В предыдущих показаниях подсудимый Геринг пытался оправдать германское нападение на Польшу инцидентом, который произошел в городе Быдгощ якобы по вине Польши, и что срок нападения на Польшу был определен гитлеровским правительством именно в связи с этим инцидентом.

Допрашивая подсудимого, обвинитель устанавливает, что инцидент, на который ссылался подсудимый, имел место в Быдгоще 3 сентября 1939 года, то есть через два дня после германского вторжения в Польшу.

В подтверждение этого обвинитель оглашает свидетельство польской комиссии по расследованию немецких преступлений, в котором указывается, что именно 3 сентября 1939 года в городе Быдгощ произошел инцидент, именуемый «кровавым воскресеньем».

Подсудимый Геринг, видя, что его предыдущие «оправдания» нападения германских войск на Польшу полностью опровергнуты оглашенным документом, изворачиваясь, заявляет, что, по-видимому, в Быдгоще имели место два различных события.

Далее обвинитель спрашивает подсудимого, был ли известен ему приказ о клеймении советских военнопленных. Подсудимый снова отговаривается незнанием приказа и ссылается на то, что будто бы этот приказ не относился к германским военно-воздушным силам.

Обвинитель: Известно ли вам, что германское командование приказывало использовать советских военнопленных и гражданских лиц на работах по разминированию и переноске невзорвавшихся снарядов?

Подсудимый: Да, мне известно о том, что русские пленные использовались инженерными частями для расчистки минных полей.

В какой степени для этого использовалось гражданское население, мне неизвестно, но вполне возможно, что это было именно так.

Обвинитель: Известен ли вам приказ об уничтожении Ленинграда, Москвы и других городов Советского Союза?

Подсудимый уклоняется от прямого ответа на этот вопрос, но показывает, что о планах разрушения Ленинграда ему было известно и что финны, в случае передачи им Ленинграда, не нуждались бы в таком большом городе, а о планах разрушения Москвы ему-де ничего не было известно.

Геринг отрицает также, что он знал о приказах, касающихся разрушения других городов, и просит предъявить ему такие приказы.

Обвинитель т. Руденко указывает, что он не намерен предъявлять эти приказы подсудимому, так как они уже предъявлены суду.

Теперь, как и ранее, Геринг, когда шла речь о преступных приказах и директивах, объяснял свое незнание подобных изобличающих материалов тем, что они якобы проходили помимо него лично, а шли по инстанциям его ведомства военно-воздушных сил.

Обвинитель тов. Руденко констатирует, что подсудимому Герингу, как видно, докладывали только «важные дела», а что касается уничтожения городов и убийства миллионов людей, то все это проходило помимо него, по так называемым служебным инстанциям.

Обвинитель спрашивает Геринга, был ли он согласен с так называемой теорией «высшей расы» и воспитанием в ее духе немецкого народа. Подсудимый отвечает, что он лично считает эту теорию неправильной.

— Вы, — продолжает обвинитель, — заявили на суде, что расходились с Гитлером по вопросам захвата Чехословакии, по еврейскому вопросу, но вопросу о войне с Советским Союзом, расходились в оценке теории «высшей расы», расходились по вопросу расстрела пленных английских летчиков. Чем же объяснить тогда, что при наличии столь серьезных расхождений высчитали возможным сотрудничать с Гитлером и проводить его политику?

Этот прямой вопрос обвинителя приводит подсудимого в некоторое замешательство и нервное состояние. Он начинает твердить, что он в таком виде не давал показаний и считает, что в подобных случаях надо учитывать различные периоды времени в его взаимоотношениях с Гитлером и что при нападении на Россию речь шла не о принципиальных разногласиях, а лишь но вопросу о времени нападения. Давая эти показания, подсудимый сразу принимает на себя роль «солдата», который должен был будто бы быть верным присяге Гитлеру и выполнять приказы даже если он. Геринг, был не согласен с Гитлером.

Обвинитель: Но вы же — не простой солдат. Вы говорили на суде, что вы были большим государственным деятелем и, несмотря на это, вы — все же считали возможным при наличии этих ваших разногласий сотрудничать с Гитлером.

В ответ снова следуют рассуждения подсудимого на тему о верности присяге.

Обвинитель: Если вы считали возможным сотрудничать с Гитлером, считаете ли вы себя, как второго человека в Германии, ответственным за организованные в государственном масштабе убийства миллионов ни в чем не повинных людей, даже вне зависимости от вашей «осведомленности» об этих фактах. Ответьте коротко: да или нет.

Подсудимый: Нет, я не знал об этих преступлениях, и я не давал распоряжения об их совершении. Я не могу отвечать за них.

— Я спрашиваю вас, — продолжает обвинитель, — ответьте мне, в конце концов, прямо на вопрос: по своему положению должны вы были знать о всех этих фактах преступления?

Подсудимый снова изворачивается, утверждая, будто он должен отвечать только за преступления, которые ему были известны.

В лучшем случае, заявляет подсудимый, вы можете спросить меня, был ли я легкомысленным в своих действиях и отдавал ли я себе отчет в том, что делал.

Обвинитель: Вам лучше знать себя, но миллионы немцев знали о творившихся преступлениях, а вы пытаетесь представить дело так, будто не знали этого.

Далее обвинитель спрашивает: — Вы заявляли на суде, что гитлеровское правительство привело Германию к расцвету. Вы и сейчас утверждаете, что это так?

Подсудимый отвечает, что проигрыш войны привел Германию к катастрофе и разгрому.

После этого защитник Штамер снова приступает к допросу Геринга для уточнения некоторых положений, выдвинутых обвинением в процессе перекрестного допроса. Защитник интересуется взаимоотношениями подсудимого Геринга с Гитлером. Допрос и ответы подсудимого принимают весьма пространный, отвлеченный и не относящийся к делу характер. Главный обвинитель от США прерывает допрос и, обращаясь к трибуналу, заявляет, что в целях сохранения времени не следует давать возможности подсудимому высказываться столь пространно. Если подсудимый, говорит обвинитель, будет давать показания, какие он пожелает, то процесс никогда не закончится.

Председатель указывает защитнику Штамеру, что трибунал разрешил задавать ему только вопросы, которые не уточнены или не выяснены перекрестным допросом.

Во время первого допроса, продолжает председатель, подсудимый Геринг давал такие показания, которые можно назвать речью, и никто его не прерывал. В данное же время подсудимый не может пользоваться такой свободой и снова выступать с пространными заявлениями.

Несмотря на это, защитник снова задает подсудимому вопрос общего характера о степени его ответственности за преступления гитлеровских заговорщиков, и Геринг дает многословные ответы.

Председатель прерывает допрос и, обращаясь к подсудимому, указывает ему, что трибунал не желает слушать его речей и сам вполне может уяснить себе разницу между формальной ответственностью и действительной ответственностью за приказы, которые отдавались подсудимым.

Несмотря на неоднократные предупреждения, защитник Штамер снова пытается поставить вопрос общего характера об ответственности подсудимого за насильственный угон рабочей силы в Германию. Тогда в затянувшуюся процедуру допроса вмешиваются обвинитель Джексон и председатель, которые указывают, что этот вопрос — освещался в суде и нет необходимости слушать показания по этому поводу.

В связи с этим защитник Штамер отказывается от дальнейших вопросов, и охрана уводит Геринга на скамью подсудимых.

Вслед за этим защитник Штамер излагает свои планы дальнейшей защиты подсудимого.

Адвокат отказывается от вызова некоторых свидетелей, уточняет вопрос о получении им ответов на опросные листы и о розыске свидетелей.

Перед представлением адвокатом Штамером документов по делу подсудимого Геринга обвинитель Джексон вносит от имени обвинения Соединенных Штатов предложение не оглашать документов, подготовленных защитником Штамером, так как они переведены на четыре языка и могут быть рассмотрены трибуналом без оглашения.

Представитель английского обвинения Максуэлл-Файф поддерживает предложение Джексона. Главный обвинитель от СССР т. Руденко, поддержал предложение представителей американского и английского обвинений, возражает лишь против представления защитой так называемой «Белой книги», так как ее содержание не относится к делу.

В ответ на замечание Штамера по поводу представления документов в защиту подсудимого председатель трибунала указывает, что обвинение не имело возможности переводить полностью все свои документы, и поэтому они оглашались. Обвинению необходимо было оглашение документов также и для того, чтобы их заслушала защита на немецком языке. В настоящее же время все документы защиты переведены, — и поэтому мет необходимости в их оглашении.

Председатель разъясняет защитнику Штамеру, что в заключительной речи он может ссылаться на свои документы.

Обсуждением вопроса о порядке представления документов защиты утреннее заседание трибунала закончилось.