<Главная страница дня
91-й день
26 1946
Вторник
Утреннее заседание
Вечернее заседание

Пристав: С позволения трибунала, могу я сообщить о том, что подсудимый Штрайхер будет отсутствовать на заседании суда.

Председатель: Трибунал распоряжается о том, что доказательства о несправедливости Версальского договора или его заключении под принуждением являются недопустимыми и таким образом исключает том 3 документов от имени подсудимого Гесса.

Зейдль: Господин председатель, уважаемый суд. Поскольку том 3 документальной книги подсудимого Рудольфа Гесса не допущен как документальное доказательство, я, что касается предъявления документов, нахожусь в конце предъявления доказательств. Итак, далее мы затронем только письменные показание посла Гаусса, которые я уже представил, и я прошу вас не решать о допустимости документа, пока у меня не будет возможности представить аргументы об их относимости к делу и о секретном договоре. Но я хочу заметить, что эти письменные показания предназначены только для того, чтобы подтвердить содержание и факты о секретном договоре, и поэтому я оглашу из них только фрагменты, таким образом, история предшествующая договору не будет мной демонстрироваться.

Председатель: Доктор Зейдль, мы поняли, что эти письменные показания свидетеля Гаусса переводятся и будут представлены разным обвинителям. Они сообщат нам о своей позиции, и мы сможем понять, допустимы они или нет, и обвинение также сможет рассказать нам о том хочет ли оно посла Гаусса для перекрёстного допроса.

Зейдль: Да.

Председатель: Поэтому мы отложим это пока не получим перевод.

Зейдль: У меня было намерение вызвать самого подсудимого в качестве свидетеля. В виду его отношения к правомочности суда, он, однако, попросил меня отказаться от этого. Поэтому я отказываюсь от показаний подсудимого в качестве свидетеля и сейчас более не имею доказательств для предъявления.

Председатель: Спасибо.

Тогда сейчас трибунал рассмотрит дело против подсудимого Риббентропа.

Хорн: Ваша светлость, уважаемый суд, мой клиент, Йоахим фон Риббентроп проинструктировал меня сделать следующее заявление от его имени в начале показаний:

«Как рейхсминистр иностранных дел, я должен был проводить указания и приказы Адольфа Гитлера о внешней политике. За меры внешней политики предпринятые мною я принимаю полную ответственность».

Председатель: Доктор Хорн, я думал защитники подсудимых знают о правиле, которое мы изложили о том, что на данной стадии нельзя произносить речи, а следует раскрывать доказательства, устные доказательства и кратко ссылаться на документы и предъявлять доказательства. Вы это понимаете?

Хорн: Господин председатель, я не знал о том, что нельзя представлять заявления своего клиента.

Председатель: Что же, трибунал по нескольким поводам, я думаю, устно и однажды в письменном виде, установил, что сейчас нельзя произносить речи, но речи можно произносить в установленное уставом время. Сейчас есть возможность предъявить все доказательства и документы, с такими пояснениями которые могут быть необходимы.

Хорн: Бывшему рейхсминистру Йоахиму фон Риббентропу, согласно общему обвинительному заключению и согласно досье британской делегации и устному предъявлению конкретных обвинений, вменяются все преступления указанные в статье 6 устава Международного военного трибунала.

Сэр Дэвид Максвелл-Файф на заседании Международного военного трибунала 8 января 1946 описал факты по делу в отношении моего клиента как следующие:

Во-первых, использование своих должностей и своего личного влияния и близкой связи с Гитлером для облегчения захвата власти с помощью НСДАП и подготовки войн.

Во-вторых, участие в политическом планировании и подготовке национал-социалистического заговора для агрессивных войн…

Председатель: Доктор Хорн, вы снова произносите речь или что вы делаете?

Хорн: Нет, господин председатель, я просто перечисляю одну страницу о том как организовал свои доказательства, и я прошу позволить мне разделить это таким образом.

Председатель: Очень хорошо.

Хорн: Во-вторых, сэр Дэвид Максвелл-Файф добавил соучастие в политическом планировании и подготовке национал-социалистическими заговорщиками агрессивной войны и войн в нарушение международных договоров. Соответственно он возложил ответственность за ведение внешней политики запланированной заговорщиками.

В-третьих, соучастие и одобрение преступлений против мира, военных преступлений и преступлений против человечности, в особенности преступлений против людей и имущества на оккупированных территориях.

Подсудимый фон Риббентроп объявил себя невиновным во всех преступлениях вменяемых ему. Для опровержения обвинений вменяемых ему, я начинаю свою презентацию доказательств.

Уважаемый обвинитель в начале своих заявлений цитировал из экземпляра номер USA-5, документа номер PS-2829 и заявил о том, что подсудимый фон Риббентроп был обергруппенфюрером СС. Уважаемый обвинитель утверждал о том, что это звание не было почётным. В опровержение этого, подсудимый утверждает о том, что звания группенфюрера СС и позднее обергруппенфюрера СС, пожалованные Гитлером, были пожалованы ему только на почётной основе, потому что Гитлер желал, чтобы члены правительства появлялись по официальным поводам в форме, и звание группенфюрера СС казалось, соответствовало официальному положению подсудимого. Подсудимый ни служил в СС, ни возглавлял никакое подразделение СС. У него не было ни адекватной военной подготовки, ни подготовки для этой высокой военной позиции.

Чтобы продемонстрировать это я предъявлю показания самого подсудимого в качестве свидетеля.

Обвинение утверждает, что фон Риббентроп после прихода к власти, короткое время был консультантом партии по внешнеполитическим вопросам. Это утверждение опровергается документом PS-2829 который находится в документальной книге в руках трибунала. Я прочту абзац 3, где сказано:

«Сотрудник фюрера по внешней политике, 1933-1938».

Это первый документ в книге документов Риббентропа. В соответствии с ним, в 1933-1938 годах фон Риббентроп был единственным консультантом Гитлера по внешнеполитическим вопросам. В связи с документом D-472, экземпляр номер GB-130, второй документ в документальной книге Риббентропа, который касается фрагмента из Международных биографических архивов, уважаемый обвинитель заявил о том, что подсудимый ещё до 1932 работал на НСДАП, после поступления на службу в партии в 1930. Обвинение цитировало абзац II, строки 6-9 этого документа где сказано:

«В связи с его связями в зарубежных странах, он установил новые отношения с Англией и Францией, находясь на службе НСДАП с 1933, он знал о том как распространить их на политические круги».

Заявление неправильное. Подсудимый до 1932 не являлся членом никакой политической партии в Германии, в частности НСДАП. Что касалось его политических взглядов, он склонялся к Немецкой народной партии87 – то есть партии Штреземана88.

В 1932 подсудимый лично познакомился с Гитлером. Его взгляды на внутренние и внешнеполитические вопросы привели к тому…

Председатель: Доктор Хорн, я не хочу без надобности прерывать вас, но я не понимаю, что вы сейчас делаете. Кажется, вы говорите мне о тех доказательствах которые предположительно даст подсудимый фон Риббентроп, и если так, когда он даст их, они будут кумулятивными вашему выступлению. Также, кажется, вы будете ссылаться на документы, которые представлены обвинением и сами на них отвечать. Что же, это не то чего желает трибунал на данной стадии. Совершенно понятно, что в подходящее время вы сможете привести какую угодно аргументацию какую считаете правильной в связи с доказательствами которые предъявляются от имени подсудимого фон Риббентропа. Но, как я уже сказал, я думаю довольно ясно, трибунал хочет сейчас заслушать все доказательства от имени подсудимого фон Риббентропа и предъявления документальных доказательств на которые вы ссылаетесь, с кратким пояснительным заявлением о смысле документов. И если есть какая-нибудь часть документа, которую представило обвинение, но не цитировало её, к которой вы хотите обратиться при необходимости в качестве пояснения к части документа который оно использовало, тогда вы вправе это приобщить, приобщить такую часть документа с любым коротким пояснением каким пожелаете. Но я не понимаю, что вы сейчас делаете кроме как произносите речь.

Хорн: Господин председатель, я использовал опровергающий факт который я желаю представить против заявлений обвинения, потому что согласно моей информации и согласно моим документам, они не соответствуют фактам. Что касается установления пункта 1, о чём сказал господин председатель, я хочу заявить следующее: здоровье подсудимого фон Риббентропа сейчас довольно слабое. Этим утром врач сказал мне о том, что Риббентроп страдает от так называемых вазомоторных нарушений в речи. Я хотел взять часть показаний у клиента, сделав заявление об этом здесь и таким образом показав трибуналу положение подсудимого. Я не знаю, сможет ли подсудимый фон Риббентроп в виду его нынешнего состояния здоровья, то есть, дефекта речи дать эти пояснения так же кратко как я. Затем, когда подсудимый будет давать показания, ему потребуется только подтвердить эти заявления под присягой.

Председатель: Если подсудимый фон Риббентроп слишком болен, чтобы сегодня давать показания, тогда он должен дать показания позднее. Если у вас есть устные свидетели иные, чем подсудимый фон Риббентроп, тогда они смогу дать показания сегодня, и в связи с документальными доказательствами, вы совершенно просто можете предъявить такие документы в качестве доказательств как сделал доктор Штамер, таким же образом как сделал доктор Зейдль, и таким образом как это снова и снова объяснял трибунал.

Хорн: Я намеревался сначала предъявить документы и позже вызвать свидетелей. Что касается фон Риббентропа, я узнал о том, что его состояние постоянно ухудшается. Я не знаю смогу ли я вызвать к окончанию презентации доказательств подсудимого фон Риббентропа, но я должен быть готов к той возможности, что я не смогу его вызвать. И в противном случае я затрону только очень мало общих положений.

Председатель: Доктор Хорн, вы в любом случае не можете давать никаких показаний и если вы не можете вызвать фон Риббентропа, тогда вы должны, по возможности, вызвать других свидетелей которые дадут показания, которые бы дал он. Если, к сожалению, так нельзя сделать, тогда его дело пострадает, но трибунал сделает все возможное, чтобы облегчить его вызов на любой стадии. Если он настолько болен, как вы предлагаете, что не может дать показания, тогда его показания можно предъявить в конце дела подсудимых, с учётом представления надлежащей медицинской справки.

Хорн: Если суд хочет заслушать подсудимого позднее, я отложу вопрос с просьбой о том, что если я не могу заслушать его, не смогу заслушать его полностью – так как я снова подчеркиваю, есть нарушение речи – тогда он по крайней может подтвердить показания как свидетель.

Председатель: Вы можете вызвать любого свидетеля, трибунал не устанавливал того, что подсудимого нужно вызывать первым. Вы ходатайствовали о восьми свидетелях, как я думаю в дополнение к подсудимому, и вы можете вызвать любого из них или можете рассмотреть свои документы, но как бы то ни было, вы должны делать это так как распорядился трибунал.

Хорн: Тогда, я перехожу к оккупации Рейнланда89.

27 февраля 1936, между Французской республикой и Советским Союзом был ратифицирован пакт о взаимопомощи90, содержание которого явно нарушало Локарнский договор и конвенцию Лиги наций91, и был направлен исключительно против Германии. В то же время…

Председатель: Доктор Хорн, вы только, что сказали о том, что, то или иное нарушало международное право. Итак, нет никакой ссылки на какой-нибудь докумет который вы приобщаете в качестве доказательства, как и нет никакого комментария к устным показаниям. Если у вас есть документ, будьте любезны предъявить его и затем давать о нем пояснения.

Хорн: Тогда я хотел далее сослаться на документ номер 1 в документальной книге Риббентропа. Мы рассматриваем меморандум германского правительства державам подписавшим Локарнский пакт 7 марта 1936.

Председатель: Какая это страница?

Хорн: Это страница 6 документальной книги. В пояснение я могу добавить, что этот меморандум был представлен подписавшим державам, потому что между французским правительством и республикой Советского Союза был ратифицирован договор о взаимопомощи и одновременно, германское министерство иностранных дел получило сведения о плане который разработал французский генеральный штаб и который предусматривал, что французская армия должна была продвигаться вдоль линии Майна, таким образом, разрезая Север и Юг Германии и даже объединиться с русской армией в Чехословакии.

Председатель: Доктор Хорн, для формального протокола, нужно предъявлять каждый документ в качестве доказательства и документу нужно присваивать номер. Вы пока не предъявили ни одного документа в качестве доказательств и не присвоили им никаких номеров, насколько я знаю.

Хорн: Я присвоил этому документу номер, Риббентроп экземпляр номер 1. Номер в верхнем правом углу документа.

Председатель: Очень хорошо.

Хорн: И я прошу – наверное, я могу сказать это для того, чтобы сэкономить время, я прошу о том, чтобы все эти документы цитируемые как номера доказательств Риббентропа были приняты в качестве доказательств.

Председатель: Очень хорошо, и в том порядке в котором вы их цитируете?

Хорн: Да, господин председатель.

Председатель: Их пронумеруют таким образом. Очень хорошо.

Хорн: Что касается подробностей о том, что было предъявлено о причине этого меморандума, и как доказательство факта который указали о приготовлениях французского генерального штаба, я вызову фон Нейрата в качестве свидетеля. Я задам ему об этом вопрос, когда его вызовут для дачи показаний. Для того, чтобы обосновать немецкий взгляд, который содержится в меморандуме и который состоит в том факте, что Локарнский пакт и конвенция Лиги наций считались нарушенными, я хочу сослаться на страницу 3 документа и желаю процитировать следующее – это страница 8 документальной книги:

Председатель: Доктор Хорн, это был документ, экземпляр номер Риббентроп-1, один из документов о которых вы ходатайствовали и которые вам удовлетворили?

Хорн: Да, господин председатель. Этот документ касается фрагментов из «Dokumente der Deutschen Politik92».

Я хочу подчеркнуть, что этот сборник документов был одобрен мне в то же время, что и две книги доказательств.

Председатель: Трибунал хочет увидеть подлинник документа.

Хорн: Господин председатель, мы не можем представить подлинники, так как министерство иностранных дел было конфисковано победившими державами вместе с большой частью документов. Тогда мне придётся ходатайствовать о том, чтобы подписавшие державы представили подлинники, так как мы просто не можем это сделать. Мы можем ссылаться только на сборники документов.

Председатель: Откуда поступила копия?

Хорн: Господин председатель, это копия из «Dokumente der Deutschen Politik», том 4, что показано в документальной книге, которая есть у председателя. Документ находится на странице 123 сборника документов.

Господин председатель, я хочу добавить пояснение: если суд заинтересован в том, чтобы увидеть подлинник, я должен взять сборник, который находился в документальной комнате. Это немецкий язык, и мне не кажется, что сейчас он представляет для трибунала какую-нибудь ценность. Могу я далее заметить…

Председатель: Поймите, доктор Хорн, как вопрос формальности и точности, трибунал должен иметь у себя в протоколе каждый документ который составляет материалы дела, будь то подлинник или копия, и какой-бы документ не предъявляли в качестве доказательства, его должны вручать трибуналу и хранить у трибунала. Его следует приобщать в качестве доказательства, предъявлять в качестве доказательства и вручать генеральному секретарю или его представителю и тогда у трибунала будет полные материалы дела с каждым документом, предъявленным в качестве доказательства.

Но мы не можем иметь документы подобные этому, который просто является копией подлинника, которая должна быть приобщена в качестве доказательства. Если он в информационном центре, тогда вполне возможно представить её здесь.

Хорн: Господин председатель, суд решил о том, что мы вправе копировать документы и удостоверять их подлинность для того, чтобы эти документы можно было приобщить в качестве доказательства. Таким образом, мы сравнивали каждый документ с подлинником который есть на руках или с напечатанной копией документа и в конце документа мы заверяли верность копии. Этот документ заверенный моей подписью находится у трибунала, мне кажется в пяти копиях.

Председатель: Доктор Хорн – да, господин Додд.

Додд: Думаю, мы можем помочь. Мы говорим о том, что мы готовы принять эту цитату из тома и я думаю, мы сами приобщили некоторые документы и просили извинения суда похожим образом.

Я думаю суд, если я могу покорно предложить, может принять этот документ на таком же основании.

Я посоветовался только с сэром Дэвидом, но я вполне уверен в том, что наши французские и русские коллеги тоже согласны.

Председатель: Господин Додд, думаю смысл в том, и конечно, наверное это чисто формально, что именно тот документ который приобщен в качестве доказательства или предъявлен в качестве доказательства это копия которая не имеет подписи доктора Хорна и поэтому нет ничего, что показывает, что это верная копия. Конечно, если бы у нас была подпись доктора Хорна, мы бы готовы были принять её как верную копию с подлинника. То, что есть у нас это просто мимеограф93, как я полагаю, какого-то документа который нам представили.

Додд: Очень хорошо, ваша честь. У меня не было возможности внимательно её изучить. Кстати, мы не получили этих документов до самого последнего вечера. У нас не было обычного времени, чтобы изучить её, но в любом случае, я предложил, что её можно приобщить, и если доктор Хорн её заверит, как предложил председатель, и позже подготовит подлинную копию, так будет правильно.

Председатель: Разумеется, так было бы правильно.

Доктор Хорн, вы поняли, что я имел в виду. Если вы позднее представите нам сам документ который вы подписали, чтобы показать, что это была верная копия, это будет удовлетворительно.

Хорн: Господин председатель, во всей документальной книге нет ни одного документа, которого я не подписал и не вручил пять копий для перевода. Конечно, я не могу также подписать все переводы. Этот документ, который находится в документальной книге представленной председателю, имел мою подпись в немецком тексте.

Председатель: Вы имеете в виду, что вы вручили ваши документы для перевода, на немецком языке, с вашей подписью внизу, говорящей, что это верный фрагмент и вы не знаете где эти документы, потому что они ушли в отдел переводов? Это правильно или нет?

Хорн: Лишь отчасти, господин председатель. Я знаю о том, что вручил эти документы в надлежащее ведомство, на немецком языке и со своей подписью. Значит этот отдел взял их и перевёл. С момента их передачи я естественно не имел никакого контроля за тем, что происходило.

Могу я также заметить, что документальные книги которые мы используем были доступны только в единственной копии и должны были использоваться всеми адвокатами, даже сейчас, для дальнейшей работы. Ввиду этого, я не могу представить трибуналу оригинал, поскольку это не моё имущество. Это можно сделать только по согласованию с лицом ответственным за документальный отдел, лейтенант-коммандером Шрёдером.

Председатель: Доктор Хорн, если в будущем, вы и остальные защитники смогут готовить свои документальные книги в достаточное время, тогда вы сможете обеспечить свою подпись в документальной книге, когда вы приобщаете её в качестве доказательства, и затем можно будет вручить её сотруднику суда.

Хорн: Господин председатель, мне не кажется, что такая возможность вообще существует, так как эти «Dokumente der Deutschen Politik» – взяв этот пример – доступны только в одной копии для использования всеми защитниками, я не могу забрать эти книги, если они хотят продолжать работать с ними, для того, чтобы представить их трибуналу в качестве доказательства. Я их не получу. Я получаю эти книги только для их использования, и изготовления из них фрагментов и затем возвращаю их.

Председатель: Да, но сейчас вы предъявляете в качестве доказательства некий фрагмент из книги и всё, что хочет трибунал это, чтобы этот фрагмент был заверен, либо вами или другим человеком которому можно доверять, как правильный фрагмент из книги, что этот документ, подписанный таким образом можно представить. Может быть, сложно представить его сейчас, потому что вы вручили его какому-то сотруднику или кому-то в отделе переводов и поэтому не можете представить его, но можно сделать так, чтобы можно было его представить в будущем. Я не имею в виду этот конкретный документ, но в будущем остальные защитники могут представлять свои документы заверенные ими самими или кем-то имеющим полномочия.

Хорн: Господин председатель, это уже сделано. Одинаковые пять документальных книг, подписанные мною, переданы трибуналу.

Председатель: Да. Что же, правило трибунала заключается в том, что они должны быть вручены в этом суде, в момент использования, а также вручены кому-то для перевода. Таково правило.

Но сейчас нам, наверное, лучше продолжить, так как мы заняли этим слишком много времени.

Хорн: Я сейчас услышал о том, что немецкие документы которые я подписал получены из генерального секретариата, поэтому я смогу представить их трибуналу с моей подписью, на немецком языке.

Председатель: Очень хорошо.

Хорн: Я хочу продолжить и пояснить вышеуказанное мнение о правовых последствиях пакта между Францией и Россией в 1936, и я ссылаюсь на страницу 3, то есть, страницу 8 книги документов. Я цитирую:

«Соответственно, единственный вопрос заключается в том осталась ли Франция приняв эти договорные обязательства в таких рамках в отношении Германии которые взяла на себя в Рейнском пакте94.

Однако, германское правительство вынуждено это отрицать.

Рейнский пакт должен был привести к обеспечению мира в Западной Европе, заставив с одной стороны Германию, а с другой стороны Францию и Бельгию отказаться на всё время от использования военной силы в своих взаимоотношениях. Если, путём заключения пакта, допускались отдельные оговорки о таком отказе от войны, выходящей за рамки самообороны, то политическая причина для этого заключалась как общеизвестно, исключительно в том факте, что Франция уже взяла определённые союзнические обязательства в отношении Польши и Чехословакии которыми она не желала пожертвовать ради идеи абсолютной безопасности на Западе. Германия в то время добросовестно приняла эти оговорки об отказе от войны. Она не возражала договорам с Польшей и Чехословакией, которые положил на стол представитель Франции лишь ввиду самоочевидного предположения о том, что эти договоры согласуются со структурой Рейнского пакта и не содержат никаких норм о применении статьи 16 конвенции Лиги наций, таких которые предусматривались в новых франко-советских соглашениях. Это также являлось правдой в отношении содержания этих особых соглашений, которые тогда дошли до сведения германского правительства. Исключения, допускавшиеся в Рейнском пакте, и это правда, прямо не ссылались на Польшу и Чехословакию, но были сформулированы общими словами. Однако смысл обязательств всех переговоров заключался в компромиссе между германо-французским отказом от войны и желанием Франции сохранить свои существующие договорные обязательства. Таким образом, если Франция теперь воспользовалась преимуществом абстрактной формулировки военных возможностей допускаемых Рейнским пактом для того, чтобы заключить новый пакт против Германии с сильно вооружённым государством, если таким образом, таким решительным образом она ограничила сферу отказа от войны согласованную с Германией и если как изложено ниже, она даже не соблюла установленные формальные юридические рамки, создав этим совершенно новую ситуацию и уничтожив систему Рейнского пакта как в теоретически, так и буквально».

Я опущу следующий абзац и процитирую со страницы 9 книги документов следующее:

«Германское правительство всегда подчеркивало во время переговоров в последние годы, что оно придерживается и исполняет все обязательства по Рейнскому пакту до тех пор, пока остальные партнеры по пакту также готовы со своей стороны придерживаться данного пакта. Такая естественная предпосылка уже не может считаться выполненной со стороны Франции. В нарушение Рейнского пакта, Франция ответила на дружественные предложения и мирные гарантии вновь и вновь выражаемые Германией, военным альянсом с Советским Союзом, направленном исключительно против Германии. Таким образом, Рейнский Локарнский пакт утратил своё значение и прекратил существование во всех практических смыслах. По этой причине Германия со своей стороны также не считает себя связанной данным пактом который стал недействительным».

Рассматривая франко-русский пакт и намерения французского генерального штаба, Гитлер вызвал к себе подсудимого фон Риббентропа для того, чтобы спросить у него о предполагаемом отношении Англии на возможную немецкую реоккупацию…

Председатель: Вы читаете из документа, не так ли доктор Хорн? Вы начали рассказывать нам, что-то про Гитлера.

Хорн: Да, я прервался на фразе «данный пакт стал нейдействительным», для того, чтобы кратко донести роль Риббентропа. На основании данного пакта и намерений французского генерального штаба, Гитлер тогда вызвал подсудимого фон Риббентропа…

Председатель: Мы услышим об этом от фон Риббентропа, не так ли?

Хорн: Господин председатель, нам разрешено добавлять поясняющие фразы к документам. Сейчас я могу…

Председатель: Да, полковник Покровский.

Покровский: Насколько я понимаю, трибунал уже разъяснил защитнику доктору Хорну, что защита сейчас представляет документ. Хотя доктор Хорн и не считает нужным указывать, где он отходит от документа и где он этот документ цитирует, но я имел возможность заметить, что в том документе который сейчас предъявляется под номером Риббентроп-1, отсутствуют какие-нибудь ссылки на планы французского генерального штаба. В числе документов имеющихся в книге предъявленной защитником Риббентропа я также не мог обнаружить каких-либо копий из планов генерального штаба. При этих условиях мне становится совершенно непонятно откуда доктору Хорну известно о планах французского генерального штаба и на каком основании он ссылается на эти отсутствующие здесь документы при предъявлении доказательств по делу Риббентропа.

Хорн: Господин председатель…

Председатель: Доктор Хорн, то, что вы делаете никак не поясняет документ, а рассказывает нам о том, что делал Гитлер, и что делал подсудимый Риббентроп вследствие того, что делал Гитлер. Это не доказательства. Вы не можете рассказывать нам о том, что не является доказательством. Вы можете давать нам пояснительные замечания, чтобы сам документ был более понятным.

Хорн: Господин председатель, подсудимый фон Риббентроп обвиняется в ведении всей внешней политики. Обвинение представило внешнеполитическую деятельность как оно её видит, и нам разрешили не произносить речь, но, в связи с представленными документами, представить наш противоположный взгляд, как это видит защита. Для того, чтобы сделать это, я должен сослаться на конкретные факты, документы и цитаты. Я никак не смогу дать полную картину если я просто представлю документ, не приводя общую картину по данной теме, определённое развитие всей политики.

Председатель: Что же, доктор Хорн, трибунал не ожидает от вас полной картины на данной стадии. Все, что вы сейчас делаете, это представляете доказательства. Вы сможете привести полную картину в своей заключительной речи. Он понятен, этот документ. Этот документ хорошо известен, он и полностью понятен не говоря о том, что делали Гитлер или подсудимый Риббентроп.

Хорн: В связи с вопросами затронутыми русским обвинителем, я уже попросил подсудимого фон Нейрата как свидетеля. Я могу допросить его об этом только после того как подсудимый фон Нейрат будет давать показания. Но я могу ссылаться на эти факты которые являются контрдоказательствами.

Председатель: Но поймите, это будет его функция. Если вы собираетесь рассказать нам о том, что как вы думаете, скажет подсудимый фон Нейрат в ответ на вопросы которые вы ему зададите, это вступительное заявление. Что же, это не предусмотрено уставом. Мы должны подождать до тех пор пока вы вызовете фон Нейрата или спросите фон Нейрата.

Хорн: Тогда я прочту из названного документа, Риббентроп экземпляр номер 1, на странице 10 книги документов:

«Германское правительство сейчас вынужденно столкнулось с новой обстановкой созданной этим альянсом, обстановкой которая стала ещё более критической ввиду того факта, что франко-советский пакт воплотился в пакте об альянсе именно такого характера как был между Чехословакией и Советским Союзом. В интересах элементарного права нации на обеспечение безопасности её границ и гарантий её оборонительны возможностей, германское правительство таким образом воссоздало полный и неограниченный суверенитет Рейха в демилитиризованной зоне Рейнланда, с настоящего дня».

Я прошу трибунал принять весь документ в качестве доказательства. В результате такого шага германского правительства отдельные статьи Версальского договора которые касались демилитаризованной Рейнской зоны устарели. Поскольку этим утром, по решению суда, рассмотрение положения Версальского договора не допускается, я опускаю соответствующий материал из документальной книги подсудимого фон Риббентропа и перехожу к документу Риббентроп экземпляр номер 8, который на странице 21 документальной книги.

Могу я сначала задать один вопрос, господин председатель?

Председатель: Разумеется.

Хорн: Допускается предствлять официальные документы о Версальском договоре которыми обменивались правительства перед заключением договора? Это чисто правительственные документы и они не являются аргументацией о самом договоре. Эти документы можно представлять после сегодняшнего решения трибунала?

Председатель: Что это за документы, те что на странице 21?

Хорн: Это в связи с экземпляром номер Риббентроп 3.

Председатель: Где это?

Хорн: Это страница 14 документальной книги.

Председатель: Доктор Хорн, трибунал хочет знать к какой теме процесса это относится.

Хорн: Я хотел объяснить ими немецкое мнение о Версальском договоре. Риббентроп экземпляр номер 2 это нота Германии Соединённым Штатам которая содержит предложение о перемирии и заключении мира. И я хотел далее показать следующей нотой, что это предложение основывалось на вильсоновских Четырнадцати пунктах. Далее, экземпляром Риббентроп номер 4, я хотел представить доказательства о том, что мир и перемирие должны были заключаться на основе Четырнадцати пунктов с двумя исключениями. Я также хотел показать экземпляром Риббентроп…

Максвелл-Файф: Милорд, я стараюсь не прерывать, но по сути этот такой же вопрос о котором трибунал распорядился две недели назад, когда подсудимый Геринг, как я думаю, ходатайствовал о документах именно такого характера, и о котором, как я понимаю, трибунал распорядился этим утром. Вопрос совершенно ясный, единственный вопрос на который это может быть направлено это соответствовал ли Версальский договор Четырнадцати пунктам и если нет, потому был несправедливым договором, что прямо соответствует распоряжению трибунала час назад.

Хорн: Могу я кое-что добавить?

Как понял я и мои коллеги сегодняшнее распоряжение трибунала, единственный запрет касается заявлений трибуналу о несправедливости договора и том факте, что он доказано был заключён под давлением. Мы не поняли решения другим образом.

Председатель: Вот почему я спросил вас о том, к какому вопросу это относится и вы сказали о том, что это относится к демонстрации того, каким было немецкое мнение перед заключением договора и это выглядит относящимися только к вопросу был договор справедливым или нет.

Хорн: Лично я тоже не хочу демонстрировать с помощью этого документа был он справедливым или несправедливым миром, а только то, что это был договор с множеством правовых неадекватностей, поскольку основной договор не согласовывался с соглашениями о предварительном договоре.

Председатель: Что же, если основной договор не соответствовал предварительному договору, тогда основной договор, был бы согласно такой аргументации несправедливым договором. Это именно то, о чём распорядился трибунал.

Хорн: Господин председатель, по этой причине я только, что опустил документы и сказал о том, что не ссылаюсь на них в виду этого распоряжения. Я перехожу к документу номер 8.

Председатель: Так как вы собираетесь рассмотреть много документов, мы можем прерваться на 10 минут.

[Объявлен перерыв]

Додд: Я не хочу занимать много времени трибунала, но ввиду заявления доктора Хорна о состоянии подсудимого фон Риббентропа, я думаю требуется, чтобы мы проинформировали трибунал о ситуации как мы её понимаем, которая отличается от той как её понимает доктор Хорн.

Я поговорил с полковником Андрусом95 и с одним из врачей. Полковник Андрус поговорил с обоими и наше понимание заключается в том, что Риббентроп не болен и способен давать показания, у него невроз и кажется испуг, но он не ограничен ни в каком смысле и способен дать показания.

Хорн: Я перехожу к странице 21 документальной книги и прошу суд принять уведомление о документе выступающим как Риббентроп экземпляр номер 8. Это копия, снова из «Dokument der Deutschen Politik», том 4, который подписан и передан суду. Это речь посла фон Риббентропа на 91-й сессии совета Лиги наций в Лондоне, по поводу советского пакта, Локарнского пакта и немецкого мирного плана. Речь была произнесена 19 марта 1936. Я ссылаюсь на страницу 3 речи и начинаю свою цитату с номера 5. Я цитирую:

«Согласно этому альянсу, Франция и Россия назначают себя судьями в своих собственных делах путем независимого определения агрессора при возникновении повода, без резолюции или рекомендации Лиги наций и соответственно способны пойти войной на Германию по своему собственному усмотрению.

Такое строгое обязательство двух стран четко и однозначно очевидно из параграфа 1 подписанного протокола договора об альянсе. Это значит: в данном случае Франция может по собственному суждению решать о том является ли Германия или Советская Россия агрессором. Она просто оставляет за собой право не подвергаться в связи с военными действиями, основанными на таком индивидуальном решении, санкциям со стороны держав, гарантирующих Рейнский пакт, а именно Англии и Италии.

С точки зрения закона и реалистической политики, такая оговорка является бессмысленной.

В правовых терминах: как Франция способна предвидеть, самостоятельно определив агрессора, какое отношение от гарантов Локарнского пакта последует после её одностороннего определения? Ответ на вопрос о том побоится ли Франция санкций в таком случае зависит на практике не только от верной приверженности пакту гарантов – чему германское правительство не желает заявлять никаких возражений, но также по большей части от различных предпосылок чисто фактического характера, о вероятности или невероятности которых нет предварительной осведомлённости. Однако, кроме того, оценка соотношения между новым союзным договором и Рейнским пактом не может зависеть от договорных отношений между Францией и Германией с одной стороны и гарантирующими державами с другой, а только от прямых договорных отношений между непосредственно Францией и Германией. В противном случае можно было бы ожидать от Германии молчаливого терпения при каждом возможном нарушении Рейнского пакта Францией, уверенной в том, что гаранты обеспечат её безопасность. Разумеется, не это является намерением Рейнского пакта.

В терминах реалистической политики: Когда на страну нападает такая превосходящая военная коалиция вследствие решения, неправильного, потому что оно было принято заранее в интересах одной из сторон, это пустое утешение, получить свое право в последующих санкциях против агрессоров, осужденных советом Лиги наций. Какие же санкции, по сути, могут ударить по коалиции от Восточной Азии до Канала96? Эти две страны настолько мощные и важные члены и в особенности сильные факторы Лиги наций, что согласно всем практическим соображениям, санкции были бы немыслимыми с самого начала.

Следовательно, эта вторая оговорка, касающаяся рассмотрения возможных санкций, не имеет никакого значения с реалистической политической точки зрения.

Теперь я прошу членов совета иметь в виду не только юридические и практические политические рамки этого обязательства Франции действовать независимо, но прежде всего спросить себя, можно ли отстаивать мнение правительства Германии того времени, которое подписав Локарнский пакт, взяло бы на себя обязательства по этому пакту, если бы он содержал такие односторонние положения, которые возникли теперь».

Сейчас я перехожу к странице 26 документальной книги и этому же документу и к разъяснению немецкой точки зрения, я добавляю следующее. Я цитирую:

«Но франко-советско-русский альянс означал, помимо этого – в виду истории германского правительства – полное устранение существовашего европейского баланса и соответственно фундаментальных политических и правовых условий в которых тогда заключался Локарнский пакт».

Этим Германия выразила правовую основу своего отношения к Локарнскому пакту и Версальским нормам по поводу демилитаризации Рейнланда. Для того, чтобы подтвердить свою волю к разоружению, есть тот же самый документ на странице 7, то есть, страница 27 документальной книги. Исчерпывающее и подробное предложение о разоружении.

Я прошу трибунал принять в качестве доказательства цитированный документ для того, чтобы я мог на него позже сослаться.

На этом я завершаю свою презентацию о причинах Германии реоккупировать Рейнланд. По поводу роли подсудимого фон Риббентропа в оккупации Рейнланда, я выскажусь, когда вызову подсудимого для дачи показаний.

После оккупации Рейнланда подсудимый фон Риббентроп вернулся в Лондон, где он тогда был послом. 4 февраля 1938 он был назначен министром иностранных дел и с этого времени он вёл внешнюю политику в чертах установленных Гитлером. В доказательство этого заявления я ссылаюсь на экземпляр номер Риббентроп 10, находящийся в документальной книге. Это очень короткий документ, который я предъявляю трибуналу для уведомления. Это фрагмент из речи фюрера в германском Рейхстаге в здании Кролль-опера в Берлине 19 июля 1940. Я цитирую:

«Я не могу не закончить эту похвалу не поблагодарив человека который годами проводил мою внешнюю политику с верной, безустанной, жертвенной отдачей.

Имя члена партии фон Риббентропа будет на все времена связано с политическим восходом немецкой нации как делом рейхсминистра иностранных дел».

Я предъявляю трибуналу цитату, чтобы показать согласно каким принципам подсудимый фон Риббентроп должен был проводить внешнюю политику.

Сейчас я хочу попросить трибунал заслушать свидетеля, государственного секретаря фон Штеенграхта97.

[Свидетель фон Штеенграхт занял место свидетеля]

Председатель: Пожалуйста, вы назовете своё имя?

Штеенграхт: Адольф фон Штеенграхт.

Председатель: Повторяйте за мной присягу: «Я клянусь господом – всемогущим и всевидящим, что я говорю чистую правду и не утаю и не добавлю ничего».

[Свидетель повторил присягу на немецком языке]

Председатель: Вы можете сесть, если хотите.

Хорн: Какая у вас была последняя должность в министерстве иностранных дел?

Штеенграхт: С мая 1943 я был государственным секретарем министерства иностранных дел.

Хорн: В чём заключалась ваша деятельность?

Штеенграхт: Для того, чтобы представить мою деятельность понятным образом, я должен сделать следующие вступительные замечания:

С начала войны, министр иностранных дел имел свой кабинет рядом со ставкой Гитлера, то есть в большинстве случаев в нескольких сотнях километров от Берлина. Там он вёл дела с ограниченным штатом. Министерство иностранных дел в Берлине выполняло обязанности рутинного и административного характера. Но прежде всего, его обязанности также заключались в осуществлении регулярных сношений с зарубежными дипломатами.

В рамках данной сферы обязанностей, я несу ответственность как государственный секретарь с мая 1943. Формирование внешнеполитического мнения, решений и инструкций во внешней политике, с другой стороны, происходило в ставке, по большей части без всякого участия, иногда без последующего информирования министерства иностранных дел.

Хорн: Кто определял основные направления внешней политики?

Штеенграхт: Внешняя политика, не только в основных направлениях, но также обычно вплоть до самых мелочных деталей, определялась лично Гитлером. Риббентроп часто говорил о том, что фюреру не нужен министр иностранных дел, он просто хотел внешнеполитического секретаря. Риббентроп, по моему мнению, был бы удовлетворён такой позицией, потому что, по крайней мере, имея авторитет Гитлера, он бы мог устранять отчасти деструктивные и косвенные внешнеполитические влияния и их воздействие на Гитлера. Возможно, он тогда мог бы влиять на речи Гитлера, которые последний привык формулировать без Риббентропа, даже во внешнеполитической сфере.

Хорн: Существовали другие ведомства или личности, в дополнение к министерству иностранных дел, занимавшиеся внешней политикой?

Штеенграхт: Да, в партии после 1933 не было такого ведомства или организации которые не имели внешнеполитических амбиций. Каждое из этих ведомств имело своего рода бюро с помощью которого оно устанавливало связи с зарубежными странами в попытке получить собственные внешнеполитические каналы.

Я склонен судить об их количестве как приблизительно тридцати. Например, Гитлерюгенд, СА, Германский трудовой фронт98, СС, ведомство Розенберга с внешнеполитическим управлением, министерство пропаганды, ведомство Вальдека99, ведомство Риббентропа, Нордическое общество100, далее ФДА, Германская академия101, железные дороги Рейха и другие. Кроме этих ведомств, непосредственное окружение Гитлера и личности типа Гиммлера, Геббельса и Бормана имели влияние на формирование внешней политики. Как я понимаю, Геринг также имел определённое влияние, но только до 1938, во всяком случае, в вопросах внешней политики вряд ли позже.

Хорн: Фон Риббентроп предпринимал усилия, чтобы предотвращать такие влияния или исключать их?

Штеенграхт: По моему собственному наблюдению, я могу высказать только следующее суждение: почти каждый из этих людей, которые никогда не жили в зарубежных государствах и которые, как случайный коммивояжер Третьего Рейха, в мирное время или после оккупации зарубежной страны, хорошо питался в столице той или другой зарубежной страны, считал себя непревзойдённым экспертом по этой стране. Все они имели пристрастие к тому, чтобы донести своё просвещение и проницательность до Гитлера. К сожалению, чем дальше они находились от подлинных условий, тем больше они противоречили политическим потребностям и необходимостям, и в особенности, к сожалению, чем сильнее показывали так называемую силу и чем больше они вступали в противоречие с элементарным чувством гуманности, тем больше они нравились Гитлеру. Так, Гитлер считал такие заявления и выражения твердым суждением, и иногда они имели непоправимое влияние, формируя в уме Гитлера, вместе с так называемой интуицией, некую фундаментальную идею. О возможности возражения, которая является простой для эксперта, чтобы критиковать такое мнение или взгляд, я хочу заметить следующее: до тех пор пока будущий немецкий посол в Париже был учителем рисования, Гитлер с интересом читал его доклады, но, когда он становился официальным представителем Рейха, его доклады в основном выбрасывали непрочитанными в мусорную корзину. С другой стороны играли роль доклады Гиммлера, спорные мнения Геббельса, и влияние Бормана, решающую роль играли доклады агентов которые нельзя было проверить и которые имели больший вес чем мнения экспертов по странам.

Хорн: Министерство иностранных дел было ответственным за отношения со всеми зарубежными странами?

Штеенграхт: Я хочу далее заметить, что я пока не ответил на вторую часть вашего вопроса, а именно об устранении этого влияния.

Учитывая методы работы Гитлера, эти так называемые контрвлияния просто нельзя было устранить. Против этой «организованной дезорганизации» Риббентроп вёл неослабную, ожесточённую войну, почти против всех немецких ведомств. Я хочу далее сказать, что, по крайней мере, 60 процентов его времени было занято только этими вещами.

Хорн: Министерство иностранных дел было ответственным за отношения со всеми зарубежными странами?

Штеенграхт: В мирное время, да.

Хорн: С началом войны положение министерства иностранных дел изменилось?

Штеенграхт: Да. На самом деле, министерство иностранных дел утрачивало свою компетенцию, когда немецкий штык пронизывал границу. Исключительное право поддерживать прямые отношения с зарубежными правительствами исключалось на всех оккупированных территориях, в большинстве случаев даже право иметь представителя министерства иностранных дел для наблюдения и без компетенции. Это в особенности правда для восточных территорий и Норвегии.

Там, где Риббентроп прилагал усилия поддерживать, несмотря на оккупацию определённую степень независимости страны, как например в Норвегии, эта деятельность наших дипломатов называлась слабой, предательской, глупой и ответственные за неё вынуждены были сразу её прекращать по приказам Гитлера и исчезали из министерства иностранных дел.

В целом изменение положения министерства иностранных дел во время войны лучше всего характеризуется заявлением Гитлера: «Министерство иностранных дел должно, насколько возможно, исчезнуть из поля зрения до конца войны». Гитлер хотел сократить министерство иностранных дел до 20-40 человек, даже частично запрещалось устанавливать или поддерживать всякую связь с министерством иностранных дел.

Министерство иностранных дел, как таковое, и его сотрудники презирались Гитлером. Он считал их объективными юристами, пораженцами и космополитами, которым можно поручить дело, если его нельзя выполнить.

Хорн: В Германии была внешняя политика в традиционном смысле?

Штеенграхт: Нет, по крайней мере, я не замечал ничего такого, так как Гитлер в свою очередь говорил: «Дипломатия это обман народа. Договоры это ребячество, их уважают только до тех пор пока они полезны партнерам». Таким было мнение Гитлера о дипломатах всего мира.

Хорн: Министерство иностранных дел имело какое-нибудь влияние на восточных территориях и территориях которые находились под гражданской администрацией?

Штеенграхт: Я уже затронул этот вопрос. Я уже сказал о том, что на территориях на которых было военное правительство или гражданская администрация, представитель министерства иностранных дел – если его вообще терпели – допускался только как наблюдательный пост, во всяком случае, не имея никаких функций, правило было таким.

Думаю я бы зашёл слишком далеко если бы прошёл по условиям в каждой стране. Обстановка отличалась.

Хорн: Вы считаете фон Риббентропа типичным национал-социалистом или нет?

Штеенграхт: Риббентроп был в целом, не типичным образцом национал-социализма. Он крайне мало знал о догме и доктринах национал-социализма. Он ощущал себя лично связанным только с Гитлером, за которым он следовал с солдатской преданностью, и он гипнотически зависел от Гитлера. Однако, я не могу охарактеризовать его как типичный образец национал-социализма.

Хорн: Гитлер был человеком который был восприимчив к предложениям и возражениям?

Штеенграхт: В первые годы после 1933 говорили о том, что он был таким, но с течением лет он всё сильнее и сильнее закрывался от экспертных мнений и предложений. С того времени, когда я стал государственным секретарем, я видел его только дважды по официальным поводам. Таким образом, я могу говорить только об успешности или неуспешности нашей работы. Во время своей деятельности, охватывающей почти 2 года, я сейчас не могу вспомнить почти ни одного случая в котором он согласился хотя бы с одним из наших предложений. Напротив, всегда был страх того, что какое-то предложение личного характера приведёт его к жестокой акции в противоположном направлении. Главной чертой его характера наверное было недоверие, и из-за этого возникали беспрецедентные результаты. Таким образом, эксперты и достойные люди которые пытались влиять на Гитлера, чтобы склонить его к своему ходу мыслей, по моему мнению, были безуспешными. С другой стороны, безответственные существа которые настраивали его на жестокие меры, или которые озвучивали свои подозрения, к сожалению, с легкостью получали к нему доступ. Этих людей называли сильными, в то время как поведение любого кто был хотя бы наполовину нормальным осуждалось как слабое или пораженческое, в результате одного разумного слова, влияние этого человека полностью уничтожалось.

Хорн: Какие выводы делал Гитлер из противоречащих точек зрения в отношении людей с разногласиями?

Штеенграхт: Я не могу ответить на этот вопрос общими словами. Я уже показал это в своих предыдущих ответах. Прежде всего, реакция очень сильно зависела, по моему мнению, от настроения диктатора в то время. Важным было то, кто противоречит и насколько он выражал свою силу или слабость или казалось, что выражал. Однако атмосферу, наверное, можно продемонстрировать следующим случаем, вскоре после смерти президента Рузвельта, как рассказал Риббентропу связной агент у Гитлера, человек по имени Хевель102. Он говорил:

«Сегодня я чуть не погиб. От фюрера пришёл Геббельс и сообщил о перспективах Германии постольку поскольку на фюрера повлияла смерть Рузвельта, и он нарисовал очень обнадеживающую картину будущего. У меня, Хевеля, было мнение о том, что такой взгляд неоправдан, и я очень аккуратно заметил это Геббельсу. Геббельс впал в ярость, назвав меня духом который деморализует каждого, который рушит хорошее настроение и надежды всякого достойного человека. Я был вынужден – сообщил Хевель – «специально пойти к Геббельсу и попросил его оставить этот случай при себе. Так, если бы он сообщил фюреру о моём отношении, Гитлер просто нажал бы кнопку и вызвал Раттенхубера103, начальника своей службы безопасности и меня бы увели и расстреляли».

Хорн: Как вы объясняете факт, что многие люди оставались в окружении Гитлера, хотя они не могли согласиться с ним в основных вопросах?

Штеенграхт: Это правда, что многие люди остались на своих постах, хотя в душе они не одобряли методы правительства Гитлера и на самом деле были враждебны таким методам. Для этого были разные причины.

Первое, следует сказать о том, что НСДАП пришла к власти, согласно правилам парламентской процедуры будучи сильнейшей партией Рейхстага. Работавшие чиновники вообще не имели никакой причины уходить в отставку со службы из-за смены правительства. Вследствие смены на диктаторское правительство и совершенно другой концепции государства, что включало правительство, человек внезапно понимал, что ему уже нельзя занимать собственную позицию в отношении режима. Начался зловещий режим террора. Повсюду, в министерствах и канцеляриях, в частных домах и в ресторанах витали шпионы которые из фанатизма или за деньги, готовы были сообщать обо всём, что слышали.

Вместе с тем, многие умышленно рисковали тяжелейшими последствиями, если их уход мог хоть как нибудь, что-нибудь улучшить. Но стало очевидно, что такие люди просто безуспешно жертвовали собой и в особенности своими семьями, потому что дела такого рода тщательно скрывали от публики и поэтому не имели никакого эффекта. Хуже всего был тот факт, что на вакантную должность назначали особо радикального человека. Многие люди понимали это и оставались на своих постах для того, чтобы предотвратить такое развитие событий которое я описал. Большое количество жестокостей совершённых или приказанных Гитлером или Гиммлером привели многих иностранцев к выводу о том, что немецкий народ полностью разделял вину за эти преступления, или по крайней мере имел о них сведения. Такого не было. Большинство людей даже на высших правительственных позициях не знали об этих делах – или той мере в которой они совершались – до того как закончилась война. Наверное, ключ к этому находится в речи которую Гиммлер произнес в Позене 3 октября 1943 своим группенфюрерам, и о которой я впервые узнал здесь. Эта речь была направлена на то, чтобы его специальные задачи – это означает акции против евреев и концентрационные лагеря – держались в тайне также как события 30 июня 1934104 о которых немецкий народ только сейчас узнал подлинную историю.

Вина за все эти события лежит на сравнительно небольшой группе, которую можно оценить в несколько тысяч людей. Это они осуществляли беспримерный террор против немецкого народа. Но те кто думал по-другому это те благодаря кому, например не отменили Женевескую конвенцию105, не расстреляли десятки или даже сотни английских и американских лётчиков и пленных, вернулись к своим семьям в свои родные страны несчастные пленные, которые были серьезно ранены; насколько возможно был стабилизирован обмен в Греции при страшной нужде в пище, также как в Бельгии и Франции, и частично удалось предотвратить или по крайней мере уменьшить военное бессмысленное разрушение приказанное в зарубежных странах и на родине, на самом деле принципы человеческой гумманости, по крайней мере в некоторых местах остались живы. Эти круги ранее были разочарованы в своем отношении тем фактом, что ни одна зарубежная держава не использовала условия в Германии в качестве причины разрыва всех дипломатических отношений, но почти все, до начала войны вели переговоры с национал-социализмом, заключали договоры и даже имели дипломатических представителей на национал-социалистических съездах в Нюрнберге. Особо отмечалось, что национал-социалистическая Германия, во всяком случае внешне, получала гораздо больше внимания, понимания и уважения от зарубежных стран чем имела Веймарская республика несмотря на всю её верность договорам или её честности.

Затем началась война со своими особыми обязанностями для гражданских служащих, офицеров и каждого отдельного немца. Должны ли были, и если да то когда и как эти люди которые остались служащими нации, оставить свои посты в таких обстоятельствах? Сделав так, прежде всего, был бы такой шаг полезным для их страны и человечества? Они бы напугали Гитлера или даже предупредили его?

Хорн: Вы вносили мирные предложения внешнеполитического характера фон Риббентропу после французской кампании?

Штеенграхт: Да. Если быть точным, тогда я не имел официальной позиции. Но несмотря на это я считал необходимым, и кажется это было искренним желанием многих, если не всех, немцев, снова видеть мирные условия как можно скорее. В день капитуляции короля бельгийцев, я предложил:

Во-первых, создание Соединённых Штатов Европы на демократической основе. Это бы означало независимость Голландии, Бельгии, Польши и так далее.

Во-вторых, если этого нельзя было добиться у Гитлера, во всяком случае нужно было насколько возможно иметь как можно меньше посягательств на автономию стран.

Хорн: Фон Риббентроп говорил с Гитлером по данному вопросу?

Штеенграхт: Насколько мне известно, да. Но тогда Гитлер считал такие планы преждевременными.

Хорн: Вы говорили снова с фон Риббентропом зимой 1942-43 на эту тему?

Штеенграхт: Да. Риббентроп тогда также разработал очень конкретные предложения. Они предусматривали суверенитет и независимость всех покорённых стран, включая Польшу и в дополнение далекоидущее экономическое сотрудничество.

Хорн: Как Гитлер отреагировал на эти предложения.

Штеенграхт: Гитлер отверг эти предложения указав в качестве причины тот факт, что время неподходящее, военная обстановка была недостаточно благоприятной, и это бы интерпретировали как признак слабости.

Хорн: Другой вопрос. Перед началом русской кампании, фон Риббентроп не напоминал Гитлеру высказывание Бисмарка106 об опасности превентивных войн?

Штеенграхт: Риббентроп несколько раз говорил мне о том, что его очень волновал пакт с Россией. В отношении превентивной войны, он заявил Гитлеру: «Хороший бог никому не позволяет подсматривать в свои карты». Я также знаю о том, что Риббентроп прилагал усилия для того, чтобы доставить к Гитлеру наших экспертов по России для того, чтобы объяснить ему обстановку там и отговорить его от войны. Насколько мне известно Гитлер не допустил к себе этих людей. Только послу графу Шуленбургу107 была предоставлена короткая аудиенция. Однако, он, тот кто считал войну нерекомендуемой и категорически отвергал идею, не смог привести свои взгляды на Россию и причинах против войны, так как Гитлер произнес собственную речь по этой теме, через 20 минут он резко его выпроводил, не позволив сказать ему ни слова.

Председатель: Доктор Хорн, распоряжение трибунала заключалось в том, что свидетель может освежать свою память при помощи записей, но этот свидетель, как кажется, трибуналу прочёл почти каждое сказанное слово. Это не освежение памяти с помощью записей. Это речь которую вы написали заранее, и если такого рода вещи продолжатся трибунал рассмотрит вопрос о том есть ли необходимость изменить это правило и придерживаться обычного порядка который заключается в том, что ни одному свидетелю нельзя обращаться ни к каким записям за исключением подготовленных вовремя.

Хорн: Господин председатель, точности ради, я обсуждал со свидетелем вопросы, но его записи, если они были составлены, составлены свидетелем независимо и без моих сведений о содержании. Сейчас я попрошу свидетеля отвечать на мои вопросы не используя никаких средств о которых я не знаю. Я не знаю – это я снова хочу подчеркнуть – не знаю эти ответы.

Свидетель, вам известно о том, что фон Риббентроп пытался использовать своё влияние на Гитлера для того, чтобы остановить вредные тенденции против церкви и евреев?

Штеенграхт: Да. Я знаю о том, что Риббентроп часто говорил с Гитлером на эту тему. Я был в абсолютном отчаянии по поводу политики в отношении церкви и евреев и по этой причине имел случаи часто говорить с ним об этом, как я сказал. Но он снова и снова объяснял мне, когда он возвращался от Гитлера: «С Гитлером нельзя говорить об этом. Гитлер сказал о том, что эти проблемы должны быть решены до его смерти».

Хорн: Фон Риббентроп и министерство иностранных дел имело какие-нибудь сведения о военном планировании?

Штеенграхт: Риббентроп часто говорил мне о том, что он полностью не ведает о военных делах. Что касалось министерства иностранных дел, оно понятия не имело о стратегическом планировании.

Хорн: Какими были отношения между Риббентропом, Гиммлером, Геббельсом и Борманом?

Штеенграхт: Отношения между Риббентропом и вышеуказанными господами были настолько плохими насколько можно представить. Между ними существовала постоянная борьба. По моему мнению, Риббентроп был бы первой жертвой Гиммлера если бы, что-то случилось с Гитлером. Постоянная борьба и вражда, я хочу заявить, шла между этими людьми с исключительно острой перепиской.

Хорн: Какими были отношения между высшими партийными и государственными ведомствами?

Штеенграхт: Отношения между отдельными ведомствами естественно отличались согласно характеру и происхождению ведомственных начальников. Но можно сказать, что отношения были плохими во всём, и в особенности во взаимном информировании, так необходимом в государственных делах, практически никогда не проявлявшемуся. Ещё сложнее одному министру было обсудить вопрос с другим министром по телефону, нежели спустить с небес ангела Гавриила и поговорить с одним из нас. Даже по самым важным и существенным вопросам не могла состояться фактическая дискуссия. Другими словами, практически не было никакой связи между ведомствами. Более того, они сильно отличались как по характеру, так и по идеям.

Хорн: Вам, что-нибудь известно о возражениях Ватикана, прежде всего о польском духовенстве?

Штеенграхт: Я слышал об этом позднее, и должны были быть протесты по поводу польского католического духовенства. Эти две ноты были от нунция108 государственному секретарю того времени. Затем, согласно порядку государственный секретарь передал их Риббентропу, и Риббентроп в свою очередь представил их Гитлеру. Поскольку Ватикан не признал Генерал-губернаторство и нунций не был компетентным за эти регионы, Гитлер, когда ему представили эти ноты, заявил:

«Это просто полное вранье. Верните эти ноты нунцию через государственного секретаря в резкой форме и скажите ему о том, что вы никогда не примете их».

Хорн: Этими нотами занималось министерство иностранных дел?

Штеенграхт: Тогда были приняты резкие и точные инструкции о том, чтобы во всех случаях в которых представители стран затрагивают вопросы которые не находятся в их компетенции, будь то в беседах, или нотах, вербальных нотах, меморандумах или других документах, их не следует принимать и нужно отвечать устными протестами.

Хорн: Вам известно о том, что фон Риббентроп предотвратил расстрел 10000 военнопленных после ужасной воздушной атаки на Дрезден?

Штеенграхт: Да, я знаю следующее: однажды связной фон Риббентропа позвонил мне в сильном волнении. Он сообщил мне о том, что по предложению Геббельса, фюрер планирует, в качестве репрессалии109 за сожжение Дрездена, расстрелять английских и американских военнопленных – кажется в основном лётчиков. Я сразу же поехал к Риббентропу и сообщил ему об этом. Риббентроп сильно взволновался, он стал белым как смерть, фактически он был потрясен и думал, что это невозможно, взял телефон и позвонил связному лично для того, чтобы подтвердить это сообщение. Связной это подтвердил. Тогда Риббентроп сразу же поехал к Гитлеру, вернулся через полчаса, и сказал мне о том, что он смог убедить Гитлера отменить этот приказ. Вот всё, что мне об этом известно.

Хорн: Вам, что-нибудь известно о созыве антиеврейского конгресса?

Штеенграхт: По поводу созыва антиеврейского конгресса я кое-что знаю, мне кажется, наш связной у Гитлера сообщил нам о том, что по предложению Бормана, Гитлер приказал созвать антиеврейский конгресс с помощью ведомства Розенберга. Риббентроп не хотел верить в это, но несмотря на это он принял это как правду, поговорив с нашим связным. Затем, поскольку на основании этого решения мы не могли ничего сделать официально, чтобы предотвратить это, мы несмотря на это, разработали это, и мы прилагали усилия проводя политику затягивания, отсрочки для предотвращения созыва. И хотя приказ отдали весной 1944, и война шла до апреля 1945, этот конгресс так и не состоялся.

Хорн: Вы могли замечать, часто ли по государственным причинам фон Риббентроп следовал твёрдой манере со своим штабом, хотя он иногда думал совершенно по-другому?

Штеенграхт: Это было бы суждением. Но мне кажется, я должен это подтвердить: думая о том, что он был верным Гитлеру, Риббентроп – как мне кажется – в таких случаях он шёл Гитлеру с предвзятым мнением и возвращался с полностью другим взглядом, пытаясь впоследствии объяснить взгляд Гитлера. Это он всегда делал с особой горячностью. Тогда я предполагал, что это было вопреки его собственным первоначальным мыслям.

Хорн: Фон Риббентроп во время войны просил пощадить Рим и Флоренцию?

Штеенграхт: Насколько мне известно, да. Он говорил об этом с Гитлером.

Хорн: Вы знакомы со статьей Геббельса в «Reich110» или может быть «Volkischer Beobachter111» о линчевании?

Штеенграхт: Да. Однажды случайно я пришел к Риббентропу, когда он читал газету и вновь был сильно взволнован. Он спросил меня, читал ли я статью, эту шокирующую статью Геббельса. Это была статья о линчевании.

Хорн: Фон Риббентроп заявил протест Геббельсу про эту статью?

Штеенграхт: Насколько мне известно, он поручил нашему начальнику прессы который имел связного у Геббельса заявить протест этой статье. Но к его удивлению он был вынужен увидеть, что этот протест был бесполезным, поскольку статью не только вдохновил, но, и как мне кажется, приказал Гитлер, и таким образом ничего нельзя было сделать.

Хорн: Какое отношение заняло министерство иностранных дел ввиду направления этой статьи?

Штеенграхт: Министерство иностранных дел решительно отвергло статью, потому что она образовывала нарушение международного права и таким образом заставляла нас отступить от международного права в ещё одной сфере. Более того, она взывала к низменным человеческим инстинктам и наносила и внутренней и внешней политике большой урон.

Кроме того, такая статья, прочитанная несколькими сотнями тысяч или миллионами всё равно причиняла непоправимый ущерб. Поэтому мы настаивали на том, чтобы ни при каких обстоятельствах такие вещи снова не появлялись в прессе. Однако, я должен с сожалением сказать о том, что у нас было сложное положение в этом деле в особенности поскольку низколетящий самолёт часто расстреливал крестьян в полях и пешеходов на улицах, то есть чисто гражданских людей, своим убийственным оружием. И наша аргументация о том, что в данной сфере нужно соблюдать международное право ни при каких обстоятельствах не принималась во внимание ни большинством немецких ведомств, ни прежде всего лично Гитлером. Напротив, в данном случае нас рассматривали как юристов-формалистов. Но позднее мы попытались, насколько могли, с помощью военных ведомств предотвратить исполнение этого приказа.

Хорн: Вам известно о батальоне Гюнсберга112?

Штеенграхт: Я не знаю о батальоне Гюнсберг. Конечно, я знаю бывшего легационного советника фон Гюнсберга из министерства иностранных дел. Этот легационный советник фон Гюнсберг получил, насколько я помню – в то время я не выполнял никакой работы связанной с этими делами – получил от Риббентропа задание о следующем, с несколькими людьми из министерства иностранных дел и несколькими водителями, боевыми частями, следить за тем, чтобы, во-первых, в зарубежные миссии, например в Брюсселе и Париже и тому подобном, которые находились под защитой гарантирующих держав, не входили наши войска. И в то же время Гюнсбергу поручили охрану материалов зарубежных министерств иностранных дел представлявших внешнеполитический интерес.

После завершения французской кампании, Гюнсберг, насколько я помню, уже не находился на действительной службе в министерстве иностранных дел, а поступил в тайную полевую полицию, от которой он получил форму, потому что как гражданский он не мог войти в эти страны.

Хорн: Как и когда закончилась работа Гюнсберга?

Штеенграхт: Риббентроп утратил интерес после этих событий и первоначального поручения. Затем, после начала русской кампании, Гюнсберг, насколько я помню, снова явился и сказал о том, что он намерен делать тоже самое на востоке, и Риббентроп сказал ему:

«Да, очень хорошо. Вы можете поехать с несколькими людьми в группы армий и следить за всем, что представляет для нас интерес и также проследить за тем, чтобы, когда мы приблизимся к Москве в зарубежные миссии не входили и чтобы сохранялись документы».

Но он уже не считал себя относившемся к министерству иностранных дел и видимо получал приказы от других ведомств. Затем, как я услышал позднее, у него было много людей в подчинении и много автомобилей которые он также не мог получить от министерства иностранных дел, как и военную форму, поэтому он видимо работал на другие ведомства.

Хорн: Он уже не относился к министерству иностранных дел, во всяком случае, не в военном качестве?

Штеенграхт: Нет. И дополнительно, когда Риббентроп услышал о том, что он проводит такую большую работу, он лично поручил мне незамедлительно позвонить в СС и сказать о том, что он, Риббентроп больше не хотел иметь Гюнсберга, и тогда я сказал обергруппенфюреру Вольфу113 о том, что я хочу заметить, что мы не хотели иметь к Гюнсбергу никакого отношения. Следите за тем, чтобы он оставался в Ваффен-СС вместе со своими подчинёнными. Вот всё, что мне известно о Гюнсберге.

Хорн: Хочет ли ваша светлость прервать допрос или мне продолжить со следующими вопросами?

Председатель: Если вы не собираетесь закончить сейчас же, нам лучше прерваться. Вы пока будете с этим свидетелем?

Хорн: У меня есть ещё ряд вопросов.

[Судебное разбирательство отложено до 10 часов 27 марта 1946]