Даже тогда, когда обвинитель предъявляет документы, составленные ближайшими сотрудниками Геринга или подписанные им самим, подсудимый либо просто отрицает весь документ, либо сваливает вину на других, либо ссылается на «плохую память».

В самом начале вечернего заседания обвинитель предъявляет гитлеровский план захвата имущества австрийских евреев. Геринг придал этому плану характер закона.

Геринг посоветовал Гейдриху создать для евреев гетто, загнав туда всех австрийских евреев и предварительно ограбив их. Геринг говорил Гейдриху следующее: «Дорогой мой Гейдрих, нельзя избежать создания гетто в больших масштабах. Они должны быть созданы».

На вопрос обвинителя, говорил ли это Геринг, подсудимый отвечает, что он это говорил, но тут же делает смехотворное заявление о том, будто он хотел изолировать евреев «с целью защитить их».

Обвинитель оглашает другое заявление Геринга, которое гласит: «Германским евреям за их ужасные преступления дано наказание — они должны будут внести один миллиард марок. Кроме того, я хотел бы сказать, что я не хотел бы быть евреем в Германии». Геринг заявляет, что это была «шутка», хотя хорошо известно, что миллиард марок гитлеровская шайка все-таки получила.

Обвинитель переходит к вопросу о разграблении гитлеровцами произведений искусства.

Устанавливается, что гитлеровские главари распределили между собой отнятые у евреев произведения искусства.

Часть этих произведений была продана, и деньги были переданы, как признается Геринг, в его банк. Геринг лично давал указания своим агентам, какие картины и скульптуры посылать в коллекцию Гитлера, какие — в его личную.

Когда некоторые подчиненные Геринга сказали ему, что юристы, вероятно, найдут действия германских властей противоречащими праву, Геринг высокомерно ответил: «Пусть они попробуют побеспокоить меня.

Я — высший юрист в государстве». На вопрос обвинителя, говорил ли он это, Геринг дает уклончивый ответ: «Может быть, я говорил все это, может быть, это не противоречит моим показаниям, которые я делал в связи с вывозом произведений искусства».

В результате «увлечения Геринга искусством» он собрал коллекцию картин, оцениваемую в 50 миллионов имперских марок. Геринг объясняет, что им-де руководили не соображения наживы, а «страсть к коллекционированию». Он опасался, что эта страсть заставит его вложить в коллекционирование картин все свое имущество, поэтому предпочел избрать более дешевый способ.

«Коллекционер» Геринг захватил и спрятал скульптуры из алтаря в монастыре Монте-Кассино в Италии. Сейчас он объясняет это высокими соображениями «уважения к религиозному искусству». Однако обвинитель устанавливает, что это носило характер простого грабежа.

Обвинитель приступает к выяснению обстоятельств использования военнопленных в германской военной промышленности. Геринг отпирается целиком, но затем признает, что он несет полную ответственность за насильственную посылку советских военнопленных на работу в германской военной промышленности. Правда, подчеркивает он, приказ о мобилизации был подписан его заместителем по экономическим делам Кернером, но приказ строился на основе директив, данных самим Герингом. Одновременно Геринг отдал распоряжение об отборе ста тысяч французских военнопленных и о переводе их на работу в военную промышленность.

Геринг изображает удивление, когда обвинитель спрашивает его, знал ли он о существовании в Германии принудительного труда. Тогда обвинитель оглашает показания подсудимого, данные на предварительном следствии в ноябре 1945 года. Тогда Геринг прямо одобрял введение принудительного труда. «Я должен сказать, — говорил Геринг, — что результаты были эффективными, хотя и произошло большое количество актов саботажа».

Обвинитель: Но в общем вы сказали, что это была правильная программа?

Подсудимый: Да, без этой рабочей силы много вещей не могло бы быть осуществлено.

Обвинитель устанавливает, что по инициативе Геринга было заключено соглашение между ним, Гиммлером и Розенбергом о вывозе большого числа молодых советских граждан с оккупированных территорий на немецкую каторгу. Геринг пытается отрицать свое личное участие в этом соглашении, сваливая вину на свое ведомство, которое, как выражается он, «вполне возможно и вероятно, заключало такое соглашение».

Геринг снова уличается во лжи, когда пытается утверждать, что он конфисковал на оккупированных территория;: якобы только государственную собственность, которую он рассматривал как трофеи германской армии. Обвинитель предъявляет Герингу собственный приказ последнего от 7 сентября 1943 года, в котором говорится: «По указанию фюрера я издаю следующий приказ: во-первых, на территориях восточнее линии, установленной верховным командованием, должны постепенно проводиться следующие меры: все продукты сельского хозяйства, средства производства и машины, обслуживающие сельское хозяйство и пищевую промышленность, должны быть вывезены; во-вторых, предприятия пищевой промышленности, занимающиеся производством или обработкой, вывоз которых невозможен, должны быть уничтожены; в-третьих, сельскохозяйственные предприятия, склады и продовольственные пункты должны быть уничтожены. Население, занимавшееся сельским хозяйством, должно быть уведено на территорию к западу от установленной линии».

Геринг бормочет что-то невразумительное о военной необходимости, о том, что машины были завезены туда немцами и что немцы, так сказать, разрушали лишь свое собственное.

Увертки подсудимого вызывают смех среди присутствующих в зале.

Обвинитель напоминает Герингу о совещании у Гитлера относительно переброски большого числа союзных пленных из Силезии в Западную Германию в связи с приближением Красной Армии к границам Германии.

На этом совещании Геринг рекомендовал поручить провести эту операцию отрядам СС, дав им указание расправляться с пленными без малейшей пощады. В частности, он советовал «снимать с них на ночь сапоги и брюки, чтобы они не могли бежать по снегу». Геринг одобрил прямой приказ Гитлера расстреливать всех, кто попытается бежать.

Убийца и грабитель. Геринг искал для выполнения своих планов людей такого же сорта. Как устанавливает обвинитель, Геринг формировал специальные отряды из уголовных преступников, которые Должны были быть заброшены в тыл наступавших частей Красной Армии. В документе, написанном одним из сотрудников Геринга, говорится, что для выполнения этой задачи «рейхсмаршал думает использовать заключенных», которые согласились бы обменять тесные стены тюрьмы на простор для приключении и похождений в тылу противника.

«Рейхсмаршал, — говорится далее в документе, — рассматривал вопрос о том, чтобы другие преступники также были включены в эти диверсионные группы. Первая задача их будет заключаться в том, чтобы уничтожать коммуникации противника, убивать, жечь, опустошать. В Германии они снова будут находиться под строгим контролем». Геринг дает глупейшее объяснение, утверждая, что он выбирал преступников, которые руководствовались в своих преступлениях не какими-то низменными побуждениями, а «страстью к похождениям».

Вопреки лживым уверениям Геринга, что он не несет никакой ответственности за расстрелы заложников, допрос показывает, что Геринг не только знал об этих расстрелах, но и одобрял расправу с невинными людьми.

Он признает правильным письмо, адресованное Герингу гитлеровским комиссаром в Норвегии Тербовеном. В этом письме Тербовен писал, что в столкновении полиции с норвежскими патриотами был убит офицер «службы безопасности». На другой день по приказу Тербовена были расстреляны 18 норвежцев, вся «вина» которых заключалась в том, что они пытались бежать в Англию. Деревня, у которой произошла перестрелка, была сожжена до основания. Все мужчины были посланы в концлагеря Германии, женщины — в трудовые лагеря Норвегии, дети — разбросаны по приютам. Обвинитель доказывает, что Геринг действовал точно так же, как и Тербовен. 23 октября 1942 года Геринг специальным приказом предложил применить рецепт Тербовена для очищения тыла армейской группы «Центр». Он приказал отнять у населения районов, «зараженных», по его выражению, партизанским движением, весь скот и продовольствие.

Все трудоспособное мужское и женское население должно было быть схвачено и направлено в Германию, в лагеря принудительного труда. Геринг шел даже дальше Тербовена. Он посылал в эти лагери и детей. Вероятно, впервые за все последние заседания Геринг без уверток заявляет: «Это абсолютно правильно. Здесь речь идет о районах, где действовали партизаны». Однако Геринг обиженно протестует против замечания обвинителя, что он, Геринг, шел по стопам Тербовена, оставляя, видимо, пальму первенства самому себе.

Несколько дней назад Геринг пространно разглагольствовал о том, что он якобы выступал против расстрелов союзных летчиков, сбитых над Германией, и что якобы по этой причине началось расхождение между ним и Гитлером. Обвинитель оглашает протокол совещания у Гитлера, в котором записано следующее: «Рейхсмаршал предлагает фюреру, чтобы английские и американские летчики, которые обстреливают города, поезда, или летчики, сбрасывающиеся с парашютами, расстреливались немедленно».

Уличенный этим документом, Геринг повторяет уже надоевший всем трюк. Он сваливает все на стенографа, который якобы приписал ему чужие слова. Геринг утверждает, что это было сказано не им, а Гитлером.

Джексон заявляет в связи с этим, что он на следующем заседании представит дополнительные документы.

Представитель английского обвинения Максуэлл-Файф допрашивает Геринга об обстоятельствах убийства 50 английских летчиков, бежавших из лагеря военнопленных в Верхней Силезии. Из многочисленных вопросов выясняется, что Геринг нагло лгал, когда заявлял несколько дней тому назад, будто он не имел никакого представления о планировавшемся убийстве английских летчиков, поскольку он находился в отпуску. Обвинитель устанавливает, что Геринг к моменту убийства летчиков не был в отпуску, а находился в это время вместе с Гитлером и поэтому не мог не знать о приказе последнего, согласно которому, как признал Геринг, летчики были убиты. Теперь подсудимый пытается доказать, что он вообще не имел никакого отношения к военнопленным летчикам, хотя только два дня назад он заявлял прямо противоположное.

Геринг заявляет, что он не знал ничего о подписанном его ближайшим помощником приказе, в котором начальникам лагерей военнопленных летчиков предлагалось выдавать полиции пленных летчиков, пытавшихся бежать. Выдача летчиков гитлеровской полиции означала их убийство. Именно поэтому уличенный преступник нагло утверждает, что он не знал об этом приказе.

С таким же упрямством он отвергает свое знакомство с чудовищным мероприятием гитлеровских преступников, названным ими «дело пули». Это «дело» означало расстрел всех военнопленных, пытавшихся бежать. С этой целью военнопленные переводились в концлагерь Маутхаузен, где они немедленно уничтожались.

На этом заканчивается вечернее заседание трибунала 20 марта.