма: «Предмет: обращение с евреями иностранного гражданства в сфере германской власти». И затем начало: «По согласованию с министерством иностранных дел…». Это всего лишь означало, что по согласованию с господином фон Тадденом?

Штеенграхт: Я признаю, что такого типа вещь пошла к компетентным экспертам и поскольку это касалось важного вопроса, она пошла напрямую господину фон Риббентропу. Я прошу о том, чтобы господина фон Риббентропа спросили о том известно ли ему об этом вопросе или нет. Я не видел этого.

Филлимор: Это дело такой важности, что его не могли не согласовать с министерством иностранных дел, не проконсультировавшись с Риббентропом, значит так?

Штеенграхт: По моему мнению, я бы никогда не мог решить о данном деле если бы мне его представили. По моему мнению, это было дело которое должны были представить фон Риббентропу.

Филлимор: Хорошо. И, конечно же, фон Риббентроп был одним из самых беспощадных гонителей евреев, не так ли?

Штеенграхт: Это неправильно.

Филлимор: Я собираюсь прочитать вам короткий отрывок из совещания между фюрером, Риббентропом и венгерским регентом Хорти132. Это документ D-736, который предъявлен как экземпляр GB-283 сэром Дэвидом Максвелл-Файфом подсудимому Герингу. Это была встреча в замке Клессхайм утром 17 апреля 1943. И вы увидите, что протокол подписан Шмидтом133.

Штеенграхт: Да.

Филлимор: Возник вопрос о евреях:

«Фюрер ответил, что это является виной евреев которые считают накопление и извлечение прибыли своей главной сферой деятельности даже во время мировой войны, таким же образом как в Англии, приговоры за нарушения с пайками и подобном, сейчас в основном касаются евреев. На ответный вопрос Хорти о том, что ему следует делать с евреями, когда он лишил их почти всех возможностей существования – он не может их убить – рейхсминистр иностранных дел заявил о том, что евреев нужно либо уничтожать или забирать в концентрационные лагеря. Другой возможности нет».

И затем, как вы понимаете, фюрер продолжил описывать их как туберкулёзную бациллу. Итак, перед лицом этого документа, вы также говорите о том, что подсудимый Риббентроп был против политики преследования и уничтожения евреев?

Штеенграхт: Вчера я сказал о том, что господин фон Риббентроп, когда он был с Гитлером…

Филлимор: Забудьте о том, что вы говорили вчера. Я говорю вам сегодня. Сейчас вы увидели этот документ. Вы также говорите о том, что Риббентроп был против политики преследования и уничтожения евреев?

Штеенграхт: И здесь тоже, я хочу сделать различие между реальными инстинктами фон Риббентропа и тем, что он говорил, когда находился под влиянием Гитлера. Вчера я уже сказал о том, что он был полностью загипнотизирован Гитлером и стал его орудием.

Филлимор: Да, стал его орудием. И с тех пор, он был готов делать всё, что хотел Гитлер и был таким же жестоким нацистом как и все, это не так?

Штеенграхт: Он слепо следовал приказам отданным Гитлером.

Филлимор: Да. И в такой мере, что способствовал всякой и каждой жестокости, это не так?

Штеенграхт: Поскольку у него не было никаких исполнительных полномочий, он лично не мог совершать эти жесткости.

Председатель: Кто-либо из других главных обвинителей хочет провести перекрёстный допрос?

Эймен: Вчера вы свидетельствовали о том, что вы не считали Риббентропа типичным нацистом, это правильно?

Штеенграхт: Да.

Эймен: Вы считаете Геринга типичным нацистом?

Штеенграхт: Геринг произносил разные речи на митинге и боролся ради захвата власти и соответственно он имел совершенно другое положение в партии нежели Риббентроп.

Эймен: Я думаю, вы можете ответить на мой вопрос «да» или «нет». Мы как можно сильнее пытаемся сэкономить время.

Штеенграхт: Да, конечно.

Эймен: Вы считаете Геринга типичным нацистом, согласно таким же стандартам которые вы использовали для Риббентропа, да или нет?

Штеенграхт: На этот вопрос нельзя ответить «да» или «нет». Я пытался всеми…

Эймен: Вы ответили таким образом в отношении Риббентропа, не так ли?

Штеенграхт: Геринг был своеобразной личностью. Я не могу обозначить его как обыкновенного нациста, как можно выразиться.

Эймен: Другими словами, вы не знаете, думаете ли вы о том, что он типичный нацист или нет, вы хотите, чтобы это понял трибунал?

Штеенграхт: Под типичным нацистом можно понимать «среднего» нациста. Геринг был уникальной личностью и нельзя сравнивать его образ жизни с другими национал-социалистами.

Эймен: Что же, вы знакомы со всеми господами на скамье перед вами?

Штеенграхт: Да.

Эймен: Итак, вы расскажите мне кого из этих людей вы считаете типичным нацистом, согласно стандартам которые вы вчера применили к Риббентропу?

Председатель: Полковник Эймен, я не хочу прерывать ваш перекрёстный допрос, но я хочу сказать о том, что в суде слишком много смеха и шума, и я не могу понять. Полковник, продолжайте перекрёстный допрос.

Эймен: Вы понимаете мой последний вопрос? Пожалуйста, назовите тех подсудимых на скамье кого вы считаете типичными нацистами согласно такому же стандарту который вы вчера применили к Риббентропу.

Хорн: Господин председатель, я убеждён в том, что здесь свидетель принимает решение о котором по моему мнению следует решать суду в конце разбирательства. Свидетель не может дать такую оценку.

Эймен: Эту тему поднял сам представитель в отношении Риббентропа.

Председатель: Трибунал считает, что это совершенно уместный вопрос. Он понимает, что фраза «типичный нацист» использовалась самим свидетелем.

Эймен: И пожалуйста, назовите нам имена, а не длинное пояснение, если можете.

Штеенграхт: Вчера я сказал о том, что под «типичным нацистом» я имел в виду людей которые знакомы с догмой и доктриной. Сегодня я хочу добавить, что под «типичным нацистом» я имею в виду тех людей которые во времена борьбы представляли национал-социалистическую идеологию и были пропагандистами национал-социализма. Известна книга Розенберга, господин Франк известен как президент Академии германского права, они на самом деле – конечно же Гесс, этих людей я хочу поставить на первый план именно потому, что из-за своих сочинений и речей и тому подобного они стали известны. Никто не слышал, чтобы Риббентроп произносил предвыборную речь.

Эймен: Но вы не ответили на мой вопрос. Я должен признать, что по вашему мнению Розенберг, Франк и Гесс являются единственными людьми которых вы можете охарактеризовать как типичных нацистов, согласно вашим стандартам?

Штеенграхт: Что же, мне нужно рассматривать подсудимых, приводя мнение о каждом?

Эймен: Именно. Просто назовите мне имена. Нет, я не хочу ваше мнение. Я хочу знать, согласно вашим стандартам кого из них вы считаете типичным нацистом.

Штеенграхт: Я уже высказался о стандарте. Можно подтвердить представляли ли безгранично люди национал-социалистическую идеологию в словах или митингах и в этом отношении я назвал самых видных.

Эймен: И вы не считаете всех остальных типичными нацистами?

Штеенграхт: Я так не сказал. Мне нужно пройти их по отдельности.

Эймен: Я три раза попросил вас это сделать. Вы будете любезны, назвать их по отдельности?

Штеенграхт: Я также вижу господина Заукеля. Господин Заукель был гауляйтером и был активным как руководитель в национал-социалистическом движении. Затем я вижу рейхсюгендфюрера, который воспитывал Гитлерюгенд.

Эймен: Кто ещё? Просто назовите мне имена. Пожалуйста, не нужно пояснений.

Штеенграхт: Что же, думаю этим, я указал типичных представителей партии.

Эймен: А что с Штрайхером?

Штеенграхт: Я не вижу его здесь, иначе бы я ответил утвердительно.

Эймен: Другими словами, вы считаете его типичным нацистом согласно вашим стандартам?

Штеенграхт: Да, но пожалуйста, не припсывайте его злоупотребления всем национал-социалистам.

Эймен: Итак, пока вы работали с Риббентропом, я понимаю, что вы ничего не знали об убийствах, пытках, голоде и убийствах которые имели место в концентрационных лагерях?

Штеенграхт: Ввиду того факта, что зарубежные дипломаты обращались ко мне и того факта, что меня информировали оппозиционные элементы в Германии, и из вражеской пропаганды, я знал о существовании некоторых методов. Но, подчёркиваю, только части методов. Я узнал об общей степени и размахе только находясь здесь под арестом.

Эймен: Работая с Риббентропом вы знали о том, что священников пытали и морили голодом и убивали в концентрационных лагерях?

Штеенграхт: Нет, я не слышал ничего конкретного об отдельных вещах которые там происходили, и если случалось то или другое со священниками, тогда я бы считал аутентичной информацией только такую которую мне давал нунций Ватикана, но этого не происходило. Но, несмотря на тот факт, как я вчера сказал, что Ватикан не имел юрисдикции, я занимался всеми случаями, руководствуясь гуманизмом, то есть, всеми гуманитарными делами. Я заботился о них, и всегда стремился рассматривать их успешно. Я рассмотрел 87 случаев в которых моей деятельности угрожали смертью. Я вмешивался в сотнях случаев и таким образом спас, или по крайней мере облегчил жизни тысяч и тысяч людей.

Эймен: Если вы не ограничите свои ответы непосредственно моими вопросами, то сложно идти вперед и экономить время. Итак, будьте любезны пытаться отвечать на мои вопросы «да» или «нет», если возможно, и укорачивать свои пояснения. Вы понимаете?

Штеенграхт: Прекрасно понимаю. Насколько могу, я это конечно делаю.

Эймен: Работая с Риббентропом, вы знали о том, что монахинь пытали и убивали в концентрационных лагерях?

Штеенграхт: Нет.

Эймен: Вы также не знали о том, что происходило со священниками или монахинями или другими заключёнными концентрационных лагерей? Правильно?

Штеенграхт: Я уже сказал о том, что вмешивался в сотнях случаев, в которых ко мне обращался нунций даже, когда это касалось евреев, от имени которых нунций был не вправе действовать, и в тех в которых нунций действовал от имени польских священнослужителей также в сфере в которой он был не уполномочен. Несмотря на тот факт, что у меня были строжайшие приказы не принимать такие дела, я принимал эти дела, и несмотря на указ «Мрак и туман134», я всегда предоставлял информацию, когда мог получить любую информацию. Подробностей иных, чем я получал официально, я не имел.

Эймен: И кто давал вам инструкции ничего не делать по поводу этих жалоб?

Штеенграхт: Эти приказы шли напрямую от Гитлера и поступали ко мне через Риббентропа.

Эймен: Откуда вам известно?

Штеенграхт: Вчера я уже сказал о том, что в двух нотах которые до моего времени передал государственный секретарь фон Вайцзеккер135 Гитлеру через Риббентропа было отказано c замечанием, что это была полная ложь и помимо этого, это не находились в компетенции нунция, эти ноты должны были вернуть и в будущем не принимать такие документы. Более того, не должно было быть никаких дискуссий и это применялось не только к нунцию, это применялось ко всем неуполномоченным акциям, в частности, когда зарубежные дипломаты вмешивались в вопросы в которых они не имели компетенции.

Эймен: Но вы хотите, чтобы трибунал понял, что вы выступили вперед и попытались сделать, что-то по поводу этих жалоб, в то время как Риббентроп ничего не делал, это правильно?

Штеенграхт: Я пытался урегулировать в сфере своей собственной компетенции все случаи которые, согласно инструкциям, я вообще не мог принимать. Но если здесь и там дело имело важное значение, или там где можно было спасти жизни людей, я всегда обращался к Риббентропу. В большинстве таких случаев Риббентроп ставил вопрос перед Гитлером, потом мы придумывали новую компетенцию, для того, что он не мог заявлять возражения о том, что у нунция нет компентенции. До этого времени, Гитлер либо абсолютно отвергал их или, по крайней мере, говорил о том, что полиции следовало сначала расследовать дело. Это представляло собой гротескную картину того, что в гуманитарном деле или деле которыми следовало руководить как внешней политикой, министр иностранных дел уже не принимал решение, а криминальинспектор Майер или Шульце которому лишь требовалось сказать: «Нежелательный в интересах государственной безопасности».

Эймен: Риббентроп подчинялся инструкциям, которые как вы говорите, получали от фюрера о том, чтобы ничего не делать по поводу этих жалоб или нет? «Да» или «нет»?

Штеенграхт: Я не могу ответить на этот вопрос, поскольку не знаю сколько приказов он получал от Гитлера, и подчинялся ли он им в каждом отдельном случае.

Эймен: Что же, вы свидетельствовали о том, что вы получили инструкции ничего не делать по поводу жалоб от Ватикана, это не так?

Штеенграхт: Да, и я им не подчинился.

Эймен: Что же, сейчас я спрашиваю вас, подчинялся ли Риббентроп или нет.

Штеенграхт: Но он был на вышестоящей позиции. Какие приказы Гитлер отдавал Риббентропу в частном порядке, я не могу сказать, так как я не знаю.

Эймен: Откуда вы получали свои инструкции?

Штеенграхт: От Риббентропа.

Эймен: Риббентроп свидетельствовал на допросе о том, что он ничего не знал о том, что происходило в каком-либо из концентрационных лагерей до тех пор пока фюрер не приказал направить Лютера в концентрационный лагерь. Вам известно кем был Лютер?

Штеенграхт: Да.

Эймен: Пожалуйста, кем он был?

Штеенграхт: Лютер был заместителем государственного секретаря министерства иностранных дел, который был главой отдела «Германия».

Эймен: И, когда его направили в концентрационный лагерь?

Штеенграхт: Должно быть, это было в феврале 1943.

Эймен: Итак, фактически, это не правда, что Риббентроп имел полный стол жалоб от Ватикана об убийствах, жестокостях, голоде священников и монахинь, на которые он вообще никогда не отвечал, даже уведомлением о получении?

Штеенграхт: Господин обвинитель, о том, что случилось до мая 1943, я не знаю. До тех пор пока я был государственным секретарём, я никогда не упускал возможности принять ноту или не отвечать на неё. Напротив, я принимал все ноты и пытался, как я уже сказал, помогать этим людям. По поводу условий до моего срока службы, я не могу дать вам никакой информации, потому что я о них не знаю.

Эймен: Что же, я не говорю об этом времени, я говорю о периоде непосредственно до и после вашего появления в 43-м. Сейчас я хочу прочитать вам из…

Штеенграхт: Извиняюсь. Я бы с радостью ответил на ваш вопрос, если бы что-нибудь знал об этом вопросе. В моё время – я не могу ничего сказать об этом потому, что не знаю.

Эймен: Что же, я прочту вам из допроса Риббентропа и спрашиваю вас о том, соответствует ли то, что он говорил вашим воспоминаниям о фактах.

Штеенграхт: Я хочу только сказать о том, что до мая 1943, я не был политически активен, таким образом, по моим сведениям я не могу сделать заявление об этом.

Эймен: Что же, так как я прочту вам показания, вы обнаружите, что допрос относился к сообщениям которые оставались в его столе без ответа неопределённый период времени. Вы имели доступ к столу Риббентропа? Вам было известно, что в нём находилось?

Штеенграхт: Нет.

Эймен:

«Вопрос: вы получили от Ватикана сообщение датированное 2 марта 1943 обращавшее ваше внимание на длинный список преследований епископов и священников, такие как лишение свободы, и другие вмешательства в осуществление религиозной свободы?.

Ответ: я сейчас не помню, но я знаю о том, что у нас были протесты от Ватикана, то есть целый рабочий стол протестов от Ватикана».

Это соответствует вашим воспоминаниям?

Штеенграхт: Это было, я должен к сожалению снова сказать, до моего времени. Я не могу знать имел ли он полный стол этих вещей.

Эймен: Если они оставались в его столе с марта до мая, значит вы бы о них знали, это не так?

Штеенграхт: Мне? Нет. Я не был слугой господина Риббентропа, который пересчитывал его стулья или столы.

Эймен: Таким образом, ваши показания заключаются в том, что вы ничего не знали о любых протестах из Ватикана иных, чем те на которые вы уже ссылались?

Штеенграхт: Кроме того о чём я говорил, я ничего не знал о протестах. Я снова подчёркиваю, что во время моего пребывания в должности я все их принимал и отвечал на все.

Эймен: Я прочту вам дальше из допроса:

«Вопрос: Вы отвечали на эти папские протесты?

Ответ: Думаю, там было много на которые мы не отвечали – довольно много».

Это соответствует вашим воспоминаниям?

Штеенграхт: Разумеется, это правильно. Это соответствовало изначально принятым инструкциям.

Эймен: От кого?

Штеенграхт: Инструкциям Гитлера.

Эймен: Кому?

Штеенграхт: Разумеется Риббентропу.

Эймен: Эти инструкции о которых вы говорите, вы нарушали со своей стороны, правильно?

Штеенграхт: Которые я не соблюдал, так как в противном случае мне бы не позволили принимать ноты от Ватикана во всех этих делах, в которых оспаривалась компетенция, как и не позволялось принимать протесты, например, протесты от шведского посла по поводу плохого обращения в Норвегии, которые я, однако тоже принимал.

Эймен: Я продолжаю читать из допроса:

«Вопрос: Итак, вы имеете в виду, что вы даже не читали протест из Ватикана который клали вам на стол?

Ответ: Это на самом деле правда. Так как фюрер занял такую позицию в этих ватиканских вопросах, чтобы с тех пор они больше не поступали».

Это соответствует вашим воспоминаниям?

Штеенграхт: О том, что Риббентроп больше не получал протесты? Да, это правильно, это согласуется с тем, что я сказал, что во всех этих случаях, где мы могли не принимать их, я пытался разрешать их под свою ответственность, поскольку это противоречило приказам.

Эймен: И во время чтения этих жалоб из Ватикана которые оставались без ответа, и вы и Риббентроп изучали все подробности о том, что происходило в концентрационных лагерях, не так ли?

Штеенграхт: Об этом в нотах никогда ничего не было – в тех, что я видел – не было ничего об обращении с ними. Вместо этого они касались только жалоб с запросом о том почему выносились смертные приговоры, или почему арестовывали священнослужителей или похожих случаях или закрытии церквей и похожем.

Эймен: Я не хочу занимать время трибунала оглашением вам документов которые уже приобщены в качестве доказательств. Я ссылаюсь на документы номер PS-3261, PS-3262, PS-3264, PS-3267, PS-3268 и PS-3269, но в этих документах – извиняюсь, сэр, 3269 не приобщали в качестве доказательства. Но в этих документах, свидетель, излагаются многочисленные отдельные и коллективные случаи именно о том, что происходило в концентрационных лагерях. Вы говорите о том, что не знакомы с каким-то из этих вопросов?

Штеенграхт: Господин обвинитель, я не думаю, что я высказался таким образом. Я дал вам понять, что обо всём о чём мне сообщали зарубежные дипломаты, я конечно же знаю. Другими словами, если подробные отчёты были получены в период нахождения меня в должности, тогда конечно же я их знаю. Я никогда это не отрицал.

Председатель: Свидетель, то что вы сказали – по крайней мере, я записал и понял, что вы сказали, что в этих нотах никогда не говорилось об обращении в концентрационных лагерях.

Штеенграхт: Но я заметил в связи с предыдущим вопросом, когда вопрос был задан в целом о том знал ли я об условиях в концентрационных лагерях и плохом обращении, я сказал о том, что я знал обо всём о чём сообщали мне иностранные дипломаты, люди из оппозиции, и о том, что я знал из иностранной прессы. Другими словами, если эти документы содержали подробности в период моего пребывания в должности, тогда я это тоже знаю. Но могу я спросить о дате документов?

Эймен: Здесь много документов с множеством дат, которые можно узнать, но мы не хотим занимать слишком много времени трибунала. Что я хочу узнать, это знали вы и Риббентроп всё об убийствах, пытках, голоде которые происходили в концентрационных лагерях, и которые являлись предметом постоянных и продолжительных протестов из Ватикана о которых Риббентроп дал показания, что их даже не читали и не принимали? Свидетель, это понятно?

Штеенграхт: Я понимаю это. Я вообще ничего не знал о плохом обращении в концентрационных лагерях в той мере и таких зверских способах о которых я услышал здесь. Я должен решительно протестовать против предположения о том, что я слышал о таких вещах от Ватикана. Также я убеждён в том, что господин фон Риббентроп не имел понятия о подробностях о которых мы услышали здесь и как их показали в фильмах.

Эймен: Свидетель, это не факт, что если бы вы изучили любую из жалоб от Ватикана о которых Риббентроп дал показания, что игнорировал их, вы бы поняли всё, что происходило в концентрационных лагерях до самой последней детали? «Да» или «нет».

Штеенграхт: Нет, это неправильно. Вчера я уже сказал о том, что возможно ключ к этому может быть найден в речи Гиммлера от 3 октября 1943, в которой он сказал о том, что акция против евреев и вопрос концентрационных лагерей следовало держать в тайне как и тему 30 июня 1934. И большая часть немецкого народа подтвердит тот факт, что до недавнего времени они не могли ничего выяснить об этих событиях. Если я шёл к группенфюреру Мюллеру или другим чиновникам, мне всегда говорили о том, что в концентрационных лагерях всё функционирует прекрасно и не может быть речи о плохом обращении. Тогда я настаивал на том, чтобы иностранцы, в частности Красный крест, инспектировали концентрационный лагерь и датский Красный крест должен был инспектировать концентрационный лагерь Терезиенштадт136. После того как состоялась инспекция – это был лагерь для евреев – датский посланник прибыл ко мне и рассказал о том, что вопреки ожиданиям там всё было благоприятно. Я выразил своё изумление, и он сказал мне: «Да, наши люди были там, там был театр и их собственная полиция, их собственный госпиталь, собственные деньги, дела идут хорошо». Таким образом, у меня не было повода сомневаться в том, что это была правда. Но лично я не могу иметь никакого понятия о подлинных условиях ни от какого немецкого ведомства, поскольку они бы побоялись говорить министерству иностранных дел, что-нибудь об этом. Но я хочу снова подчеркнуть, что мы действительно не имели никакого понятия о жестокостях и таких вещах.

Эймен: И отчего же они должны были бояться уведомлять министерство иностранных дел об этих жестокостях? Министерство иностранных дел, когда-нибудь разочаровывало их?

Штеенграхт: Во всех вопросах, в которых были нарушения международного права мы пытались довести дело тем или иным образом до Красного креста. Мы в частности делали это в вопросах по поводу военнопленных и если, что-то казалось неправильным мы обращали внимание швейцарскому делегату на это, по нашей собственной инциативе: «Пойдите туда и посмотрите, что происходит». И в этом деле также, если бы я пошёл к швейцарцам и доверительно рассказал им, что то или это происходило в концентрационных лагерях, Швейцария и Красный крест возможно бы вмешались, что могло окончательно привести к неприятным мерам.

Председатель: Полковник Эймен, нам нужен перерыв на 10 минут.

Эймен: У меня осталось немного вопросов.

Эймен: Насколько вам известно, после получения Риббентропом полного стола жалоб из Ватикана, которые он ни читал, ни принимал, Риббентроп предпринял какие-нибудь шаги или сделал, что-нибудь, чтобы выяснить являлись ли эти жалобы обоснованными и правдивыми или не выяснял?

Штеенграхт: По поводу жалоб предъявленных до моего времени, я не имею понятия.

Эймен: Я спросил вас о любых жалобах которые получали от Ватикана которые доходили до вашего сведения, с особой ссылкой, конечно же, на стол о котором свидетельствовал сам Риббентроп. Вам известно о каких-либо шагах которые, когда-либо предпринимал Риббентроп в связи с жалобами полученными от Ватикана о жестокостях происходивших в концентрационных лагерях? Пожалуйста, ответьте «да» или «нет.

Штеенграхт: Насколько я помню, он представлял подобные жалобы Гитлеру, когда имел возможность, и затем ждал приказа Гитлера.

Эймен: Хорошо. И когда Гитлер говорил ему вообще не уделять внимания этим жалобам, он, как обычно, делал именно то о чём ему сказал фюрер, а именно, ничего. Это правильно, насколько вам известно?

Штеенграхт: Да, он соблюдал приказы Гитлера.

Эймен: И ничего не делал?

Штеенграхт: Если так гласил приказ, он ничего не делал, да.

Эймен: Что же, разве не вы рассказали трибуналу о том, в чём заключалось указание фюрера, не обращать никакого внимания на эти жалобы? «Да» или «нет», пожалуйста.

Штеенграхт: Да.

Эймен: И таким образом, я скажу, Риббентроп, как обычно, ничего не делал по поводу этих жалоб после того как фюрер инструктировал его не считаться с ними. Правильно?

Штеенграхт: Я не совсем понял вопрос.

Эймен: Я говорю, после того как Риббентроп получал инструкции от фюрера не считаться с этими жалобами из Ватикана, Риббентроп как обычно, делал то, что ему приказали, а именно, ничего.

Штеенграхт: Я это признаю, за исключением тех случаев в которых он несмотря на это пытался снова и затем получал такой же ответ. Я также знаю о том, что он однажды обращался к Гиммлеру и принципиально просил о том, чтобы не проводились акции против евреев, и он предлагал о том, чтобы еврейских детей и женщин, как мне кажется, передавали Англии и Америке.

Эймен: И вам также известно, какой ответ он получил на это предложение, не так ли?

Штеенграхт: Я не знаю ответа.

Эймен: Что же, вы, разумеется, знакомы с тем фактом, что ничего подобного никогда не делали, не так ли?

Штеенграхт: О том, что это никогда не делали? Я не понял вопрос.

Эймен: Предложение, которое как вы говорите, Риббентроп сделал Гиммлеру. Это предложение никогда не было реализовано, не так ли?

Штеенграхт: Я не понял, каким образом не реализовано? Насколько мне известно – Риббентроп тогда обращался напрямую к зарубежным странам. Я тоже не знаю о том какой ответ он тогда получил, по крайней мере не в подробностях.

Эймен: Что же, насколько вам известно, ничего не поступило на это предложение, правильно?

Штеенграхт: Нет, ничего не поступило.

Эймен: И, фактически, вам известно о том, что Риббентроп и Гиммлер все равно были в хороших отношениях, не так ли?

Штеенграхт: Да.

Эймен: Это было общеизвестным каждому, не так ли?

Штеенграхт: Да, с течением времени враждебность увеличивалась.

Эймен: Насколько вам известно, Риббентроп принимал бромиды каждый день?

Штеенграхт: Это я не знаю. Он…

Эймен: Вы никогда не видели, как он их принимал?

Штеенграхт: Может быть, я не знаю.

Эймен: Что же, вы когда-нибудь видели его принимавшим их, или он когда-нибудь говорил о том, что принимал их?

Штеенграхт: Да, я сейчас помню о том, что он принимал какой-то красный состав, но я не придавал этому особое значение.

Председатель: Нас как-то касается то, принимал ли он бромиды?

Эймен: Да, ваша светлость, касается, потому что в своих допросах он заявлял о том, что его память о многих из этих событий нарушена или исчезла из-за передозировки таким лекарством.

Председатель: Хорошо.

Эймен: Итак, свидетель, вы одно время находились под арестом в месте известном как «Эшкан137»?

Штеенграхт: В Эшкан?

Эймен: За пределами Люксембурга.

Штеенграхт: В Эшкан? Я не могу это вспомнить.

Эймен: Рядом с Люксембургом.

Штеенграхт: Закрытым в Эшкан? Нет, я не помню.

Эймен: После вашего пленения, где вас содержали.

Штеенграхт: Мондорф.

Эймен: Сколько времени?

Штеенграхт: Всего в Мондорфе 11 месяцев.

Эймен: И в то время там также содержалось множество подсудимых по данному делу?

Штеенграхт: Да.

Эймен: И в то время пока вы там находились, вы свободно могли общаться с некоторыми заключёнными?

Штеенграхт: Да.

Эймен: И у вас время от времени были такие беседы? Правильно?

Штеенграхт: Да. Я не находился с ними всё время, потому что меня перевели в другой лагерь.

Эймен: Итак, в ходе этих бесед с теми или иными заключёнными, вы сделали заявление которое я собираюсь вам прочесть, как точными словами или по сути? Вы понимаете вопрос? «У Риббентропа отсутствует всякое достоинство и правдивость. Такой концепции для него не существует». Пожалуйста, ответчайте «да» или «нет». Свидетель, вы так говорили, вы так говорили?

Штеенграхт: Я буду благодарен вам, если я смогу услышать, о чём конкретно я предположительно говорил.

Эймен: Итак, вспомните, я спросил вас, говорили ли вы точные слова или по сути. Вы это понимаете?

Штеенграхт: Я не понял точный немецкий перевод вашего вопроса.

Эймен: Сейчас вы поняли?

Штеенграхт: Я не понимаю. Я не понял точно немецкий перевод.

Эймен: Да, но вы поняли мой вопрос, а именно, о том, что вы говорите, о том использовали ли вы точные слова или какие-то похожие слова? Я снова прочту их вам. Вы поняли?

Штеенграхт: Да, я буду благодарен.

Эймен: «У Риббентропа отсутствует всякое достоинство и правдивость. Такой концепции для него не существует».

Штеенграхт: Я не могу вспомнить, чтобы, когда-либо я делал такое заявление. Я бы хотел знать, кому я предположительно это говорил.

Эймен: Вы отрицаете, что делали такое заявление или вы просто не можете вспомнить говорили вы или нет?

Штеенграхт: Я не могу вспомнить, чтобы так говорил.

Эймен: Возможно, что говорили?

Штеенграхт: Может быть, я делал такое заявление в связи с чем-то.

Эймен: Очень хорошо.

Председатель: Другие обвинители хотят задать вопросы?

Зоря: Я ограничусь в целях экономии времени несколькими вопросами. Насколько можно было понять перевод ваших показаний, которые вы делали вчера, вы показали о том, что на внешнюю политику Германии помимо министерства иностранных дел оказывали влияние многие лица и учреждения.

Штеенграхт: Да.

Зоря: Скажите, кто из обвиняемых по настоящему делу, которых вы видите на скамье подсудимых, пытался влиять и влиял, в какой-то степени, на внешнюю политику Германии?

Штеенграхт: Конечно, внешняя политика, после начала войны…

Зоря: Я прошу вас не делать здесь деклараций по поводу внешней политики Германии, а указать совершенно точно в качестве ответа на мой вопрос, кто из подсудимых по настоящему делу пытался влиять и влиял на внешнюю политику Германии?

Штеенграхт: Основные направления внешней политики определялись исключительно Гитлером. Ввиду факта, что мы оккупировали много стран и в этих разных странах заняли большинство разных позиций…

Зоря: Всё это нам известно. Я вас прошу указать, кто из обвиняемых по настоящему делу, назвав их фамилии, пытался влиять и влиял на внешнюю политику Германии. Вам понятен мой вопрос?

Штеенграхт: Внешняя политика, как я вчера говорил, в общих чертах определялась только Гитлером, но те люди которым поручали особые сферы, естественно осуществляли некоторое влияние в том или ином отношении. Например, кто-то имел особую задачу связанную с полицией, осуществлением полицейских мер, кто-то должен был заниматься проблемами рабочей силы при руководстве рабочими вопросами. Тоже самое является правдой для других секторов.

Зоря: Вы опять-таки не ответили на мой вопрос. Я прошу вас указать, независимо от формы и размеров этого влияния, кто из обвиняемых по настоящему делу пытался влиять, и влиял, в той или иной форме, на внешнюю политику Германии кроме представителей министерства иностранных дел.

Штеенграхт: Я полагаю, что вы задали этот вопрос в связи с Россией, так как министерство иностранных дел больше не имело компетенции после вступления германских войск в Россию…

Зоря: Я вас прошу…я вас прошу понять точно мой вопрос и ответить кто из обвиняемых и в какой форме, безотносительно к конкретным вопросам внешней политики, пытался влиять на эту внешнюю политику Германии и влиял.

Штеенграхт: Да. Что касается России, восточное министерство было компетентным за эти вопросы.

Зоря: Нет, не только по отношению к России.

Штеенграхт: В Норвегии устанавливал политику Тербовен138. Совершенно естественно на него влиял Гитлер в его отношении к Норвегии и норвежским проблемам. Таким же образом отдельные начальники администраций в отдельных странах оказывали влияние в зависимости от того насколько близко они могли приблизиться к Гитлеру своими отчётами.

Председатель: Свидетель, мы не хотим, чтобы вы произносили речи, мы хотим, чтобы вы ответили на вопрос. Вас не спрашивали о том, кто влиял на внешнюю политику, а о том какой из подсудимых влиял на внешнюю политику. Вы можете сказать, что никто или кто-то. Это вопрос, на который вы должны способны ответить.

Штеенграхт: Я признаю, что Розенберг мог кое-что сказать по поводу России, Франк мог, что-то сказать о Польше, Зейсс-Инкварт мог, что-то сказать о Голландии. Другие вопросы затрагивали только специальные сектора. Естественно СС могли, что-то говорить, Вермахт мог, что-то сказать, также разные другие ведомства и все они естественно оказывали некое влияние, но только определённое. Однако, основная политика проводилась исключительно Гитлером.

Зоря: Не хотите ли вы назвать в этой связи фамилию обвиняемого Геринга?

Штеенграхт: Геринг исполнял четырёхлетний план и в этом качестве он естественно осуществлял некоторое влияние в России.

Зоря: В чём заключалось это влияние?

Штеенграхт: И снова я должен сказать, что я и министерство иностранных дел не имело никакого отношения к России, и о том, что нам строго запрещалось вмешиваться в русские дела. В сфере пропаганды и прессы нам не разрешали никакую активность. По этой причине я особенно плохо информирован о русских делах.

Зоря: На другие вопросы кроме русского имел ли влияние обвиняемый Геринг?

Штеенграхт: Я не понял вопрос на немецком языке.

Зоря: Кроме русского вопроса, оказывал ли влияние в области внешней политику на другие вопросы обвиняемый Геринг?

Штеенграхт: Я бы сказал, что до 1938 года он, конечно, имел влияние на Гитлера в вопросах внешней политики.

Зоря: Вы сообщили в своих показаниях о том, что в июле 1944 министерство иностранных дел включилось в подготовку антиеврейского конгресса, который, предполагалось, созвать в Кракове. Я вас прошу ответить коротко «да» или «нет».

Штеенграхт: Да.

Зоря: Известно ли вам, кто намечался в качестве почетных членов этого конгресса?

Штеенграхт: Возможно, было много, среди прочих Риббентроп, насколько я сегодня помню.

Зоря: Ещё кто из обвиняемых по этому делу?

Штеенграхт: Я на самом деле не могу сказать. Насколько я помню, Розенберг и большое число других ведущих личностей, но я уже не помню их имена. Естественно есть документы по данной теме, поэтому это можно без проблем установить.

Зоря: Пытался…пытался ли Риббентроп в какой-либо форме протестовать против того, чтобы его имя было включено в список почётных членов этого конгресса?

Штеенграхт: Насколько я могу вспомнить, он очень неохотно принял такой пост, но мне не кажется, что он на самом деле намеревался принимать хоть какое-то активное участие в этом деле.

Зоря: Насколько я вас понял, вы недавно дали показания о том, что между Риббентропом и Гиммлером существовали враждебные отношения.

Штеенграхт: Да, плохие отношения, да плохие отношения.

Зоря: А не можете ли вы сказать, существовал ли между Риббентропом и Гиммлером контакт в работе, поддерживали ли они этот контакт в какой-либо области, в какой-либо отрасле своей работы?

Штеенграхт: Фактически, не существовало такого рабочего контакта который бы считался правильным в хорошо организованном государстве. Конечно же, временами были дела, которые в чём-то касались обеих этих людей, и в этой мере у них был контакт, да.

Зоря: В какой форме этот контакт существовал, и какой именно?

Штеенграхт: По сути, он заключался в этом: что Риббентроп и Гиммлер виделись друг с другом каждые несколько месяцев. Кроме этого, у нас был связной в министерстве иностранных дел от рейхсфюрера СС.

Зоря: Каким же образом это увязывается с той враждой между Гиммлером и Риббентропом о которой вы говорили?

Штеенграхт: Я предполагаю вы ссылаетесь на второй вопрос на который я ответил. В каждом нормальном государстве дело обстоит так, что министры встречаются друг с другом по крайней мере раз в год и обмениваются мнениями. Однако, этого не происходило, поскольку, как мы уже слышали сегодня довольно долго, сферы компетенции сильно накладывались и деятельность одного человека очень сильно затрагивала деятельность другого. Таким образом приходилось устанавливать какую-то связь хотелось того или нет.

Зоря: Правильно ли я вас понял, что Гиммлер и Риббентроп даже не встречались между собой?

Штеенграхт: Они встречались, наверное, каждые три месяца. Может быть, каждые четыре месяца, и они обычно виделись только если, по случайности, и Риббентроп и Гиммлер посещали Гитлера в одно и тоже время.

Зоря: И специальных встреч между ними не было, делового контакта между ними не было?

Штеенграхт: На самом деле нет.

Зоря: Я попрошу, чтобы вас ознакомили с документом СССР номер 120, который уже принят в качестве доказательства трибуналом.

Председатель: Какой номер вы указали?

Зоря: СССР-120.

Вы видите, это соглашение между Гиммлером и Риббентропом об организации разведывательной работы. Знакомо вам это соглашение? Знакомо.

Штеенграхт: Так точно.

Зоря: По-видимому контакт между Гиммлером и Риббентропом был более тесный чем вы хотели здесь представить.

Штеенграхт: Мне не кажется, господин обвинитель, что я хотел создать у вас иное впечатление чем существовало на самом деле. Это относится к приказу Гитлера от 12 февраля 1944. На основании этого приказа Гиммлер принял на себя всю заграничную деятельность без участия министерства иностранных дел и после того как он стал преемником Канариса, в результате этого приказа он обеспечил преимущественное положение за рубежом. И если бы министерство иностранных дел тем или иным путём не пыталось установить контакт с этой организацией, тогда бы министерство иностранных дел вообще бы не имело влияния в зарубежных странах. Нам пришлось решительно бороться за этот документ, так как на основании этого документа Гиммлера впервые обязали сообщать нам информацию которую он доставлял в Германию. В противном случае он бы доставлял эти отчёты не рассказывая нам о них. В этом заключалась причина почему мы договорились о рабочем соглашении. Но, насколько я могу вспомнить, его вообще не применяли на практике, потому что был принят приказ от 14 февраля 1944 и мы не могли договориться до февраля 1945. Затем это постепенно возникло. Должно быть это приблизительная дата. В любом случае это заняло какое-то время.

Зоря: Вы говорите, что это соглашение не вошло в силу?

Штеенграхт: Я это не говорил. Соглашение вступило в силу в момент подписания. Но его не применяли на практике или вряд ли применяли на практике.

Зоря: Я думаю, что следует удовлетвориться вашим ответом и перейти к другим вопросам. Приходилось ли вам входить в соприкосновение с подсудимым Кальтенбруннером?

Штеенграхт: Вступал ли я в контакт с Кальтенбруннером? Да.

Зоря: По каким вопросам?

Штеенграхт: Иммено по тем вопросам, по которым например, нунций сообщал мне и также о людях которые из-за «Мрака и тумана» депортировались из заграницы и о которых нам не разрешали давать информацию, я часто в личном порядке ходил к Кальтенбруннеру и замечал ему о том, что этот приказ был бесчеловечным. Кальтенбруннер часто предоставлял мне информацию, и я вопреки приказам передавал эту информацию за рубеж, потому что считал это обоснованным с точки зрения гуманности. В таких общих чертах я имел контакт с Кальтенбруннером.

Зоря: В частности, имели ли вы с ним беседу по вопросу о датских полицейских которые были заключены Гестапо в лагерь без предъявления конкретных обвинений? Я прошу вас ответить в форме «да»-«нет».

Штеенграхт: Так точно.

Зоря: Вы показали на одном из допросов, который вёл американский следователь, о том, что несмотря на то, что эти полицейские были возвращены в Данию, с ними очень плохо обращались.

Штеенграхт: Да.

Зоря: В чём заключалось это плохое обращение?

Штеенграхт: В то время я узнал, мне кажется от датского посланника, что 1600 датских полицейских…

Зоря: Я прошу вас быть кратким. В чём заключалось плохое обращение с этими датскими полицейскими которые были заключены в лагерь без конкретного обвинения?

Штеенграхт: Этих полицейских доставили из Дании. Когда я узнал об этом, я в тот же день поехал к Кальтенбруннеру и попросил его при любых обстоятельствах обращаться с этими людьми как с гражданскими интернированными или как с военнопленными.

Зоря: Я прошу прощения, но вы не отвечаете на мой вопрос. В чём заключалось плохое обращение с этими датскими полицейскими?

Штеенграхт: Я полагаю, вы хотите знать, ответственен ли Кальтенбруннер лично за это и на это я скажу вам противоположное. Я…

Председатель: Вы ответите на вопрос? Его повторили. Вы должны понять о чём вопрос: в чём заключалось плохое обращение? Вы либо знали или нет. Если вы знали, вы можете это сказать.

Штеенграхт: Насколько я помню, 10 процентов из этих пленных умерли.

Зоря: Это всё, что вы можете сообщить по этому вопросу?

Штеенграхт: По поводу подробностей плохого обращения меня проинформировала Дания о том, что людям не разрешили сохранить свою форму и заставили надеть одежду концентрационного лагеря, что эта одежда концентрационного лагеря была слишком тонкой и люди часто умирали от воспаления лёгких, также было недостаточно пищи. Больше я не знал в то время. Их также пороли.

Зоря: Скажите, пожалуйста, свидетель: когда-нибудь приходилось вам сталкиваться с деятельностью подсудимого Заукеля?

Штеенграхт: Я сталкивался с деятельностью Заукеля лишь, поскольку мы возражали тому, что много людей из заграницы принудительно доставлялись в Германию.

Зоря: Не припомните ли вы одно из совещаний с участием Заукеля на котором вы присутствовали? Вы об этом совещании также дали показания на одном допросе перед этим процессом.

Штеенграхт: Да.

Зоря: Помните ли вы, что на этом допросе вы показали: «Однако меры, которыми пользовались при наборе людей в России и других странах не поддаются описанию».

Штеенграхт: На заседании – я не понял вопрос.

Зоря: Нет, вы показали, на допросе от 28 сентября 1945 года – дословно, я цитирую: «Однако меры, которыми они пользовались при наборе людей в России и тому подобных странах не поддаются описанию». Помните ли вы эти показания?

Штеенграхт: Я подтверждаю это заявление.

Зоря: Вы их подтверждаете? Перечислите хотя бы кратко, какие именно не поддающиеся описанию меры предпринимались ведомством Заукеля в России и других странах?

Штеенграхт: Я знаю только об одном случае о котором мне тогда сообщили. Это касалось того факта, что в неком секторе, людей приглашали на театральное представление и театр окружали, и людей которые были внутри доставляли в Германию для принудительной работы. Это касалось мер о которых я слышал.

Зоря: У меня нет больше вопросов.

Покровский: Прошу разрешения задать ещё один вопрос, вернее уточнить ответ на один вопрос.

Председатель: Полковник Покровский, трибунал уже указал на то, что он желает насколько возможно сократить перекрёстный допрос, и он действительно не может заслушивать более чем одного представителя от каждой из четырёх стран. Он не желает заслушивать больше чем одного от каждой из четырёх стран. Боюсь, мы не сможем заслушать ваш перекрёстный допрос.

Покровский: Это не новый вопрос. Свидетель не ответил на четыре раза повторенный вопрос.

Председатель: Но представитель новый.

Покровский: Нет. Советское обвинение задало вопрос о том кто из обвиняемых влиял на внешнюю политику. Свидетель сказал: «Вооружённые силы». Я хотел бы…

Председатель: Извиняюсь, полковник Покровский, но я привел вам распоряжение трибунала. Мы не можем заслушивать больше чем одного представителя. Надеюсь, как я скажу, что обвинители проведут свой допрос как можно короче.

Фор: Этого свидетеля уже довольно долго допрашивали, я хочу задать очень короткий вопрос.

Свидетель, я хочу, чтобы вы конкретно подтвердили то о чём вы уже заявили, о том, что германское посольство в Париже находилось в подчинении Риббентропа и было ответственным только перед ним, это правильно?

Штеенграхт: Я не понял вопрос на немецком языке.

Фор: Из вашего заявления, и из того, что вам известно, это правильно, что германское посольство в Париже находилось в компетенции Риббентропа и было ответственным только перед ним?

Штеенграхт: Да.

Фор: Это означало, что каждое важное мероприятие предпринимаемое посольством было бы известно подсудимому Риббентропу?

Штеенграхт: Да.

Фор: Я просто хотел уточнить это в виду допроса свидетеля, у меня больше нет вопросов.

Председатель: Трибунал отложен до двух часов.