В течение лет, непосредственно последовавших за тем, как Гитлер стал канцлером, нацистское правительство приступило к реорганизации всей экономической жизни Германии и, в особенности, промышленности производства вооружения. Это было проведено в больших масштабах и исключительно тщательно.
Было необходимо заложить финансовый фундамент для создания вооружения, и в апреле 1936 года подсудимому Гёрингу была поручена координация вопросов, связанных с сырьем и с иностранной валютой, и он был уполномочен осуществлять надзор за деятельностью государственных и партийных учреждений в этой области. В соответствии с этими обязанностями он собрал у себя одновременно военного министра, министра экономики, имперского министра финансов, президента имперского банка и министра финансов Пруссии для обсуждения вопросов, связанных с военной мобилизацией; 27 мая 1936 г. в выступлении перед вышеупомянутыми лицами Гёринг возражал против какого-либо ограничения развития военной промышленности по финансовым соображениям, при этом он добавил: «Все меры должны рассматриваться с точки зрения обеспечения ведения войны».
На партийном съезде в Нюрнберге в 1936 году Гитлер объявил об утверждении четырехлетнего плана и о назначении Гёринга уполномоченным по его проведению. В это время Гёринг уже осуществлял строительство мощных военно-воздушных сил, а 8 июля 1938 г. он заявил нескольким видным представителям авиационной промышленности Германии, что военно-воздушные силы Германии превосходят английские как по количеству, так и по качеству; 14 октября 1938 г. на другом совещании Гёринг объявил, что Гитлер дал ему указания организовать проведение в жизнь гигантской программы вооружения, по сравнению с которой покажутся незначительными все предыдущие достижения. Он сказал, что ему было приказано в максимально короткий срок построить военно-воздушные сипы, в пять раз превосходящие прежние, ускорить перевооружение армии и флота и обратить внимание на постройку наступательного оружия, в частности тяжелой артиллерии и тяжелых танков. Затем он предложил конкретную программу по выполнению этих задач. Размеры, которых достигло вооружение, характеризуются Гитлером в его меморандуме от 9 октября 1939 г., после окончания польской кампании:
«Применение силы нашего народа в военных целях было проведено в таких размерах, что в течение короткого периода времени никакими усилиями нельзя добиться большего воздействия... Немецкий народ в настоящее время имеет больше дивизий, чем в 1914 году, и они вооружены в количественном и качественном отношении лучше.
Само оружие, в основном, является более современным, чем в других странах мира в настоящее время. Оно только что доказало свое военное превосходство в победоносной кампании... Нет никаких доказательств того, что какая-либо страна мира располагает лучшим вооружением, чем Германская империя. Ни одна страна мира не имеет такой зенитной артиллерии».
При этой реорганизации экономической жизни Германии для военных целей нацистское правительство встретило со стороны германской промышленности вооружения полное желание сотрудничать и сыграть свою роль в программе перевооружения. В апреле 1933 года Густав Крупп фон Болен от имени имперской ассоциации германских промышленников представил Гитлеру план реорганизации германской промышленности, который, как он заявил, характеризовался желанием координировать экономические меры с политической необходимостью. О самом плане Крупп заявил, что «поворот в политических событиях согласуется с желаниями, которые я сам и правление лелеяли в течение долгого времени». То, что Крупп хотел сказать этим заявлением, полностью раскрывается в проекте текста речи, которую он предполагал произнести в университете в Берлине в январе 1934 года, но эта речь никогда не была произнесена.
Касаясь периода с 1919 по 1933 год, Крупп писал:
«Одной из великих заслуг всей германской военной экономики является то, что она не оставалась праздной в течение этих тяжелых лет, несмотря на то, что ее деятельность по совершенно понятным причинам не могла быть предана гласности. В годы тайной работы была заложена научная основа и подготовлен фундамент для того, чтобы в назначенный час быть готовыми снова работать для германских вооруженных сип без потерь времени, используя опыт. Только благодаря тайной деятельности германских предприятий и опыту, полученному в тот же период путем производства товаров мирного времени, стало возможным после 1933 года идти в ногу с новыми задачами, возникшими в ходе восстановления германской военной мощи».
В октябре 1933 года Германия покинула Международную конференцию по разоружению и вышла из Лиги Наций. В 1935 году нацистское правительство решило, что оно может предпринять первые открытые шаги для снятия с себя обязательств по Версальскому договору. 10 марта 1935 г. подсудимый Гёринг, объявил, что Германия приступила к строительству военно-воздушных сил.
Через шесть дней, 16 марта 1935 г., был принят закон, подписанный, в числе прочих, подсудимыми Гёрингом, Гессом, Франком, Фриком, Шахтом и фон Нейратом, согласно которому вводилась обязательная воинская повинность и предусматривалось создание германской армии мирного времени численностью в 500 000 человек. Пытаясь вновь успокоить общественное мнение других стран, правительство 21 мая 1935 г. объявило, что Германия, несмотря на отказ от выполнения обязательств по статьям о разоружении, продолжает придерживаться территориальных ограничений, предусмотренных Версальским договором, и будет соблюдать Локарнский пакт. Несмотря на это, именно в тот день, когда было сделано это заявление, был принят секретный закон об обороне империи, опубликование которого было запрещено Гитлером. Полномочия и обязанности канцлера и других министров на случай вступления Германии в войну были определены этим законом. Из этого закона явствует, что к маю 1935 года Гитлер и его правительство пришли к такому этапу в осуществлении своей политики, когда им было необходимо иметь соответствующий аппарат для администрации и управления Германией в том случае, если их политика приведет к войне.
В то время как проводилась подготовка германской экономики к войне, сами германские вооруженные силы подготавливались к восстановлению военной мощи Германии. Особенно активную подготовку проводил германский военно-морской флот. Официальные лица, занимавшиеся историей германского военно-морского флота, Асман и Гладиш, признают, что Версальский договор был в силе всего несколько месяцев до того, как он был нарушен, особенно в отношении создания подводного флота. Труды капитана Шлюсслера и полковника Шерфа, которые издавались под общим наблюдением подсудимого Рёдера, были предназначены для того, чтобы показать германскому народу огромный размах усилий флота в области перевооружения вопреки Версальскому договору. Полное содержание этих изданий представлено Суду в качестве доказательств.
12 мая 1934 г. Рёдер окончил разработку совершенно секретного плана вооружений, так называемой третьей фазы вооружения. В нем содержалась следующая фраза:
«Все теоретические и практические приготовления «А» должны быть закончены заблаговременно в расчете на готовность к войне без какого-либо предварительного периода приведения в боевую готовность».
Месяц спустя, в июне 1934 года, подсудимый Рёдер имел беседу с Гитлером, во время которой последний проинструктировал его о том, что он должен держать в тайне предпринятое тогда строительство подводных лодок и военных кораблей водоизмещением свыше 10 000 тонн.
2 ноября 1934 г. подсудимый Рёдер имел другую беседу с Гитлером и подсудимым Гёрингом, во время которой Гитлер заявил, что он считает жизненно необходимым, чтобы германский военно-морской флот был «увеличен в соответствии с планом, поскольку никакая война не может вестись, если военно-морской флот не будет в состоянии обеспечить безопасность транспортировки руды из Скандинавии».
Крупные заказы на строительство, поступившие в 1933 и 1934 гг., оправдываются подсудимым Рёдером на том основании, что к тому времени уже велись переговоры между Германией и Великобританией о соглашении, разрешающем Германии строительство кораблей сверх цифры, установленной Версальским договором. Это соглашение, подписанное в 1935 году, ограничивало тоннаж германского военно-морского флота одной третью по отношению к британскому, за исключением подводных лодок, относительно которых согласились на ограничение до 45 процентов, причем предусматривалось право превышения этих установленных ограничений при условии предварительного уведомления английского правительства с тем, чтобы оно имело возможность рассмотреть этот вопрос.
В 1937 году последовал англо-германский договор, согласно которому обе стороны обязались давать подробные сведения о своей программе строительства, по крайней мере, за четыре месяца до проведения какого-либо мероприятия. Признано, что Германия не придерживалась этих условий. Например, данные о водоизмещении кораблей линейного класса были на 20 процентов фальсифицированы, в то время как относительно подводных лодок немецкие историки Асман и Гладиш говорят следующее:
«Быть может, именно в области строительства подводных лодок Германия менее всего соблюдала ограничения англо-гер-манского договора».
Значение этих нарушений договора становится ясным при рассмотрении причин этого перевооружения. В 1940 году подсудимый Рёдер писал:
«До последнего момента фюрер надеялся, что он сможет оттянуть нависший конфликт с Англией до 1944–1945 года. К этому времени военно-морской флот будет располагать кораблями, подавляющую часть которых будут составлять подводные лодки, и более выгодным соотношением сил в отношении всех других типов кораблей и особенно тех, которые предназначены для войны в открытом море».
21 мая 1935 г. нацистское правительство объявило о своем намерении уважать территориальные ограничения Версальского договора. 7 марта 1936 г. германские войска вопреки Версальскому договору вступили в демилитаризованную зону Рейнской области. Гитлер, объявляя об этом в рейхстаге, пытался оправдать реоккупацию ссылкой на только что заключенные договоры о союзе между Францией и Советским Союзом, а также между Чехословакией и Советским Союзом. Он также пытался предупредить враждебную реакцию, которую он, несомненно, ожидал в результате нарушения договора, заявляя: «У нас нет территориальных притязаний к Европе».