Председатель трибунала лорд Лоуренс объявляет защитнику, что дневник Франка будет передан в комнату защиты.

После этого обвинитель Додд приступает к изложению обвинения гитлеровских заговорщиков в осуществлении мероприятий, рассчитанных на превращение взрослого населения Европы в немецких рабов. Многочисленными документами, захваченными в архивах гитлеровского министра по делам восточных территорий Розенберга и в архивах гитлеровского уполномоченного по вопросам мобилизации рабочей силы Заукеля, обвинитель доказывает, что гитлеровцы систематически и хладнокровно угоняли миллионы русских, украинцев, поляков, французов, бельгийцев, голландцев и других в немецкое рабство. Гитлеровцы не гнушались никакими средствами. «Вербовка рабочей силы» превратилась в открытую охоту за людьми.

Подобная «вербовка» вызвала решительное сопротивление населения оккупированных районов. Гитлеровские заговорщики решили организовать вербовку военно-принудительными средствами. На специальном заседании экономического планового бюро Заукель доложил, что «вербовщики» все чаще становятся жертвами вооруженных нападений. Начальник немецкого вербовочного бюро в Варшаве был застрелен среди белого дня в его собственной конторе. Заукель требовал полицейских подкреплений для проведения «вербовки» и просил содействия подсудимого Розенберга.

Специальным письмом от 3 октября 1942 года подсудимый Заукель требовал от Розенберга принятия решительных мер к насильственному вывозу рабочей силы из оккупированных районов в Германию. «Фюрер, — писал Заукель, — разработал новый и весьма срочный план вооружений, который потребует мобилизации двух дополнительных миллионов иностранных рабочих. Фюрер предоставил мне новые права и поручил мне принять любые меры, которые я найду нужными, чтобы любой ценой обеспечить мобилизацию рабочей силы для германской военной промышленности, как из самой Германии, так и из протектората, польского губернаторства и других оккупированных территорий. Дополнительная рабочая сила в своем большинстве должна быть взята из недавно оккупированных восточных территорий, особенно из имперского комиссариата Украины. Поэтому имперский комиссариат Украины должен доставить 225 тысяч рабочих до 31 декабря 1942 года и 225 тысяч дополнительно — к 1 мая 1943 года».

Заукель предписывает не останавливаться ни перед какими беспощадными мерами для получения рабочих рук. Несколько позже Заукель посылает в оккупированные районы своего специального представителя Пюкерта с задачей обеспечить ежедневную присылку 5 тысяч рабов. С типичной немецкой педантичностью Заукель просит Розенберга (письмо от 17 марта 1943 года) ежедневно поставлять в Германию: из Белоруссии — 500 человек, из «Центральной экономической инспекции» — 500 человек, из Украины — 3 тысячи человек, из «Южной экономической инспекции» — 1000 человек. Заукель предупреждает, что, «начиная с 1 апреля 1943 года, ежедневная норма должна быть увеличена вдвое».

Не ограничившись посылкой писем, Заукель лично отправляется в оккупированные районы. 18 июля 1943 года Заукель произнес в Каунасе речь, в которой потребовал «посылки в Германию значительно большего числа литовской рабочей силы». Несколько раньше он побывал в Риге, где предложил гитлеровскому комиссару послать в Германию не позже августа 1943 года 183 тысячи человек, потребовав включить в число их, по меньшей мере, 30 тысяч молодежи.

Видимо, приказы Заукеля выполнялись с трудом. Ему пришлось обратиться за помощью к германской армии, которая держала гарнизоны во всех оккупированных районах. В письме от 17 августа 1943 года, направленном военным властям, Заукель предлагал: «Вы должны завербовать и немедленно отправить в Германию всю рабочую силу, родившуюся на вашей территории в течение 1926 и 1927 годов. Запись должна быть закончена не позже 30 сентября 1943 года».

«Вербовочная кампания, — говорит обвинитель, — увенчалась успехом». Заукель имел возможность сообщить Шпееру, тогдашнему министру вооружений, что он, Заукель, может дать ему миллион рабочих до октября 1943 года, кроме того, он обещает дать 700 тысяч рабочих для сельского хозяйства. Гитлеровцы, не стесняясь, описывали, какими средствами они добились этого. В меморандуме, найденном в архиве Заукеля, рассказывается: «Сейчас мы присутствуем при комической картине вербовки миллионов рабочих рук из оккупированных восточных территорий, чтобы заполнить брешь в германской рабочей силе после того, как военнопленные перемерли, подобно мухам, от голода. Метод «вербовки» (кавычки в документе), применяемый нами, берет свое начало, вероятно, с самых черных периодов работорговли. Процветает настоящая охота на людей. Не принимаются во внимание никакие соображения здоровья или возраста».

Население оккупированных территорий ответило на фашистскую «вербовку» усилением сопротивления и расширением партизанской борьбы. 21 декабря 1942 г. Розенберг направил Заукелю письмо, в котором писал: «Доклад, который я получил, показывает, что увеличение числа партизанских отрядов в оккупированных восточных районах вызвано тем фактом, что методы, применяемые для вербовки или насильственного массового вывоза рабочих рук, таковы, что люди, которым угрожает эта судьба, предпочитают избежать ее, уходя в леса или переходя в партизанские отряды».

Розенберг приложил к своему письму доклад, показывающий «методы вербовки» Заукеля. В докладе описывается, что во многих случаях немецкие полицейские сжигали целые деревня, жители которых отказывались «вербоваться» на работу в Германию. «Когда пришел приказ, — говорится в докладе, — послать 25 рабочих, никто не явился. Все взрослые бежали. Тогда появилась германская полиция и начала поджигать дома тех, кто бежал. Немедленно возник огромный пожар, поскольку уже два месяца не было дождей. В дополнение к этому, урожай хлеба был сложен в амбарах. Можете вообразить, что произошло. Народу, который прибежал к месту пожара, запретили тушить его. Полиция избивала и арестовывала прибежавших. В это же время полицейские поджигали другие дома». Далее в докладе указывается, что в других деревнях (судя по названиям, дело происходит в Белоруссии) полиция арестовала стариков, старух и детей в качестве заложников, угрожая расстрелять их, если трудоспособные не отправятся на работу в Германию.

Обвинитель Додд хочет огласить письменные показания подсудимого Розенберга, однако защитник последнего решительно возражает против предъявления этого документа. Он требует, чтобы документ был представлен полностью если не трибуналу, то защите. Председатель трибунала разъясняет, что трибунал пока не нуждается в полном тексте показаний Розенберга и что дело обвинения решать, в каком виде оно намерено преподносить этот документ. Защита имеет право использовать документ по своему усмотрению Защитник Заукеля сообщает трибуналу, что он получил полный текст показаний Розенберга, однако его коллеги не могут воспользоваться этим документом, поскольку он написан по-английски. Председатель дает указание обвинителю обеспечить защитников полным немецким текстом показаний Розенберга. Предъявление суду этого документа откладывается.

Обвинитель Додд приводят все новые и новые документы, показывающие, что так называемая «вербовка рабочей силы» была беспощадной и дикой охотой на людей, при чем страдали не только непосредственные объекты немецкой охоты. Родители, дети и даже дальние родственники жертв этой охоты подвергались невероятным преследованиям, избиениям, арестам и даже расстрелам. Гитлеровцы оставили далеко позади себя работорговцев средневековья. Сжигание целых деревень вместе с запасами продовольствия обрекало население целых районов на верную смерть от голода и холода. Обвинитель цитирует пространный немецкий документ, показывающий, что в результате фашистской охоты на рабов целые районы и округа превратились в пустыню — население бежало, населенные пункты были сравнены с землей. Обвинение доказывает, что подсудимые Розенберг и, особенно, Заукель не только знали об этом, но и были инициаторами этих беспощадных мер. Додд предъявляет суду письмо одного из фашистских сатрапов, некоего Пауля Рааб, подсудимому Розенбергу, в котором Рааб хвастается, какими средствами он добился успешной «вербовки». «Я решил, — пишет Рааб, — показать все более непокорной украинской молодежи, что наши приказы должны выполняться. Я приказал сжечь дома всех непокорных».

Далее Рааб рассказывает: «Когда началось пассивное сопротивление населения, я снова начал производить аресты, конфискации и посылку людей в рабочие лагери. Некоторое время спустя группа людей, посланных на работу, опрокинула охрану и разбежалась. Я снова увидел необходимость принять строжайшие меры. Дома беглецов были сожжены». Свое письмо Рааб заканчивает ссылкой на то, что его методы расправы были не только известны окружному комиссару в Василькове и генеральному комиссару в Киеве, но и были одобрены ими. Несомненно, подсудимые Заукель и Розенберг знали об этих мерах и одобряли их.

По мере того, как росло сопротивление народа господству современных рабовладельцев, увеличивались силы, которые посылались на охоту за людьми. Помимо полиции, армии и различных вспомогательных частей, в это дело включились гитлеровские охранные отряды.

Обвинитель оглашает секретнейший приказ, изданный по частям СС и полиции безопасности. В этом приказе, датированном 19 марта 1943 года, предлагается: «Активность рабочих контор и соответственно вербовочных комиссий должна быть поддержана в возможно более широкой мере. Вероятно, не удастся воздержаться от использования силы. Проводя обыски в деревнях, сжигать, если будет необходимо, всю деревню. Все население должно быть насильственно послано в распоряжение комиссара».

По предложению председателя трибунала обвинитель оглашает следующий параграф этого приказа, гласящий: «Как правило, дети не должны больше расстреливаться». Этот параграф показывает, что понимали гитлеровские бандиты под термином «использование силы».

Додд еще раз подчеркивает, что эти чудовищные меры проводились с ведома и одобрения и по прямому приказу подсудимого Розенберга. Он оглашает секретный отчет о совещании в Житомире, состоявшемся 30 июня 1943 года. На этом совещании присутствовал Розенберг, которому генеральный комиссар Лейзер докладывал о том, что «вербовку» рабочей силы приходится проводить только насильственными средствами, применяя жесточайшие меры.

Эти меры привели к полному разрушению экономики оккупированных районов. Додд оглашает донесение от 28 июня 1943 года, присланное одному из ближайших помощников Розенберга — некоему Рикке. Донесение подчеркивает, что «в результате очистительной операции, произведенной отрядами СС и полиции в ноябре 1942 года, около 115 тысяч гектаров плодородной земли пустует, поскольку в этом районе нет никакого населения и деревни сравнены с землей».

Обвинитель показывает далее, что таким же путем гитлеровцы вербовали рабочую силу на Западе — во Франции, Бельгии, Голландии. В результате насильственного ввоза рабочей силы в одной только германской промышленности работало более семи миллионов иностранных рабочих 14 наций. Почти все они, за редким исключением, были угнаны в Германию насильно и фактически были немецкими рабами. Даже сам Заукель в одном из документов признает, что из 5 миллионов рабочих приехали добровольно менее 200 тысяч. Остальные были привезены в Германию насильно.

Несколькими документами обвинитель иллюстрирует зверское обращение с людьми, насильственно угнанными в Германию. Мужчины и женщины избивались, девушки подвергались гнусным издевательствам со стороны гитлеровских полицейских и даже видных чиновников. Додд особо подчеркивает людоедское обращение гитлеровцев с теми «восточными рабочими» в Германии, которые, заболев или потеряв трудоспособность, оказались непригодными для эксплуатации. Их запихивали в вагон для перевозки скота, нередко со скотом, и перевозили в обратном направлении.

Как это ни кажется невероятным, говорит Додд, однако в этих вагонах больные дети лежали рядом с теми, кто по дороге умирал, пока покойника не выкидывали где-нибудь на станции или на перегоне.

Обвинитель читает выдержку из междуведомственного отчета, составленного 30 сентября 1942 года в министерстве Розенберга, в котором описывается поезд с возвращающимися на Восток рабочими. В этом документе сами гитлеровцы утверждают, что детей, родившихся в этих поездах, немцы выбрасывали из окон. Выбрасывались также трупы взрослых. Еще одним доказательством бесчеловечного обращения гитлеровцев с иностранными рабочими является декрет, подписанный подсудимым Заукелем в июле 1942 года. В декрете, между прочим, говорится, что вагоны этих транспортов не отапливались, в них не было ни окон, ни уборных. — Эти документы я представляю трибуналу с двумя целями, — говорит обвинитель. — Во-первых, чтобы установить факты, во-вторых, в качестве доказательства того, что гитлеровские заговорщики знали, как обращались с людьми, насильственно угнанными в Германию, и все-таки продолжали проводить в жизнь свою программу.

Документы, которые представляет далее обвинитель Додд, свидетельствуют, что с окончанием путешествия в Германию страдания порабощенных рабочих не заканчивались. В Германии эти рабочие попадали в не менее тяжелые условия, чем в пути. Гитлеровские заговорщики заботились только о том, чтобы выжать из этих рабочих все, что можно, нимало не считаясь ни с их здоровьем, ни с жизнью.

— Сила и жестокость, как инструмент производства, — продолжает далее Додд, — нашли своего апологета в лице обвиняемого Шпеера, который на заседании центральной плановой комиссии назвал больных рабочие «прогульщиками» и заявил, что полиция сделает все, чтобы поместить их в концентрационные лагери. На заседании той же комиссии под председательством Шпеера фельдмаршал Мильх пошел еще дальше, указав, что списки этих «прогульщиков» следует передавать в «верные и надежные руки Гиммлера». Фактически же, — констатирует Додд, — драконовские методы обращения с иностранными рабочими были еще более ужасными, чем об этом говорили гитлеровцы. Рабочие помещались попросту в концлагерях. Они были лишены элементарных условий жизни, не получали достаточного количества одежды, они были лишены медицинского обслуживания, кроме того, подвергались нечеловеческому унижению.

В качестве особо яркого примера жестокого обращения с рабочими обвинитель приводит заводы Круппа. Он заявляет, что рабочие иностранного происхождения на заводах Круппа получали продуктов питания так мало, что не могли работать от истощения. В доказательство обвинитель представил суду меморандум, найденный в архиве Круппа. Меморандум датирован 14 марта 1942 года. Обвинитель цитирует: «В течение последних нескольких дней мы установили, что количество пищи, которое получают русские, столь незначительно, что люди с каждым днем все более слабеют. Исследования показали, что некоторые русские не могут уже взять в руки кусок металла для того, чтобы положить его на станок. Такие же условия существуют во всех других местах, где работают русские рабочие».

Еще более детально описаны условия, в которых находились иностранные рабочие на предприятиях Круппа, в другом документе. Этот документ — письменное показание главного врача лагеря иностранных рабочих, которые были заняты на заводах Круппа в Эссене, доктора Эгера. В показании Эгера говорится: «Лагери, в которых находились восточные рабочие, были окружены колючей проволокой и тщательно охранялись. Бараки были переполнены. Люди спали на скамейках или на нарах в два этажа. Рацион для восточных рабочих был недостаточен. Они получали на тысячу калорий меньше, чем было в минимальном рационе немца. Они не имели верхней одежды, поэтому пользовались одеялами в качестве пальто в холодную и дождливую погоду. У них не было обуви, многие рабочие вынуждены были ходить на работу босиком даже зимой. Санитарное состояние помещений, в которых размещались эти рабочие, было ужасное. В результате было очень много серьезных заболеваний. Особенно широко был распространен туберкулез. Многие болели тифом. Рабочие умирали, как мухи, из-за плохих жилищных условий, из-за плохой и недостаточной пищи, от усталости и из-за того, что они не могли достаточно отдыхать. В результате антисанитарных условий почти все восточные рабочие страдали кожными заболеваниями. Рабочие обязаны были ходить на работу независимо от того, больны ли они, или здоровы, ибо врачи в лагерях не появлялись. В марте 1943 года в связи с воздушными налетами положение в лагерях Круппа еще более ухудшилось. Даже снабжение водой полностью прекращалось на срок до двух недель. Барак, который был отведен для больных, не годился даже для жилья. Дождь лил сквозь крышу во всех углах. Находившиеся там больные не могли поправиться никогда».

Далее доктор Эгер сообщает свои наблюдения при посещении лагеря для военнопленных в начале 1944 года. «Условия в этих лагерях, — показывает Эгер, — были еще хуже, чем в лагерях для восточных рабочих в 1942 году. Медицинского обслуживания в этих лагерях не существовало. Такое невыносимое положение создалось по вине командования вооруженных сил, чей долг был наблюдать за состоянием лагерей для военнопленных. Когда же лагери были разрушены бомбардировками, их обитатели содержались в собачьих конурах размером шесть на восемь футов».

В заключительной части своего показания доктор Эгер сообщает о положении еще в одном из лагерей при заводах Круппа. Этот лагерь был заселен итальянскими военнопленными. После того, как итальянцев вывезли оттуда, в разрушенный во время налета лагерь доставили 600 еврейских женщин для работы на заводах Круппа. «Я был первым врачом, — показывает Эгер, — которого они увидели в течение двух недель. Все они страдали от острейших заболеваний, у многих были открытые раны. Однако они не имели даже бинтов, чтобы перевязать эти раны. Они ходили босиком. Вся их одежда состояла из мешка с отверстиями для ног и рук. Лагерь был окружен колючей проволокой и охранялся отрядами СС. Пищи в лагере было очень мало, и она была очень плохого качества. Люди жили не в домах, а в развалинах бывших бараков, которые не предоставляли им никакого убежища от дождя и ветра. Многие серьезно болели туберкулезом, кровавым поносом и раком, который нельзя уже было оперировать. Кроме того, все страдали дистрофией и общей слабостью».

Цитированием этого документа закончилось утреннее заседание 12 декабря.